Лунный камень.
Второй период.
Пятый рассказ, продолжаемый Фрэнклином Блэком. Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Второй период. Пятый рассказ, продолжаемый Фрэнклином Блэком. Глава I. (старая орфография)

ПЯТЫЙ РАССКАЗ,

Продолжаемый Фрэнклином Блэком.

Глава I.

Только несколько слов необходимы с моей стороны для дополнения рассказа, описанного в дневнике Эзра Дженнингса.

О себе я могу только сказать, что я проснулся утром двадцать-шестого, ничего не зная из всего, что я говорил или делал под влиянием опиума - с того времени, когда сон овладел мною, до того времени, когда я раскрыл глаза на диване в гостиной Рэчель.

О том, что случилось, когда я проснулся, я не считаю себя в нраве отдавать отчет подробно. Ограничиваясь только результатами, я должен сказать, что Рэчель и я вполне поняли друг друга прежде чем хоть одно слово объяснения было сказано с той или с другой стороны. Я отказываюсь объяснить и Рэчель отказывается объяснить необыкновенную скорость нашего примирения. Милостивые государи и милостивые государыни, оглянитесь на то время, когда вы были страстно привязаны друг к другу - и вы узнаете, что случилось после того, как Эзра Дженнингс запер дверь гостиной, так же хорошо, как я знаю это сам.

Однако, я не прочь прибавить, что нас наверно застала бы мистрисс Мерридью, еслибы не присутствие духа Рэчель. Она услыхала шелест платья старушки в корридоре и тотчас выбежала на встречу. Я слышал, как мистрисс Мерридью сказала: "Что случалось?" и слышал ответ Рэчель: "Взрыв!" Мистрисс Мерридью тотчас позволила взять себя за руку и увести в сад, подальше от предстоящого потрясения. Возвращаясь в дом, она встретила, меня в передней и объявила, как сильно поражена обширным улучшением в науке с того времени, как она была девочкой в школе.

-- Взрывы, мистер Блэк, несравненно тише, чем они были прежде. Уверяю вас, я почти не слыхала взрыва мистера Дженнингса из сада. И запаха нет потом, по-крайней-мере теперь, когда мы воротились в дом! Я должна право извиниться перед вашим другом доктором. Справедливость требует сказать, что он устроил это великолепно.

Итак, победив Беттереджа и мистера Брёффа, Эзра Дженнингс победил самое мистрисс Мерридью. Все-таки в свете есть много неразвитого либерального чувства!

За завтраком мистер Брёфф не скрывал, по каким причинам он желал, чтобы я поехал с ним в Лондон с утренним поездом. Надзор у банка и результат, который может выдти из этого, так непреодолимо возбудили любопытство Рэчели, что она тотчас решила (если мистрисс Мерридью не будет сопротивляться) ехать с нами в Лондон - чтобы как можно ранее узнать известия о наших поступках.

Мистрисс Мерридью оказалась сговорчивой и снисходительной после истинно-внимательного способа, с каким был сделан взрыв, и Беттереджу сообщили, что мы все четверо возвращаемся назад с утренним поездом. Я ожидал, что он будет просить позволения ехать с нами. Но Рэчель благоразумно доставила верному старому слуге занятие интересное для него. Ему было поручено докончить меблировку дома, и он слишком был занят своей служебной ответственностью для того, чтобы чувствовать "розыскную лихорадку", как он мог бы чувствовать ее при других обстоятельствах.

Единственный предмет нашего сожаления, уезжая в Лондон, была необходимость разстаться скорее, чем мы бы желали, с Эзра Дженнингсом. Невозможно было уговорить его ехать с нами. Я мог только обещать писать к нему - а Рэчель могла только настаивать, чтобы он навестил ее, когда она воротится в Йоркшир. Мы можем вполне надеяться встретиться с ним опять через несколько месяцев - а между тем было что-то очень грустное видеть нашего лучшого и дорогого друга стоящого одиноко на платформе, когда поезд двинулся.

По приезде нашем в Лондон к мистеру Брёффу подошел мальчик, одетый в жакетку и панталоны из поношенного черного сукна, и замечательного необыкновенною величиною глаз. Они выдавались так далеко и раскрывались так широко, что вы тревожно удивлялись, как это они оставались в своих впадинах. Выслушав мальчика, мистер Брёфф спросил дам, извинят ли они рас, если мы не проводим их на Портлэндскую площадь. Я едва успел обещать Рэчель, что я вернусь и разскажу ей все, что случилось, как мистер Брёфф схватил меня за руку и торопливо потащил в кэб. Мальчик с огромными глазами сел на козлах возле извощика и кэб поехал в Ломбардскую улицу.

-- Известия из банка? спросил я, когда мы поехало.

-- Известия о мистере Люкере, отвечал мистер Брёфф. - Час тому назад его видели выезжающим из своего дома в Лэмбете в кэбе вместе с двумя людьми, в которых мои люди узнали полицейских офицеров в партикулярном платье. Если опасение индийцев заставило мистера Люкера принять эту предосторожность, то вывод довольно ясен. Он едет вынимать алмаз из банка.

-- Я мы едем в банк смотреть, что выйдет из этого?

-- Да - или слышать, что вышло, если уже все будет кончено в это время. Вы приметили моего мальчика - вот что сидит на козлах?

-- Я приметила его глаза.

Мистер Брёфф засмеялся.

"Гусберри". {Крыжовник. Пер. пер.} Он служит у меня на посылках и я только желал бы, чтобы на моих клэрков, давших ему это прозвище, можно было так же положиться, как на него. Гусберри один из самых хитрых мальчиков в Лондоне, мистер Блэк, несмотря да его глаза.

Было без двадцати минут пять, когда мы подъехали к банку в Ломбардской улице. Гусберри тоскливо посмотрел на своего хозяина., когда отворил дверцу кэба.

-- Ты тоже хочешь? ласково спросил мистер Брёфф. - Ступай же и не отходи от меня до дальнейших распоряжений. Он проворен как молния, шепнул мне мистер Брёфф. - Двух слов достаточно для Гуеберри там, где с другим мальчиком понадобилось бы двадцать.

Мы вошли. Наружная контора - с длинным прилавком, за которым сидели кассиры - была наполнена народом; все ожидали очереди получить или заплатить деньги прежде чем банк закроется в пять часов.

Два человека из толпы подошли к мистеру Брёффу, как только он вошел.

-- Ну, спросил стряпчий: - вы видели его?

-- Он прошел здесь мимо нас полчаса тому назад, сэр, в внутреннюю контору.

-- Он еще не выходил?

-- Нет еще, сэр.

Мистер Брёфф обернулся но мне.

-- Подождем, сказал он.

Я отыскивал в толпе около меня трех индийцев. Их нигде не было видно. Единственный человек с замечательно смуглым лицом был высокий мущина в лоцманской одежде и в круглой шляпе, походивший на моряка. - Неужели это один из них переодетый? Не может быть! Мущина этот был выше всех индийцев, а лицо его, там где оно не было закрыто косматой черной бородой, было вдвое шире лица которого-либо из них.

-- У них должен быть где-нибудь шпион, сказал мистер Брёфф, в свою очередь взглянув на смуглого моряка: - и может быть вот этот.

Прежде чем он успел сказать еще что-нибудь, как за фалду сюртука почтительно дернул его мальчик с огромными глазами. Мистер Брёфф посмотрел туда, куда смотрел мальчик.

-- Шш! сказал он: - вот мистер Люкер!

Ростовщик вышел из внутренних областей банка, а за ним два его караульных полисмена в партикулярном платье.

-- Не теряйте его из вида, шепнул Брёфф. - Если он передаст кому-нибудь алмаз, то передаст его здесь.

Не примечая никого из нас, мистер Люкер медленно пробирался к двери - то в густой, то в редкой части толпы. Я ясно видел, как рука его шевелилась, когда он прошел мимо низенького, плотного человека, прилично одетого в темносерое платье. Человек этот слегка вздрогнул и посмотрел ему в след. Мистер Люкер медленно пробирался сквозь толпу. В дверях его караульные стали по бокам ого. За всеми троими шел один из двух человек мистера Брёффа - и я более их не видал.

Я оглянулся на стряпчого, а потом значительно посмотрел на человека в темносером платье.

Он обернулся, отыскивая своего другого человека. Другого человека нигде не было видно. Он оглянулся назад, отыскивая мальчика. Гусберри исчез.

-- Чорт побери! что это значит? сердито сказал мистер Брёфф. - Оба оставили нас в то самое время, когда более всего нужны нам.

Пришла очередь человека в темносером платье занять место у прилавка. Он выплатил чек - получал росписку - и повернулся, чтобы выдти.

-- Что теперь делать? спросил мистер Брёфф. - Мы не можем унизить себя до того, чтобы идти за ним следом.

-- Я могу! сказал я: - я не потеряю из вида этого человека за десять тысяч фунтов!

-- В таком случае, отвечал мистер Брёфф: - я не потеряю из вида вас за вдвое большую сумму. Прекрасное занятие для человека в моем положении! пробормотал он про себя, когда мы шли за незнакомцем из банка. - Ради Бога не говорите об этом никому! Я пропаду, если это сделается известно.

Человек в сером платье сел в омнибус, ехавший к западу. Мы сели вслед за ним. В мистере Брёффе остались еще следы юности. Я утверждаю это положительно - когда он сел в омнибус, он покраснел!

Человек в сером платье остановил омнибус и вышел в Оксфордской улице. Мы опять пошли за ним. Он вошел в аптекарскую лавку.

Мистер Брёфф вздрогнул.

-- Это мой аптекарь, сказал он: - я боюсь, что мы сделали ошибку.

Мы вошли в аптеку. Мистер Брёфф и хозяин разменялись несколькими словами по секрету. Стряпчий опять присоединился ко мне с вытянутым лицом.

-- Это делает нам большую честь, сказал он, взяв меня за руку и выводя из аптеки: - хот это утешительно!

-- Что делает нам честь? спросил я.

-- Мистер Блэк! вы и я дна самых худших любителей-сыщиков, когда-либо подвизавшихся в этом ремесле. Человек в сером платье тридцать лет служит у аптекаря. Он был послан в банк заплатить деньги по счету его хозяина - и он знает о Лунном камне не более новорожденного младенца.

Я спросил, что теперь надо делать.

-- Воротимтесь ко мне в контору, сказал мистер Брёфф: - Гусберри и мой другой человек, очевидно, преследовали кого-нибудь другого. Будем надеяться, что у них по-крайней-мере зоркие глаза.

Когда ни доехали до конторы мистера Брёффа, второй его человек был уже там прежде нас. Он ждал более четверти часа.

-- С сожалением должен сказать, сэр, отвечал этот человек; - что я сделал ошибку. Я готов был присягнуть, что видел, как мистер Люкер передал что-то молодому джентльмену в светлом пальто. Пожилой джентльмэн оказался, сэр, весьма почтенным торговцем железными товарами в Истчине.

-- Где Гусберри? безропотно спросил мистер Брёфф.

Человек вытаращил глаза.

-- Не знаю, сэр. Я не видал его с тех-пор, как вышел из банка.

Мистер Брёфф отпустил его.

-- Одно из двух, сказал он мне: - или Гусберри убежал, или он отыскивает сам от себя. Что вы скажете о том, чтобы отобедать здесь, на случай, если мальчик воротится через час или два? У меня есть хорошее вино в погребе и мы можем взять кусок баранины из кофейной.

Мы отобедали в конторе мистера Брёффа. Прежде чем сняли скатерть, доложили, что какой-то человек желает говорить с стряпчим. Был ли это Гусберри? Нет, а тот человек, который был послал следить за мистером Люкером, когда он вышел из банка.

Донесение в этом случае не представляло ни малейшого интереса. Мистер Люкер воротился домой я там отпустил своих караульных. Он более не выходил. К сумеркам ставни были закрыты и дверь заперта на запор. Улицы перед домом и аллею позади дома старательно караулили. Никаких следов индийцев не было видно, никто не шатался около дома. Сообщив эти факты, караульный пожелал узнать, не будет ли дальнейших приказаний. Мистер Брёфф отпустил его на ночь.

-- Вы думаете, что мистер Люкер взял домой Лунный камень? спросил я.

-- Не таковский! сказал мистер Брёфф: - он не отпустил бы своих полисмэнов, еслиб подвергался риску опять держать алмаз в своем доме.

Мы прождали мальчика еще полчаса, и прождали напрасно. Мистеру Брёффу было пора ехать в Гэмпстад, а мне воротиться к Рэчель на Портлэндскую площадь. Я оставил мою карточку привратнику в конторе, написав на этой карточке, что я буду у себя в квартире в половине одиннадцатого в отит вечер. Эту карточку должны были отдать мальчику, если мальчик воротится.

Некоторые люди имеют сноровку не опаздывать на назначенное свидание, а другие имеют сноровку опаздывать. Я принадлежу к числу этих других. Прибавьте к этому, что я провел вечер на Портлэндской илощади на одном диване с Рэчель, в комнате длиною в сорок фут, на дальнем конце которой сидела мистрисс Мерридью. Удивится ли кто-нибудь, что я воротился домой в половине первого вместо половины одиннадцатого? Если так, то этот человек должен быть без сердца! И как горячо надеюсь я, что мне никогда не придется знакомиться с этим человеком!

Слуга мой подал мне бумажку, когда отворил мне дверь.

Я прочел эти слова, написанные четким юридическим почерком:

"С вашего позволения, сэр, мне ужасно хочется спать. Я приду опять завтра утром в десятом часу."

Из разспросов оказалось, что мальчик с необыкновенными глазами приходил, подал мою карточку, подождал с час, ничего больше де делал, как засыпал и опять просыпался, написал ко мне несколько слов и ушел домой - с важным видом сообщив слуге, что "он не годится ни к чему, если не выспится ночью".

В девять часов на следующее утро я был готов принять моего посетителя. В половине десятого я услыхал шаги за моею дверью.

-- Войдите, Гусберри! закричал я.

-- Благодарю вас, сэр, отвечал серьезный и меланхолический голос.

Дверь отворилась. Я вскочил и очутился лицом к лицу - с приставом Кёффом!

Он был печален и худощав по прежнему, глаза его не лишились своего прежнего выражения (так тонко подмеченного в рассказе Беттереджа), "они смотрели так, как будто ожидали от вас более того, что было известно вам самим". Но, на сколько одежда может изменить человека, знаменитый Кёфф изменился так, что его узнать было нельзя, На нем была плана ст. широкими полями, светлая охотничья жакетка, белые панталоны и суконные каштанового цвета штиблеты. В руках у него была толстая падка; вся его цель, казалось, состояла в том, чтобы иметь такой вид, как будто он всю жизнь жил в деревне. Когда я поздравлял его с превращением, он не хотел принять это за шутку. Он жаловался очень серьезно на лондонский шум и запах. Объявляю, я вовсе не уверен, что он не говорил с легким деревенским акцентом. Я предложил ему позавтракать. Невинный деревенский житель просто обиделся. Он завтракал в половине седьмого - а ложился спать с курами и петухами.

-- Я только вчера вечером воротился из Ирландии, сказал пристав, приступая к цели своего практического посещения с своим невозмутимым обращением: - прежде чем лег спать, я прочел ваше письмо, сообщавшее мне, что случилось после того, как мое следствие по поводу алмаза прекратилось в прошлом году. С моей стороны остается сказать только одно. Я совершенно не понял дела. Как мог бы какой бы то ни было человек на свете видеть предметы в их настоящем свете в таком положении, в каком находился я в то время, я знать не могу. Но это не изменяет фактов. Я сознаюсь, что наделал путаницы. Это была не первая путаница, мистер Блэк, отличившая мою полицейскую карьеру! Только в книгах сыщики никогда не делают ошибок.

-- Вы приехали именно в такое время, когда вы можете поправить вашу репутацию, сказал я.

-- Извините, мистер Блэк, возразил пристав: - теперь когда я вышел в отставку, я ни крошечки не забочусь о моей репутации. Я покончил с моей репутацией, слава Богу! Я приехал сюда, сэр, из признательного воспоминания о щедрости покойной лэди Вериндер во мне. Я ворочусь к моему прежнему делу - если я вам нужен и если вы положитесь на меня - только по этому поводу, а ни в каком другом. Ни одного фартинга не должно перейти от вас ко мне. Это основано на чести. Теперь скажите мне, мистер Блэк, в каком положении находится дело после того, как вы писали ко мне?

Я рассказал ему об опыте с опиумом и о том, что случилось дотом в банке в Ломбардской улице. Он был очень поражен опытом - это было нечто совершенно новое в его опытности. Он особенно заинтересовался теорией Эзра Дженнингса относительно того, что я сделал с алмазом после того, как я вышел из гостиной Рэчель в ночь, последовавшую за днем рождения.

-- Я не согласен с мистером Дженнингсом, что вы спрятали Лунный камень, сказал пристав Кёфф: - но я согласен с ним, что вы непременно отнесли его в вашу комнату.

-- Хорошо! Я что же случилось потом? спросил я.

-- Вы сами не имеете никакого подозрения о том, что случилось, сэр?

-- Решительно никакого.

-- А мистер Брёфф не подозревает?

-- Не более моего.

Мистер Кёфф встал и подошел к моему письменному столу. Он воротился с запечатанным конвертом. На нем было написано "Секретное" и оно было адресовано ко мне, а в углу была подпись пристава.

-- Я подозревал в прошлом году не то лицо, сказал он: - может быть, и теперь я подозреваю не того. Подождите распечатывать конверт, мистер Блэк, пока мы не узнаете правды, а потом сравните имя виновного с тем именем, которое я написал в этом запечатанном письме.

Я положил письмо в карман - а потом спросил мнения пристава на счет тех мер, которые мы приняли в банке.

-- Очень хороший план, сэр, отвечал он: - и именно то, что следовало сделать. Но кроме Люкера следовало присматривать и за другим человеком

-- Названным в письме, которое вы отдали мне?

-- Да, мистер Блэк, за человеком названным в этом письме. Теперь уж делать нечего. Я кое-что предложу вам и мистеру Брёффу, сэр, когда наступит время. Подождем прежде и посмотрим, не скажет ли нам мальчик чего-нибудь, что стоит выслушать.

Было около десяти часов, а мальчик еще не являлся. Пристав Кёфф заговорил о других предметах. Он спросил о своем старом друге Беттередже и своем старом враге садовнике. Через минуту он перешел бы от этого к своим любимым розам, еслиб мой слуга не прервал нас, доложив, что мальчик ждет внизу.

Когда Гусберри привели в комнату, он остановился на пороге двери и недоверчиво посмотрел на человека, находившагося со мною. Я подозвал мальчика к себе.

В нашей современной системе цивилизации знаменитость (все-равно какого бы то ни было рода) - рычаг двигающий всем. Слава знаменитого Кёффа дошла даже до ушей маленького Гусберри. Бойкие глаза мальчика выкатались еще сильнее, когда я назвал знаменитое ими, до тиной степени, что я думал, что они выпадут на ковер.

-- Подите сюда, мой милый, сказал пристав: - и дайте нам послушать, что вы нам разскажете.

Внимание великого человека - героя многих знаменитых истории в каждой юридической конторе в Лондоне - как будто околдовало мальчика. Он встал прямо перед приставом Кёффом и заложил руки за спину, по обычаю новобранца, выдерживающого экзамен.

-- Как ваше имя? спросил пристав, начиная с первого вопроса.

-- Октавиус Гай, отвечал мальчик. - В конторе меня называет Гусберри из-за моих глаз.

-- Октавиус Гай, иначе Гусберри, продолжал пристав с чрезвычайной серьезностью. - Вас хватились вчера в банке. Где вы были?

-- С вашего позволения, сор, я следил за одним человеком.

-- Кто это такой?

-- Высокий мущина, сэр, с большой черной бородой, одетый как моряк.

-- Я помню этого человека! перебил я. - Мастер Брёфф и я сочли его шпионом, подосланным индийцами.

На пристава Кёффа, повидимому, не произвело большого впечатления то, что думали мистер Брёфф и я. Он продолжал допрашивать Гусберри.

-- Зачем же вы следили за этим моряком? спросил он.

-- С вашего позволения, сэр, мистер Брёфф желал знать, не передаст ли чего-нибудь мистер Люкер кому-нибудь по выходе из банка. Я видел, что мистер Люкер передал что-то моряку с черной бородой.

-- Зачем вы по сказали мистеру Брёффу то, что вы видели?

-- Я не имел времени говорить кому бы то ни было, сэр; моряк вышел так скоро.

-- А вы побежали за ним?

-- Да, сэр.

-- Гусберри, сказал пристав гладя его по голове: - у вас есть кое-что в этом маленьком черепе - и это не хлопчатая бумага. Я очень доволен вами до-сих-пор.

Мальчик покраснел от удовольствия. Пристав Кёфф продолжал:

-- Ну, что же сделал моряк, когда вышел на улицу?

-- А вы что сделали?

-- Бежал сзади.

Прежде чем пристав успел сделать еще вопрос, пришел другой посетители. - главный клерк из конторы мистера Брёффа.

Чувствуя, как важно не прерывать вопроса мистера Кёффа, я принял клэрка в другой комнате. Он пришел с дурными известиями от своего хозяина. Волнение и суета последних двух дней оказались не под силу мистеру Брёффу. Он проснулся в это утро с припадком подагры и не мог выходить из своей комнаты в Гэмпстиде, а в настоящем критическом положении наших дел он очень тревожился, что принужден оставить меня без совета и помощи опытного человека. Главный клэрк получил приказание оставаться в моем распоряжении и готов был употребить все силы, чтобы заменить мистера Брёффа.

Я тотчас написал, чтобы успокоить старика, сообщив ему о приезде пристава Кёффа, прибавив, что Гусберри допрашивают в эту минуту, и обещая уведомить мистера Брёффа, или лично, или письменно, о том, что может случиться в этот день. Отправив клэрка в Гэмпстид с моим письмом, я воротился в ту комнату, из которой вышел, и нашел пристава Кёффа у камина, собирающагося позвонить в колокольчик.

-- Извините меня, мистер Блэк, сказал приставь: - я только что хотел послать к вам слугу сказать, что желаю говорить с вами. В моих мыслях не осталось ни малейшого сомнения, что этот мальчик - этот славный мальчик, прибавил приставь, гладя Гусберри по голове: - следил именно за кем нужно. Драгоценное время было потеряно, сэр, оттого что вы, к несчастью, не были дома в половине одиннадцатого вчера вечером. Теперь остается только немедленно послать за кэбом.

Через пять минут пристав Кёфф и я (Гусберри сел на козла показывать кучеру дорогу) ехали к Сити.

-- Когда-нибудь, сказал пристав, указывая в переднее окно кэба: - этот мальчик сделает замечательные вещи в моей бывшей профессии. Давно не встречался я с таким бойким и умным мальчиком. Вы услышите сущность того, мистер Блэк, что он сказал мне, когда вас не было в комнате. При вас еще, кажется, он упомянул, что он побежал вслед за кэбом?

-- Да.

-- Ну, сэр, кэб поехал из Ломбардской улицы к Тоуэрской пристани. Моряк с черной бородой вышел из кэба и поговорил с баталером ротердамского парохода, который отправлялся на следующее утро. Он спросил, может ли он тотчас перейти на пароход и переночевать в каюте. Баталер сказал: нет. Каюты, копки будут чиститься в этот вечер и никакому пассажиру не позволялось до утра переходить на пароход. Моряк повернулся и сошел с пристани. Когда он повернул в улицу, мальчик приметил в первый раз человека, одетого ремесленником, на противоположной стороне улицы и, повидимому, не терявшого моряка из вида. Моряк остановился у ресторации поблизости и вошел туда. Мальчик не решился еще, что ему делать, и вместе с несколькими другими мальчиками стоял и смотрел на закуски, выставленные в окне ресторации. Он приметил, что ремесленник ждет, как сам он ждал - во все на противоположной стороне улицы. Через минуту медленно подъехал кэб и остановился там, где стоял ремесленник Мальчик мог видеть ясно только одного человека в кэбе, высунувшагося из окна поговорить с ремесленником. Он описал этого человека, мистер Блэк, без всяких намеков с моей стороны, имеющим смуглое лицо, похожее на лицо индийца.

Было ясно на этот раз, что мы с мистером Брёффом сделали еще ошибку. Моряк с черной бородой, очевидно, был не шпион индийцев. Неужели алмаз был у него?

-- Через несколько времени, продолжал пристав: - кэб поехал по улице. Ремесленник перешел через дорогу и вошел в ресторацию. Мальчик ждал, пока его не одолели голод и усталость - а потом в свою очередь вошел в ресторацию. У него быль в кармане шиллинг; он пообедал великолепно, говорит он, черным пуддингом, пирогом с угрем и бутылкой инбирного пива. Чего не переварит желудок мальчика? Такого съедомого вещества еще не было отыскано.

-- Что же он увидал в ресторации? спросил я.

-- Он увидал моряка, читавшого газету у одного стола, и ремесленника, читавшого газету у другого стола. Смерклось прежде чем моряк встал и вышел. Он осмотрелся вокруг подозрительно, когда вышел на улицу. Мальчик - так как он был только мальчик - был оставлен без снимания. Ремесленник еще не выходит. Моряк шел, осматриваясь вокруг и, повидимому, еще не решившись, куда он пойдет. Ремесленник опять полнился на противоположной стороне дороги. Моряк все шел, пока не дошел до Берегового переулка, ведущого в Нижнюю Темзовскую улицу. Там он остановился перед таверной под вывеской "Колесо Фортуны", и осмотревшись, вошел. Гусберри тоже вошел. У буфета было много людей, но большей части очень приличных. "Колесо Фортуны" таверна очень порядочная, мистер Блэк, знаменита своим портером и пирогами со свининой.

Отступления пристава раздражали меня. Он это видел и строго ограничивался показанием Гусберри, когда продолжала:

-- Моряк спросил, может ли он иметь постель. Трактирщик отвечал: "Нет, все заняты". Буфетчица возразила ему, что десятый нумер пуст. Послали заслугою, чтобы проводить моряка в десятый нумер. Как-раз перед этим Гусберри приметил ремесленника между людьми, стоявшими у буфета. Прежде чем слуга явился на зон, ремесленник исчез. Моряка проводила в его комнату. Не зная, что ему делать, Гусберри быль так умен, что остался ждать и смотреть, не случится ли чего-нибудь. Случилось кое-что. Хозяина позвала. Сердитые голоса слышались наверху. Трактирщик вдруг явился, таща за ворот ремесленника, который, в величайшему удивлению Гусберри, выказывал все признаки опьянения. Трактирщик вытолкал его за дверь и угрожал послать на полицией, если он воротится. Из спора между ними, пока это продолжалось, оказалось, что этот человек был найден в нумере десятом и объявлял с упорством пьяного, что он взял эту комнату. Гусберри был так поражен внезапным опьянением недавно трезвого человека, что не мог устоять против желания выбежать за ремесленником на улицу. Пока он был в виду таверны, этот человек шатался самым неприличным образом. Как только он повернул за угол улицы, к нему тотчас воротилось равновесие и он сделался таким трезвым членом общества, какого можно было только пожелать. Гусберри воротился в "Колесо Фортуны" в сильном недоумении. Он опять ждал, не случится ли чего-нибудь. Ничего не случилось и ничего более не было слышно о моряке. Гусберри решился воротиться в контору. Как только он дошел до этого заключения, кто появился на противоположной стороне улицы, по обыкновению, как не ремесленник опять! Он посмотрел на одно окно в гостиннице, единственное, в котором виделся свет. Этот свет как будто облегчил его. Он тотчас ушел. Мальчик воротился в контору - получил нашу карточку - и не нашел вас. Бот в каком положении в настоящее время находится дело, мастер Блэк.

-- Какое ваше мнение, пристав?

-- Я думаю, что дело серьезное, сэр. Судя по тому, что видел мальчик, тут действуют индийцы.

-- Вовсе не странным, мистер Блок. Соображая опасность, какой подвергался этот человек, вероятно, мистер Люкер с умыслом обманул вас до предварительному соглашению между ними.

-- Вы понимаете то, что происходило в таверне? спросил я. - Человек одетый ремесленником, разумеется, был нанят индийцами. Но я также, как Гусберри, не могу объяснить его внезапное опьянение.

-- Я думаю, что могу угадать, что это значит, сэр, сказал пристав. - Если вы подумаете, вы увидите, что этот человек получил какие-нибудь строгия инструкция от индийцев. Они сани слишком приметны для того, чтобы показаться в банке или таверне - они были принуждены поручить все своему поверенному. Очень хорошо! Поверенный их услыхал, как в таверне назвали нумер той комнаты, которую моряк должен занять на ночь - в этой также комнате (если мы не ошибаемся) должен лежать и алмаз в эту ночь. Вы можете положиться на то, что индийцы захотели иметь описание этой комнаты - её положения в доме и возможности приблизиться снаружи, и тому подобное. Что должен был делать этот человек, получив такия приказания? Именно то, что он сделал! Он побежал наверх взглянуть на комнату, прежде чем моряка привели туда. Его нашли там делающим наблюдения-и он притворился пьяным - легчайший способ выбраться из затруднения. Вот как я отгадываю загадку. После того, как он вышел из таверны, он вероятно отправился с своим донесением к тому месту, где индийцы его ждали. А индийцы, без сомнения, послали его назад, удостовериться, действительно ли моряк поместился в таверне до следующого утра. А что случилось в "Колесе Фортуны" после ухода мальчика - нам следовало узнать это вчера вечером. Теперь одиннадцать часов утра. Мы должны надеяться разузнать, что можем.

Через четверть часа кэб остановился в Береговом переулке и Гусберри отворил нам дверцу.

-- Все как следует? спросил пристав.

-- Все как следует, отвечал мальчик.

В ту минуту, как мы вошли в "Колесо Фортуны", даже для моих неопытных глаз сделалось ясно, что в доме что-то неладно.

Единственное лицо за прилавком, на котором продавались напитки, была растерявшаяся служанка, совершенно непонимавшая своего дела. Двое посетителей, ожидавшие утренняго питья, нетерпеливо стучали но прилавку своими деньгами. Буфетчица явилась из внутренних комнат взволнованная, озабоченная. Она резко отвечала на вопрос пристава Кёффа о хозяине, что он наверху и что ему никто не может надоедать.

-- Пойдемте со мною, сэр, сказал престав Кёфф, хладнокровно поднимаясь на лестницу и делая мальчику знак следовать за ним.

Буфетчица позвала хозяина и закричала ему, что какие-то незнакомые люди насильно входят в дом. На площадке нижняго этажа нам встретился трактирщик в сильном раздражении, спешивший узнать, что случилось.

-- Что вы за черти? и что вам здесь нужно? спросил он.

-- Воздержитесь, спокойно сказал пристав: - я вам скажу, кто я - а пристав Кёфф.

Знаменитое имя тотчас произвело свое действие. Сердитый трактирщик растворил дверь в гостиную и просил прощения у пристава.

-- Я разсержен и разстроен, сэр - вот в чем дело, сказал он, - Сегодня утром у нас в доме случилась неприятность. Человека ст. моим ремеслом многое может разсердить, пристав Кёфф.

-- В этом нет никакого сомнения, сказал пристав. - Я тотчас приступлю, если вы позволите, к тому, что привело нас сюда. Этот джентльмэн и я хотим побезпокоить вас несколькими разспросами о деле, интересующем нас обоих.

-- Относительно чего, сэр? спросил трактирщик.

-- Относительно одного смуглого человека, одетого моряком, который ночевал здесь нынешнюю ночь.

-- Мы не можем знать наверно, пока не увидим его, отвечал пристав.

-- Пока не увидите его? повторил трактирщик. - Его никто не может видеть с семи часов утра. Вчера он велел придти к нему в это время. К нему пришли - нельзя было добиться ответа, нельзя отворить дверь и посмотреть, что случилось. Пробовали опять в восемь часов, опять в девять. Безполезно! Дверь все была заперта - ни малейшого звука не слышно в комнате! Меня не было дома сегодня; я только воротился четверть часа тому назад. Я сам стучался в дверь - и все напрасно. Послали за плотником. Если вы подождете несколько минут, мы отворим дверь и посмотрим.

-- Он был совершенно трезв, сэр - или я не позволил бы ему ночевать в моем доме.

-- Нет.

-- Он мог выдти из евоеи комнаты, не выходя в эту дверь?

-- Комната эта - чердак, сказал трактирщик: - но в потолке есть опускная дверь, ведущая на крышу - а несколько дальше на улице есть пустой, поправляющийся дом. Вы думаете, пристав, что негодяй ушел таким образом, не заплатив?

-- Моряк, отвечал пристав Кёфф: - мог это сделать рано утром, прежде чем на улице зашевелился народ. Он привык лазить и голова у него не закружится на крыше домов.

него. Мне также показалось странно, что он велел мальчику (прежде позволив ему следовать за нами) ждать внизу, пока мы воротимся.

Молоток и резец плотника справились с дверью в несколько мы путь. Но изнутри поставлена была мебель, как баррикада. Толкнув дверь, мы опрокинули это препятствие и вошли в комнату. Трактирщик вошел первый, пристав второй, я третий. Другия присутствовавшия лица последовали за нами.

Мы все взглянули на постель и все вздрогнули.

Моряк не выходил из комнаты: он лежал одетый на постели - с белой подушкой на лице, совершенно скрывавшей его от глаз.

Пристав Кёфф подошел к постели, не ответив ничего, и снял подушку.

Смуглое лицо моряка было безстрастно и неподвижно, черные волосы и борода слегка, очень слегка, растрепаны. Глаза его были раскрыты широко, тусклы и устремлены в потолок. Тусклый взгляд и неподвижное выражение привели меня в ужас. Я отвернулся и отошел к открытому окну. Все остальные оставались, где оставался пристав Кёфф - у постели.

-- Он к обмороке, сказал трактирщик.

-- Он умер, отвечал пристав. - Пошлите за ближайшим доктором и за полицией.

Я опять повернулся к окну. Через минуту я почувствовал, как меня тихо дернули за фалду, и тоненький голосок прошептал:

-- Посмотрите, сэр!

Гусберри вошел за нами в комнату. Его широкие глаза страшно выкатывались - не от страха, а от восторга. Он сделал открытие с своей стороны.

с печатью на нем, отчасти разломанной, и надписью, которую очень хорошо можно было прочесть. Надпись состояла в следующих словах:

"Отдан на сохранение господам Бёшу, Лайсоту и Бёшу Сэптимусом Люкером, жительствующим на Миддльсекской площади в Лэмбете, маленький деревянный ящик, запечатанный в этом конверте и заключающий в себе вещь очень дорогой цены. Ящик этот должен быть отдан господами Бёшом и К. только по личной просьбе мистера Люкера."

Эти строки уничтожили всякое сомнение, по-крайней-мере в одном отношении. Яунпый камень быль у моряка, когда он вышел из банка накануне.

Я почувствовал, что меня опять дернули за фалду. Гусберри еще не покончил со мною.

-- Воровство! шепнул мальчик с восторгом, указывая на пустой ящичек.

И убийство! прибавил Гусберри, указывая еще с большим наслаждением на человека, лежавшого на постели.

В удовольствии, которое доставляла мальчику эта ужасная сцена, было что-то столь отвратительное, что я схватил его за плечи и вытолкал из комнаты.

В ту минуту, когда я переступил за порог двери, я услыхал голос пристава Кёффа, спрашивавший, где я. Он встретил меня, когда я воротился в комнату, и принудил подойти с ним к постели.

-- Мистер Блок, сказал он: - посмотрите на лицо этого человека. Это лицо измененное - вот вам доказательство.

-- Посмотрите, что будет под этим, сказал пристав, вдруг крепко ухватившись рукою за черные волосы.

Мои нервы были не так крепки, чтобы вынести это; я опять отвернулся от постели.

Первое зрелище, встретившееся глазам моим на другом конце комнаты, быль неугомонный Гусберри, вскарабкавшийся на стул и смотревший задыхаясь от любопытства через голову взрослых на действия пристава.

-- Он стаскивает с него парик, шептал Гусберри с состраданием к моему положению, как единственному человеку в комнате, который не мог видеть ничего.

-- Он сорвал с него бороду! закричал Гусберри.

Наступило новое молчание. Пристав Кёфф спросил что-то. Трактирщик пошел к умывальнику и воротился к постели с тазом наполненным водою и с полотенцем. Гусберри заплясал на стуле от восторга.

-- Подите сюда вместе со мною, сэр! Он смывает теперь краску с его лица!

Пристав вдруг растолкал толпу, окружавшую его, и с ужасом на лице подошел к тому месту, у которого я стоял.

Он посмотрел на меня пристальнее и замолчал.

-- Нет! продолжал он. - Распечатайте прежде письмо - письмо, которое я дал вам утром.

Я распечатал письмо.

-- Прочтите имя, мистер Блэк, которое я написал внутри. Я прочел имя, которое он написал. Оно было -

-- Теперь сказал сержант: - пойдемте со мною и посмотрите на человека, лежащого на постели.

Я пошел с ним и посмотрел на человека, лежащого на постели. Годфри Эбльуайт.