Замужняя или нет.
Сцена первая. На море.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замужняя или нет. Сцена первая. На море. (старая орфография)

Соч. Вильки Коллинза.

(перевод с английского).

СЦЕНА ПЕРВАЯ.
На море.

Ночь подходила к концу. Заря только что начиналась, над морем лежал легкий туман, но мало по малу он разсеялся - и при отблеске багряной зари на зеркальной поверхности моря наблюдатель мог усмотреть белые паруса двухмачтовой яхты.

В природе царствовала мертвая тишина и полное отсутствие движения кроме изменявшихся световых явлений - картина редко достижимая для наблюдения на суше, таинственная и поражающая величественностью на море.

На яхте было так же тихо и спокойно как и в природе - и единственным живым существом ни палубе был спящий кормчий. Но вот воздух совершенно очистился, солнце уже виднелось над горизонтом в виде огненного шара и тогда только царствовавшая тишина нарушилась резким, отрывистым звуком, - криком морской птицы, пролетевшей в отдалении.

Человек, спавший на юте, проснулся, протер глаза, посмотрел на небо, на спокойно висевшие паруса, на зеркальную поверхность моря и начал насвистывать ветер, - обычай, общий всем морякам.

-- Хоть бы шелохнулось! произнес он между посвистыванием.

-- Откуда ветер? крикнул резкий, неприятный по тону голос из кормовой каюты.

-- Откуда угодно, хозяин! шутливо отвечал кормчий.

Чрез несколько времени на палубе показался собственник яхты. Вот пред вами Ричард Тэрлингтон сквайр, главный партнер значительной Левантской торговой фирмы Пиццитути, Тэрлингтон и Бранка. Будучи ростом не более пяти с половиною футов, мистер Тэрлингтон представлял лицом фигуру, составленную из угловатых, резких, прямых черт: контур его лба имел вид вертикальной линии, равно как и верхняя губа с разстоянием до носа, подбородок был третьею прямою и наидлиннейшею линиею его лица; затем дальнейший абрис очень прост - между двумя первыми линиями угловатый нос, между двумя последними - тонкая нижняя губа. Добавьте к этому серовато-зеленоватые глаза, не лишенные проницательности, - и вот готовый портрет Ричарда Тэрлингтона. Когда он обратил лицо к востоку и заслонил глаза от солнца своею костлявою рукою, то, посмотрев на последнюю, можно было бы безошибочно сказать, что она когда ни будь да снискивала своею работою пропитание владельцу. От роду ему было тридцать восемь лет.

-- И вчера штиль, и сегодня штиль проворчал Ричард Тэрлингтон. - На будущий год я переделаю яхту в паровую.

-- Подумайте только о поганом угле и несносном дрожании нарового судна во время хода!.. оставьте-ка вашу прекрасную яхту как она есть. Мы совершаем морскую прогулку, дайте же погулять и морю!

Произнесший эти слова был живой, высокий, стройный, курчавый молодой джентльмен, выскочивший на палубу с платьем под мышкою, с полотенцем в руках, и очень легко костюмированный, так как на нем была только ночная рубашка, в которой он вскочил с постели.

-- Ланселот Линци, вы приняты на борт моей яхты в качестве медика для мисс Нэтэли Грэбрук, по настоянию её отца. Оставайтесь покойно на своем месте и при своих занятиях. Я и сам могу попросить у вас совета, когда мне встретится в этом надобность.

Отвечая таким образом, старший из джентльменов обратил на молодого свои серые глаза, в которых ясно значилось: "Ну, другой раз на моей яхте для тебя не будет уже места".

Ланселот Линци вероятно имел свои виды показаться не обиженным словами хозяина шкуны.

жизнь так нова для меня! Например хоть умыванье, здесь это удобно; на берегу это сложное обстоятельство, соединенное с необходимостью чашек, тазов, умывальников и т. п., притом с опасностью пролить одно или разбить другое; на море же очень просто, стоит только сделать вот что...

С этими словами молодой человек вскочил на борт, сбросил рубашку и кинулся в воду. Взгляд Тэрлингтона последовал за ним и далеко не с добродушным выражением следил, как тот плавал у яхты; ум его, твердый и покойный во всех своих отправлениях, занят был следующими "Ланселот Линци пятнадцатью годами моложе меня; прибавя к этому то обстоятельство, что он двоюродный брат Нэтэли и недурен собою, - является вопрос: не он завладел ли её сердцем?"

Разбирая эту задачу так и сяк в своем уме, Ричард Тэрлингтон сел в уголок на юте и долгонько сидел над нею, так как молодой хирург уже выкупался и ушел к себе в каюту доканчивать туалет; мало того, не разрешил он ее и тогда как, почти час спустя, появившийся эконом вывел его из задумчивости словами:

-- Завтрак готов, сэр!

В общей каюте собралось общество в пять человек. Во первых - сэр Джозеф Грэбрук, обладатель огромного богатства, приобретенного его отцом и дедом торговыми оборотами, - некогда бывший попечителем благотворительных заведений в одном из провинциальных городов, - удостоившийся чести, состоя в этом звании, держать и подать серебряную лопатку члену королевской фамилии во время закладки одного из благотворительных зданий - и пожалованный в честь этого случая титулом баронета, а потому имеющий право официально именоваться "сэр". Во время описываемых событий сэр Джозеф был еще добрый старик; характер имел слабый, податливый, мягкий; нрава был добродушного.

Во вторых - мисс Лавиния Грэбрук, незамужняя сестра сэра Джозефа, - сам Грэбрук в юбке. Если вы знаете одного, то знаете и другую.

В третьих - мисс Нэтэли Грэбрук, единственное дитя сэра Джозефа. Она наследовала от матери, давно умершей, наружное сходство в лице и сложении; в крови покойной леди Грэбрук, родом из Мартиники, была смесь негритянской и французской расы. Нэтэли имела материн смугловато-румяный цвет лица, великолепные черные волосы и большие черные глаза. В пятнадцать лет она достигла полного физического развития, которого в Англии женщины достигают не ранее 20 лет; её руки были полны и правильны, её бюст был бюстом сформировавшейся женщины, её стан был строен и тверд, а её росту, твердости и грандиозности походки позавидовали бы многия женщины. Но этому, удивительно-раннему физическому развитию вовсе не соответствовало развитие её характера. Моральною стороною Нэтэли был мягкий, слабый отцовский нрав с отпечатком пылкой восточной натуры; характером - не сформировавшийся, не выработавшийся характер молодой девушки. Вообще между психическою и физическою стороною Нэтэли был странный контраст, - её движения были подобны движениям богини, а смех её был звонок и игрив, как хохот безпечного, веселого ребенка.

Первые признаки ранняго физического развития дочери сэра Джозефа появились весною - и мудрые медики посоветовали морскую прогулку, как наилучшее препровождение летняго времени. Яхта Ричарда Тэрлингтона была готова к услугам Нэтэли, вмещая в себе и самого собственника, как неотъемлемую принадлежность. Молодая пациентка нашла совет докторов недурным, и, в сопровождении отца и тетки, долженствовавших поддерживать домашнюю атмосферу, да кузена Ланселота Линци (обыкновенно называемого просто Лоонсом) в качестве медика, отдала себя на волю ветрам и бурям.

После двухмесячного крейсирования вдоль берегов Англии - от воображаемой болезни Нэтэли остались еще очаровательная томность её глаз и полнейшая неохота приняться за все, что имело хоть малейший признак сериозного занятия.

Когда она сидела в этои день в каюте за завтраком в морском костюме, очень шедшим к ней, то всякий, будь он хоть наисосредоточеннейший в умственных созерцаниях философ, и тот обратил бы внимание на такое существо, как Нэтэли.

Две другия особы, присутствовавшия за столом, были уже известные нам два джентльмена.

-- Время стоит до того тихое, что мне кажется будто ветер составил против нас заговор, сказал Ричард Тэрлингтон. - После этого, я думаю, вы никогда не захотите предпринимать со мною морских прогулок; вы скучаете о береге.

Слова эти относились к Нэтэли и произнесший их желал привлечь к себе её внимание, но совершенно безуспешно. Она отвечала вежливой фразой, которая всегда готова на такие случаи у молодой, образованной девушки, но даже искоса не взглянула на Тэрлингтона, потупив глаза над чашкою.

-- Вы легко можете вообразить, что находитесь в настоящую минуту на берегу, заметил Лоонс. - Яхта так удобно устроена, а стол, за которым мы теперь сидим, как две капли воды похож на ваш обеденный стол дома.

Он тоже обратился к Нэтэли без всякого видимого намерения обратить на себя благосклонное внимание девушки; тем не менее он успел возбудить его и оторвать её взор от чашки кофе.

-- Ах, мне будет так странно на берегу, отвечала она, - например хоть быть в комнате, которой окна не поворачиваются в разные стороны - или сидеть за столом, стоящим неподвижно; не слышать плеска волн или звонка наверху, когда я проснусь ночью. Там мне не будет дела ни до силы, ни до направления ветра, - разве только в том случае, когда выезжая со двора почувствуешь холод.

Слова эти были обращены к Лоонсу, равно как и взоры. Ричард Тэрлингтон с досады закусил губы.

-- Если штиль будет продолжаться, снова начал он, обращаясь уже к сэру Джозефу, - я не думаю, что буду в состоянии доставить вас, Грэбрук, в гавань, из которой мы вышли, ранее недели.

-- Когда хотите, Ричард, отвечал старый джентльмен: - мне все равно.

-- Мне кажется срок должен быть заключен в известные благоразумные границы, Джозеф, возразила мисс Лавиния, видя, что брат соглашается уже на слишком многое.

Она говорила с такою же приятною улыбкою и таким же сладким голосом, как и брат, так что и два близнеца едва ли могли бы иметь более сходства между собою, чем они.

Лоонса; последний, уничтожая свой завтрак, быстро поднял голову и затем при втором прикосновении со стороны девушки опять, повидимому, сосредоточился на завтраке. После некоторого промежутка времени, чтобы удостовериться, что её проделка никем не замечена, Нэтэли взяла ножик и, с хорошо разсчитанным видом будто играет им, принялась, повидимому совершенно безцельно, как бы машинально, разделять оставшийся на её тарелке кусок ветчины на шесть частей. Лоонс искоса смотрел на разделяемые и подразделяемые куски ветчины, ожидая какого нибудь сигнала посредством их.

Между тем разговор продолжался между остальными лицами. Мисс Лавиния обратилась к Лоонсу.

-- Знаете-ли вы, безпечный юноша, что испугали меня до смерти сегодня поутру? Я спала с отрытым иллюминатором и проснулась от внезапного падения кого-то в воду и последовавшого затем барахтанья в ней. Я позвала экономку, которая объяснила мне в чем дело; а то я думала, что кто нибудь нечаянно упал в воду...

Сэр Джозеф быстро поднял голову; его сестра случайно напомнила ему одно обстоятельство.

-- Это напоминает мне, начал он, - один необычайный случай...

Лоонс перебил его ответом.

-- Этого другой раз не случится, мисс Лавиния. Завтра утром я обольюсь маслом с ног до головы, велю спустить себя на веревке в воду и буду лежать так же спокойно как тюлень.

-- Необычайный случай, снова продолжал сэр Джозеф, - который мне удалось видеть много лет тому назад, когда я был еще молодым человеком, Лавиния...

Он остановился и вопросительно посмотрел на сестру. Мисс Грэбрук утвердительно кивнула в ответ и поместилась поудобнее в своем кресле, сосредоточив на брате все свое внимание и чувствуя, что оно ей понадобится. Лицам, коротко знавшим брата и сестру, подобная процедура не показалась бы странною, так как она предвещала всегда начатие более или менее длинного рассказа. Повествование о каком либо происшествии совершалось всегда взаимными силами, причем мисс Лавиния всегда расходилась во мнении на известном факте с сэром Джозефом; она вежливо противоречила брату, когда рассказ излагался сэром Джозефом - и последний не менее вежливо противоречил и оспаривал факты, когда повествовала мисс Лавиния. Разъединенные, предоставленные собственным средствам и лишенные возможности противоречия, они ни за что не кончили бы более или менее сложного рассказа.

-- Это было за пять лет до того как я познакомился с вами, Ричард, продолжал сэр Джозеф возбудив внимание сестры.

-- За шесть лет, поправила мисс Грэбрук.

-- Извини, Лавиния....

-- Нет, Джозеф, так записано в моем дневнике.

-- Оставим в стороне этот вопрос.

Сэр Джозеф имел обыкновение употреблять эту поговорку, посредством которой он, с одной стороны - как бы соглашался с сестрою, с другой - давал полнейший ход рассказу.

-- Я плыл тогда из Мерсей на ливерпульском лоцманском боте, который я нанял в компании с одним из друзей, носившим прозвище, полученное им от странного рыжого цвета его бакенбард, Добс Красного Дерева {Mahogany Dobs.}.

-- От цвета ливреи, в которую он одевал лакея, Джозеф, а вовсе не от цвета бакенбард.

-- Моя милая, ты смешиваешь его с "ультрамариновым Шоу", {Seagreen Shaw.} называвшимся так потому, что он одевал прислугу в необычайную ливрею, когда был шерифом.

-- Мне кажется, что нет, Джозеф.

-- Нет, ужь прошу извинить, Лавиния.

Ричард Тэрлингтон слушая сэра Джозефа, от нечего делать, барабанил по столу своими костлявыми пальцами. Во время спора между сестрою и братом Тэрлингтон посмотрел на Нэтэли; она безпечно, повидимому совершенно безцельно, распределяла на тарелке кусочки ветчины. Лоонс, казалось, еще того более безразлично смотрел на это занятие. Увидев это, Ричард Тэрлингтон вспомнил вопрос, которым был занят в это утро, бывши на палубе, и решил его в том смысле, что такой пустой, беззаботный юноша не мог завладеть сердцем Нэтэли.

-- Мы были на разстоянии десяти или двенадцати миль от Мерсей.

-- Морских миль, Джозеф.

-- Это все равно, Лавиния.

-- Извини, братец, знаменитый доктор Джонсон говорил, что точность не мешает нигде.

-- Это были простые мили, Лавиния.

-- Это были морския мили, Джозеф.

-- Оставим в стороне этот вопрос. Добс Красного Дерева и я были в каюте...

Тут сэр Джозеф остановился, с приятною улыбкою на устах, чтобы возстановить в своей памяти подробности давно происшедшого события. Мисс Лавиния с такою же улыбкою дожидалась, чтобы присоединить свои вставки к рассказу брата. В это время Нэтэли положила ножик и тихонько дотронулась до Лоонса под столом. Когда она таким образом возбудила его внимание, то шесть кусочков ветчины были расположены на тарелке в следующем порядке: два кусочка - друг против друга, а остальные четыре - в вертикальном направлении под ними. Лоонс посмотрел и дважды коснулся под столом до ножки Нэтели. Объясняемый по сигнальному списку, установленному заранее между молодыми людьми, сигнал на тарелке значил: "Мне надо видеть тебя наедине", а двоекратное прикосновение Лоонса служило ответом: "после завтрака".

Сэр Джозеф снова приступил к рассказу. Нэтэли взяла ножик: "другой сигнал!"

-- Мы оба сидели в каюте кончая обед...

-- Только что садились за стол, Джозеф.

-- Моя милая, мне лучше знать.

-- Я только повторяю что я слышала, братец. Последний раз ты рассказывал, что вы только что садились за стол в это время.

-- Оставим в стороне этот вопрос. Хорошо... Мы были вдруг испуганы внезапным возгласом на палубе: "человек в море!" Мы выскочили оба на верх, натурально под влиянием мысли, что кто нибудь из нашей команды упал в море.

Сэр Джозеф остановился во второй раз; он приближался к трагическому месту своего рассказа и потому естественно желал изложить его как можно впечатлительнее.

Нэтэли опять положила на стол ножик и опять толкнула Лоонса под столом. На этот раз на тарелке пять кусков ветчины лежали горизонтально с одним куском под ними, в средине линии. По сигнальному списку это значило: "худые вести". Лоонс вопросительно посмотрел на собственника яхты, которым спрашивал: "он причиною их?" Нэтэли в ответ насупила брови; значение этого движения утвердительное: "да". Лоонс снова бросил взгляд на тарелку. Нэтэли вдруг смешала все кусочки и образовала из них кучку, что говорило: "более сказать нечего".

-- Хорошо, сказал Ричард Терлингтон, вдруг обратившись к сэру Джозефу. - Что далее?

До сих пор он даже из вежливости не выказал, что сколько нибудь интересуется безпрестанно прерываемым рассказом своего старого друга, - и только когда сэр Джозеф произнес последнюю фразу, намекавшую на то, что человек в море может быть и не из команды бота, тогда только он, быстро повернувшись в кресле, обратился к старику и в нем стал заметен проявившийся интерес к дальнейшему ходу событий.

Сэр Джозеф продолжал.

-- Как только мы выскочили наверх, нашим взорам представился человек в море, позади кормы, на довольно большом разстоянии; мы убавили парусов и спустили шлюпку. Хозяин бота с одним из матросов отправился спасать несчастного... Кругом нас твердили, что на боте всего семь человек. В самом деле: двое уехали на шлюбке, один был на марсе - и когда я обернулся, то моим удивленным взорам представились остальные четверо, стоявшие позади нас. Между тем Добс Красного Дерева, смотревший в подзорную трубу, сказал: "Кой чорт это может быть? Он плывет на каком-то курятнике".

собственника яхты посинело и как его глаза готовы были съесть сэра Джозефа. Чувствуя, вероятно инстинктивно, что Лоонс замечает в нем перемену, мистер Тэрлингтон, и так уже не поворачивавшийся в сторону хирурга, чтобы еще лучше скрыть влияние на него рассказа, облокотился на стол и заслонил рукою свое лицо.

-- Несчастный был спасен и привезен на бот вместе с курятником, на котором он плавал. Он был полужив от страха и усилий - и лишился чувств как только вошел на палубу. Когда он очнулся и немного пришел в себя, то рассказал нам ужасную вещь; - он был больной, ничего неимевший иностранный моряк и спрятался в трюме английского шлюпа, готовившагося к отплытию на его родину из Ливерпуля. Его открыли и представили капитану. Последний, чудовище, зверь в человеческом образе...

Не успел сэр Джозеф договорить, как Ричард Тэрлингтон внезапно вскочил с своего места на ноги, чем немного испугал присутствовавших.

-- Налетел таки порыв ветерка! вскричал он. - Налетел наконец!

Произнеся это, он быстро взбежал наверх по лестнице.

-- С которой стороны ветер?

-- Ветра совсем нет, сэр.

Яхта не делала ни малейшого движения; не было слышно ни малейшого звука, который мог бы указывать на порыв ветра. Очевидно, собственник яхты, свыкшийся с морем и сам умеющий управлять парусами, сделал страшную ошибку!

Он вернулся к своим гостям и разсыпался в тысяче извинений, вовсе несвойственных ему в другое время и при других обстоятельствах.

-- Продолжайте, сделайте одолжение продолжайте, обратился он к сэру Джозефу, окончив свои извинения. - Я никогда не слыхивал такой интересной истории.

Но эту просьбу не так-то легко было исполнить сэру Джозефу. Его мысли были приведены в безпорядок - и он потерял нить рассказа. Противоречия мисс Лавинии, которые она держала про запас, были тоже потеряны безвозвратно. Словом: и брат и сестра, изумленные неожиданною выходкою мистера Тэрлингтона, совершенно растерялись; последний между тем овладел собою и сел, облокотясь обеими руками на стол, с видимою решимостью выслушать стоически рассказ сэра Джозефа.

Между тем Лоонс, не перестававший зорко следить за хозяином яхты, тоже решился настоять, чтобы рассказ был окончен, и потому попробовал навести сэра Джозефа на путеводную нить.

-- Неужели вы хотели сказать, что капитан шкуны кинул несчастного в море?

-- Вот именно это он и сделал, Лоонс! обрадовавшись подмоге воскликнул старик. - Бедняга был слишком слаб чтобы работать во время перехода - и капитан объявил ему, что он не станет держать иностранца тунеядца, который только бы и делал, что ел провизию, предназначенную английским матросам. Собственными руками он швырнул в море курятник и с помощью одного из матросов послал туда же и несчастного, сказав, что тот может по ветру доплыть до Ливерпуля.

-- Ложь! воскликнул Ричард Тэрлингтон, обращаясь не сэру Джозефу, а к Лоонсу.

-- Вы знакомы с обстоятельствами дела? спокойно спросил его Лоонс.

-- Мне нет дела до обстоятельств; я знаю по опыту, что иностранные моряки все негодяи, хуже английских, - и что верно этот мошенник сам свалился в море, а историю о насилии сочинил чтобы открыть дорогу к кошельку сэра Джозефа.

-- Нет, это не ложь, Ричард. Свидетельския показания подтверждали истинность его слов.

-- Свидетельския показания? Вероятно данные по предварительному соглашению между дававшими и человеком выдумавшим всю эту историю.

-- Я ходил к хозяевам шкуны, продолжал сэр Джозеф: - и узнал имена всего экипажа. Я дожидался разрешения этой задачи, передав дело в руки ливерпульской полиции. Судно, как после узнали, потерпело крушение у берегов Амазонки, но груз и люди были спасены. Матросы, бывшие родом и.ъ Ливерпуля, воротились; их была отчаянная компания, я согласен с вами, но они были допрошены по одиночке и притом не виделись с несчастным спасенным. Они все показали одно и то же и совершенно согласно с жертвою жестокости капитана, о котором, равно как и о его соучастнике матросе, они не могли дать никаких сведений, - за исключением того, что на корабле, с которым они, свидетели, прибыли обратно, тех не было. Что бы там ни случилось с капитаном, по верно одно: он более не возвращался в Ливерпуль.

-- Вы узнали его имя?

-- Не раздражайтесь, Ричард, сказал старый джентльмен, - тут нечего горячиться.

-- Я не понимаю, что вы хотите сказать. Я вовсе не раздражаюсь... я только интересуюсь. Узнали вы его имя?

-- Да. Его звали капитал Говард. Он был хорошо известен в Ливерпуле за умного, предприимчивого, но темного человека. Будучи тогда еще очень молодым, он уже славился как искусный моряк, бравший на себя команду над дырявыми шкупами и составивший этим путем большое состояние по своему положению, - не раз, я думаю, рисковавший жизнью как на море так и за разные жестокости, насилия, и умерший где нибудь неестественною смертью.

-- А может быть и преспокойно живущий под другим именем, избавившись от рук правосудия оставлением первого, заметил Лоонс.

-- Что же стало с бедным иностранным матросом, папа? нарочно спросила Нэтэли, чтобы не дать возможности Лоонсу ответить достодолжным ответом на вызов, - и тем предотвратить могущую возникнуть ссору между двумя джентльменами.

-- Мы сделали подписку и довели до сведения консула о происшествии, моя милая. Он впрочем отправился на родину довольно комфортабельно, бедный малый.

-- Жаль что между нами нет писателя, а то можно было бы из этого происшествия составить роман, сказал Тэрлингтон с шумом встав с своего места.

Он посмотрел наверх в иллюминатор.

В самом деле налетел небольшой порыв, паруса заполоскались, потом быстро надулись; яхта слегка накренилась и небольшая рябь начала плескать о её бока.

-- Пойдем наверх подышать свежим воздухом, Нэтэли! сказала мисс Лавиния, направляясь к двери каюты.

Нэтэли взяла край своего платья и показала тетке оторванную обшивку на протяжении нескольких ярдов.

-- Я попрошу у вас, тетя, нескольких минут, чтобы исправить вот это, отвечала она.

-- Ты только и делаешь здесь, что чинишь свои платья, Нэтэли. Удивительное дело, мне не пришлось починять из своих ни одного.

На щечках Нэтэли зарделся румянец. Она засмеялась немного неестественно.

-- Я стала такая неловкая, с тех пор как взошла на яхту.

С этими словами она отправилась к себе в каюту и заперлась в ней.

-- Идете с нами, Лоонс? спросил сэр Джозеф.

-- Я думал призаняться теперь, так как не желаю, чтобы мои познания заплесневели на море, а в другое время я заниматься не расположен, отвечал шутя Лоонс.

-- Верно, мой милый, верно!