От моря до моря.
Япония.
III. Осака.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: От моря до моря. Япония. III. Осака. (старая орфография)

III.
Осака.

На другой день мы вздумали проехаться в Осаку, расположенную милях в восемнадцати от Кобэ. Оба эти города соединяет рельсовый путь. Что касается железных дорог, то устройство их понадергано у разных народов. Узкоколейные линии, подвижной состав, сигнализация и пр. заимствовано у англичан; приемка багажа производится по американской системе; пассажирское движение регулируется по французским уставам, а мундиры служащих словно набраны в лавке старьевщика; часть по образцу одной европейской страны, часть по образцу другой.

Любопытно и вместе с тем досадно было смотреть на собравшихся на крохотном вокзале и пассажиров и провожатых из "цивилизованных" японцев, щеголявших, вместо красивой национальной одежды, в пиджачных костюмах, в бумажных или целлулоидных высоких воротничках, в ярко-блестящих лаковых сапогах и в пальто последняго европейского покроя и цвета. На руках, маленьких как у детей, натянуты белые бумажные перчатки. Каждый имеет при себе маленькую дамскую сумочку из черной кожи с никкелевыми украшениями. Курят капельные сигаретки, вынимая их из прелестных маленьких коробочек. Все это, разумеется, представители современной, "молодой" Японии. Гордятся и пыжатся своей "просвещенностью".

К платформе подлетает поезд-микст, с окрашенным в лазурный цвет маленьким изящным паровозиком. Входим в вагон первого класса. Устроен он совсем на манер лондонских вагонов. Никаких приспособлений для защиты от японского холода в эту пору года, когда по вечерам и ночам вас так и пронизывает от него.

Поезд идет пятнадцать миль в час, останавливаясь на всех промежуточных станциях. Линия проложена между горною цепью и берегом. То и дело попадаются мосты через реки или горные потоки. Станционные домики все по одному образцу: с красными стенами, темными черепичными крышами и цементными полами. Все чисто и везде полный порядок.

В одном месте поезд шел между обработанными полями. Это нечто в роде шахматных досок, разбитых на правильные квадратики. Земля здесь черная и обрабатывается почти исключительно с помощью заступа и мотыги. Труда не жалеют. Способ орошения великолепный. Посадки сделаны с математическою точностью. Каждый вершок земли использован с удивительным расчетом: ни одного пустующого уголка, все тропинки проложены именно там, где в них ощущается действительная необходимость. Канавы для стока воды везде выложены камнем. В красивом разнообразии чередуется рис с чайными посадками, горчичник с бобами. Все начинает цвести, и кажется, что видишь искусно отделанные сады. Но нигде ни один сорт растения не забирается в другой; так глубоко проведены промежуточные борозды, служащия и канавками. Все распланировано точно по линейке. Вообще я ни в одной стране не видел ничего подобного. Лучшого примера трудолюбия, точности, бережливости и практичности не может быть.

Поворот линии - и картина мгновенно изменяется. По одну сторону берега тянется один за другим ряд городков, торчат безобразные даже и здесь фабричные трубы; по другую сторону - темно-зеленая и золотистая растительность. Идет дождь, но и сквозь его тонкую завесу здешние пейзажи радуют глаз. Вот бесконечная горчичная плантация. Желтые цветы образуют целое море, заливающее все холмы, равнины, лощины, овраги и котловины и простирающееся вплоть до заводских труб Осаки. Вдали, по ту сторону этого цветочного моря, видны высокия острые бамбуковые крыши сельских домиков. Кое-где, по межам, идут синия фигуры в широкополых шляпах. Это те самые японские сельчане, которые обрабатывают свою землю, как самое ценное сокровище, и которые так любовно относятся к многочисленному скоту, как мы к своим любимым собакам и кошкам. С невольным уважением смотрел я на эти фигуры и от души желал бы, чтобы проникающая все далее и далее в глубь страны европейская "цивилизация" не отняла у них их прекрасных свойств так же, как начала уже срывать с них национальную одежду и заменять ее уродливыми изделиями своей изменчивой и прихотливой моды.

Об Осаке в путеводителе говорится, что это большой город, в котором "можно найти всякого рода изделия". И больше ничего. Я же об этом городе могу сказать, что он представляет собою японскую Венецию, раскинувшись по берегам многочисленных каналов и рек с разными дамбами, мостами и пр. Фабрик и заводов здесь, действительно, очень много, главным образом, для обработки хлопка, рисовой соломы и, кажется, дерева. Очень жаль, что и Япония пустилась в такого рода фабричную промышленность. Не идет это к её игрушечным бумажным домикам и полям, в виде художественно отделанных шахматных досок.

В Осаке есть английская гостиница, где самым жалким образом смешались две культуры: местная и европейская. Самое здание, с его блестящими как зеркало полами и тонкою фанерою на стенах и черепичною кровлей, выдержано в строгом японском стиле. Но отделка или, вернее, убранство комнат самое уродливое. Так, напр., в моем номере изящные ширмы из полированного пальмового дерева, отделанные искусною резьбою и обтянутые лиловым шелком с нарисованными на нем белыми аистами, поставлены на некрасивом брюссельском ковре; на стене висит зеркало в неуклюжей раме европейского изделия, на окнах - занавесы последняго французского образца; против отделанного кружевною резьбою шкафика с дверцами, выложенными перламутровыми фигурами, стоит громоздкий диван с стоящими по его бокам соответствующими креслами и заслоняющим его топорным, по сравнению с местными столярными изделиями, столом. Вообще все это, на мой взгляд, очень уродливо.

За завтраком узнаем, что за городом есть старинный замок, и нанимаем туда рикшу. Везут нас через безчисленные каналы, образующие густую сеть. Везде в воде играют ребятишки, и никто их не останавливает; должно-быть, это не пугает здешних матерей. Дети, мальчики и девочки вместе, плещутся как рыбы. Наконец останавливаемся перед монументальною дамбою, закрепленною гранитными глыбами. По ту сторону высится крепостная стена пятидесяти футов вышиною и без малейшого следа каких-либо связующих материалов в роде извести, цемента или асфальта. И стена идет не прямо вверх, а вся изогнута как корабельный кузов. Изумительно: твердый гранит обработан так, точно это мягкая глина. Постройка очень древняя, но каких именно времен - этого мы ни у кого не могли узнать. Глыбы, из которых сложена стена, двадцати футов длиною, десяти или двенадцати вышиною и такой же толщины. Просто не верится, чтобы подобное сооружение могло быть создано маленькими японцами, когда это под силу только легендарным циклопам!

-- Смотрите, - говорит профессор, - эти пигмеи не только сумели сложить без всяких скреплений такую стену, в которой незаметно ни малейшого промежутка между отдельными глыбами, но и взять ее приступом. Вот ясные следы огня.

Действительно, в двух-трех местах заметны следы взрыва, хотя потом бреши и были заделаны. Каких страшных усилий стоило брать подобные укрепления!

Много видал я замков в Индии, но ни в Акбаре, на севере моей родины, ни в Скиндии, на юге, где и тут и там находятся замечательные крепостные сооружения прежних времен, - нигде я не заметил такой точности и чистоты линий при полном отсутствии всяких вычурностей, как здесь. Может-быть, серый флер дождя смягчает контуры, и в ярком солнечном свете получится другая картина, более грубая, но и этого нельзя ставить в упрек подобному сооружению.

к ней, свернутое известным способом, одеяло. На что это человеку на часах? С боку торчит что-то в роде футляра для зрительной трубы. Оружие - карабин со штыком и сабля на боку - английского изделия, как видно по форме. Белые штиблеты и островерхое кепи довершают обмундировку этих маленьких, всегда трезвых, исполнительных и храбрых солдат.

Я взобрался на утес по узенькой тропинке, шедшей по самому краю обрыва, которою могли пользоваться разве только горные серны. Часовые спокойно и с видимым интересом наблюдали за мною, но ни один из них не пошевельнулся и не издал ни одного звука по моему адресу. Поняли, что я простой турист и, видимо, привычный, если смело лезу наверх с целью иметь более широкий кругозор; хлопотать же о пропуске в крепость почему-то не желаю. Ну, и пусть, мол, себе лезет, если не боится сломать шею.

И действительно, как только мне удалось благополучно подняться и затем спуститься по скользким выступам скалы, - этого я теперь и сам не могу понять. Профессор благоразумно отговаривал меня от такого "безумия", но я настоял на своем, припомнив свои прежние подвиги в таком роде на родине. Сам он, разумеется, остался внизу и занялся своими снимками: кажется, и я попал в один из них, в положение человека, висящого над пропастью.

Во всяком случае, я за свое упорство был вознагражден возможностью окинуть глазом пространство миль на тридцать кругом, где светло-желтое горчичное море, с тонущими в нем поселками, окаймлялось линией синевато-зеленой хвойной растительности. Под ногами разстилалась Осака со всеми её европейскими фабричными трубами.

Когда мы снова очутились в рикше, старший возница-проводник предложил нам посмотреть на выставку продуктов местной машинной промышленности, которою он, повидимому, очень гордился.

"интеллигенции".

Отправились и на эту выставку, которая в сущности оказалась не чем иным, как базаром разных дешевых изделий, какие вы можете найти на каждой ярмарке в любом из европейских и американских сел: оловянных кружек, ковшей, пробочников, веничков для сбивания сливок и яичных белков, пуговиц, гребенок, булавок и т. п. Там же европейския письменные принадлежности, грошевые украшения в роде медных брошек, серег и колец с цветными стеклышками. Я заметил, что посетители этого постоянного базара совсем не льстились на эти предметы, а толпились преимущественно в том отделении, где находились произведения национального искусства. Мне в особенности понравились там две ширмочки: на одной из них на сером фоне набросаны головы шести демонов, представляющих самые злобные чувства человеческого сердца; выразительность поражающая. На другой изображен старый дровосек, с трудом подрубающий большое дерево. Двести лет прошло с той минуты, как написана эта сценка, но краски так живы, точно только что нанесены рукою художника на кремовый шелк, тоже нисколько не пострадавший от времени. До такой степени все живо изображено умелой кистью, что так и видишь усилия дровосека, чуть не слышишь его тяжелое дыхание, глухие удары его топора и скрип дерева. Видел я когда-то и где-то картину прославленного европейского художника, изображающую старого нищого, тонущого в пруде; она безспорно хороша во всех отношениях, но и эта, японская, смело может быть поставлена рядом с нею.

На следующее утро солнце, после сильного ночного ливня, заставившого вспухнуть все каналы и реки под нашими окнами, прорвалось сквозь тучи и засияло во всю. Под его животворными горячими лучами сразу распустились вишни и персики. Такой день всегда является праздником в этой стране, где население еще способно жить одною жизнью с природою. В ознаменование такого радостного дня японския красавицы повязали свои лучшие креповые шарфы, которыми оне опоясываются: красные, оранжевые, лиловые, небесноголубые, песочного цвета, серебристые и пр.; воткнули в свои пышные волосы самые драгоценные шпильки, нарядили детей и вместе с ними отправились наслаждаться видом бело-розового цветочного моря, вдруг залившого их сады и плантации.

Я бросил толпе бежавших мимо нас ребятишек, державшихся за руки, мешочек со сластями. Крохотные личики, сами похожия на те свежие фрукты, обильный урожай которых предвещало цветочное наводнение, радостно засмеялись, головки благодарно закивали мне и резвые ножки веселее прежнего затопали по уличной мостовой.

Японския дети - настоящие ангельчики. Они никогда нн кричат по пустому, никогда не капризничают, не имеют и понятия о том, как делать злые глаза и искажать отвратительными гримасами свои нежные черты; никогда зря но лезут ни к кому, но и не чуждаются никого и всегда весело бегут на каждый зов; никогда не дерутся и даже по ссорятся между собою; благодарны за малейшую ласку и малейшее баловство, - словом, так и ожидаешь, что вот-вот они на распущенных концах своих прозрачных поясков понесутся обратно в тот голубой эфир, из которого попали на землю. Один только у них недостаток: долго не умеют вытирать свои носы и все ждут от старших этой услуги. Тем не менее, я очень полюбил этих крохотных японят с их наивными рожицами. Кстати сказать, они так аккуратны во всем остальном, что никогда не грязнятся и ничего не рвут на себе, если только, конечно, не случится, что они повиснут на дереве, на заборе или еще на чем-либо в роде этого, или нечаянно попадут в грязь во время дождей.

компаниями.

Пошли и мы на бульвар, идущий параллельно морскому берегу. Этот бульвар, усаженный по обеим сторонам фруктовыми деревьями, представлял одно сплошное, раскинутое по деревьям, белое, розовое и красное цветочное кружево.

Неудивительно, что японцы большую часть своих празднеств устроили в честь цветущей и плодоносной природы: это вполне вяжется с их природным чутьем поэзии, красоты и созидательного порядка. Празднество весны продолжается, собственно, целых три недели, но справляется совсем не так, как в других странах. Тут нет ни безобразного пьянства, ни грубого варварского разгула, ни дикого буйного бражничанья с последующими драками и убийствами. Здесь сначала пойдут в храмы с пучками цветов, возлагаемых на жертвенники, потом отправятся в сады, в рощи, на бульвары и будут в оживленном щебетании изливать свои восторги перед красотами щедрой природы. К вечеру все чайные бывают переполнены. Там также слышатся веселый говор и смех.

Кстати об японских чайных. В Осаке их так много и оне так усердно посещаются, что одними доходами с них город мог построить из дорогого дерева и слоновой кости, в роскошнейшей отделке, девятиярусную пагоду, окружить ее прелестными садиками и все это увешать кроваво-красными фонариками для вечерняго освещения. Нижний ярус этой пагоды тоже служит чайною.