Лунный камень.
Второй период. Рассказ второй, написанный Мэтью Брёффом, стряпчим в Грэй'с-Инн сквэре.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Второй период. Рассказ второй, написанный Мэтью Брёффом, стряпчим в Грэй'с-Инн сквэре. Глава I. (старая орфография)

РАССКАЗ ВТОРОЙ,

Написанный Мэтью Брёффом, стряпчим в Грэй'с-Инн сквэре.

Глава I.

Мой прекрасный друг мисс Клак оставила перо; я принимаюсь за него тотчас после нея по двум причинам.

Во-первых, я могу набросить необходимый свет на некоторые пункты, до-сих-пор остававшиеся во мраке. Мисс Вериндер имела свои тайные причины разойтись с своим женихом - и я был виною этого. Мистер Годфри Эбльуайт имея свои причины отказаться от всяких прав на руку своей очаровательной кузины и я узнал их.

Во-вторых, к счастью или к несчастью, право не знаю, я сам был замешан - в тот период, о котором я теперь пишу - в тайну индийского алмаза. Я имел честь иметь спадание в моей конторе с иностранцем, отличавшимся изящными манерами, который был неоспоримо никто другой, как начальник трех индийцев. Прибавьте к этому, что я встретился на другой день с знаменитым путешественником мистеров Мёртуэтом и имел с ним разговор о Лунном Камне, разговор имевший важное влияние на последующия события. Вот изъяснение моих прав на то положение, которое я занимаю на этих страницах.

Настоящая причина разрыва помолвки должна занимать первое место в настоящем рассказе. Оглядываясь на цепь событий от одного конца до другого, я нахожу необходимым открыть сцену - это должно вам показаться довольно странно - у постели моего превосходного клиента и друга, покойного сэр-Джона Вериндера.

Сэр Джон имел свою долю - может быть, слишком большую - самых безвредных и любезных слабостей, свойственных человечеству. Между этими слабостями я могу упомянуть об одной применяющейся к настоящему делу: о непреодолимом нежелании - пока он находился в добром здоровья - написать свое завещание. Лоди Вериндер употребила свое влияние для того, чтобы пробудить его к чувству долга в этом отношении, и я употребил влияние мое. Он соглашался с справедливостью нашего взгляда - но далее не заходил, пока с ним не сделалась болезнь, которая впоследствии свела его в могилу. Тогда наконец за мною послали, выслушать инструкции моего клиента относительно его завещания. Оне оказались санкции простыми инструкциями, какие я когда-либо получал во лею мою адвокатскую каррьеру.

Сэр-Джон дремал, когда я вошел в комнату. Он проснулся, увидев меня.

-- Как вы поживаете, мистер Брёфф? сказал он. - Я не стану распространяться, а потом опять лягу спать.

Он с большим интересом смотрел, как я приготовлял перья, чернила и бумагу.

-- Вы готовы? спросил он.

Я поклонился, обмакнул перо в чернила и ждал инструкций.

-- Я оставляю все моей жене, сказал сэр-Джон. - Бог и все.

Он повернулся на своем изголовьи и приготовился опять заснуть. Я был принужден потревожить сто.

-- Так ли а понимаю? спросил и: - вы оставляете все имущество, которым вы владеете по день смерти, в полное владение лэди Вериндер?

-- Да, сказал сэр-Джон: - только я изъясняюсь гораздо короче. Почему вы

Его имущество находилось совершенно в его распоряжении и состояло из двух родов. Имущество поземельное (я нарочно не употребляю технических выражений) и имущество денежное. В большинстве случаев подобного рода, боюсь, что я счел бы моим долгом просить моего клиента обдумать еще раз его завещание. Но в этом случае я знал, что лэди Вериндер не только достойна безусловного доверия (все добрые жены этого достойны) - но способна также толково оказать доверие (на что, на сколько я знаю прекрасный пол, ни одна женщина неспособна). В десять минут завещание сэр-Джона было написано и засвидетельствовано, а сам добрые сэр-Джон кончал свой прерванный сон.

Лэди Вериндер вполне оправдала доверие, оказанное ей мужем. В первые дни вдовства она послала за мною и сделала свое завещание. Взгляд её на свое положение был так здравомыслящ и умен, что я быль освобожден от всякой необходимости советовать ей. Моя ответственность началась и кончилась переложением её инструкций в юридическую форму. Не прошло еще и двух недель, как сэр-Джон лег в могилу, а будущность его дочери была обезпечена и с любовью и с умом.

Завещание хранились в моей конторе, в несгараемом сундуке, гораздо менее времени, нежели мне хотелось бы вспоминать. Только летом в тысячу-восемьсот-сорок-восьмом году нашел я случай взглянуть на него опять при весьма грустных обстоятельствах.

В то время, о котором я говорю, доктора произнесли приговор над бедной лэди Вериндер, который в буквальном смысле можно было назвать смертным приговором. Мне первому сообщила она о своем положении и очень желала просмотреть свое завещание вместе со мной.

Было невозможно улучшить обезпеченное положение её дочери. Но впродолжение времени её желания относительно некоторых менее важных отказов разным родственниками несколько изменились, и сделалось необходимо прибавить три или четыре приписки к оригинальному документу. Сделав это тотчас из опасения несчастного случая, я получил позволение её сиятельства поставить её последния инструкции по второе завещание. Целью моей было избегнуть некоторых сбивчивых повторений, обезображивавших оригинальный документ и, сказать по правде, оскорблявших мое юридическое чувство.

Засвидетельствование этого второго завещания было описано мисс Клак, которая подписалась на нем свидетельницей. Касательно денежных интересов Рэчель Вериндер, второе завещание были слово в слово дупликатом первого. Единственные перемены относились к назначению опекуна и к некоторым мерам касательно этого завещания, которые были приняты по моему совету. После смерти лэди Вериндер завещание было отдано моему поверенному, чтоб "предьявить" его, как говорится.

Спустя три недели - как мне помнится - я в первый раз получил сведение о том, что происходит нечто необыкновенное. Мне случилось зайти в контору моего поверенного и друга и я заметил, что им принял меня с большим интересом, чем обыкновенно.

-- У меня есть для вас известие, сказал он. - Что вы думаете слышал и сегодня утром в Доктор-Коммонс? {Присутственное место, в которое отдают на сохранение духовные завещания. Пр. Перев.} Завещание лэди Вериндер уже спрашивали и разсматривали!

Это действительно были новости любопытный. В завещании решительно не было ничего подлежащого спору, и я не мог придумать, кому было интересно разсматривать его. (Может быть, я сделаю хорошо, если здесь объясню, для тех немногих, которые еще не знают этого, что закон позволяет разсматривать все завещания в Доктор-Коммонс всякому, кто заплатит за это шиллинг).

-- А вы слышали, кто спрашивал завещание? спросил я.

-- Да; клэрк сказал это мне без малейшей нерешимости. Завещание разсматривал мистер Смолли, из фирмы Скиппон и Смолли. Завещание не было еще внесено в список. Стало быть, нечего было делать и приходилось показать оригинальный документ. Он пересмотрел его очень старательно и записал в свою записную книжку. Имеете вы какое-нибудь понятие о том, что было ему нужно?

Я покачал головой.

-- Я узнаю, отвечал я: - и сегодня же. За этим я тотчас норотвлея в свою контору. Еслибы другая фирма была, замешана в этот непонятный осмотр завещания моей покойной клиентки, мне может быть было бы довольно трудно сделать необходимые открытия. Но я имел влияние над Скиппом и Смолли так что мне тут сравнительно действовать было легко. Мой собственный клэрк (чрезвычайно способный и превосходный человек) был брат мистера Смолли, и по милости этой косвенной связи Скип и Смолли уже несколько лет подбирали крохи, падавшия с моего стола, то-есть дела, приносимые в мою контору, которые я по разным причинам не хотел принимать. Мое адвокатское покровительство было в этом отношении довольно важно для фирмы. Я намеревался, если будет нужно, напомнить им об этом покровительстве в настоящем случае.

Как только воротился, я заговорил с моим клерком, и сказав ему что случилось, послал его в контору его брата сказать, что "мастер Брёфф приказал кланяться и сообщить, что он желал бы знать, почему господа Скипп и Смолли нашли необходимым разсмотреть завещание лэди Вериндер".

Это поручение заставило мистера Смолли тотчас же прийти в мою контору. Он признался, что он действовал по наставлениям, полученным от клиента. А потом прибавил,что он не может сказать более, потому что нарушит обещание молчать.

Мы порядком заспорили насчет этого. Конечно, был прав он, а не я. Сказать по правде, и был разсержен и возымел подозрения - и настойчиво захотел знать более. Еще хуже, я отказался считать это тайной, вверенной мне, а требовал совершенной свободы поступать по-своему. Еще хуже, я захотел извлечь неоспоримые выгоды из моего положения.

-- Выбирайте, сэр, сказал я мистеру Смолли: - между риском лишиться дел вашего клиента или моих,

и сказал имя своего клиента:

-- Мистер Годфри Эбльуайт.

Этого было для меня довольно - мне не нужно было знать больше.

Дойдя до этого пункта в моем рассказе, я нахожу нужным поставить читателя этих строк - относительно завещания лэди Вериндер - на ногу совершенного равенства со мною относительно сведений.

Позвольте мне сказать в самых кратких выражениях, что Рэчель Вериндер не могла пользоваться ничем, кроме пожизненного дохода. Превосходный здравый смысл её матери и моя продолжительная опытность освободили ее от всякой ответственности и предохранили от всякой опасности сделаться жертвой нуждающагося и безсовестного человека. Ни она, ни её муж (еслиб она вышла замуж) не могли взять и шести пенсов ни из земли, ни из капитала. Они могли жить в лондонском и йоркширском доме и иметь хороший доход - вот и все.

Когда я обдумал то, что узнал, я быль в недоумении, что мне делать.

Не прошло и недели, как я услыхал (к моему удивлению и огорчению) о помолвке мисс Вериндер. Я искренно восхищался ею и любил ее, и мне было невыразимо грустно, когда я услыхал, что она решилась выйти замуж за мистера Годфри Эбльуайта. И теперь этот человек - которого я всегда считал лжецом с гладким языком - оправдал самое худшее о нем мое мнение и прямо открыл, что он женится с корыстолюбивой целью! Ято-ж такое! - можете вы сказать - это делается каждый день. Согласен, любезный сэр. Но приняли ли бы вы это так легко, как принимаете теперь, еслиб так поступили, позвольте сказать, с вашей родной сестрой?

Первое соображение, которое должно было прийти мне в голову, состояло в следующем: не откажется ли мистер Годфри Эбльуайт от своей невесты после того, что узнал стряпчий по его поручению? Это зависело совершенно от его денежных обстоятельств, о которых я ничего не знал. Если его обстоятельства были очень плохи, ему стоило жениться на мисс Рэчель только для одного её дохода. Если, с другой стороны, ему было необходимо достать большую сумму к известному сроку, тогда завещание лэди Вериндер достигло своея цели и не допустит её дочь попасть в руки мошенника.

В последнем случае, мне не было никакой необходимости огорчать мисс Рэчель в первые дни её траура по матери, немедленно обнаружив истину. В первом случае, если я промолчу, я буду способствовать браку, который сделает ее несчастной на всю жизнь.

Мои сомнения кончились в той лондонской гостиннице, в которой остановились мистрисс Эбльуайт и мисс Вериндер. Оне сказали мне, что едут в Брайтон на следующий день и что какое-то неожиданное препятствие мешало мистеру Годфри Эбльуайту проводить их. Я тотчас предложил занять его место. Когда я только думал о Рэчель Вериндер, мне возможно было колебаться. Когда я увидал ее, я тотчас решился, что ни вышло бы из этого, сказать ей правду. Я нашел этот случай, когда пошел с ней гулять на другой день моего приезда в Брайтон.

-- Могу я говорить с вами, спросил я: - о вашей помолвке?

-- Да, сказала она равнодушно: - если у вас нет ничего интереснее для разговора.

-- Простите ли бы старому другу и слуге вашей фамилия, мисс Рэчель, если я осмелюсь спросить, по любви ли выходите вы замуж?

-- Я выхожу замуж с отчаяния, мистер Брёфф - в надежде пользоваться чем-то в роде стоячого счастья, которое может примирить меня с моей жизнью.

Сильные выражения, показывающия, что под поверхностью крылось нечто в роде романа. Но у меня в виду была своя цель и я не хотел (как говорят юристы) преследовать этот вопрос во всех его боковых исходах.

-- Мистер Годфри Эбльуайт вряд ли думает так, как вы, сказал я. - Он, по-крайней-мере, женится по любви?

-- Он так говорит, и мне кажется, что я должна ему верить. Он не женился бы на мне после того, в чем я ему призналась, еслиб не любил меня.

Бедняжка! мысль о том, что мущина мог жениться на ней из себялюбивых и корыстолюбивых целей, никогда не приходила ей в голову. Задача, которую я сам себе задал, начала казаться мне гораздо труднее, чем я ожидал.

-- Для моих старых ушей, продолжал я: - очень странно слышать...

-- Как вы говорите о вашем будущем муже, если вы не совершенно уверены в искренности его привязанности. Имеете вы какую-нибудь причину в душе сомневаться в нем?

Удивительная быстрота её соображения приметила перемену в моем голосе или в моем обращении, когда я сделал этот вопрос, которая показала ей, что я говорю с какою-то целью. Она остановилась, выдернула свою руку из руки моей и пристально посмотрела на меня.

-- Мистер Брёфф, сказала она: - вы имеете сказать мне что нибудь о Годфри Эбльуайте. Скажите.

Я настолько знал ее, что не колеблясь рассказал все.

Она опять взяла меня под руку и медленно пошла со мной. Я чувствовал, как рука её все крепче и крепче машинально сжимала мою руку, и увидал, что она становится все бледнее и бледнее но мере того, как я продолжал - но ни слова не сорвалось с моих губ, пока я говорил. Когда я кончил, она все молчала. Она несколько потупила голову, шла возле меня, не сознавая моего присутствия и не сознавая ничего около себя, погрузившись - похоронив себя, мог бы я сказать - в своих собственных мыслях.

Я не пытался тревожить ее. Зная её характер, я был убежден, что и в этом случае, как в прежних, я должен дать ей время.

Первым побуждением девушек вообще, когда что-нибудь интересует их - делать множество вопросов, а потом убежать и переговорить обо всем с какой-нибудь любимой приятельницей. Первым побуждением Рэчель Вериндер было при подобных обстоятельствах заключиться в самое себя и обдумать все самой. Такая самоуверенность большая добродетель в мущине. В женщине это серьезный недостаток, нравственно отделяющий ее от всей массы своего пола и подвергающий ее несправедливым толкам общественного мнения. Я сильно подозреваю, что я сам думал бы, как все думают об этом - исключая Рэчель Вериндер. Самоуверенность к её характере была одною из добродетелей по моему мнению; отчасти, без сомнения потому, что я искренно восхищался ею и любил ее; отчасти потому, что мой взгляд на пропажу Лунного камня был основан на моем знании её характера. Хотя наружность была против Рэчель в деле Лунного камня - как ни неприятно было думать, что она знает тайну - я тем не менее был уверен, что она не сделала ничего недостойного ее, потому что был уверен также, что она не сделала шагу в этом деле, не заключившись в самое себя и не обдумав всего сначала.

Мы прошли около мили, прежде чем Рэчель вышла из задумчивости. Она вдруг взглянула на меня с слабым отражением её прежней счастливой улыбки - улыбки самой неопреодолимой, какую я когда-либо видал на женском лице.

-- Я уже многим обязана вашей доброте, сказала она: - а теперь я чувствую себя гораздо более обязанной вам, чем прежде. Если вы услышите какие-нибудь слухи о моем замужстве, когда воротитесь в Лондон, сейчас опровергайте их от моего имени.

-- Вы разве решились разойтись в вашим женихом? спросил я.

-- Милая мисс Рэчель, вы очень молоды и, может быть, зам но кажется труднее взять назад ваше слово, чем вы ожидаете. Вы не имеете никого - я, разумеется, говорю о даме - с кем вы могли бы посоветоваться?

-- Никого, отвечала она.

Это огорчило меня, это действительно меня огорчило. Она была так молода и так одинока - и переносила это так хорошо! Побуждение помочь ей преодолело сознание в неловкости, которое я мог бы почувствовать при подобных обстоятельствах, и я выразил такия мысли, какие пришли ко мне под влиянием минуты. Я подавал советы безчисленному множеству клиентов и справлялся с чрезвычайно неловкими обстоятельствами в своей жизни. Но его был первый случай, что я должен быль советовать молодой девице как освободиться от слова, данного жениху. Совет, поданные мною вкратце, вот какой: и советовал ей сказать мистеру Годфри Эбльуайту - разумеется, наедине - что, как ей достоверно известно, он обнаружил свою корыстолюбивую цель. Потом она должна была прибавить, что их брак после того, что она узнала, был просто невозможен - и она должна была предоставить ему, или обезпечить себя своим молчанием, согласившись с её желанием, или принудить ее своим сопротивлением разгласить причину, заставляющую ее действовать. Еслиб он вздумал защищаться или опровергать факты, она в таком случае должна была просить его обратиться ко мне.

Мисс Вериндер внимательно выслушала меня. Потом очень мило поблагодарила меня за совет, но сообщила мне в то же время, что ей невозможно последовать ему.

Она колебалась, а потом с своей стороны сделала мне вопрос.

-- Еслибы вас просили выразить ваше мнение о поведении мистера Годфри Эбльуайта? сказала она.

-- Да?

-- Мистер Брёфф, я верила этому человеку. Я обещала; быть женою этого человека. Как я могу сказать ему, что он низок, как я могу сказать ему, что он обманул меня, как могу я обезславить его в глазах света после этого? Я унизила себя, решившись выйти за него. Если я скажу то, что вы велите мне сказать ему - я признаюсь, что я унизила себя перед ним. Я не могу этого сделать - после того, что произошло между нами - я не могу этого сделать! Стыд не будет ничего значить для него. Но этот стыд будет нестерпим для меня.

Тут обнаружилась мне одна из замечательных особенностей её характера. Тут обнаружилось её отвращение к соприкосновению к чему-либо низкому, ослепив ее ко всяким соображениям о том, чем она была обязана самой себе, заставив ее стать в фальшивое положение, которое могло компрометировать ее в мнении всех её друзей. До этого времени я несколько сомневался, приличен ли советь, который я ему дал. Но после того, что она сказала, я насколько не сомневался, что это лучший совет, который только мог быть предложен, и без всякой нерешимости стал опять уговаривать ее последовать ему. Она только покачала головой и повторила свое возражение другими словами.

-- Он был на столько короток со мною, чтобы предложить мне быть его женой. Он так высоко стоял в моем уважении, что получил мое согласие. Я не могу после этого сказать ему в лицо, что он самое презренное существо на свете!

-- Я скажу, что обдумала и уверилась, что будет лучше для вас обоих, если мы разстанемся.

-- Только это?

-- Только.

-- А подумали вы, что он может сказать с своей стороны?

Невозможно было не восхищаться её деликатностью и решимостью, и также невозможно было не чувствовать, что она действует себе во вред. Я умолял ее сообразить свое положение. Я напомнил ей, что она подвергает себя самым гнусным толкам относительно её причин.

-- Вы не можете пренебрегать общественным мнением, сказал я: - для собственного чувства.

-- Могу, отвечала она: - я уже это сделала.

-- Что вы хотите сказать?

тогда, имея на то свои личные причины?

Её ответ заставил меня замолчать на минуту. Это заставило меня постараться объяснить её поведение в то время, как пропал Лунный камень, основываясь на странном признании, только что вырвавшемся у нея. Может быть, мне удалось бы это сделать, еслиб я был моложе. Теперь, конечно, я этого сделать не мог.

Я попытался на последнее увещание, прежде чем мы вернулись домой. Она осталась так же непреклонна, как и прежде. В душе моей толпились странные, противоречащия чувства относительно Рэчель, когда я оставил ее в этот день. Она была упряма, она была неправа. Она была интересна, она была удивительна, она была достойна глубокого сожаления. Я заставал ее обещать написать ко мне, как только она будет иметь сообщить мне что-нибудь, и воротился в Лондон в чрезвычайно тревожном расположении духа.

и принял его - в этот самый день.

При том взгляде, с каким я смотрел на это дело, простой факт, заключавшийся в словах, подчеркнутых мною, объяснял причину согласия мистера Годфри Эбльуайта так ясно, как будто он признался в ней сам. Ему была нужна большая сумма денег, и нужна к известному сроку. Доход Рэчель мог помочь во всем другом, но не в этом, и вот почему Рэчель освободилась от него, не встретив ни малейшого сопротивления с его стороны. Если мне скажут, чти это простое предположение, я спрошу в свою очередь, какое другое предположение объяснит, почему он отказался от брака, который доставил бы ему богатство на всю остальную жизнь?

Радость, которую я почувствовал бы при счастливом обороте, принимаемом теперь делами, помрачилась тем, что произошло во время моего свидания с стариком Эбльуайтом.

раздражения, уже произведенного в нем недавним свиданием с его сыном, заставила мистера Эбльуайта забыть о самообладании. И лицо его и слова убедили меня, что мисс Вериндер найдет в нем безжалостного человека, когда он приедет к ней в Брайтоне на следующий день.

Я провел тревожную ночь, соображая, что мне теперь следует делать. Как размышления мои кончились и как они оправдали мое недоверие к старшему мистеру Эбльуайту, уже было сообщено (как мне сказали) в надлежащем месте этою примерною особою, мисс Клак. Мне остается только прибавить - в дополнение к ей рассказу - что мисс Вериндер нашла спокойствие и отдых, в которых она очень нуждалась, бедняжка, в моем доме в Гэмпстиде. Она удостоила остаться у нас довольно долго. Моя жена и дочери были очарованы ею, а когда душеприкащики решили выбор нового опекуна, я почувствовал искреннюю гордость и удовольствие, вспоминая, что моя гостья и мое семейство разстались как старые друзья.