Лунный камень.
Период второй. Раскрытие истины. Рассказ 3-й, доставленный Франклином Блеком.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Период второй. Раскрытие истины. Рассказ 3-й, доставленный Франклином Блеком. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Поздно вечером ко мне на квартиру неожиданно зашел мистер Брофф.

Обращение адвоката заметно переменилось. Оно утратило обычную развязность и живость. Он первый раз в жизни молча пожал мне руку.

- Вы едете обратно в Гампстед? сказал я первое, что пришло в голову.

- Я только что из Гампетеда, ответил он: - мне известно, мистер Франклин, что вы наконец добились правды. Но, говоря откровенно, еслиб я мог предвидеть, чего это будет стоить, а предпочел бы оставить вас в неведении.

- Вы видели Рахиль?

- Я зашел к вам, проводив ее назад в Портленд-Плес; отпустить ее одну в экипаже не было возможности. Принимая во внимание, что вы виделись с нею в моем доме и с моего позволения, я почти не могу считать вас виновным в том потрясении, которое произвело в ней это несчастное свидание. В моей власти лишь позаботиться о том, чтоб эта беда не повторялась. Она молода, в ней много решимости, время и покой помогут ей оправиться. Я хочу быть уверенным, что вы ничем не помешаете ей выздоровлению. Могу ли разчитывать на то, что вы не станете добиваться вторичного свидания с ней, - по крайней мере без моего согласия и одобрения?

- После того что она выстрадала, и после того что я сам выстрадал, сказал я, - можете положиться на меня.

- Вы обещаете?

- Обещаю.

Это, повидимому, облегчило мистера Броффа. Он отложил шляпу и придвинул свое кресло поближе к моему.

- Ну, это решено! сказал он: - теперь о будущем, - я разумею ваше будущее. По-моему, результат необычайного оборота, который приняло теперь это дело, в кратких словах вот каков: прежде всего, мы уверены, что Рахиль сказала вам всю правду и как нельзя более откровенно. Вовторых, - хотя мы и знаем, что тут должна быть какая-то ужасная ошибка, - едва ли можно осуждать ее за то, что она считает вас виновным, основываясь на свидетельстве собственных глаз, подкрепляемом обстоятельствами, которые, повидимому, неопровержимо говорят против вас.

Тут я прервал его.

- Я не осуждаю Рахили, оказал я; - я только сожалею, что она не могла заставить себя высказаться яснее в то время.

- Это все равно что жалеть, зачем она - Рахиль, а не другая, возразил мистер Брофф. - Но даже, и в таком случае я сомневаюсь, чтобы девушка, несколько деликатная, и желавшая выйдти за вас замуж, смогла сказать вам в лицо что вы вор. Как бы то ни было, это не в характере Рахили. В деле вовсе не похожем на ваше, которое, впрочем, поставило ее в положение несколько сходное с теперешним относительно вас, она, как мне известно, руководствовалась теми же побуждениями, который обусловила её поступок с вами. Кроме того, как она говорила мне сегодня по дороге в город, еслиб она в то время и ясно высказалась, то все-таки не поверили бы вашему отрицанию, точно так же как не верить ему теперь. Что вы на это ответите? Тут нечего отвечать. Ну! Полно! Мой взгляд на это дело, мистер Франклин, оказался совершенно ложным, согласен, - но в теперешних обстоятельствах совет мой все-таки может пригодиться. Я вам откровенно скажу, что мы будем напрасно тратить время и без всякой пользы ломать себе голову, если захотим возвращаться к прошлому и разматывать эту страшную путаницу с самого начала. Закроем же глаза решительно на все случившееся прошлый год в деревенском доме леди Вериндер; и от того, чего нельзя разведать в прошлом, обратимся к тому, что можно открыть в будущем.

- Вы верно забываете, сказал я: - что все дело существеннейшем образом заключается в прошлом, по крайней мере насколько и в нем замешав?

- Вот что вы мне скажите, возразил мистер Брофф: - в чем все беда-то, в Лунном камне или нет?

- Очень хорошо. Что же, по вашему мнению, сделали с Лунным камнем, провезя его в Лондон?

- Заложили его мистеру Локеру.

- Мы знаем, что не вы его заложили. Знаем ли мы кто именно?

- Нет.

- А где теперь Лунный камень, по вашему мнению?

- Сдан под сохранение банкирам мистера Локера.

-- Точно так. Ну, слушайте же. У нас теперь июнь месяц. К концу его (я не могу в точности определить дня), будет год с тех пор как, по нашему мнению, алмаз заложен. По меньшей мере вероятно, что заложившее это лицо может приготовиться к выкупу его по прошествии года. Если оно выкупит его, то мистер Локер, по условию, должен будет лично принять его из рук банкира. В таком случае я предлагаю в конце настоящого месяца поставить у банка вестовых и разведать, кому именно мистер Локер передаст Лунный камень. Понимаете ли теперь?

Я согласился (несколько неохотно), что мысль эта во всяком случае нова.

- Мысль эта на половину принадлежит мистеру Мортвету, оказал мистер Брофф: - она, пожалуй, никогда бы не пришла мне в голову, не будь у нас в то время известного разговора. Если мистер Мортвет не ошибается, Индейцы, вероятно, тоже будут высматривать у банка к концу месяца, - и очень может быть, что из этого выйдет кое-что сериозное. Что именно выйдет, до этого нам с вами дела нет, - если только оно не поможет нам захватить таинственного незнакомца, заложившого алмаз. Это лицо, поверьте мне, виновно (хотя я не беру на себя решать как именно) в теперешнем нашем положении; и только это лицо может возстановить вас в Рахилином уважении.

- Не смею отвергать, сказал я, - что предлагаемый вами план разрешает затруднение весьма смелым, остроумным и новым способом. Но....

- Но вы хотите что-то возразить?

- Да. Мое возражение состоит в том, что он заставляет вас ждать.

- Согласен. По моему разчету, вам следует подождать недели две или около того. Разве это так долго?

- Это целый век, мистер Брофф, в моем положении. Мне просто невыносимо станет самое существование, если я тотчас не предприму чего-нибудь для оправдания своей личности.

- Ладно, ладно, я понимаю это. А вы ужь обдумали что можете сделать?

- Я хотел посоветоваться с приставом Коффом.

- Он вышел из полиции. Вы напрасно надеетесь на его помощь.

- Я знаю где он живет; отчего не попытаться?

- Попробуйте, сказал мистер Брофф, с минуту подумав: - дело приняло такой необычайный над после пристава Коффа, что вы можете оживить в нем интерес к следствию. Попробуйте, и уведомьте меня о результате. А между тем, продолжал он, вставая, - если вы ничего не разведаете к концу месяца, могу ли я попробовать, с своей стороны, нельзя ли чего сделать, поставив вестовых у банки?

Мистер Брофф улыбнулся, и взял свою шляпу.

- Скажите приставу Коффу, возразил он: - что, по-моему, открытие истины зависит от открытия того лица, которое заложило алмаз; и сообщите мне что на это скажет опытность пристава.

Так мы разсталась в тот вечер. На другой день, рано поутру, я отправился в миленький городок Доркинг, место отдохновения пристава Коффа, указанное мне Бетереджем.

Разспросив в гостинице, я получал надлежащия сведения о том как найдти коттедж пристава. Он стоял на проселочной дороге, невдалеке от города, приютясь посреди облегающого его садика, защищенного сзади и сбоков арочною, кирпичною стеной, и спереди высокою живою изгородью. Ярко-раскрашенные решетчатые ворота была заперты. Позвонив в колокольчик, я заглянул сквозь решетку и увидал повсюду любимый цветок великого Коффа, в саду, на крыльце, под окнами. Вдали от преступлений и тайн большого города, знаменитый ловец воров доживал сибаратом последние годы жизни, покоясь вы розах!

Прилично одетая пожилая женщина отворила мне ворота и сразу разрушила все надежды, какие я питал на помощь пристава Коффа. Он только вчера выехал в Ирландию.

- Что же, он по делу туда поехал? спросил я.

Женщина улыбнулась.

- У него теперь одно дело, сэр, сказала она - это розы. Садовник какого-то ирландского вельможи нашел новый способ выращивать розы, - вот мистер Кофф и поехал разузнать.

- Известно вам когда он вернется?

- Наверно нельзя ожидать, сэр. Мистер Кофф говорил, что может вернуться тотчас же, или пробыть несколько времени, смотря по тому, покажется ли ему новое открытие стоящим того чтобы им позаняться. Если вам угодно оставить ему записку, я поберегу ее до его приезда.

Я подал ей свою карточку, предварительно написав на ней карандашом. "Имею кое-что сообщить о Лунном камне. Уведомьте меня тотчас по приезде." После этого ничего не оставалось более, как покориться силе обстоятельств и вернуться в Лондон.

При раздраженном состоянии моего ума в описываемое время, неудачная поездка в коттедж пристава только усилила во мне тревожное побуждение действовать как бы то ни было. В день моего возвращения из Доркинга я решился на следующее утро снова попытаться проложить себе дорогу, сквозь все препятствия, из мрака на свет.

В какой форме должна была проявиться следующая попытка? Будь со мной безценный Бетередж, в то время как я обсуждал этот вопрос, и знай он мои тайные мысли, он объявил бы, что на этот раз во мне преобладает немецкая сторона моего характера. Без шуток, очень может быть, что немецкое воспитание обусловило тот лабиринт безполезных размышлений, в котором я плутал. Почти всю ночь просидел я, куря, и создавая теории, одна другой невероятнее. Когда же заснул, то мечты, в которые погружался на яву, преследовала меня, и в грезах. К утру я проснулся, ощущая в мозгу нераздельную путаницу объективной субъективности с субъективною объективностью. Этот день, - долженствовавший быть свидетелем новой попытки моей к практическим предприятиям, - я начал тем, что усомнился, имею ли право (на основании частой философии) считать какой бы то ни было предмет (в том числе и алмаз) действительно существующим.

Не могу сказать, долго ли провитал бы я в тумане своей метафизики, еслибы мне пришлось выбираться оттуда одному. Но оказалось, что на помощь мне явился случай и благополучно выручил меня. В это утро я случайно видел тот самый сюртук, который был на мне в день моего свидания с Рахилью. Отыскивая что-то в карманах, я нашел какую-то скомканную бумагу, и вытащив ее, увидел забытое мной письмо Бетереджа.

Было бы грубо оставить без ответа письмо доброго старого друга. Я сел к письменному столу и перечел письмо.

Не всегда легко отвечать на письма, не заключающия в себе ничего важного. Настоящая попытка Бетереджа вступить в переписку принадлежала именно к этой категории. Помощник мистера Канди, он же Ездра Дженнингс, сказал своему хозяину что видел меня; а мистер Канди в свою очередь желал меня видеть и кое-что передать мне в следующий раз, как я буду во фризингальском околотке. В ответ на это не стоило тратить бумага. Я сидел, от нечего делать рисуя на память портреты замечательного помощника мистера Канди на листке бумаги, который хотел посвятить Бетереджу, как вдруг мне пришло в голову, что неизбежный Ездра Дженнингс опять подвертывается мне на пути! Я перебросил в корзину с ненужными бумагами по крайней мере дюжину портретов пегого человека (во всяком случае, волосы выходили замечательно похожи), и время от времени дописывал ответь Бетереджу. Письмо целиком состояло из одних общих мест, но имело на меня превосходное влияние. Труд изложения нескольких мыслей простым английским языком совершенно разчистил мой ум от туманной чепухи, наполнявшей его со вчерашняго дня.

Посвятив себя снова разбору непроницаемой безвыходности моего положения, я старался разрешать всю трудность, изследовав ее с часто-практической точка зрения. Так как события незабвенной ночи оставались все еще непонятными, то я старался оглянуться подальше назад, припоминая первые часы дня рождения, отыскивал там какого-нибудь обстоятельства, которое помогло бы мне найдти ключ к разрешению загадки.

Не было ли чего-нибудь в то время, как мы с Рахилью докрашивали дверь? Или позже, когда я поехал верхом во Фризингалл, или после того, когда я возвращался с Годфреем Абльвайтом и его сестрами? Или еще позднее, когда я вручил Рахили Лунный камень? Или еще позже, когда гости уже собрались, и мы седа за стол? Память моя; довольно свободно располагала ответами на эту вереницу вопросов, пока я не дошел до последняго. Оглядываясь на обеденные происшествия в день рождены, я стал в тупик при самом начале. Я не мог даже в точности припомнить число гостей, с которыми сидел за одним и тем же столом.

Почувствовать свою несостоятельность относительно этого пункта и тотчас заключить, что события за обедом могут щедро вознаградить за труд исследования их - было делом одного и того же умственного процесса. Мне кажется и другие, находясь в подобном положении, разсудили бы точно так же, как я. Когда преследование наших целей заставляет нас разбирать самих себя, мы естественно подозрительны относительно того, что нам неизвестно. Я решился, как только мне удастся припомнить имена всех присутствовавших на обеде, - для пополнения дефицита в собственной памяти, - прибегнуть к воспоминаниям прочих гостей: записать все, что они припомнят из происшествий во время обеда, и полученный таким образом результат проверить при помощи случившагося после того как гости разъехались по домам.

- в праве занять место на этих страницах в силу своих качеств. Как бы вы казалось это неправдоподобным, но я действительно дорылся наконец до самого корня этого дела. Я нуждался лишь в намеке, который указал бы мне в каком направлении сделать первый шаг. И не прошло дня, как этот намек был подав мне одним из гостей, присутствовавших на обеде в день рождения. Имея в виду этот план действия, мне прежде всего необходимо было достать полный список гостей. Я легко мог добыть его у Габриеля Бетереджа. Я решился в тот же день вернуться в Йоркшир и на другое утро начать предполагаемые исследования.

Поезд, отходящий из Лондона в полдень, только что отправился. Ничего не оставалось как переждать часа три до отхода следующого поезда. Не было ли возможности заняться пока в самом Лондоне чем-нибудь полезным?

Мысли мои упорно возвращались к обеду в день рождения.

Хотя я забыл число и многия имени гостей, а все же довольно ясно помнил, что большая часть их приезжала из Фризингалла и окрестностей. Но большая часть еще не все. Некоторые из нас не были постоянными жителями графства. Я сам был один из этих некоторых. Другим был мистер Мортвет. Годфрей Абльвайт - третьим Мистер Брофф. Нет: я вспомнил, что дела не позволяли мистеру Броффу приехать. Не было ли между ними постоянных жительниц Лондона? Из этой категории я мог припомнить одну мисс Клак. Во всяком случае, здесь были трое он числа гостей, которых мне явно следовало повидать до отъезда из города. Я тотчас поехал в контору к мистеру Броффу, так как не знал адреса разыскиваемых мною лиц и думал, что он может навести меня на след их.

Мистер Брофф оказался слишком занятым для того, чтоб уделить мне более минуты своего драгоценного времени. Впрочем, в эту минуту он успел разрешить все мои вопросы самым обезнадеживающим образом.

Вопервых, он считал новоизобретенный мною способ наидти ключ к разгадке слишком фантастичным, чтобы сериозно обсуждать его. Вовторых, втретьих и вчетвертых, мистер Мортвет возвращался в это время на поприще своих прошлых приключений. Мисс Клак понесла убытки и поселилась, из экономических разчетов, во Франции; мистера Годфрей Абльвайта еще можно найдти где-нибудь в Лондоне, а пожалуй и нельзя; не справлюсь ли я в клубе? И не извиню ли я мистера Броффа, если он вернется к своему делу, пожелав мне доброго утра?

Так как поле исследований в Лондоне сузилось до того, что ограничилось одною потребностью достать адрес Годфрей, то и воспользовался советом адвоката и пооехал в клуб.

В зале я встретил одного из членов, старого приятеля моего кузена и вместе моего знакомого. Этот джентльмен, дав мне адрес Годфрея, сообщил о двух последних событиях в его жизни, имевших некоторое значение и до сих пор еще не дошедших до моего слуха.

Оказалось, что Годфрей, далеко не падая духом вследствие отказа Рахили от своего слова, вскоре после того стал ухаживать с брачными целями за другою молодою леди, славившеюся богатою наследницей. Он имел успех, и женитьба его считалась уже делом решенным и верным. Но и здесь внезапно и неожиданно произошла размолвка, - на этот раз, как разказывали, благодаря сериозной разнице во мнениях жениха и отца невесты по вопросу о приданом.

Вскоре после того некоторым утешением в этом вторичном крушении брачных надежд Годфрея послужило нежное и выгодное в денежном отношении воспоминание, какое обнаружила относительно его одна из многочисленных его поклонниц. Богатая старушка, - пользовавшаяся большим почетом в материнском обществе обращения на путь истинный и большая приятельница мисс Клак, - завещала достойному удивления по заслугам Годфрею пять тысяч фунтов. Получив эту кругленькую прибавку к своим скромным денежным средствам, он во всеуслышание объявил, что ощущает потребность в небольшом отдыхе после подвигов милосердия, и что доктор предписал ему "пошляться на континенте, что, по всей вероятности, принесет в будущем большую пользу его здоровью". Если мне надо его видеть, то не следует терять времени, откладывая посещение его.

Я тотчас же поехал к нему. Что-то роковое, заставившее меня опоздать одним днем при посещении пристава Коффа, и теперь преследовало меня в поездке к Годфрею. Утром накануне он выехал из Лондона с пароходом в Дувр. Далее он должен был следовать на Остенде; слуга его полагал, что он отправился в Брюссель. Время возвращения его наверно не известно; но по всей вероятности, отсутствие его продлится не менее трех месяцев.

Я вернулся к себе на квартиру, несколько упав духом. Трех приглашенных на обеде в день рождения, - и трех умнейших, - недоставало в то самое время, когда мне всего нужнее было бы войдти с ними в сношения. Оставалась последняя надежда на Бетереджа и на друзей покойной леди Вериндер, которых я мог еще найдти в живых по соседству с деревенским домом Рахили.

На этот раз я отправился прямо в Фризингалл, - так как город этот был центральным пунктом моих исследований. Я приехал слишком поздно вечером чтоб известить Бетереджа. На следующее утро я отправил к ему разсыльного с запиской, в которой просол его прибыть ко мне в гостиницу при первой возможности. Частию для сбережения времени, частию рада удобства старого слуга позаботясь отправить разсыльного в одноколке, я мог благоразумно разчитывать, если не будет задержки, увидать старика часа через два после того как послал за нам. В течение этого времени я располагал начать задуманные исследования с тех из присутствовавших на обеде в день рождения, которые были мне знакомы и находилась у меня под рукой. Таковы были родственники мои Абльвайты и мистер Канди. Доктор особенно желал видеть меня и жил в соседней улице. Я и пошел прежде всего к мистеру Канди.

После оказанного мне Бетереджем, я весьма естественно думал найдти в лице доктора следы вынесенной нм тяжелой болезни. Но я вовсе не был приготовлен к той перемене, которую заметил в нем, когда он вошел в комнату и пожал мне руку. Глаза у него потускли; волосы совсем поседели; весь он опустился. Я глядел на маленького доктора, некогда живого, ветреного, веселого, - неразлучного в моей памяти с безчисленными проступками по часта неизлечимой нескромности и ребяческих шалостей, - и ничего не надел в нем из прежнего, кроме старой склонноста к мещанской пестроте одежды. Сам он стал развалиной; но платье и дорогия безделушка, - как бы в жестокую насмешку над происшедшею в нем переменой, - была пестры и роскошны по-прежнему.

- Я часто вспоминал о вас, - мистер Блек, - сказал он: - и сердечно рад видеть вас наконец. Если у вас есть ко мне какая-нибудь надобность, располагайте, пожалуста, моими услугами, сэр, пожалуста располагайте моими услугами!

Он проговорил эти обычные фразы с излишнею поспешностью, с жаром и с видимым желанием знать, что привело меня в Йоркшир, - желанием, которого он, можно сказать, совершенно по-детски не умел скрыть.

Задавшись моею целью, я, конечно, предвидел, что должен войдти в некоторые объяснения, прежде чем успею заинтересовать в моем деле людей, большею частию посторонних. По дороге в Фразингалл я подготовил эти объяснения, - и воспользовался представлявшимся теперь случаем испытать их действие на мистере Канди.

- Я на днях был в Йоркшире, и вот сегодня опять приехал с целью несколько романического свойства, сказал я. - Это дело, мистер Канди, в котором все друзья покойной леди Вериндер принимали некоторое участие. Вы помните таинственную пропажу индейского алмаза около года тому назад? В последнее время возникли некоторые обстоятельства, подающия надежду отыскать его, - и я сам, как член семейства, заинтересован в этих розысках. В числе прочих затруднений является надобность снова собрать все показания, добытые в то время и, если можно, более того. В этом деле есть некоторые особенности, вследствие которых мне было бы желательно возобновить в своей памяти все происходившее в доме в день рождения мисс Вериндер. И я решаюсь обратиться к друзьям её покойной матери, бывшим на этом празднике, чтоб они помогли мне своими воспоминаниями...

Прорепетировав свое объяснение до этих слов, я вдруг остановился, явно читая в лице мистера Канди, что мой опыт над ним совершенно не удался.

на которое больно было смотреть. Кто его знает, о чем он думал. Одно было ясно - то, что с первых же слов мне вовсе не удалось сосредоточить его внимание. Единственная возможность привести его в себя, повидимому, заключалась в перемене разговора. Я тотчас попробовал дать ему другое направление.

- Так вот зачем я приехал в Фризингалл! весело проговорил я: - теперь ваша очередь, мистер Канди. Вы прислали мне весточку чрез Габриеля Бетереджа....

Он перестал щипать пальцы и вдруг просиял.

- А Бетередж не преминул сообщат мне ее в письме, продолжал я: - вы хотели что-то передать в следующий раз, как я буду в вашем околотке. Ну, мистер Канди, вот я здесь налицо!

Он опять замолк и снова стал пощипывать пальцы. Вспомнив слышанное мною от Бетереджа о влиянии горячки на его память, я продолжил разговор в надежде на то, что могу навести его на точку отправления.

- Давненько мы с вами не видались, оказал я: - последний раз это было на обеде в день рождения, который бедная тетушка давала в последний раз в жизни.

- Вот, вот! воскликнул мистер Канди: - именно обед в день рождения!

Он нервно задрожал всем телом и поглядел на меня. Яркий румянец внезапно разлился у него на бледном лице; он проворно сел на свое место, словно сознавая, что обличил свою слабость, которую ему хотелось скрыть. Ясно, - к величайшему прискорбию, - ясно было, что он чувствовал недостаток памяти и стремился утаить его от наблюдения своих друзей.

был для меня единственным событием прошлых дней, на которое я взирал, ощущая в себе странную смесь чувства надежы и вместе недоверия. И вот теперь этот обед несомненно являлся тем самым, по поводу чего мистер Канди хотел мне сообщить нечто важное!

Я попробовал снова помочь ему. Но на этот раз основным побуждением к состраданию были мои собственные интересы, и они-то заставили меня слишком круто и поспешно повернуть к цели, которую я имел в виду.

- Ведь ужь скоро год, сказал я, - как мы с вами так весело пировали. Не написали ли вы на память, - в своем дневнике, или как-нибудь иначе, - то, что хотели сообщить мне?

Мистер Кандт понял намек и дал мне почувствовать, что принял его за обиду.

- Я не нуждаюсь в

Нет надобности упоминать о том, что я сделал вид, будто не заметил его обидчивости.

- Хорошо, еслиб я мог сказать то же о своей памяти, ответил я: - когда я стараюсь припомнить прошлогодния дела, мои воспоманания редко бывают так живы, как бы мне хотелось. Возьмем, например, обед у леди Вериндер....

- Их, да! Обед, обед у леди Вериндер! воскликнул он горячее прежнего. - Я хотел вам кое-что сказать о нем.

Глаза его снова остановилась на мне с выражением разсеянного, безпредметного любопытства, безпомощно жалкого на над. Он, очевидно, изо всех сил и все-таки напрасно старался припомнить забытое.

- Весело попаровили, вдруг вырвалось у него, словно он это самое и хотел сообщить мне, - ведь очень весело попировали, мистер Блек, неправда ли?

Он кивнул годовой, улыбнулся и, кажется, думал, бедняга, что ему удалось-таки скрыть полнейшую несостоятельность памяти, своевременно пустив в ход свою находчивость. Это подействовало на меня так тяжело, что я тотчас, - как ни был глубоко заинтересовав в том чтоб он припомнил забытое, - перевел разговор на местные интересы. Тут у него пошло как по маслу. Сплетни о городских скандальчиках и ссорах, случившихся даже за месяц тому назад, приходили ему на память. Он защебетал с некоторою долей гладкой, свободно текучей болтовни прежнего времени. Но и тут бывали минуты, когда он в самом разгаре своей говорливости вдруг запинался, - опять взглядывал на меня с выражением безпредметного любопытства, - потом овладевал собою и продолжал. Я терпеливо сносил свое мучение (разве не мука, сочувствуя лишь всемирным интересам, погружаться с молчаливою покорностью в новости провинциального городка?), пока не увидал на каминных часах, что визит мой продолжился уже более получаса. Имея некоторое право считать жертву принесенною, я стал прощаться. Пожимая мне руку, мистер Канди еще раз добровольно возвратился к торжеству дня рождения.

весело попировали, не правда ли?

Повторяя эту фразу, он, кажется, менее чем в первый раз был уверен в том, что предотвратил мои подозрения относительно утраты его памяти. Облако задумчивости омрачило его лицо; намереваясь, повидимому, проводить меня до крыльца, он вдруг переменил намерение, позвонил слугу и остался в гостиной.

Я тихо сошел с лестницы, обезсиленный сознанием, что он точно хотел сообщить мне нечто существенно важное для меня, и оказался нравственно несостоятельным. Ослабевшая память его, очевидно, была способна лишь на усилие, с которым он припоминал что хотел поговорит со мной. Только что я сошел с лестницы и поворачивал за угол в переднюю, где-то в нижнем этаже отворилась дверь и тихий голос проговорил за мной:

- Вероятно, сэр, вы нашли прискорбную перемену в мистере Канди?