Из драмы "Буря и натиск"
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Из драмы "Буря и натиск"

КЛИНГЕРЪ.

Немецкiе поэты въ бiографiяхъ и образцахъ. Подъ редакцiей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.

Фёдоръ Ивановичъ (Фридрихъ-Максимилiанъ) Клингеръ, немецкiй драматическiй писатель и романистъ и, вместе съ темъ, генералъ русской службы, родился 18-го февраля 1752 или 1753 года, во Франкфурте на Майне. Отецъ его умеръ, когда онъ былъ ещё ребенкомъ причёмъ оставилъ семью безъ всякихъ средствъ къ существованiю. Молодой Клингеръ не могъ получить вначале даже самаго поверхностнаго образованiя, но на его счастье однажды встретилъ онъ на улице одного изъ гимназическихъ учителей, которому такъ понравилась открытая наружность и бойкiе ответы мальчика, что, по его настоянiю, Клингеръ былъ принятъ въ гимназiю. Одарённый богатыми способностями, онъ скоро оказалъ быстрые успехи въ ученьи, а бедность, въ которой онъ жилъ съ матерью, закалила его характеръ и твёрдость воли - качества, которыми онъ отличался въ теченiе всей своей жизни. Любовь къ литературе овладела имъ рано. Ещё будучи въ гимназiи, прочёлъ онъ лучшихъ англiйскихъ и французскихъ писателей, изъ которыхъ всего более пленили его воображенiе Руссо и Шекспиръ. Кончивъ гимназическiй курсъ, онъ отправился въ Гиссенъ изучать юриспруденцiю, но литература привлекла его несравненно сильнее. Около этого времени написалъ онъ трагедiю "Оттонъ", которая конечно, какъ юношеское произведенiе, не могла иметь большого значенiя. Вторая его драма "Близнецы" уже имела гораздо более успеха. Во время путешествiя по Швейцарiи онъ сошолся съ Гёте и затемъ встретилъ съ его стороны самый радушный прiёмъ въ Веймаре. Когда вспыхнула война за баварское наследство, Клингеръ вступилъ въ австрiйскую службу, на которой, впрочемъ, оставался не долго. Когда же желанiе его вступить въ американскую службу не увенчалось успехомъ, онъ отправился въ Петербургъ, где и былъ принятъ, съ чиномъ поручика, въ одинъ изъ армейскихъ полковъ, съ которымъ сделалъ походъ противъ Польши въ 1783 и 1784 годахъ. Съ производствомъ въ генералъ-майоры, Клингеръ былъ назначенъ, въ 1801 году, директоромъ 1-го кадетскаго корпуса, затемъ главнымъ директоромъ пажескаго корпуса и, наконецъ, попечителемъ дерптскаго учебнаго округа. Произведённый въ 1811 году въ генералъ-лейтенанты, онъ былъ уволенъ, въ 1820 году, въ отставку съ полнымъ пенсiономъ.

Все сочиненiя Клингера, начиная съ юношескихъ опытовъ и кончая позднейшими, отличаются идеальнымъ выраженiемъ любви къ правде, свободе и независимости. Видя, какъ мало на свете распространено этихъ излюбленныхъ имъ добродетелей, Клингеръ часто впадалъ въ угрюмое настроенiе, которое выражалось въ его сочиненiяхъ порой жолчностью и презренiемъ къ людямъ. Но кто зналъ его ближе, могъ легко убедиться, что онъ, напротивъ, любилъ людей всею силою своей души. Главнейшими произведенiями Клингера считаются романы; но его драмы имеютъ также самостоятельное значенiе. Принадлежа къ кружку "рейнскихъ генiальныхъ деятелей", какъ называетъ Гёте представителей литературной эпохи, известной въ исторiи немецкой словесности подъ именемъ эпохи "Бури и натиска" (Sturm und Drang), Клингеръ своими сочиненiями представляетъ во всёмъ титанизме стремленiя этого кружка. "Одно изъ первыхъ произведенiй Клингера, комедiя "Буря и натискъ" (Sturm und Drang)", говоритъ Шерръ, "дало имя всей этой литературной эпохе и есть чистый типъ "генiальности", которую представляетъ въ пьесе въ особенности личность Вильда, а въ противоположность ей является личность Блазiуса, какъ представителя холоднаго размышленiя. Такимъ образомъ, въ этихъ двухъ характерахъ, уже въ самомъ начале поэтическаго поприща Клингера, выказывается его двойная натура: титаническая стойкость и высокомерiе, разрывающiя все оковы, даже розовыя цели такта и красоты, и рядомъ съ этимъ кроткопокорное убежденiе въ ничтожестве всехъ людей и вещей, выраженiе котораго близко къ разочарованности. Клингеръ, безъ сомненiя, былъ предвестникомъ байронизма и новаго французскаго романтизма. Онъ совершенно разделяетъ аксiому последняго, что злое и дурное только за темъ и существуютъ въ мiре, чтобы торжествовать, а доброе и благородное, чтобы страдать. Целый характеръ Клингера напоминаетъ тотъ исландскiй вулканъ, изъ жерла котораго текутъ потоки огня, а бока покрыты льдомъ. Все сочиненiя его - вулканическiя изверженiя, которыя вырываются бурно и величаво, какъ ночные потоки лавы, но быстро застываютъ, подобно имъ, въ хаотическiя, безжизненныя, серыя массы. Онъ былъ очень плодовитъ. Сначала онъ написалъ много драмъ въ прозе, изъ которыхъ, впрочемъ, поместилъ въ полномъ собранiи своихъ сочиненiй только восемь трагедiй ("Близнецы", "Эльфрида", "Конрадинъ", "Любимецъ", "Аристодемъ", "Медея въ Коринфе", "Медея на Кавказе" и "Дамоклъ") и две комедiи ("Die falschen Spieler" и "Der Schwur gogen die Ehe"). Потомъ издалъ рядъ романовъ, которые я назвалъ бы демонстративными: "Жизнь, деянiя и схожденiе въ адъ Фауста", "Рафаэль де-Аквилласъ", "Гiафаръ Бармесидъ", "Путешествiя передъ потопомъ", "Восточный Фаустъ", "Исторiя немца новейшаго времени". "Светскiй человекъ и поэтъ" и "Сагиръ". Онъ хотелъ обнять въ нихъ весь нравственный мiръ человека и коснуться всехъ важныхъ сторонъ его, въ следствiе чего, говоря его словами, "читатель находитъ въ этихъ сочиненiяхъ неутомимую, смелую, часто безплодную борьбу благороднаго человека съ призраками, порождёнными идоломъ заблужденiя, разъединенiе сердца и разсудка, высокiя мечты, чувство животное и испорченное, чистое и высокое, геройскiя дела и злодеянiя, умъ и безуме, насилiе и страдальческую покорность, короче - всё человеческое общество съ его чудесами, глупостями, гадостями и светлыми сторонами" и, прибавивъ ещё мы всюду бурныя стремленiя, гигантскую фантазiю и энергическiя картины, ни красоты и художественнаго прiёма - нигде. Стремленiя Клингера, сначала пылкiя и полныя любви, а потомъ, мало-по-малу, остывшiя до стоицизма, ясно выражаются и въ "Размышленiяхъ и идеяхъ о различныхъ предметахъ жизни и литературы", которыми онъ заключилъ своё авторство."

Клингеръ скончался 25-го февраля 1831 года, въ Петербурге, отъ холеры. Полное собранiе его сочиненiй издано въ 1809 году, въ Кенигсберге, въ двенадцати томахъ, а въ сороковыхъ годахъ вышло вторыхъ исправленнымъ и дополненнымъ изданiемъ. Замечательно, что Клингеръ, печатавшiй, во всё продолженiе своего тридцатилетняго пребыванiя въ Россiи, на службе и въ отставке, всё написанное имъ исключительно заграницей, самъ хлопоталъ предъ русскимъ правительствомъ о запрещенiи ввоза своихъ сочиненiй въ Россiю.

Вильдъ. Эй! давай бесноваться и шуметь, чтобъ чувства кружились, какъ кровельные флюгеры въ бурю! Дикая скачка обдала меня такихъ восторгомъ, что я положительно начинаю чувствовать себя лучше. Проскакать столько сотъ миль, чтобы ты забылось отъ шума, безумное сердце! О, ты должно быть мне благодарно за это! Ха, ха! бушуй и наслаждайся сумятицей! (Блазiю.) Ну, каково тебе?

Блазiй. Убирайся къ чорту! прiйдётъ ли моя донна?

Ла-Фэ. Увлекайся иллюзiей, дуракъ - и ты увидишь, какъ я мигомъ подцеплю её. Да здравствуетъ иллюзiя! О, чары моей фантазiи, я странствую по розовымъ садамъ, водимый рукою Филиды.

Вильдъ. Не расплывайся, глупый малый!

Ла-Фэ. Хочешь, я сейчасъ превращу эту гнилую избёнку, вместе съ развалившейся башней, въ замокъ фей? О, очарованiе! о, чары фантазiи! (прислушиваясь.) Что за восхитительныя симфонiи духовъ доходятъ до моего слуха? Клянусь Амуромъ, я готовъ влюбиться въ старую хрычовку, жить въ сгнивающей избе, погружать мои нежные члены въ вонючую навозную кучу, лишь бы только ублаготворить мою фантазiю. Нетъ ли здесь какой-нибудь старой ведьмы, за которой я могъ бы приволокнуться? Ея морщины будутъ для меня извилинами красоты; ея выдающiеся старые зубы будутъ мне казаться колоннами въ храме Дiаны; ея отвисшiя, кожаныя груди превзойдутъ въ моихъ глазахъ грудь Елены. О, меня не трудно довести до такого состоянiя! О, моя фантастическая богиня! Вильдъ, я могу похвастаться, что держалъ себя храбро въ продолженiи всего путешествiя. Я виделъ и чувствовалъ вещи, какихъ не пробовалъ ни одинъ ротъ, не нюхалъ ни одинъ носъ, не виделъ ни одинъ глазъ и не постигъ ни одинъ ухъ.

Вильдъ. Въ особенности въ то время, когда я завязалъ тебе глаза. Ха, ха!

Ла-Фэ

Вильдъ. Конечно. Разве ты не заметилъ, что мы садились на корабль? Впрочемъ, ты страдалъ въ это время морскою болезнью.

Ла-Фэ. Ничего не знаю, ни въ чёмъ неповиненъ. Живъ еще мой отецъ? Пошли-ка ему весточку, Вильдъ, что его сынъ живъ и только-что вернулся изъ Пиренеевъ, изъ Фрисландiи. Больше ничего.

Вильдъ. Изъ Фрисландiи?

Ла-Фэ. Въ какой же части города мы находимся?

Вильдъ. Въ замке фей, Ла-Фэ. Разве ты не видишь золотого неба, амуровъ и амуретовъ, дамъ и карликовъ?

Ла-Фэ. Завяжи мне глаза! (Вильдъ завязываетъ ему глаза.) Вильдъ, оселъ! Вальдъ, подлецъ! не такъ крепко. (Вильдъ развязываетъ платокъ.) Ну, Блазiй, дорогой, ядовитый, больной Блазiй - где мы?

Блазiй. Почёмъ я знаю?

Вильдъ. Чтобы вывести васъ изъ недоуменiя, я скажу вамъ прямо, что я провёзъ васъ изъ Россiи въ Испанiю, думая, что испанская нацiя начинаетъ войну съ Великимъ Моголомъ. Но испанская нацiя, какъ во всёмъ, такъ и въ этомъ, оказалась тяжолою на подъёмъ. Я упаковалъ васъ обратно - и вотъ вы въ Америке въ самый разгаръ войны. Ха, ха! дайте-ка мне хорошенько почувствовать, что я на американской почве, где всё ново и замечательно. Я ступилъ на землю. О, неужели я не могу испытать ни одной чистой радости!

Ла-Фэ. Война и убiйство! О, боги! о, моя голова! Разскажи мне хоть сказочку про Фэй! О, горе мне!

Блазiй. Да поразитъ тебя громъ, сумашедшiй Вильдъ! Что ты опять устроилъ? Жива и ещё донна Изабелла? Что жь, будешь ты говорить, моя донна, или нетъ?

Вильдъ

Блазiй какъ собакъ на привязи? Запереть насъ въ карету, держать пистолетъ передъ лбомъ, а потомъ - "пошолъ! пошолъ!" Есть, пить въ карете, выдавать насъ за съумасшедшихъ!... Броситься въ войну, въ резню - вотъ всё, что мне остаётся.

Вильдъ. Да, ведь, ты ничего не любишь, Блазiй.

. Да, я ничего не люблю. Я дошолъ до того, что въ одинъ моментъ - всё люблю, въ другой - всё забываю. Я обманываю всехъ женщинъ: за-то обманываютъ и обманывали меня все женщины. Они меня обдирали и притесняли такъ, что избави Боже! Я игралъ всевозможныя роли: здесь былъ франтомъ, тамъ - сорви-головой, здесь - глупцомъ, тамъ - селадономъ, тамъ - англичаниномъ, причёмъ величайшую изъ моихъ победъ одержалъ тогда, когда не былъ ничемъ. Это было у донны Изабелды. Чтобы вернуться къ прежнему... Твои пистолеты заряжены?

Вильдъ. Ты глупъ, Блазiй, и не понимаешь шутокъ.

Блазiй

Вильдъ. Съ тобою стреляться? Знай, Блазiй, что въ настоящее время единственное моё желанiе, это - кидаться, сломя голову, то туда, то сюда,чтобы доставить темъ любимое удовольствiе своему сердцу. Стреляться съ тобою - ха, ха, ха! (Держитъ предъ нимъ пистолетъ.) Посмотри-ка въ дуло: не кажется ли оно тебе больше Лондонскихъ воротъ? Будь скроменъ, другъ мой! Я васъ люблю и нуждаюсь въ васъ, а, можетъ-быть, и вы во мне. Самъ чортъ не могъ свести вместе более несчастныхъ глупцовъ, чемъ мы. Поэтому, мы и должны оставаться вместе я вместе шутить шутки. Наше несчастiе происходитъ отъ настроенiя нашего сердца. Въ нёмъ отчасти виноватъ светъ, но больше - мы сами.

. Сумасшедшiй! Я, ведь, постоянно былъ на вертеле.

Ла-Фэ. Съ меня, съ живого, они содрали кожу и посыпали перцемъ. Собаки!

Вильдъ. Мы здесь посреди войны - единственное блаженство, которое я понимаю. Наслаждайтесь сценами, делайте, что хотите!

Ла-Фэ

Блазiй. Я - ни за что.

Вильдъ. О, да обезсилитъ Богъ васъ ещё больше! Какъ пусто опять въ голове у меня. Я хочу быть натянутымъ на барабанъ, чтобы получить новое растяженiе. Мне снова такъ тяжело. О, если бъ я могъ существовать въ дуле этого пистолета, пока чья-нибудь рука не выстрелила бы мною въ воздухъ! О, неопределённость! Какъ далеко и какъ криво ведешь ты людей!

. Что же будетъ здесь съ нами въ конце концовъ?

Вильдъ присутствiемъ всехъ добрыхъ людей, которые интересовались мною, потому-что они не могли мне помочь.

Блазiй

Вильдъ. Нетъ - они хотели. Я долженъ былъ отовсюду обращаться въ бегство. Я былъ всемъ: былъ чернорабочимъ, чтобы быть чемъ-нибудь; жилъ въ Альпахъ, пасъ козъ, лежалъ день и ночь подъ безпредельнымъ куполомъ неба, прохлаждаемый зефиромъ и пожираемый внутреннимъ огнёмъ. Нигде - ни отдыха, ни покою! Благороднейшiе изъ англичанъ блуждаютъ, потерянные, по свету. Ахъ, а я не нахожу несравненной, единственной! И всё же - я дышу здоровьемъ и силою, и не могу истаскаться. Я хочу участвовать здесь въ войне, какъ волонтёръ - и дамъ просторъ моей душе. А если они окажутъ мне услугу и убьютъ меня - темъ лучше!