Избранные стихотворения
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Избранные стихотворения

КЛОПШТОКЪ.

Немецкiе поэты въ бiографiяхъ и образцахъ. Подъ редакцiей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.

1. Германъ и Туснельда. - А. Соколовскаго

2. Раннiя гробницы. - А. Соколовскаго

3. Изъ поэмы "Мессiада":

I. Песнь неба. - П. Шкляревскаго

II. Аббадона. - В. Жуковскаго

Клопштока обыкновенно признаютъ первымъ светиломъ блестящей трiады немецкой литературы и достойнымъ предшественникомъ Шиллера и Гёте, довершившихъ начатый имъ подвигъ - связать литературу съ нацiональмостью. До Клопштока литература его родины, не смотря на обилiе недюжинныхъ талантовъ, не могла выбиться изъ колеи подражательности и ложной манеры. Онъ первый, каковы бы ни были его недостатки, далъ почувствовать, что строй современной немецкой жизни содержалъ самъ по себе довольно данныхъ для изображенiя высокихъ поэтическихъ созданiй и образовъ.

Фридрихъ Готтлибъ Клопштокъ родился 2-го iюля 1724 года въ Кведлинбурге. Первую молодость провёлъ онъ среди деревенской свободы, что имело не малое влiянiе на развитiе и складъ его характера. Вступивъ въ гимназiю своего родного города, онъ ревностно занялся изученiемъ литературы и, въ особенности, старыхъ классиковъ, завлечённый красотой, строгостью, а главное, простотой ихъ произведенiй. Уже тогда запала ему въ душу мысль попытаться написать нацiональную эпическую поэму, героемъ которой онъ хотелъ избрать известнаго въ народныхъ легендахъ короля Генриха Птицелова. Проэктъ этотъ, однако, какъ мечта ранней молодости, остался не исполненнымъ и всё произведенiе позднее переродилось въ величавые образы "Мессiады", первыя песни которой были набросаны Клопштокомъ въ 1745 году, когда онъ поступилъ въ Іенскiй университетъ, съ целью изучать богословiе. Въ 1748 году переселился онъ въ Лангензальцъ, где получилъ место домашняго учителя. Положенiе это, не смотря на дружбу и уваженiе многихъ замечательныхъ людей, въ томъ числе Бодмера, не могло не казаться ему тягостнымъ, и потому можно себе представить, съ какой радостью принялъ онъ въ 1751 году приглашенiе министра Бернсторфа поселиться въ Копенгагене, съ жалованьемъ въ 400 талеровъ въ годъ, чтобы тамъ, на свободе, окончить свою "Мессiаду". По дороге туда Клопштокъ встретился и познакомился со своей будущей женой, Маргаритой Моллеръ, воспетой имъ впоследствiи во многихъ одахъ. Прiёмъ, сделанный ему въ Копенгагене, былъ тёпелъ и сердеченъ во всехъ отношенiяхъ. Вскоре по прiезде туда, онъ женился на своей Маргарите, но овдовелъ спустя четыре года. Въ начале 1759 года Клопштокъ возвратился въ Германiю, после чего жилъ попеременно то въ Брауншвейге, то въ Кведлинбурге, то въ Бранденбурге. Последнимъ местомъ пребыванiя Клопштока былъ Гамбургъ. Въ глубокой старости онъ женился во второй разъ на своей давнишней знакомой Елисавете Винтемъ и умеръ 14-го марта 1803 года.

Литературное значенiе Клопштока должно быть разсматриваемо двояко: относительно языка его произведенiй и относительно ихъ содержанiя. Хотя немецкiй языкъ былъ выработанъ въ достаточной степени и до Клопштока его талантливыми предшественниками: Галлеромъ, Гагедорномъ и другими, но въ общемъ ему недоставало гибкости и способности тонко выражать всевозможные образы и обороты, ложащiеся подъ перо поэта, обладающаго не одностороннимъ, а более всеобъемлющимъ взглядомъ на жизнь. Поэтическiй языкъ того времени отличался отъ прозы почти однимъ только размеромъ и рифмами. Клопштокъ первый провёлъ мысль, что "возвышенныя чувства должны выражаться более возвышеннымъ слогомъ", что и было изложено имъ въ небольшомъ сочиненiи, озаглавленномъ: "Объ языке поэзiи", появившемся въ "Северномъ Обозревателе". Но то, что на этотъ разъ онъ излагалъ теоретически, уже давно преследовалось и исполнялось имъ въ его сочиненiяхъ, начиная съ самыхъ раннихъ. Казалось бы, преследуя цель облагороживать и украшать выраженiя современнаго языка, Клопштокъ рисковалъ впасть въ опасный разладъ съ языкомъ народнымъ, и отказаться отъ множества его прекрасныхъ, хотя и грубоватыхъ на первый взглядъ, оборотовъ; но въ томъ-то и состоитъ его главная заслуга, что хорошо знакомый съ духомъ и образами старинно-немецкой поэзiи, а равно съ трудами Лютера по части выработки немецкаго языка, Клопштокъ умелъ, откинувъ въ народномъ языке ложное и действительно грубое, перенести изъ него въ языкъ своихъ произведенiй всю благоуханную прелесть и чистоту, сделавшiя эти произведенiя дорогими для всякаго изъ его соотечественниковъ, на какой бы степени развитiя онъ ни стоялъ. Сила выраженiя и новизна оборотовъ были, по его мненiю, главнейшимъ атрибутомъ языка поэтическаго произведенiя. Чтобы достичь этого, онъ въ одинаковой степени пользовался прiискиванiемъ забытыхъ оборотовъ въ старинныхъ летописяхъ и сочиненiемъ новыхъ, не существовавшихъ до того времени, сложныхъ словъ и выраженiй. Въ этомъ последнемъ способе обогащенiя языка выказаны имъ такое дарованiе и ловкость, что изъ последователей его могъ съ нимъ поспорить въ этомъ случае разве только одинъ Гете. Конструкцiи предложенiй подверглась подъ его перомъ также значительному измененiю. Окаменелыя схоластическiя формы были разрушены и уступили место более вольному порядку изложенiя, чрезъ что получилась возможность, сохраняя смыслъ речи, придавать ей более сильное, более нежное и вообще иное выраженiе, смотря по тому, что желалъ выразить поэтъ въ данномъ случае. Помощью всехъ этихъ средствъ удалось Клопштоку создать действительно новый поэтическiй языкъ, очаровавшiй его современниковъ и указавшiй совершенно новый путь для дальнейшаго развитiя немецкой поэзiи. Конечно, реформы Клопштока не были чужды некоторыхъ недостатковъ. Такъ выраженiя его грешили иногда некоторой вычурностью, а желанiе силы и краткости вело иной разъ къ неясности оборотовъ; но эти и тому подобные недостатки были слишкомъ слабы, чтобъ заставить забыть или умалить общiй свершонный имъ подвигъ.

Съ измененiемъ языка предстояло изменить и поэтическiя формы. Новыя слова и смелые обороты, введённые Клопштокомъ, не укладывались въ общепринятую до того форму александрiйскаго стиха, похожаго, по выраженiю современниковъ, на "правильно распиленныя доски", ни въ вечныя однообразныя строфы ямбовъ и трохеевъ. Хотя и до Клопштока делались попытки создать для немецкой литературы нечто похожее на стихъ древнихъ и даже на гекзаметръ, но результатъ этихъ попытокъ былъ до того слабъ, что Клопштокъ не могъ принять его даже за исходный пунктъ для своихъ дальнейшихъ реформъ на этомъ пути. Обдумывая во время одной изъ прогулокъ свою "Мессiаду" и въ тоже время сравнивая съ неудовольствiемъ тяжолый и неуклюжiй стихъ современной немецкой поэзiи съ лёгкимъ и горячимъ гекзаметромъ грековъ, Клопштокъ внезапно напалъ на смелую мысль попробовать переделать на ладъ древнихъ стиховъ первыя, написанныя имъ въ прозе песни своей поэмы. Первые опыты, конечно, не могли быть удачны, но усидчивый трудъ взялъ своё и скоро небывалыя до того формы немецкаго гекзаметра стали легко и свободно выливаться изъ-подъ его пера. Эта новая форма стиха заставила его, конечно, бросить рифму, считавшуюся до того необходимымъ атрибутомъ всякаго поэтическаго произведенiя; но тутъ Клопштокъ, со свойственной ему горячностью, вдался въ излишнюю крайность, провозгласивъ преувеличенную мысль объ изгнанiи совершенно рифмы изъ всякаго рода поэтическiхъ произведенiй и допуская ея существованiе только въ церковныхъ гимнахъ. Къ счастiю, какъ ни глубоко ценили и уважали Клошптока современники, но противъ его нелепаго мненiя возстали многiе и въ томъ числе Виландъ, чемъ немецкая поэзiя была спасена отъ грозившаго зайти слишкомъ далеко усердiя рьянаго реформатора.

Таковы были заслуги Клопштока по части развитiя и усовершенствованiя языка. Переходя къ оценке его, какъ самостоятельнаго поэта, следуетъ заметить, что здесь труды его уступаютъ трудамъ реформатора, и что не будь его произведенiя заключены въ новыя, такъ пленившiя современниковъ формы, то едва ли бы Клопштокъ-поэтъ стоялъ и почитался такъ высоко своими соотечественниками. Конечно, слова эти следуетъ понимать относительно, и если поэзiя Клопштока уступаетъ гигантамъ немецкой литературы, каковы Шиллеръ, Гете, Виландъ, Гердеръ и Гейне, то всё-таки онъ стоитъ далеко выше множества второстепенныхъ писателей, имевшихъ въ соразмерной степени заслуженную известность и славу. Уже одно то обстоятельство, что Клопштокъ всегда создавалъ самъ сюжеты своихъ произведенiй, а не заимствовалъ ихъ изъ чужихъ литературъ, какъ делали большинство его предшественниковъ, обличаетъ самостоятельность и силу его таланта. Его поэзiя была "поэзiей сердца и чувства", какъ выразился о ней Гердеръ, между темъ какъ произведенiя его современниковъ были продуктами ума и резонерства. Онъ былъ лирикъ по преимуществу и этимъ настроенiемъ пропитана насквозь даже его строго-эпическая по форме "Мессiада". Сила и энергiя безпрестанно чередуются въ его произведенiяхъ съ нежнейшей чувствительностью, часто впадающей даже въ излишнюю сентиментальность. Въ его одахъ, наряду съ могучими образами и оборотами, зачастую встречаются строфы, которыя въ наше время вызовутъ улыбку даже у шестнадцатилетней девушки. Настроенiе это ещё более преобладаетъ въ его религiозныхъ гимнахъ, которые Лессингъ шутя называлъ "серафимской" поэзiей. Но какъ ни ложно было это настроенiе само по себе, всё-таки оно принесло громадную пользу дальнейшему развитiю литературы, ставъ противовесомъ холодной схоластике и реторике, господствовавшимъ въ немецкой поэзiи до Клопштока. На корне его сентиментализма выросла истинная поэзiя чувства - и такимъ образомъ та поэтическая струя, которая никогда не умретъ въ произведенiяхъ Шиллера и Гёте, обязана своимъ происхожденiемъ реформаторскому чутью Клопштока. Онъ былъ для немецкой поэзiи темъ же, чемъ сделался впоследствiи Карамзинъ съ своей "Бедной Лизой" для нашей.

Но независимо отъ этой излишней чувствительности, поэзiя Клопштока въ высокой степени обладаетъ благородствомъ и чистотою своихъ образовъ, и это качество должно считаться главнейшею причиною, почему онъ никогда не будетъ забытъ, какъ поэтъ. Если же прибавить, что онъ первый сталъ проводить въ своихъ одахъ мысль патрiотизма и нацiональной свободы, то этимъ значенiе его въ глазахъ соотечественниковъ становится еще понятнее. Уже съ самой ранней молодости любовь въ отечеству преобладала во всехъ его стремленiяхъ, такъ-что первоначально, какъ упомянуто выше, онъ даже содержанiе своей эпической поэмы хотелъ заимствовать изъ немецкой жизни. Къ несчастью, результатъ его благородныхъ усилiй подвинуть впередъ немецкiй патрiотизмъ остался безъ большихъ последствiй при его жизни, вследствiе несчастнаго политическаго состоянiя, въ которомъ тогда была Германiя. Фридрихъ Великiй былъ единственнымъ изъ немецкихъ государей, на кого патрiоты могли смотреть съ надеждой, но съ нимъ Клопштокъ не могъ сойтись изъ-за деспотическихъ наклонностей этого государя, а главное потому, что Фридрихъ не любилъ и не ценилъ немецкой литературы. Всемъ известны его слова, что онъ готовъ отдать всю "Мессiаду" за одинъ стихъ "Генрiады" Вольтера. Видя это печальное современное положенiе Германiи, Клопштокъ думалъ пробудить ея патрiотическiя стремленiя воспоминанiемъ о славномъ прошломъ. Германъ, победитель римлянъ, былъ одно время героемъ его мыслей, но историческiя о нёмъ сведенiя были до того скудны, что построить на нихъ какое-либо ощутительно-сильное поэтическое произведенiе было невозможно. Потому понятно, что его патрiотическiя произведенiя, не имели для себя реальной почвы, по необходимости расплывались въ громкiя похвальныя оды, хотя и ценившiяся современниками, но по обещавшiя долговечной жизни. Более пользы въ этомъ отношенiи принёсъ отрицательный прiёмъ, съ которымъ онъ горячо напалъ на подражательность французамъ. Оды, посвященныя этому предмету, обличаютъ действительно замечательную силу и энергiю.

Независимо отъ любви къ отечеству. Клопштокъ никогда не забывалъ общихъ гуманныхъ идей и въ этомъ отношенiи произведенiя его стоятъ выше всякой критики. Такъ никакiя усилiя не заставили его сделаться придворнымъ поэтомъ и льстить властямъ. Война за американскую независимость и французская революцiя нашли въ нёмъ самаго яраго поклонника. Церковныя произведенiя и переложенiе псалмовъ обличаютъ въ нёмъ тоже поэта, достойнаго высокой задачи; но здесь следуетъ заметить, что горячiй темпераментъ и лирическiй пафосъ всей его поэзiи вообще заставляли автора иногда переходить за границы той простоты, которая, какъ известно, составляетъ главную прелесть библейскихъ легендъ.

Переходя къ разбору значительнейшаго по объему и наиболее известнаго изъ сочиненiй Клопштока - къ "Мессiаде", следуетъ сказать, что здесь онъ представляетъ обратное явленiе сравнительно съ большинствомъ другихъ писателей. Если наиболее известныя и написанныя въ перiодъ зрелаго развитiя таланта произведенiя писателей принадлежатъ обыкновенно къ лучшимъ, то Клопштокова "Мессiада", не смотря на ея большую известность, наоборотъ далеко не представляетъ техъ достоинствъ, которыми изобилуютъ его прочiя сочиненiя. Уже самая идея произведенiя заключаетъ въ себе ошибку, которую едва ли бы могъ вознаградить поэтъ, обладающiй даже более генiальнымъ талантомъ, чемъ Клопштокъ. Задумать эпопею, героемъ которой долженъ явиться Іисусъ Христосъ, значило хотеть совместить две дiаметрально противоположныя по характеру вещи: древнiй эпосъ и "Евангелiе". Если съ идеей перваго мы привыкли соединять понятiя о яркихъ образахъ и сильныхъ страстяхъ, то "Евангелiе" наоборотъ проповедуетъ идею простоты и самоотреченiя. Поэтому спрашивается: могла ли удаться попытка соединить въ одномъ произведенiи эти противоположности, не нанеся одной ущерба на счётъ другой? Прiёмъ, сделанный "Мессiаде" современниками Клопштока, обличаетъ, что даже они, не смотря на готовность увлекаться любимымъ поэтомъ, поняли эту ошибку и были далеки отъ увлеченiя его колоссальнымъ но объему трудомъ. Если первыя три песни "Мессiады> и были приняты съ заметнымъ увлеченiемъ; если въ ней приветствовали новый немецкiй эпосъ, благодаря которому немецкая литература повидимому становилась въ рядъ съ великими литературами древнихъ, то восторгъ публики сталъ быстро охладевать по мере выхода продолженiя поэмы, такъ-что последнiя песни были спасены отъ совершенно равнодушнаго прiёма единственно благодаря имени автора, да разве ещё благозвучiю и новизне стиха, котораго гекзаметрическая форма была до того неизвестна.

Клопштокъ, задумавъ "Мессiаду", хотелъ первоначально ограничиться поэтическимъ изображенiемъ земной жизни Христа, его страданiй и славы по воскресенiи, согласно повествованiю Евангелистовъ; но, начавъ писать поэму съ этой точки зренiя, онъ скоро почувствовалъ, что немыслимо было построить поэтическое, следовательно требующее яркихъ образовъ, произведенiе на техъ скудныхъ фактахъ, которые даётъ "Евангелiе", правда, фактовъ полныхъ неизмеримой внутренней глубины, но темъ не менее совершенно лишонныхъ яркой внешней образности и поэтической силы. Этихъ необходимыхъ для всякаго поэтическаго произведенiя атрибутовъ въ "Евангелiи" нечего было искать - и вотъ причина, почему рядомъ съ евангельскимъ сказанiемъ Клопштоку пришлось присочинить целый рядъ лицъ и фактовъ, которые должны были пополнитъ этотъ пробелъ. Отсюда созданiе яркаго образа Сатаны и прочихъ лицъ поэмы. Но если допустить даже, что лица эти были прекрасно и поэтически созданы, всё жь общее поэмы отъ этого не выигрывало ничего, а, напротивъ, скорее теряло въ следствiи того, что сопоставленiе образовъ, созданныхъ по правиламъ древяго эпоса, съ библейско-легендарнымъ характеромъ другой половины поэмы темъ более обличало ея раздвоенность и невыдержанность въ целомъ. Несообразность фактовъ, выведенныхъ въ этихъ двухъ половинахъ поэмы, встречается на каждомъ шагу. Такъ, напримеръ, въ характере Сатаны превосходно выставлено его стремленiе погубить во что бы то ни стало Христа, при-чёмъ онъ жадно желаетъ его смерти. Черта эта изображена замечательно хорошо и была бы украшенiемъ въ любой поэме, будучи сопоставлена съ темъ, что говоритъ "Евангелiе", она невольно наводитъ на мысль: какимъ же образомъ Сатана можетъ желать земной смерти Христа, если онъ знаетъ, что эта самая смерть должна искупить людей и положить конецъ его владычеству?

Независимо отъ недостатковъ плана и содержанiя поэмы, общее производимое ею впечатленiе ослабляется ещё темъ, что Клопштокъ, какъ сказано выше, былъ чистейшимъ лирикомъ, а отнюдь не эпическимъ поэтомъ. Въ следствiе этого чтенiе лирическаго произведенiя. какимъ должна по настоящему считаться "Мессiада", растянутаго на двадцать песенъ, производитъ слишкомъ утомляющее впечатленiе, котораго не могутъ выкупить даже чистота и прелесть стиховъ, которыми поэма написана. Если современники Клопштока восхищались ею именно съ этой точки зренiя, то съ вероятностью можно предположить, что, независимо отъ красоты внешней формы, ихъ подкупалъ въ пользу произведенiя его религiозный сюжетъ, завлекавшiй благочестивыхъ людей, которыхъ-тогда было гораздо больше въ числе читателей, чемъ теперь. Сопоставленiе новой поэмы съ "Потеряннымъ Раемъ" Мильтона, считавшагося недосягаемо-высокимъ произведенiемъ, и естественная вытекавшая отсюда нацiональная гордость немцевъ, всё это вместе подготовило хорошiй прiёмъ "Мессiаде" при выходе ея въ светъ и обезпечило успехъ поэмы; по позднейшая критика откинула все эти постороннiя облегчающiя обстоятельства и умела дать произведенiю Клопштока хотя вполне почётное, но не столь высокое место.

Будучи разсматриваема въ частности, поэма представляетъ безпрестанныя неловкости. обличающiя двойственность ея характера, о чёмъ было говорено выше. Такъ, напримеръ, созданные Клопштокомъ образы ангеловъ обличаютъ часто поэтическiя черты, если смотреть на нихъ просто какъ на созданныя фантазiею художника разумныя существа. Но едва вздумаемъ мы себя уверить, что это те самые ангелы, о которыхъ говоритъ священное писанiе, то-есть существа безъ всякой воли, страсти или индивидуальнаго характера и воплощающiя въ себе единственно идею покорности и исполненiя воли Божества, намъ какъ-то странно делается при попытке сблизить эти два понятiя - и тяжолый трудъ поэта, съ которымъ старался онъ охарактеризовать свои созданiя, обращается въ ничто. Впрочемъ Клопштокъ, какъ все лирическiе поэты вообще, почти совсемъ не умелъ индивидуализировать характеры своихъ лицъ, что замечается во всей поэме. Тотъ, кто хочетъ восхищаться "Мессiадой" во что бы то ни стало, сделаетъ лучше всего, если забудетъ, что это - эпическая поэма, а будетъ читать ее просто какъ сборникъ лирическихъ стихотворенiй, не мало не заботясь о ихъ связи. Тогда настоящiй талантъ поэта выступитъ предъ глазами читателя во всей своей силе, и не заставитъ жалеть о минутахъ, потерянныхъ на чтенiе.

Сочиненiе Клопштока. Перевёлъ съ немецкаго А. Кутузовъ. 2 ч. 1785--1787. Изданiе 2-е. М. 1821. 3) Мессiада. Поэма Клопштока. Перевёлъ стихами С. И. Писаревъ. Три части. Спб. 1868.

I.

ГЕРМАНЪ И ТУСНЕЛЬДА.

II.

РАННІЯ ГРОБНИЦЫ.

III.

ИЗЪ ПОЭМЫ "МЕССІАДА".

I.

ПЕСНЬ НЕБА.

2.

АББАДОНА.