Лунный камень.
Второй период. Открытие истины (1848--1849). Первый рассказ, написанный мисс Клак, племянницей покойного сэр-Джона Вериндера.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Второй период. Открытие истины (1848--1849). Первый рассказ, написанный мисс Клак, племянницей покойного сэр-Джона Вериндера. Глава VII. (старая орфография)

Глава VII.

Предыдущая корреспонденция достаточно объяснит, почему я должна ограничить описание смерти лэди Вериндер простым известием кончающим мою пятую главу.

Придерживаясь строго границ моей личной опытности, я должна рассказать теперь, что прошел месяц после смерти моей тетки, прежде чем я встретилась с Рэчель Вериндер. Я провела несколько дней в одном доме с нею. Во время моего посещения случилось нечто важное, относящееся к её помолвке с мистером Годфри Эбльуайтом, требующее особенного упоминания на этих страницах. Когда это последнее из многих неприятных фамильных обстоятельств будет рассказано, моя обязанность кончится, потому что я разскажу тогда все, что знаю, как очная (хотя весьма неохотно) свидетельница событий.

Тело моей тетки было перевезено из Лондона и похоронено на маленьком кладбище возле церкви в её собственном парке. Я была приглашена на похороны со всеми другими родными. Но мне было невозможно (с моими религиозными воззрениями) оправиться иначе, как через несколько дней, от потрясения, которое эта смерть причинила мне. Сверх того, меня уведомили, что фризниголлский ректор будет хоронить. Так как я видела этого клерикального отверженника партнером за карточным столом лэди Вериндер, я сомневаюсь даже, еслиб я была в состоянии ехать, хорошо ли бы я поступила, присутствуя на похоронах.

Смерть лэди Вериндер оставила её дочь под надзором её зятя, мистера Эбльуайта старшого. Он был назначен опекуном по завещанию до замужства или совершеннолетия его племянницы. Я полагаю, что мистер Годфри уведомил своего отца о новых отношениях его к Рэчель. Как бы то ни было, через десять дней после смерти моей тетки помолвка Рэчель не была уже тайною в семейном кругу, и для мистера Эбльуайта старшого - тоже отверженника! - было важным вопросом сделать его опекунскую власть как можно приятнее для богатой молодой девицы, которая выходила за его сына.

Сначала Рэчель наделала ему хлопот относительно выбора места, где ей следовало жить. Дом на сквэре Монтэгю напоминал ей смерть матери. Дом в Йоркшире напоминал ей скандалезное дело пропавшого Лунного камня. Резиденция её опекуна в Фризинголле не напоминала ни того, ни другого; но присутствие Рэчели в его доме после её недавней потери мешало удовольствиям её кузин мисс Эбльуайт - и она сама просила, чтобы её посещение было отложено до более благоприятного случая. Это кончилось предложением старика Эбльуайта нанять меблированный дом в Брайтоне. Его жена, больная дочь и Рэчель должны были жить там вместе, а он должен был приехать к ним позже. Они не будут принимать ни какого общества, кроме немногих старых друзей, а сын его Годфри, разъезжая взад и вперед с лондонским поездом, всегда будет к их услугам.

Я описываю этот безцельный переезд из одного места в другое - эту ненасытную телесную тревогу и страшный застой души - с целью дойти до результата. Событие, которое (по определениям провидения) свело меня с Рэчель Верилдер, было ничто иное, как наем дома в Брайтоне.

Моя тетка Эбльуайт - полная, молчаливая, белокурая женщина, с одной замечательной чертой в характере. С самого своего рождения она никогда ничего не делала для самой себя.

Она прожила всю жизнь, принимая помощь и мнение всех и каждого. С более безпомощной особой, с духовной точки зрения, а не встречалась никогда - на такой затруднительный характер решительно нельзя было действовать. Тетушка Эбльуайт будет слушать тибетского Далай-Ламу точно так же, как слушает меня, и будет разсуждать об его воззрениях с такою же готовностью, как разсуждает о моих. Она нашла меблированный дом в Брайтоне, остановившись в лондонской гостиннице, отдыхая на диване и послав за своим сыном. Она наняла нужных слуг завтракая в постели в одно утро (все в гостиннице) и отпустив свою горничную погулять с условием, что она "доставит себе удовольствие, сходив за мисс Клак". Я нашла ее спокойно обмахивавшуюся веером, в блузе, в одиннадцать часов.

-- Милая Друзилла, мне нужны слуги. Вы так умны - пожалуйста наймите их для меня.

Я осмотрелась вокруг этой неопрятной комнаты. Церковные колокола благовестили в обедни, они внушали мне слово дружеского увещания.

-- Ах, тетушка! сказала я грустно: - разве это достойно христианки и англичанки? Разве этот переход от времени к вечности должен происходить таким образом?

Тетушка отвечала:

-- Я оденусь, Друзилла, если вы будете так добры и поможете мне.

Что можно было сказать после этого? Я делала чудеса с убийцами - я никогда не подвинулась ни на один дюйм с тетушкой Эбльуайт.

-- Где, спросила я: - список слуг, которые вам нужны?

Тетушка покачала головой; у ней недостало даже энергии держать у себя список.

-- Он у Рэчель, душечка, сказала она: - в той комнате,

Я пошла в ту комнату, и таким образом увидала опять

Она казалась жалко мала и худа в глубоком трауре. Еслибы я приписывала какую-нибудь серьезную важность таким тленным безделицам, как лишая наружность, я могла бы прибавить, что цвет лица её принадлежал к тому несчастному разряду, который всегда страдает, когда он не оттеняется чем-нибудь белым у шеи. Но что значит для нас цвет лица и наружность? Помеха и западня, милые девицы, мешающия нашему стремлению к высшим предметам! К моему великому удивлению, Рэчель встала, когда я вошла в комнату, и подошла встретить меня с протянутою рукою.

-- Я рада видеть вас, сказала она: - Друзилла, я имела привычку прежде говорить с вами очень сумасбродно и очень грубо. Я прошу у нас прощения; надеюсь, что вы простите меня.

Должно быть, лицо мое обнаружило изумление, которое я почувствовала при этих словах. Рэчель покраснела, а потом продолжала в объяснение:

-- При жизни моей бедной матери её друзья не всегда были моими друзьями. Теперь, когда я лишилась ее, сердце мое обращается за утешением к людям, которых она любила. Они любила вас. Постарайтесь быть моим другом, Друзилла, если можете.

Для всякой здравомыслящей души эта причина была просто оскорбительна. Здесь, в христианской Англии, находилась молодая девушка, претерпевшая горестную потерю и имевшая так мало понятия о том, где искать истинного утешения, что она надеялась найти его у друзей её матери! Моя родственница, пробудившаяся к созданию своих погрешностей относительно других, находилась под влиянием не убеждения и обязанности, а чувства и впечатления! Весьма печальна была эта мысль - но все-таки она подавала кое-какую надежду для такой опытной женщины, как я, для совершения доброго дела. Я думала, что не может быть вреда удостовериться, какую перемену потеря матери произвела в характере Рэчель. Я решилась как на полезную пробу попытать ее относительно её помолвки с мистером Годфри Эбльуайтом.

Встретив её предупредительность со всевозможным дружелюбием, я села возле нея на диване по её просьбе. Мы разсуждали о семейных делах и будущих планах - обо всем, исключая того одного будущого плана, который должен был кончаться браком. Как я ни старалась повернуть разговор в ту сторону, она решительно отказывалась понимать намек. Всякий открытый приступ с моей стороны к этому вопросу был бы преждевременный в этот ранний период нашего примирения. Притом я узнала все, что желала знать. Ода не была уже тем беззаботным и смелым существом, которое я слышала и видела во время моего мученичества на сквэре Моптэгю. Этого было само по себе достаточно, чтобы поощрить меня приняться за её обращение - начав несколькими словами серьезного предостережения, направленными против опрометчивого вступления в брачный союз, а потом переходя к высшим предметам. Смотря на нее теперь с этим новым интересом - и припоминая, с какою опрометчивою скоростью приняла она предложение мистера Годфри - я чувствовала торжественной обязанностью вмешаться с такою горячностью, которая убеждала меня, что я достигну необыкновенных результатов. Быстрота действия была, как я полагала, чрезвычайно важна в этом случае. Я тотчас воротилась к вопросу о прислуге, нужной в меблированный долг.

-- Где список, душечка?

Рэчель подала.

-- Кухарка, судомойка, служанка и лакей, читала я. - Милая Рэчель, эти слуги нужны только на срок, на тот срок, на который ваш опекун нанял этот дом. Нам будет очень трудно найти честных и способных людей, которые согласились бы наняться на такой короткий срок, если мы будем искать в Лондоне. Дом в Брайтоне найден?

-- Да. Его нанял Годфри, и люди в этом доме просили, чтобы он нанял их для прислуги. Он думал, что они для нас не годятся, и воротится не решив ничего.

-- А вы сами неопытны в этих вещах, Рэчель?

-- Решительно нет.

-- А тетушка Эбльуайт не хочет постараться?

-- Нет. Не осуждайте ее, бедняжку, Друзилла. Я думаю, что это единственная счастливая женщина, с какою я когда-либо встречалась.

В счастьи есть степени, дружок. Мы должны немножко поговорить когда-нибудь об этом. А пока я возьму на себя затруднительный выбор слуг. Ваша тетушка напишет письмо к людям в том доме.

-- Она подпишет письмо, если я напишу за нее, а это одно и то же.

-- Совершенно одно и то же. Я возьму письмо и завтра поеду в Брайтон.

-- Как вы добры! Мы приедем к вам как только все будет у вас готово. Я надеюсь, что вы останетесь погостить у меня. Брайтон так оживлен, вам наверно будет приятно там.

Это происходило в середине недели. В субботу дом был готов для них. В этот краткий промежуток я испытала не только характеры, но и религиозные воззрения всех слуг, обращавшихся ко мне, и успела сделать выбор, одобряемый моею совестью. Я также нашла и навестила двух серьезных моих друзей, живших в этом городе, которым я могла вверить благочестивую цель, которая привела меня в Брайтон. Один из них - духовный друг - помог мне занять места для нашего маленького общества в той церкви, в которой он сам служил. Другой друг - незамужняя женщина, такая же как и я - предоставила в мое полное распоряжение свою библиотеку (всю составленную из драгоценных изданий). Я взяла у ней полдюжину сочинений, все старательно выбранные для Рэчели. Когда я разложила их в разных комнатах, которые она вероятно будет занимать, я сочла, что мои приготовления кончены. Основательная доктрина в слугах, которые будут ей служить, основательная доктрина в пасторе, который будет проповедовать ей, основательная доктрина в книгах, лежавших на её столе - такова была тройная встреча, которую мое усердие приготовило для осиротелой девушки! Небесное спокойствие наполняло мою душу в ту субботу, когда я сидела у окна, ожидая приезда моих родственниц. Головокружительная толпа проходила взад и вперед перед моими глазами. Ах! многие ли из них сознавали так как я, что они исполнили свою обязанность? Ужасный вопрос! Не будем продолжать его.

В седьмом часу приехали путешественники. К моему великому изумлению, их провожал не мистер Годфри (как я ожидала), а стряпчий мистер Брёфф.

-- Как вы поживаете, мисс Клак? сказал он: - на этот раз, я намерен остаться.

Этот намек на тот случай, когда я принудила его отложить его дело для моего, когда мы оба были на сквэре Монтагю, удостоверил меня, что старый грешник приехал в Брайтон для какой-то собственной своей цели. Я приготовила маленький рай для моей возлюбленной Рэчель, и вот уже явился змей!

-- Годфри было очень досадно, Друзилла, что он не мог приехать с вами, сказала моя тетка Эбльуаiiт - Что-то удержало его в Лондоне. Мистер Брёфф вызвался занять его место и остаться у нас до понедельника. Кстати, мистер Брёфф, мне велено делать моцион, а мне это не нравится. Вот, прибавила тетушка Эбльуайт, указывая из окна на больного, которого вез на кресле слуга: - вот моя идея о моционе. Если: вам нужен воздух, вы можете им пользоваться на кресле, а если вам нужна усталость, я уверена, что можно устать достаточно, смотра на этого слугу,

Рэчель стояла молча у окна, устремив глаза на море.

-- Вы устали, дружок? спросила я.

-- Нет. Мне только немножко грустно, отвечала она. - Я часто видела море на нашем йоркширском берегу с этим освещением. И я думала, Друзилла, о тех днях, которые никогда не воротятся.

Мистер Брёфф остался и к обеду и на целый вечер. Чем более я видела его, тем более я удостоверялась, что он приехал в Брайтон для какой-то тайной цели. Я старательно наблюдала за ним. Он поддерживал самый непринужденный вид и болтал все время самые безбожные пустяки до-тех-пор, пока настала пора проститься. Пожимая руку Рэчель, я уловила его суровый и хитрый взгляд, остановившийся на ней на минуту с особенным интересом и вниманием. Очевидно, цель, которую он имел в виду, касалась ее. Он не сказал ничего особенного ни ей и никому другому при разставаньи. Он назвался завтракать на следующия день, а потом ушел в гостинницу.

На следующее утро не было никакой возможности заставить тетушку Эбльуайт снять блузу и поспеть одеться в церковь. Её больная дочь (но моему мнению, не страдающая ничем, кроме неизлечимой лености, наследованной от матери) объявила, что она намерена остаться в постели на целый день. Рэчель и я одне пошли в церковь. Великолепную проповедь сказал мой даровитый друг об языческом равнодушии света к виновности маленьких грехов. Более часа его красноречие (которому помогал его великолепный голос) гремело в священном здании. Я сказала Рэчель, когда мы выходили из церкви:

-- Нашло это дорогу к вашему сердцу, дружок?

Она отвечала:

-- Нет; у меня только разболелась голова.

Это могло обезкуражить многих. Но когда я вступаю на поприще очевидной пользы, ничто не обезкураживает меня.

Мы нашли тетушку Эбльуайт и мистера Брёффа за завтраком. Когда Рэчель отказалась от завтрака и сослалась на то, что она страдает головной болью, хитрый стряпчий тотчас воспользовался случаем, который она подала ему.

-- Для головной боли есть только одно лекарство, сказал этот противный старик. - Прогулка, мисс Рэчель, вылетит вас. Я к вашим услугам; вы удостоите принять мою руку?

-- С величайшим удовольствием; я сама очень желаю прогуляться.

-- Уже третий час, кротко заметила я: - а вечерня, Рэчель, начинается в три.

-- Как вы можете ожидать, чтобы я опять пошла в церковь, оказала она вспыльчиво: - с такой головной болью!

Мистер Брёфф раболепно отворил для нея дверь. Через минуту оба они вышли из дома. Не знаю, когда я чувствовала торжественную обязанность вмешаться так сильно, как в эту минуту. Но что же было делать? Ничего, как только вмешаться при первом удобном случае позднее в этот день.

никогда не видала прежде, чтобы мистер Брёфф оказывал ей такое преданное внимание и смотрел на нее с таким заметным уважением. Он сказал (может быть, и несправедливо), что он приглашен к обеду в этот день - и рано простился с нами, намереваясь воротиться в Лондон с первым поездом на следующий день.

-- Вы уверены в вашей решимости? сказал он Рэчель в дверях.

-- Совершенно уверена, отвечала она - так они и разстались.

Как только он ушел, Рэчель ушла в свою комнату; к обеду она не выходила. Её горничная (которая носит чепчики с лептами) пришла вниз сказать, что у ней опять сделалась головная боль. Я побежала к ней я делала ей разные дружеския предложения через дверь. Она была заперта и Рэчель не отворяла ее. Сколько тут было препятствий, на которые можно было действовать! Меня очень развеселила и подстрекнула её запертая дверь.

Когда на другое утро ей отнесли чашку чая, я пошла к ней. Я села возле её постели и сказала ей несколько серьезных слов. Она слушала с томной вежливостью. Я приметила драгоценные издания моего серьезного друга, сваленные в кучу на столе. Не заглядывала ли она в них? спросила я. Да, но они ее не заинтересовали. Позволить ли она прочесть мне несколько мест, чрезвычайно интересных, которые, вероятно, ускользнули от её глаз? Нет, не теперь - она должна думать о другом. Давая эти ответы, она внимательно складывала и раскладывала оборку своей кофты. Необходимо было пробудить ее каким-нибудь намеком на мирские интересы, которыми она дорожила.

-- Знаете, дружок, сказала я: - мне пришла вчера странная фантазия насчет мистера Брёффа. Я подумала, когда увидала вас после вашей прогулки с ним, что он сообщил лам какое-нибудь неприятное известие.

Она выпустила оборку кофты и си свирепые черные глаза сверкнули на меня.

-- Совершенно наоборот! сказала она. - Эти известия мне интересно было выслушать, и я глубоко обязана мистеру Брёффу за то, что он сказал мне.

-- Да? сказала я тоном кроткого интереса.

Она опять начала перебирать пальцами оборку и угрюмо отвернулась от меня. Раз сто во время моих добрых дел со мною обращались таким образом. Она только подстрекнула меня попытаться опять. В моем неустрашимом усердии к её благосостоянию, я решилась на огромный риск и открыто намекнула на её помолвку.

-- Известия интересные для вас? повторила я. - Я полагаю, милая Рэчель, что это должно быть известие о мистере Годфри Эбльуайте.

Она вскочила на постели и смертельно побледнела. Очевидно, у нея вертелось на языке возразить мне с прежней необузданной дерзостью. Она удержалась - опять положила голову на подушки - подумала с минуту - а потом ответила эти замечательные слова:

-- Я никогда не выду за мистера Годфри Эбльуайта.

Пришла моя очередь вскочить при этих словах.

-- Что вы хотите сказать? воскликнула я. - Этот брак считается всеми вашими родными делом решеным.

-- Мистера Годфри Эбльуайта ожидают сюда завтра, сказала она угрюмо. - Подождите, пока он приедет - и вы увидите.

-- Но, милая Рэчель...

Она позвонила в колокольчик, висевший в головах её постели. Явилась горничная в чепчике с лентами.

-- Пенелопа, ванну.

Отдадим ей должную справедливость. В том положении, в каком находились мои чувства в эту минуту, я искренно верю, что она попала на единственный возможный способ принудить меня уйти из комнаты. Я сознаюсь, что её ванна была свыше моих сил.

Для светского ума мое положение к Рэчель должно было представлять необыкновенные затруднения. Я разсчитывала привести ее к высшим предметам посредством серьезных увещаний относительно её брака. А теперь, если ей верят, её брака совсем не будет. По, мои друзья, трудящаяся-христианка с моею опытностью (имея перед собою евангелическую перспективу) принимает более широкия воззрения. Положим, Рэчель действительно не согласится на брак, который Эбльуайты, отец и сын, считают делом решеным, каков будет результат? Он мог только кончиться, если она будет стоять твердо на своем, разменою жестких слов и горьких обвинений с обеих сторон. И каково будет это действие на Рэчель, когда бурное свидание кончится? Спасительное нравственное уныние будет следствием. Её гордость и упорство истощатся решительным сопротивлением, которое характер её выкажет при подобных обстоятельствах. Она обратится за сочувствием к ближайшему лицу, которое будет в состоянии предложить ей это сочувствие. И я была это ближайшее лицо, переполненное приличными и живительными словами. Никогда евангелическая перспектива не казалась блестящее для моих

Она пришла к завтраку, по не ела ничего и не говорила почти ни слова. После завтрака она нерадиво бродила из комнаты в комнату - потом вдруг опомнилась и раскрыла фортепиано. Музыка, которую она выбрала для своей игры, была самого скандалезного и нечестивого сорта, напоминавшая те представления на сцене, о которых нельзя подумать без того, чтобы кровь не застыла в жилах. Я втайне осведомилась, в котором часу ожидают мистера Годфри Эбльуайта, а потом ускользнула от этой музыки, оставив дом.

Выйдя из дома одна, я воспользовалась этим случаем, чтобы зайти к моим двум друзьям. Я чувствовала неописанное наслаждение, занявшись серьезным разговором с серьезными особами. Чрезвычайно поощренная и освеженная воротилась я домой как-раз во-время, к приезду нашего ожидаемого гостя. Я вошла в столовую, всегда пустую в это время - и очутилась лицом б лицу с мистером Годфри Эбльуайтом.

Он не сделал никакой попытки, чтобы убежать. Напротив, он подошел ко мне чрезвычайно поспешно.

-- Милая мисс Клак, я только ждал вас! Случайно освободился я сегодня от моих лондонских дел гораздо раньше, чем ожидал, я - приехал сюда ранее назначенного времени.

Ни малейшого замешательства не виднелось в его объяснении, хотя это была его першия встреча со мною после сцены на сквере Монтагю. Правда, он не знал, что а была свидетельницей этой сцены. Но он знал, с другой стороны, что мои посещения комитета Материнского Попечительства и мои сношения с друзьями, участвовавшими в других комитетах, должны были сообщить мне о постыдном небрежении, какое он теперь оказывал своим дамам и своим бедным. И вот он находился передо мною с своим очаровательным голосом и непреодолимой улыбкой.

-- Вы еще не видали Рэчель? спросила я.

Он кротко вздохнул и взял меня за руку. Конечно, я вырвала бы мою руку, еслиб тон, которым он отвечал мне. не поразил меня удивлением.

-- Я видел Рэчель, сказал он совершенно спокойно: - вам известно, дорогой друг, что она была помолвлена со мной? Ну, она вдруг решилась взять назад свое слово. Размышление убедило ее, что она более будет способствовать своему благосостоянию и моему, если возьмет назад опрометчивое обещание и оставит меня свободным сделать другой более счастливый выбор. Она ссылается на эту единственную причину, и это единственный ответ, который она дает на каждый мой вопрос.

-- А вы что сделали с вашей стороны? спросила я: - вы покорились?

-- Да, сказал он с самым невозмутимым спокойствием: - я покорился.

Его поведение было так непостижимо, что я стояла вне себя от изумления в то время, как рука моя лежала в его руке. Смотреть вытаращив глаза да кого бы то ни было - грубо, а на джентельмэна не деликатно. Я сделала оба эти неприличные поступка и сказала как бы во сне:

-- Что это значит?

-- Позвольте рассказать вам, отвечал он: - и не сесть ли нам?

Он подвел меня к креслу. Я имею неясное воспоминание, что он был очень дружелюбен. Не думаю, чтобы он обнял меня рукою, чтобы поддержать меня - но не знаю этого наверно. Я была совершенно безпомощна, а его обращение с дамами такое милое. Во всяком случае, мы сели. За это я могу поручиться, если не могу поручиться ни за что другое.

-- Я лишился прелестной невесты, превосходного общественного положения и богатого дохода, начал мистер Годфри: - и покорился этому без борьбы. Какая же может быть причина такого необыкновенного поведения? Мой драгоценный друг, причини нет.

-- Причины нет? повторила я.

-- Позвольте мне обратиться, любезная мисс Клак, в вашей опытности в детях, продолжал он. - Ребенок держится известного порядка в своем поведении. Вас очень поражает это и вы пытаетесь узнать причину. Бедняжка неспособен объяснить вам эту причину. Вы можете точно также спрашивать траву, зачем она растет, и птиц, зачем оне поют. Ну, в этом случае я похож на малого ребенка, на траву, на птиц. Я не знаю, зачем я сделал предложение мисс Вериндер. Я не знаю, почему постыдно пренебрегал моими малыми дамами. Я не знаю, зачем отрекся от комитета Материнского Попечительства. Вы говорите ребенку: зачем ты капризничал? А этот ангельчик засунет палец в рот и сам не знает. Совершенно так, как со мною, мисс Клак! Я не могу сознаться в этом никому другому. Я чувствую себя принужденным сознаться вам.

Я наняла оправляться. Тут представлялась мне нравственная проблема. Меня глубоко интересуют нравственные проблемы - и думаю, что я довольно искусно разрешаю их.

-- Лучший из друзей, изощрите ваш разум и помогите мне, продолжал он. - Скажите мне, почему настало время, когда мои супружеские планы начинают казаться мне чем-то в роде сна. Почему мне вдруг пришло в голову, что мое истинное счастье состоит в том, чтобы помогать моим милым дамам, в исполнении моих скромных, полезных дел, произнесении немногих убедительных слов, когда меня вызывает председатель? Зачем мне нужно положение? Положение у меня есть. Зачем мне нужен доход? Я могу платить за мой насущный хлеб, за мою миленькую квартирку и за два фрака в год. Зачем мне нужна мисс Вериндер? Она сказала мне собственными губами (это между нами, милая мисс Клак), что она любит другого человека и выходит за меня замуж только для того, чтоб постараться выкинуть этого человека из головы. Какой ужасный союз! О, Боже мой! какой ужасный союз! Таковы были мои размышления, мисс Клак, когда я ехал в Брайтон. Я приблизился к Рэчель с чувством преступника, готовящагося выслушать свой приговор. Когда я узнал, что и она также передумала - когда я услышал её предложение взять назад слово - я почувствовал (в этом не может быть ни малейшого сомнения) чрезвычайное облегчение. Месяц тому назад я с восторгом прижимал ее к груди. Нас тому назад радость, когда я узнал, что никогда более не буду прижимать ее. опьянила меня, как крепкий напиток. Это казалось невозможно - этого быть не могло. А между тем это факты, как я имел честь сообщить вам, когда мы сели на эти два стула. Я лишился прелестной невесты, прекрасного дохода и покорился этому без борьбы. Как вы моих понятий.

Его великолепная голова опустилась на грудь и он с отчаяния отказался от своей^- нравственной проблемы.

Я была глубоко тронута. Болезнь (если я могу выражаться как духовный доктор) совершенно для меня ясна. Все мы испытали, что люди с высокими способностями унижаются до уровня самых ограниченных людей, окружающих их. Без сомнения, цель мудрого Привидения заключается в том, чтобы напомнить знатным, великим людям, что они смертны я что власть, давшая им это величие, может также и отнять его. Теперь - по моему мнению - легко было различить одно из этих полезных унижении г.ъ печальных поступках милого мистера Годфри, которых я была невидимой свидетельницей. И также легко было узнать приятное появление его прекрасной натуры в том ужасе, с которым он отступал от мысли жениться на Уэчель, и в очаровательной поспешности, которую он выказывал для того, чтоб воротиться к своим дамам и к своим бедным.

Я изложила этот взгляд перед ним в нескольких простых и сестринских словах. На его радость прекрасно было смотреть. Он сравнивал себя с погибшим человеком, вышедшим из мрака в свет. Когда я ручалась за то, что его примут с любовью в комитете Материнского Попечительства, признательное сердце нашего христианского героя переполнилось. Он прижимал к губам попеременно обе мои руки. Взволнованная торжеством при мысли, что он воротится к нам, я позволила ему делать что он хочет с моими руками. Я зажмурила глаза. В экстазе духовного самозабвения я опустила голову на его плечо. Через минуту я конечно упала бы в обморок на его руки, еслиб шум внешняго мира не заставил меня опомниться. Противный звук ножей и вилок забрянчал за дверьми и лакей пришел накрывать стол для завтрака. Мистер Годфри вскочил и взглянул на часы, стоявшие на камине.

-- Как время летит с вами! воскликнул он; - я опоздаю к поезду.

Я осмелилась спросит, почему он так торопится воротиться в Лондон. Его ответ напомнил мне о семейных затруднениях, которые оставалось примирить, и о семейных неудовольствиях, которые еще должны были наступить.

-- Я получил письмо от моего отца, сказал он. - Дела принуждают его ехать из Фризинголла в Лондон сегодня и он намерена, приехать сюда или сегодня вечером, или завтра утром. Я должен сказать ему, что случилось между Ричель и мной Он всем сердцем желает нашего брака - и я боюсь, что будет очень трудно примирить его с мыслью о разрыве нашей помолвки. Я не должен допустить его ради всех нас приехать сюда, пока он не примирится с этой мыслью. Лучший и дражайший друг, мы встретимся опять!

С этими словами он поспешил уйти. Точно также торопясь с своей стороны, я побежала наверх, успокоиться в своей комнате, прежде чем встречу тетушку Эбльуайт и Рэчель за завтраком.

Мне известно хорошо - останавливаясь на минуту на мистере Годфри - что всеоскверняющее мнение света обвинило его в том, что он по своим собственным причинам освободил Рзчель от помолвки при первом удобном случае, который она подала ему. До моих ушей также дошло, что его нетерпеливое желание занять прежнее место в моем уважении было приписано некоторыми лицами корыстолюбивому желанию примириться (через меня) с одной почтенной дамой, членом комитета Материнского Попечительства, обильно одаренной благами мира сего, и моим коротким и возлюбленным другом. Я только упоминаю об этих гнусных сплетнях для того, чтоб объявить, что оне никогда не имели ни малейшого влияния на мою душу. Повинуясь данным мне инструкциям, я выразила переменчивость моего мнения о пашем христианском герое именно так, как оно записано в моем дневнике. Чтоб отдать справедливость самой себе, позвольте мне прибавить, что заняв опять прежнее место в моем уважении, мой талантливый друг уже никогда более не лишался этого места. Я пишу со слезами на глазах, горя нетерпением сказать более. Но нет - меня жестоко ограничили моим очным свидетельством относительно лиц и предметов. Менее чем через месяц с того времени, как и теперь пишу, события на бирже (уменьшившия даже мой жалкий доход) принудили меня удалиться в изгнание за границу а не оставили мне ничего, кроме любящого воспоминания о мистере Годфри, который оклеветан светом понапрасну.

Вытираю себе глаза и возвращаюсь к рассказу.

Я сошла вниз к завтраку, натурально с нетерпением желая видеть, как Рэчель припала разрыв с женихом.

Мне показалось - но признаюсь, я авторитет ничтожный в подобных вещах - что возвращение свободы заставило ее опять думать об этом другом человеке, которого она любила, и что она бесилась на себя, зачем не могла сдержать переворота чувства, которого она вполне стыдилась. Кто был этот человек? Я подозревала - но безполезно было терять время на пустые соображения. Когда я обращу ее, она разумеется не будет иметь тайн от меня. Я услышу все об этом человеке; я услышу все и о Лунном камне. Еслибы я не имела высшей цели довести се до сознания духовных предметов, побудительной причины освободить свою душу от её виновных тайн было бы достаточно, чтоб поощрить меня продолжать.

Тетушка Эбльуайт делала моцион вечером на кресле больных. Рэчель провожала ее.

-- Мне хотелось бы тащить это кресло, тревожно сказала она: - мне хотелось бы утомить себя до такой степени, чтоб упасть!

Она была в таком же расположении духа вечером. Я нашла сводном из драгоценных изданий моего друга - "жизнь, письма и труды мисс Джин Стампер", сорок-пятое издание - места чудесно подходившия к настоящему положению Рэчель. Когда я предложила их прочесть, она подошла к фортепиано. Представьте себе, как мало она должна знать серьезных людей, если предполагала, что мое терпение должно истощиться таким образом! Я оставила при себе мисс Джон Стампер и ожидала событий с ненарушимым упованием в будущее.

Старик Эбльуайт вовсе не приезжал в этот вечер. Но я знала, какую важность этот алчный мирянин приписываете браку своего сына с мисс Вериндер - и чувствовала положительное убеждение (как бы ни мешал этому мистер Годфри), что мы увидим его на следующий день. При его вмешательстве, буря, которой я ожидала, конечно настанет и за всю наверно воспоследует спасительное истощение настойчивого сопротивления Рэчель. Мне известно, что старик Эбльуайт имеет вообще репутацию (особенно между его подчиненными) замечательно добродушного человека. По моим наблюдениям, он заслуживал свою репутацию только до-тех-пор, пока мог поступать по-своему, и ни минуты долее.

моему удивлению, неожиданное и запутанное обстоятельство в виде мистера Брёффа.

Я не помню, чтобы когда-нибудь присутствие стряпчого было для меня неприятнее, как в эту минуту. Он повидимому был готов препятствовать всему.

-- Какой приятный сюрприз, сэр, сказал мистер Эбльуайт, обращаясь к мистеру Брёффу с обманчивой вежливостью. - Когда я выходил вчера из вашей конторы, я не ожидал иметь честь видеть вас в Брайтоне сегодня.

-- Я перебрал в уме наш разговор после вашего ухода, отвечал мистер Брёфф. - И мне пришло в голову, что может быть я могу быть несколько полезен в этом случае. Я только что поспел с поезду и не видал, в каком вагоне вы ехали.

Дав это объяснение, он сел возле Рэчель. Я скромно удалилась в угол - с мисс Джэн-Анн Стампер на коленях на всякий случаи. Тетушка сидела у окна, спокойно обмахиваясь веером, по обыкновению. Мистер Эбльуайт стоял посреди комнаты; его плешивая голова была краснее обыкновенного, и самым дружелюбным образом обратился он к племяннице.

-- Милая Рэчель, сказал он: - я слышал от Годфри очень странные известия. Я приехал сюда узнать о них. В этом доме у тебя есть твоя собственная гостиная. Проводи меня туда.

Рэчель не пошевелилась. Решилась ли она довести дело до кризиса, или ее добудить какой-нибудь секретный знак мистера Брёффа, этого я не могу сказать. Она отказалась проводить старика Эбльуайта в свою гостиную.

-- Что ни желали бы вы сказать мне, отвечала она: - можно сказать здесь - в присутствии моих родственниц и (она посмотрела на мистера Брёффа) верного старого друга моей матери.

-- Как хочешь, дружок, сказал любезный мистер Эбльуайт.

Од сел. Все посмотрели на его лицо - как будто ожидали, что после семидесятилетней светской жизни он скажет правду. Я посмотрела на макушку его плешивой головы, так как я прежде приметила, что расположение его духа имело привычку оказываться там.

-- Несколько недель тому назад, продолжал старик: - сын уведомил меня, что мисс Вериндер дала ему слово выйти за него. Может ли быть, Рэчель, что он не так понял - или выдумал - то, что ты сказала ему?

-- Конечно нет, отвечала она. - Я дала слово выйти за него.

-- Очень откровенный ответ! сказал мистер Эбльуайт: - и самый удовлетворительный. Относительно того, что случилось несколько недель тому назад, Годфри ошибки не сделал. Очевидно, он ошибается относительно того, что он сказал мне вчера. Я теперь вижу. Вы с ним поссорились, как ссорятся влюбленные - и мои сумасбродный сын серьезно это перетолковал. Ах, в его лета я был смышленее!

Падшая натура в Рачели - нашей прабабушки Еввы так сказать - начала при этом горячиться.

-- Пожалуйста поймем друг друга, мистер Эбльуайт, сказала она. - Ничего похожого на ссору не произошло вчера между вашим сыном и мною. Если он сказал вам, что я предложили ему разрыв и что од согласился - он сказал вам правду.

Термометр на макушке плешивой головы мистера Эбльуайта показывал, что од начинает сердиться. Лицо его было любезнее прежнего, но красный цвет на макушке сделался еще краснее.

-- Полно, полно, душа моя! сказал он самым успокоительным образом: - не сердись и не будь жестока к бедному Годфри. Он верно сказал что-нибудь некстати. Он с детства такой неловкий, но намерения у него хорошия, Рэчель, намерения хорошия!

-- Мистер Эбльуайт, я или выразилась очень дурно, или вы нарочно не понимаете меня. Раз навсегда, это дело решеное между вашим сыном и мною, что мы остаемся на всю жизнь кузенами и больше никем. Довольно ли ясно это?

Тон, которым она сказала эти слова, делал невозможным даже для старика Эбльуайта не понимать ее. Термометр возвысился еще на градус, а голос, когда заговорил потом, перестал быть голосом приличным для человека замечательного своим добродушием.

Стало быть, я должен понять, сказал он: - что у вас с ним разрыв?

-- И я также должен думать, что предложение разрыва было сделано тобой?

-- Сначала мной. и это заслужило, как я вам сказала, согласие и одобрение вашего сына.

Термометр поднялся на самый верх, то-есть красная макушка побагровела.

-- Сын мой малодушный трус! закричал этот взбесившийся старый грешник. - Собственно для себя, как отец - а не для него - я спрашиваю вас, мисс Вериндер, на что можете вы пожаловаться относительно мистера Годфри Эбльуайта?

Туг мистер Брёфф вмешался в первый раз.

-- Вы не обязаны отвечать на этот вопрос, сказал он Рэчель.

Старик Эбльуайт тотчас напустился на него.

-- Не забывайте, сэр, сказал он: - что вы здесь непрошеный гость. Ваше вмешательство было бы гораздо любезнее, еслиб вы подождали., когда вас попросять вмешаться.

Мистер Брёфф не обратил на это никакого внимания. Гладкий лоск на его морщинистом, старом лице ни капельки не сошел. Рэчель поблагодарила его за совет, который он дал ей, а потом обернулась к старику Эбльуайту - сохраняя свое спокойствие, которое (соображая её лета и пол) просто было ужасно видеть.

-- Ваш сын сделал мне точно такой же вопрос, сказала она: - у меня был для него только один ответ, также и для вас у меня есть только один ответь. Я предложила, чтобы мы разошлись, потому что размышление убедило меня, что я лучше устрою его благосостояние и мое, взяв назад опрометчивое обещание и предоставив ему свободу сделать другой выбор.

-- Что сделал мой сыпь? настаивал мистер Эбльуайт. - Я имею право это знать. Что сделал мои сын?

Она настаивала также упорно с своей стороны.

-- Вы получили единственное объяснение, которое а считаю необходимым дать ему или вам, сказала она.

-- Сказать по просту, вы вздумали и заблагоразсудили, мисс Вериндер, обмануть моего сына?

Рэчель молчала с минуту; сидя позади нея, я слышали, как она вздохнула. Мистер Брёфф взял её руку и пожал. Она оправилась и отвечала мистеру Эбльуайту так же смело, как прежде.

-- Я подвергнула себя еще худшим толкам, сказала она: - и терпеливо перенесла. Прошло то время, когда вы могли оскорбить меня, назвав меня обманщицей.

Она говорила с такой горечью в топе, которая заставила меня подумать, что скандалезная история Лунного камня пришла ей на память.

-- Мне нечего больше говорить, уныло прибавила она, не обращаясь ни к кому в особенности, отвернувшись от всех нас и глядя в окно ближайшее к ней.

Мистер Эбльуайт вскочил и так сильно толкнул свой стул, что он опрокинулся и упал на пол.

-- А мне есть что сказать, объявил он, стукнув по столу ладонью. - Я скажу, что если сын мой не чувствует этого оскорбления, то чувствую я.

-- Оскорбление? повторила она: - что вы хотите этим сказать?

-- Оскорбление, повторил Эбльуайт. - Я знаю, по какой причине, мисс Вериндер, вы нарушили обещание, данное моему сыну. Я знаю это так верно, как еслибы вы сами признались в этом. Ваша проклятая фамильная гордость оскорбляет Годфри, как оскорбила и меня, когда я женился на вашей тетке. Её родные - её нищие родные - повернулись к ней спиной за то, что она вышла за честного человека, который сам составил себе состояние. Предков у меня не было. Я не происхожу от головорезов и мошенников, которые жили воровством и убийством. Я не могу указать то время, когда у Эбльуайтов не было рубашки на теле и когда они не умели подписать своего имени. Ага! я не годился для Гернкастлей, когда я женился. А теперь сын мой не годится для вас. Я давно это подозревал. В ваших жилах течет кровь Гернкастлей, юная девица! Я давно это подозревал.

-- Весьма недостойное подозрение, заметил Брёфф. - Я удивляюсь, как вам достало мужества высказать его.

Прежде чем мистер Эбльуайт успел придумать слова для ответа, Рэчель заговорила тоном самого раздражительного презрения.

-- На это не стоит обращать внимания, сказала она стряпчему: - если он думает таким образом, предоставим ему думать что он хочет.

Из багрового мистер Эбльуайт сделался синим. Он задыхался и едва переводил дух; он глядел то на Рэчель, то на Брёффа с таким бешенством, что как будто не знал на кого прежде напасть. Его жена, безстрастно обмахивавшаяся веером до-сих-пор, испугалась и старалась совершенно безполезно успокоить его. Во время этого прискорбного разговора я несколько раз чувствовала внутреннее призвание вмешаться и сказать несколько серьезных слов, но меня удерживало опасение возможных последствий, опасение весьма недостойное христианки и англичанки, которая смотрит не на то, чего требует малодушное благоразумие, а на то, что нравственно справедливо. Видя, до чего дошло теперь дело, я встала, поставив себя выше всяких соображений о приличии. Еслибы я хотела представить возражение, смиренно придуманное мною, может быть я еще колебалась бы. Но печальное домашнее несогласие, которого я теперь была свидетельницей, было чудно и прекрасно предусмотрено в корреспонденции мисс Джэн-Анн Станнер - письмо тысяча-первое на "Семейный мир". Я встала из моего скромного уголка и раскрыла мою драгоценную книгу.

-- Любезный мистер Эбльуайт, сказала я: - одно слово! Когда я встав привлекла на себя внимание всего общества, я могла видеть, что мистер Эбльуайт собирался сказать мне что-то грубое. Мои дружеския слова остановили его. Он вытаращил на меня глаза с языческим удивлением.

-- Позвольте мне, продолжала я, как искренней доброжелательнице и другу, как женщине давно привыкшей пробуждать, убеждать, приготовлять, просвещать и укреплять других - позвольте мне воспользоваться самой простительной вольностью - вольностью успокоить вашу душу.

неотступное призвание говорить самым высоким голосом. Я стала держать перед ним мою драгоценную книгу, я указала пальцем на открытую страницу.

-- Не на мои слова! воскликнула я в порыве горячого усердия. - О, не предполагайте, что я требую внимания на мои смиренные слова! Манна в пустыне, мистер Эбльуайт! Роса на засохшей земле! Слова утешения, слова благоразумия, слова любви - блаженные, блаженные, блаженные слова мисс Джэн-Анн Стампер!

Тут я остановилась, потому что у меня захватило дух. Прежде чем я успела опомниться, это чудовище в человеческом образе бешено закричало:

-- К мисс Джон Анн Стампер!

Я не могу написать ужасное слово, которое заменено здесь точками. Я вскрикнула, когда оно сорвалось с его губ; я бросилась к моему мешочку, лежавшему на боковом столике; я высыпала из него все мои трактаты; я схватила один трактат о нечестивых ругательствах, под названием "Умолкните именем неба!" и подала ему с выражением томительной мольбы. Он разорвал его пополам я швырнул ко мне через стол. Все вскочила с испугом, не зная, что может случиться потом. Я тотчас опять села в мой угол. Раз был такой случаи, почти при подобных обстоятельствах, когда мисс Джен-Анн Стампер схватили за оба плеча а вытолкали из комнаты. Я ожидала, вдохновляемая её духом, повторения её

Но нет - этого не случилось. Прежде всех он обратился к своей жене.

-- Кто - кто - кто, бормотал он с бешенством: - пригласил эту дерзкую изуверку в этот долг? Ты?

Прежде чем тетушка Эбльуайт успела сказать слово, Рэчель отвечала за нея.

- как ни короток и ясен был её ответ - что наконец дало ему над нею первенство.

-- О! сказал он: - мисс Клак здесь у вас в гостях - в моем доме?

Пришла очередь Рэчель выдти из терпения; лицо её вспыхнуло, а глаза свирепо засверкали. Она обернулась к стряпчему, и указав на мистера Эбльуайта, сказала надменно:

Мистер Брёфф вмешался в третий раз,

-- Вы кажется забываете, обратился он к мистеру Эбльуайту: - что вы наняли этот дом для мисс Вериндер, как её опекун.

-- Сделайте одолжение не торопитесь, перебил мистер Эбльуайт: - мне остается сказать одно последнее слово, которое я давно бы сказал, еслибы эта... - он посмотрел на меня, придумывая, какое гнусное название должен он дать мне: - еслибы эта низкая старая дева, не перебила нас. Позвольте мне сказать вам, сэр, что если мой сын не годится в мужья мисс Вериндер, то я не могу думать, что его отец годится в её опекуны. Прошу вас понять, что я отказываюсь от опекунства, предложенного мне в завещании лэди Вериндер. Говоря юридическим языком, я слагаю с себя звание опекуна. Этот дом был нанят на мое имя. Я беру всю ответственность за этот наем на себя. Это мой дом. Я могу его оставить или отдать внаймы, как хочу. Я не желаю торопить мисс Вериндер. Напротив, я прошу ее взять отсюда свою гостью и свои вещи только тогда, когда это для нея будет удобно.

Он сделал низкий поклон и вышел из комнаты. Вот каким образом мистер Эбльуайт отмстил Рэчель за то, что она не захотела выдти за его сына!

-- Милая моя, сказала она, взяв Рэчель за руку: - мне было бы стыдно за моего мужа, еслиб я не знала, что с тобою говорил его гнев, а не он сам. Вы, вы, продолжала тетушка Эбльуайт, обратясь в мой угол с новым припадком энергии, на этот раз в лице, а не в членах: - вы раздражили его. Надеюсь, что я никогда не увижу больше ни вас, ни ваших трактатов.

Она воротилась к Рэчель и поцеловала ее.

-- Я прошу у тебя прощения, душечка, от имени моего мужа. Что я могу сделать для тебя?

Постоянно упрямая во всем - капризная и безразсудная ни всех поступках своей жизни - Рэчель залилась слезами при этих пошлых словах и молча поцеловала тетку.

прибавил он с тихим тоном: - вы можете положиться на меня; я устрою все как следует к удовольствию вашему и Рэчель.

Доверие, какое это семейство имело к этому человеку, было просто удивительно. Не говоря более ни слова, тетушка Эбльуайт вышла из комнаты.

-- Ах! сказал мистер Брефф. - Кровь Гернкастлей имеет свои дурные стороны, я с этим согласен. Но-все-таки в хорошем происхождении заключается кое-что!

Сделав это чисто мирское замечание, он пристально взглянул в мой угол, как будто ожидал, что я уйду. Мое участие в Рэчель - несравненно выше его участия - приковало меня к моему стулу. Мистер Брефф отказался выпроводить меня, точно так, как это было на сквэре Монтэгю. Он подвел Рэчель к стулу у окна и заговорил там с нею.

-- Моя милая мисс Рэчель, сказал он: - поведение мистера Эбльуайта натурально оскорбило вас и удивило. Еслиб стоило спорить с таким человеком, мы скоро показали бы ему, что он не может поступать по-своему. Но не стоить. Вы совершенно нравы относительно того, что вы сказали: на него не следует обращать внимания.

-- Вы знаете, обернулся он к Рэчель; - что прекрасная натура вашей матери всегда видела в людях, окружающих ее, самое лучшее, а не худшее. Она назначила своего зятя вашим опекуном, потому что верила ему и думала, что это понравится её сердцу. Сам я никогда не любил мистера Эбльуайта и уговорил вашу мать включить пункт в её завещание, дозволяющий её душеприкащикам в некоторых обстоятельствах советоваться со мною о назначении нового опекуна. Одно из этих обстоятельств случилось сегодня, и я нахожусь в таком положении, что надеюсь приятно кончить эти печальные, сухия подробности поручением от моей жены. Удостоите ли вы чести мистрисс Брёфф, сделавшись её гостьей? И останетесь ли вы в моем доме и будете ли принадлежать к моей семье, пока мы, умные люди, будем совещаться и решим, что делать?

При этих словах и встала. Мистер Брёфф сделал именно то, чего я опасалась, как только он просил мистрисс Эбльуайт прислать шляпку и шаль Рэчель,

Прежде чем я успела сказать слово, Рэчель приняла его приглашение в самых горячих выражениях. Еслибы я позволила им принести в исполнение условие, сделанное ими - еслибы она перешла за порог конторы мистера Брёффа - прощай нежнейшая надежда моей жизни, надежда возвратить в стадо мою заблудшуюся овечку! Одна мысль о подобном бедствии совершенно поразила меня. Я пренебрегла жалкими препятствиями светской скромности и заговорила с жаром, наполнявшим меня, словами, прежде всего пришедшими мне на мысль.

меня. Рэчель, милейшая Рэчель, я предлагаю вам мой скромный дом; поезжайте в Лондон с следующим поездом, душа моя, и разделите со мною мой приют!

Мистер Брёфф не сказал ничего. Рэчель посмотрела на пеня с жестоким удивлением, которое не старалась скрывать.

-- Вы очень добры, Друзилла, сказала она: - я надеюсь бывать у вас, когда бы мне ни случилось приехать в Лондон, во и приняла приглашение мистера Брёффа, и думаю, что будет гораздо лучше, я если теперь останусь под надзором мистера Брбффа.

-- О, не говорите этого! умоляла я: - я не могу разстаться с вами, Рэчель - я не могу разстаться с вами!

-- Это весьма безполезное волнение, сказала она: - я не понимаю его.

-- И я также, сказал мистер Брёфф.

Их жесткость - их отвратительная мирская жесткость - возмущала меня.

-- О, Рэчель! Рэчель! вскричала я. - Неужели вы еще нас то, что я старалась сделать для вашей милой матери, когда смерть вырвала ее у меня из рук?

Рэчель подошла ко мне на один шаг и очень странно посмотрела на меня.

-- Я не понимаю вашего намека на мою мать, сказала она: - будьте так добры, мисс Клак, объяснитесь.

Прежде чем я успела отвечать, мистер Брёфф подошел и, предложив руку Рэчель, старался увести ее из комнаты.

здравая доктрина на страшное бедствие неприготовленной смерти. Рэчель отскочила от меня - пишу об этом краснея - с криком ужаса.

-- Уйдемте отсюда! сказала она мистеру Брёффу: - уйдемте ради Бога, прежде чем эта женщина может сказать более! О, подумайте о невинной, полезной, прекрасной жизни моей бедной матери! Вы были на похоронах, мистер Брёфф; вы видели, как все ее любили; вы видели, как бедняки плакали над её могилой, лишившись своего лучшого друга. А эта негодная женщина старается возбудить во мне сомнение, будет ли моя мать, бывшая ангелом на земле, ангелом на небе! Не будем говорить об этом! Пойдемте! Меня душит мысль, что я дышу одним воздухом с нею! Меня пугает чувство, что мы находимся в одной комнате!

Глухая ко всем увещаниям, она побежала к двери. В эту самую минуту её горничная пошла с шляпкой и шалью. Рэчель как ни попало напялила их на себя.

-- Уложите мои вещи, сказала она: - и достаньте их к мистеру Брёффу.

"Дай Бог, чтобы ваше жесткое сердце смягчилось! Я охотно прощаю вам!" Она опустила свой воаль и, вырвав у меня из рук свою шаль, торопливо выбежала из комнаты и захлопнула дверь у меня под носом. Я перенесла это оскорбление с моей обычной твердостью. Я вспоминаю это теперь с моим обычным терпением становиться выше всякого оскорбления.

Мистер Брефф на прощанье сказал мне насмешливое словцо.

-- Лучше бы вам не объясняться, мисс Клак, сказал он, поклонился и вышел.

После него обратилась ко мне горничная в чепчике с лентами.

-- Легко видеть, кто перессорил их всех, сказала она. - Я более ничего, как бедная служанка - но право мне стыдно за вас!

Я осталась в комнате одна обруганная и брошенная всеми, я осталась в комнате одна.

-----

Нужно ли еще что прибавлять к этому простому описанию фактов - к этому трогательному изображению христианки, преследуемой светом? Нет! мой дневник напоминает мне, что еще одна из многих неудавшихся глав в моей жизни кончается здесь. С этого дня я никогда более не видала Рэчель Вериндер. Я простила ей в то время, когда она оскорбила меня. С-тех-пор я постоянно молилась за нее. А когда я умру - для дополнения моей платы добром за зло - она получит "Жизнь, письма и труды мисс Джэн-Анн Стампери, оставленные ей в наследство в моем завещании.