Лунный камень.
Пролог. Штурм Серингапатама (1799).

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Пролог. Штурм Серингапатама (1799). (старая орфография)

РОМАН
Уильки Коллинза.

САНКТПЕТЕРБУРГ.
ПЕЧАТАНО В ТИПОГРАФИИ И. И. ГЛАЗУНОВА, Б. МЕЩАНСКАЯ, 8.
1868.

(*) Не желая лишать постоянных подписчиков "Собрания" нового произведения знаменитого английского романиста, редакция имеет честь предупредить читателей, что "Лунный Камень", которого автор вероятно не кончит в нынешнем году, помещается только для тех подписчиков 1868 г., которые возобновят подписку на 1869 г. Для постоянных подписчиков "Собрания" это не составит никакой разницы, для невозобновляющих же подписка один неоконченный роман среди множества оконченных не уменьшит достоинства издания, в котором каждый роман имеет отдельную нумерацию и может переплетаться особо, и которое, сверх этого неоконченного романа, даст все, что обещано в программе. Пр. Р.

ПРОЛОГ.

ШТУРМ СЕРИНГАПАТАМА (1799).

Записка из фамильных бумаг.

I.

Я пишу эти строки в Индии к моим родным в Англии. Цель моя - объяснить причину, заставившую меня отказать в дружеском пожатии руки моему кузену Джону Гернкастлю. Молчание, которое я до-сих-пор сохранял об этом обстоятельстве, было иначе перетолковано членами моего семейства, доброго мнения которых я лишиться не желаю. Я прошу их отложить их решение до тех пор, пока они прочтут мой рассказ. Даю честное слово, что а напишу строгую и буквальную истину.

Тайное несогласие между моим кузеном и мною возникло во время великого события, в котором участвовали мы оба - штурма Серингапатама под предводительством генерала Бэрда 4 мая 1799 г.

Для того, чтоб обстоятельства были понятны вполне, я должен обратиться к периоду, предшествовавшему осаде, и к рассказам, ходившим в нашем лагере о драгоценных камнях и грудах золота, хранившихся в серипгапатамском дворце.

II.

Один из самых невероятных рассказов относится к желтому алмазу - вещи знаменитой в отечественных летописях Индии.

Самое старинное из известных преданий говорит, что камень этот украшал чело четверорукого индийского бога, представлявшого Луну. Отчасти по своему особенному цвету, отчасти по суеверию, что он подчиняется влиянию украшаемого им божества и блеск его увеличивается и уменьшается с полнолунием и с убылью луны, он получил название, под которым до-сих-пор известен в Индии - Лунного камня. Я слышал, что подобное суеверие преобладало в Греции и в Риме, не относясь, однако, как в Индии, к алмазу, посвященному служению богу, но с полупрозрачному кашпо низшого разряда, подверженному также влиянию луны, давшей камню название свое, под которым од еще известен минералогам нашего времени.

Приключения желтого алмаза начинаются с одиннадцатого столетия христианской эры.

В ту эпоху магометанския завоеватель Махмуд Гизни ворвался в Индию, захватил священный город Сомноут, ограбил сокровища в знаменитом храме, несколько столетии привлекавшем нндуетанских богомольцев и считавшемся чудом Востока.

Из всех божеств, которым поклонялись в этом храме, один бог Луны избегнул алчности магометанских победителей. Охраняемый тремя браминами, неприкосновенный идол с желтым алмазом на лбу быт перевезен ночью во второй из священных индустанских городов - Бенарес.

Там, в новом капище - в зале украшенной драгоценными каменьями, поддерживаемой золотыми столбами - был помещен бог Луны и опять стал предметом поклонения. Там, в ту ночь, когда капище было окончено, Вишну-зиждитель явился трем браминам во сне.

Божество вдохнуло свое божественное дыхание в алмаз, украшавший чело идола, а брамины преклонили колена и закрыли лицо одеждой. Божество повелело, чтобы Лунный камень охранялся тремя жрецами ночь и день, впредь до окончания века. Брамины преклонились перед его волей. Божество предсказало несчастье тому дерзновенному, который наложить руку на священный камень, и всем происходящим от его рода и имени, к которым он перейдет после него. Брамины велели это предсказание написать на вратах святилища золотыми буквами.

эры воцарился Адрунгзеб, монгольский император. По его приказанию храмы поклонников брамы снова были преданы грабежу и разорению. Капище четверорукого бога было осквернено умерщвлением священных животных, идолы были разбиты в куски, а Лунный камень был похищен одним из военачальников Адрунгзеба.

Не будучи в состоянии возвратить свое потерянное сокровище открытой силой, три жреца-хранителя следили за ним переодевшись. Одно поколение сменяло другое; воин, совершивший святотатство, погиб ужасной смертью; Лунный камень переходил (принося с собой проклятие) от одного беззаконного магометанина к другому, а все, несмотря на все случайности и перемены, преемники трех жрецов-хранителей продолжали охранять свое сокровище, в ожидании того для, когда воля Вишну-зиждителя возвратить им их священный камень. Время приходило от первого до последняго года восемнадцатого столетия. Алмаз перешел во владение Типпу, серниганатамского султана, который сделал из него украшение для рукоятки своего кинжала и хранил между драгоценнейшими сокровищами своей оружейной палаты. Даже тогда - в самом дворце султана - три жреца-хранителя тайно продолжали охранять его. В числе служителей Типпу находились три иностранца, которые заслужили доверие их властелина, перейдя - может быть притворно - в магометанскую веру; по слухам молвы, это-то и были переодетые жрецы.

III.

Так рассказывали в нашем лагере фантастическую историю Лунного камня. Она не сделала серьезного впечатления ни на кого из нас, кроме моего кузена - его любовь к чудесному заставила его поверить этой легенде. В ночь перед штурмом Серингапатама он самым нелепым образом разсердился на меня и на других за то, что мы назвали это басней. Возник глупейший спор, и несчастный характер Гернкастля заставил его выйти из себя. Он с свойственной ему хвастливостью объявил, что мы увидим алмаз на его пальце, если английская армия возьмет Серингапатам. Громкий хохот встретил эту выходку и тем дело и окончилось, как думали мы все.

Теперь позвольте мае перенести вас ко дню осады.

Кузен мой и я были разлучены при самом начале штурма. Я не видал его, когда мы переправлялись через реку, когда мы водрузили английское знамя на первом проломе, когда мы перешли через ров и, завоевывая каждый шаг, вошли в город. Только в сумерки, когда город был наш и генерал Бэрд сам нашел труп Типпу под кучей убитых, встретился я с Гернкастлем.

Мы оба были прикомандированы к отряду, посланному, по приказанию генерала, остановить грабеж и безпорядки, последовавшие за нашей победой. Солдаты предавались страшной невоздержности и, что еще хуже, пробрались в кладовые дворца и разграбили золото и драгоценные каменья. Я встретился с моим кузеном на дворе перед кладовыми, для того, чтоб предписать законы дисциплины нашим солдатам. Я мог ясно видеть, что горячий нрав Гернкастля был доведен до высшей степени раздражения страшной резней, через которую мы прошли. По моему мнению, он был неспособен исполнять обязанность вверенную ему.

В кладовых было много безпорядка и суматохи, но насилия я не видал. Солдаты безславили себя очень весело, если а могу так выразиться. Они перекидывались грубыми шутками и поговорками, и историю алмаза неожиданно напомнили в виде лукавой шуточки: "Кто нашел Лунный камень?" было насмешливым криком, заставлявшим грабеж, останавливавшийся в одном месте, подниматься в другом. Пока я напрасно старался возстановить порядок, я услыхал страшный вой на другой стороне двора и тотчас добежал на это крики, опасаясь найти какой-нибудь новый взрыв грабежа в той стороне.

Крик изнутри заставил меня поспешить в комнату, которая казалась оружейной палатой. Третий индус, смертельно раненый, падал к ногам человека, стоявшого ко мне спиной. Человек этот обернулся в ту минуту, как я входил, и я увидал Джона Гернкастля с факелом в одной руке и с кинжалом, с которого капала кровь, в другой. Камень, вделанный в рукоятку кинжала, сверкнул как огненная искра, когда он повернулся ко мне. Умирающий индус упал на колени, указал на кинжал в руках Гернкастля к сказал на своем родном языке:

-- Лунный камень отмстит тебе и твоим потомкам!

Сказав эти слова, он упал мертвый на землю.

Прежде чем я успел что-нибудь сделать, солдаты, последовавшие за мною через двор, вбежали толпою в комнату. Кузен мой как сумасшедший бросился к ним на встречу.

Солдаты отступили, когда он бросился на них с факелом и кинжалом. Я поставил двух часовых из моего отряда, на которых я мог положиться, на караул у дверей. Во всю остальную ночь я уже не встречался с моим кузеном.

Рано утром грабеж еще продолжался и генерал Бэрд объявил публично с барабанным боем, что всякий вор, пойманный на месте преступления, кто бы он ни был, будет повешен. Генерал-гевальдигер был налицо, наготове доказать, что генерал Бэрд не шутит, и в толпе, слушавшей эту прокламацию, я опять встретился с Гернкастлем.

Он, по обыкновению, протянул мне руку и сказал:

-- Здравствуйте.

-- Скажите мне прежде, сказал я: - каким образом умер индус в оружейной палате и что значили его последния слова, когда он указал на кинжал в вашей руке?

-- Индус умер, я полагаю, от смертельной раны, сказал Гернкастль. - А что значили его последния слова, я знаю так же мало, как и вы.

Я пристально посмотрел на него. Бешенство, в котором он находился накануне, совершенно стихло. Я решился дать ему возможность оправдаться.

-- Вы ничего более не имеете сказать мне? спросил я.

Я повернулся к нему спиной и с-тех-пор мы не говорили более друг с другом.

IV.

Я прошу заметить, что все здесь написанное о моем кузене (если только не встретится необходимость опубликовать эти обстоятельства) назначается только для родных. Гернкастль не сказал ничего такого, что могло бы дать мне повод поговорить с нашим нолковым командиром. Его не раз дразнили алмазом те, которые помнили его горячую вспышку перед штурмом; но легко вообразить, что воспоминания об обстоятельствах, при которых я застал его в оружейной палате, было достаточно, чтобы заставить его молчать. Носятся слухи, что он намерен перейти в другой полк, вероятно для того, чтобы разстаться со мною.

Правда это или нет, а я не могу сделаться его обвинителем - и мне кажется, по весьма основательной причине. Если я оглашу это обстоятельство, у меня нет никаких доказательств, кроме моральных. Я не только не могу доказать, что он убил двух индусов, стоявших у дверей, я не могу даже утверждать, что он убил третьяго внутри комнаты - потому что не видал этого собственными глазами. Правда, я слышал слова умирающого индуса, но если скажут, что эти слова были предсмертным бредом, как могу я опровергнуть это? Пусть наши родственники с каждой стороны составят себе мнение о том, что я написал, и сами решат, основательно или нет отвращение, которое я теперь чувствую к этому человеку.

влечет за собою наказание. Я не только убежден в виновности Гернкастля, но даже так причудлив, что думаю, будто он доживет до того, что будет сожалеть об этом, если оставил у себя алмаз, и что другие пожалеют, зачем взяли этот алмаз от него, если он отдаст им.