Лунный камень.
Второй период.
Четвертый рассказ, выписанный из дневника Эзра Дженнингса.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Второй период. Четвертый рассказ, выписанный из дневника Эзра Дженнингса. (старая орфография)

ЧЕТВЕРТЫЙ РАССКАЗ,

Выписанный из дневника Эзра Дженнингса.

1849. Июня 15. - Хотя меня прерывали мои больные и моя боль, я кончал письмо к мисс Вериндер во время к сегодняшней почте. Мне не удалось написать такое короткое письмо, как я желал бы. Но мне кажется, я написал его ясно. Оно оставляет ее совершенно свободною решиться как пожелает она сама. Если она согласится помочь опыту, она согласится добровольно, а не из милости к мистеру Фрэнклину Блэку и я и ко мне.

Июня 16. - Встал поздно после ужасной ночи; действие вчерашняго опиума преследовало меня сквонь целый ряд страшных снов. То я кружился в пустом пространстве с призраками умерших друзей и врагов, всех вместе. То одно возлюбленное лицо, которое я никогда не увижу более, поднималось возле моей постели, сияя отвратительным фосфорным блеском в темноте, сверкаю и гримасничало на меня. Легкое возвращение прежней боли в обыкновенное время рано утром было даже приятно мне для перемены. Оно разгоняло видения - и было сносно, потому что сделало это.

Моя дурная ночь заставила меня встать поздно, так что я опоздал к мистеру Фрэнклину Блэку. Я нашел его лежащим на диване и завтракающим водкой с водой и бисквитом.

-- Я начинаю так хорошо, как только вы можете пожелать, сказал он: - я провел неприятную, тревожную ночь, а сегодня утром у меня совершенное отсутствие аппетита. Совершенно так, как было в прошлом году, когда я бросил курить. Чем скорее я буду готов для второго приема опиума, тем будет мне приятнее.

-- Вы получите его так скоро, как только возможно, отвечал я. - А пока мы должны всеми силами беречь ваше здоровье. Если допустим вас до истощения, мы потерпим неудачу. Вам надо приобрести аппетит для обеда. Другими словами, вы должны прогуляться или верхом, или пешком сегодня утром на свежем воздухе.

-- Я поеду, если мне найдут здесь лошадь. Кстати, я писал мистеру Брёффу вчера. А вы писали мисс Вериндер?

-- Да - с вечерней почтой.

-- Очень хорошо. Завтра мл будем сообщать друг другу интересный известия. Не уходите! Я имею сказать вам кое-что. Вы, кажется, думали вчера, что на наш опыт с опиумом не весьма благоприятно взглянут некоторые из моих друзей. Вы были совершенно правы. Я называю старика Габриэля Беттереджа одним из моих друзей, и вам смешно будет слышать, что он сильно протестовал против этого, когда я видел его вчера. Вы сделали удивительное множество сумасбродств в вашей жизни, мистер Фрэнклин, но это довершает все!" Вот мнение Беттереджа! Вы примете во внимание его предразсудки, когда встретитесь с нем.

Я оставил мистера Блэка, чтоб обойти моих больных, чувствуя себя лучше и счастливее после этого краткого свидания с ним.

Какая тайная привлекательность заключается для меня в этом человеке? Или это только значит, что я чувствую контраст между чистосердечным, ласковым обращением, которым он допустил меня познакомиться с ним, и безжалостным отвращением и недоверием, с какими меня встречают другие люди? Или в нем действительно есть что-то отвечающее стремлению моему к человеческому сочувствию - стремлению пережившему одиночество и гонение многих лет и делающемуся все сильнее и сильнее по мере того, как приближается время, когда я не буду более чувствовать я терпеть? Как безполезно делать эти вопросы! Мистер Блэк придал мае новый интерес в жизни. Пусть этого будет довольно; к чему стараться узнавать, в чем состоит этот новый интерес?

Июня 17. - Перед завтраком сегодня утром мистер Канди сообщил мне, что он уезжает на две недели навестить друга на юге Англии. Он дал мне много особенных наставлении, бедняжка! о пациентах, как будто имел еще большую практику, которая была у него до его болезни. Практика теперь довольно ничтожна. Другие доктора вытеснили его, а ко мне никто не хочет обращаться без крайней необходимости.

Может быть хорошо, что он будет в отсутствии именно в это время. Ему было бы досадно, еслиб я не сообщила ему об опыте, который я намерен произвести с мистером Блэком. А я право не знаю, какие неприятные результаты могли бы воспоследовать, еслиб я сообщи.те ему об этом. Лучше так, как оно теперь. Безспорно лучше.

Почта принесла мне ответ мисс Вериндер после отъезда мистера Канди.

Очаровательное письмо! Оно внушило мне самое высокое мнение о ней. Она не старается скрывать интереса, который чувствует к нашему предприятию, она говорит мне самым милым образом, что мое письмо удостоверило ее в невинности мистера Блэка без малейшей надобности доказывать мое уверение. Она даже упрекает себя - весьма неосновательно, бедняжка! - в том, что не угадала в то время, какова могла быть настоящая разгадка тайны. Причина происходит очевидно от кое-чего поболее - великодушного нетерпения загладить несправедливость, которую она невинным образом нанесла другому человеку. Ясно, что она любила его во все время их отчуждения. Во многих местах восторг, что он заслуживал быть любимым, прорывается ношенным образом сквозь формальности чернил и пера, и даже пренебрегает сдержанностью, требуемой письмом к постороннему. Возможно ли (спрашиваю я себя, читая это восхитительное письмо), что я из всех людей да свете выбран служить способом к тому, чтобы опять соединить этих молодых людей? Мое счастье было растоптано под ногами, моя любовь была вырвана от меня. Неужели я доживу до того, чтоб видеть счастье других, устроенное мною - возобновленную любовь, возвращенную мною? О, благодетельная Смерть! дай мне увидеть это прежде, чем твои руки обовьют меня, прежде чем твой голос шепнет мне: Успокойся наконец!

В письме заключались две просьбы. Одна не допускает меня показать это письмо мистеру Фрэнклину Блэку. Мне дано позволение сказать ему, что мисс Вериндер охотно соглашается отдать свой дом в наше распоряжение; более мне не велено говорить ничего.

Пока легко исполнить её желание. Но вторая просьба серьезно меня затрудняет.

Не довольствуясь тем, что написала мистеру Беттереджу, чтобы он исполнил все распоряжения, какие я дам ему, мисс Вериндер просит позволения помочь мне личным надзором над приведением в прежний порядок её гостиной. Она ждет только ответа от меня, чтобы отправиться в Йоркишир и присутствовать в качестве одного из свидетелей в ту ночь, когда попытка с опиумом будет сделана во второй раз.

То, что она запретила мне говорить мистеру Фрэнклину Блэку, она (как я растолковываю это) с нетерпением желает сказать ему сама прежде чем будет сделан опыт, который должен оправдать его репутацию в глазах других людей. Я понимаю и восхищаюсь великодушным нетерпением оправдать его, не ожидая пока будет или не будет доказана его невинность. Она желает загладить, бедняжка, обиду, которую она нанесла ему невинным и неизбежным образом. Но этого сделать нельзя. Я нисколько не сомневаюсь, что волнение, которое возбудит с обеих сторон встреча между ними - старые чувства, которые она возобновит, новые надежды, которые пробудит - в своем действии на душу мистера Блэка будут гибельны дни успеха нашего опыта. И теперь довольно трудно воспроизвести в нем такия условия, какие существовали в прошлом году. Если же новые интересы и новые ощущения взволнуют его, попытка будет просто безполезна.

А между тем, хотя я знаю это, у меня не достает духа обмануть её ожидания. Я должен стараться, не могу ли придумать какой-нибудь новый план, который позволил бы мне сказать да мисс Вериндер, не повредив услуге, которую я обязан оказать мистеру Фрэнклину Блэку.

Два часа. - Я только что воротился с моих медицинских посещений, разумеется прежде побывав в гостиннице.

Известие, сообщенное мистером Блэком о ночи, такое же, как прежде. Он имел несколько промежутков прерывистого сна, не более, но он растревожен менее сегодня, потому что спал после вчерашняго обеда. Этот послеобеденный сон, без сомнения, был результатом прогулки верхом, которую я посоветовал ему. Я боюсь, что должен прекратить этот живительный моцион на свежем воздухе. Он не должен быть совсем здоров и не должен быть совсем болен.

Он не получил еще известия от мистера Брёффа. Он с нетерпением желал узнать, не получил ли я ответа от мисс Вериндер.

Я рассказал ему именно то, что мне позволено было сказать, не более. Совершенно безполезно придумывать предлоги, чтобы не показать ему это письмо. Он сказал мне с горечью - бедняжка! - что он понимает деликатность, которая не допускает меня показать письмо.

-- Она соглашается разумеется из вежливости и справедливости, сказал он. - Но она сохраняет свое мнение обо мне и ждет результата.

Мне ужасно хотелось намекнуть ему. что он несправедлив к ней, как она была несправедлива к нему. Но размыслив об этом, я не захотел лишить ее двойного наслаждения удивить и простить его.

Мое посещение было очень короткое. После опыта прошлой ночи я был принужден отказаться от приема опиума. Необходимым результатом было то, что болезнь, существующая во мне, опять одержала верх. Я почувствовал приближение припадка и поспешно ушел, чтобы не испугать и не огорчить мистера Блока. Припадок продолжался на этот раз только четверть часа и оставил во мне довольно сил, чтобы продолжать мою работу.

Пять часов. - Я написал ответ мисс Вериндер.

План, предложенный мною, примиряет интересы обеих сторон, если она только согласится. Прежде представив возражения против встречи мистера Блэка с нею до опыта, я посоветовал ей приехать тайно в тот вечер, когда мы будем производить опыт. Выехав из Лондона с послеполуденным поездом, она должна замедлить свои приезд до девяти часов. В этот час я взялся проводить мистера Блэка в его спальную и таким образом предоставить мисс Вериндер свободу занять её комнаты до того времени, когда будет дан опиум. Когда это будет сделано, она может наблюдать за результатом вместе со всеми памт На следующее утро она покажет мистеру Блэку (если хочет) её переписку со мною и удостоверит его таким образом, что он был оправдан в её мнении прежде, чем была фактически доказана его невинность.

В этом смысле написал я ей. Вот все, что я могу сделать сегодня. Завтра я увижусь с мистером Беттереджем и дам необходимые указания как устроить дом.

Июня 18. - Опять опоздал зайти к мистеру Фрэнклину Б.зэку. Эта ужасная боль увеличилась рано утром и за нею последовала на этот раз совершеннейшая слабость на несколько часов. Я предвижу, не смотря на страдания, возбуждаемые им во мне, что я должен воротиться в опиуму в сотый раз. Еслибы я должен был думать о самом себе, я предпочел бы острую боль страшным снам. Но физическое страдание истощает меня. Если я позволю себе изнемочь, это кончится тем, что я сделаюсь безполезен мистеру Блэку в такое время, когда я более всего буду ему нужен.

Было около часа, прежде чем и успел прийти в гостинницу сегодня. Это посещение, даже в моем потрясенном состоянии, оказалось весьма забавным - единственно по милости присутствия на сцене Габриэля Беттереджа.

Я нашел его в комнате, когда вошел. Он отошел к окну и стал смотреть из него, когда я делал первые обычные вопросы моему пациенту. Мистер Блэк опять дурно спал и чувствовал потерю сна сегодня утром гораздо более, чем чувствовал до-сих-пор. Я спросил его, не получал ли он известий от мистера Брёффа.

Он получил письмо в это утро. Мистер Брёфф выражал сильное неодобрение плану, на который решался его друг и клиент по моему совету. Это было нехорошо - потому что возбуждало надежды, которые могли не осуществиться. Это было совершенно непонятно для него, кроме того, что это казалось шарлатанством, схожим с месмеризмом, с ясновидением и тому подобным. Это перевернет вверх дном дом мисс Вериндер и кончится тем, что разстроит мисс Вериндер самое. Он рассказал об этом (не называя имен) одному знаменитому врачу и знаменитый врач улыбнулся, покачал головой - и не сказал ничего. На этих причинах мистер Брёфф основывал свой протест.

Нет, стряпчий, просто отказался разсуждать об этом вопросе. Он был уверен, что Лунный камень заложен мистеру Люкеру. Его знаменитый отсутствующий друг (никто не мог опровергать, что он вполне знал характер индийцев) был также уверен в этом. При этих обстоятельствах и при многочисленных требованиях, уже сделанных ему, он должен отказаться вступать в какие бы то ни было споры относительно улик. Время покажет, и мистер Брёфф охотно будет выжидать время.

Было совершенно ясно - даже еслиб мистер Блэк не сделал этого еще яснее, пересказав содержание письма, вместо того, чтоб читать как оно действительно было написано - что недоверие ко мне таилось под всем этим. Предвидев этот результат, я не был ни раздосадован, ни удивлен. Я спросил мистера Блэка, поколебал ли его протест его друга. Он отвечал с жаром, что он не произвел на него ни малейшого действия. После этого я имел право выкинуть из головы мистера Брёффа - и выкинул.

Настала пауза в разговоре - и Габриэль Беттередж отошел от окна.

-- Можете вы удостоить меня вашим вниманием, сэр? обратился он ко мне.

-- Я совершенно к вашим услугам, отвечал я.

Беттередж взял стул и сел у стола. Он вынул большую старинную записную книжку с карандашом такого же размера. Надев очки, он раскрыл записную книжку на пустой странице и опять обратился ко мне.

-- Я прожил, сказал Беттередж, сурово смотря на меня: - почти пятьдесят лет в службе покойной милэди. До-тех-пор я был пажем в службе старого лорда, её отца. Мне теперь около восьмидесяти лет - все-равно сколько именно. Считают, что я имею знание и опытность не хуже многих. Чем же это кончается? Кончается, мистер Эзра Дженингс, фокусами над мистером Фрэнклином Блэком, которые будет производить помощник доктора посредством склянки с лавданом - а меня, в моих преклонных летах, заставляют быть помощником фокусника!

Мистер Блэк захохотал. Я хотел заговорить. Беттередж протянул руку в знак того, что он еще не кончил.

-- Ни слова, мистер Дженнингс! сказал он. - Я не желаю слышать от вас, сэр, ни одного слова. У меня есть свои правила, слава Богу! Если я получу приказание сродни приказанию из Бедлама, это не значит ничего. Пока я получаю его от моего господина Нии госпожи, я повинуюсь. Я могу иметь свое собственное мнение, которое, потрудитесь вспомнить, есть также мнение мистера Бреффа - знаменитого мистера Брёффа! сказал Беттередж, возвышая голос и торжественно качая головой, глядя на меня. - Все-равно, я все-таки беру назад мое мнение. Моя барышня говорит: "Сделай это." А я говорю: "Мисс, это будет сделано." Вот я здесь с книжкой и с карандашом - последний очинен не так хорошо, как а мог бы пожелать, но если христиане лишаются разсудка, кто может ожидать, чтоб карандаши оставались остры? Давайте мне приказания, мистер Дженнингс. Я запишу их, сэр. Я решился не отступать от них ни на волос. Я слепой агент - вот я что. Слепой агент! повторил Беттередж, находя необыкновенное наслаждение в этом описании самого себя.

-- Мне очень жаль, начал я. - что мы с вами не соглашаемся...

-- Не мешайте меня в это! перебил Беттередж. - Дело идет не о согласии, а о повиновении. Давайте приказания, сэр - давайте приказания.

-- Я желаю, чтобы некоторые части дома были открыты, сказал я: - и меблированы точь-в-точь как в прошлом году.

Беттередж лизнул языком тупо очищенный карандаш.

-- Назовите эти части, мистер Дженнингс, сказал он надменно.

-- Во-первых, переднюю ведущую к главной лестнице.

-- Во-первых, переднюю, писал Беттередж. - Невозможно меблировать ее, сэр, как она была меблирована в прошлом году - начать с того.

-- Почему?

-- Когда так, мы исключим кобуза.

Беттередж записал исключение.

-- "Передняя должна быть меблирована как в прошлом году. Только исключить лопнувшого кобуза." Пожалуйста продолжайте, мистер Дженнингс.

-- Положить ковер на лестницах, как прежде.

-- "Положить ковер на лестницах, как прежде." Очень жалею, что опять должен обмануть ваши ожидания, сэр. Но и этого сделать нельзя.

-- Почему же?

-- Потому что человек, клавший ковры, умер, мистер Джентитгс - а подобного ему в том отношении, чтобы положить ковер как следует, не найдете во всей Англии, ищите где хотите.

-- Очень хорошо. Мы должны постараться найти лучшого человека во всей Англии после него.

Беттередж записал, а я продолжал делать распоряжения.

-- Гостиная мисс Вериндер должна быть возстановлена совершенно в таком виде, в каком она была в прошлом году. Также и корридор, ведущий из гостиной на первую площадку. Также и второй корридор, ведущий с второй площадки в лучшия спальные. Также спальная, занимаемая в прошлом июне мистером Фрэнклином Блэком.

Тупой карандаш Беттереджа следовал добросовестно за каждым моим словом.

-- Продолжайте, сэр, сказал он с сардонической важностью. - На кончике этого карандаша еще осталось не дописано кое-что.

Я сказал ему, что у меня нет более никаких распоряжений.

-- Сэр, сказал Беттередж: - в таком случае я сам от себя прибавлю пункт или два.

Он раскрыл записную книжку на новой странице и еще раз лизнул неистощимый карандаш.

-- Я желаю знать, начал он: - могу я или нет вымыть мои руки...

-- Решительно можете, сказал мистер Блэк. - Я позвоню слугу.

--... От некоторой ответственности, продолжал Беттередж, невозмутимо отказываясь видеть в комнате кого-нибудь другого кроме его и меня. - Начнем с гостиной мисс Вериндер. Когда мы снимали ковер в прошлом году, мистер Дженнингс, мы нашли изумительное количество булавок. Должен я опять положить булавки?

-- Конечно, нет.

Беттередж тут же записал эту уступку.

"Купидоном, богом любви". в прошлом году у него было два крыла к мясистой части плеч. Я не доглядел и он потерял одно крыло. Должен я отвечать за крыло купидона?

Я опять сделал уступку, а Беттередж опять записал.

-- Перейдем ко второму корридору, продолжал он. - В прошлом году в нем не было ничего, кроме дверей, и я сознаюсь, что у меня душа спокойна только относительно этой части дома. Что касается до спальной мистера Фрэнклина (если ее надо сделать в прежнем виде), я желаю знать, кто должен взять на себя ответственность за то, чтоб поддерживать ее в постоянном безпорядке, как бы часто ни возстановлялся порядок - здесь панталоны, тут полотенце, а французские романы везде - я говорю, кто должен держать в неопрятности комнату мастера Фрэнклина, он или я?

Мистер Блэк объявил, что он возьмет на себя всю ответственность с величайшим удовольствием. Беттередж упорно отказывался слушать разрешение этого затруднения прежде чем получал мое согласие и одобрение. Я принял предложение мистера Блэка, и Беттередж сделал последнюю запись в своей книжке.

-- Заходите когда хотите, мистер Дженнингс, начиная с завтрашняго дня, сказал он, вставая: - вы найдете меня за работой с нужными помощниками. Я почтительно благодарю вас, сэр, за то, что вы оставили без внимания чучелу кобуза и купидоново крыло - также и за то, что вы позволили мне вымыть мои руки от всякой ответственности относительно булавок на ковре и безпорядка в комнате мистера Фрэнклина. Как слуга я глубоко обязан вам. Как человек я считаю вас исполненным причуд и возстаю против вашего опыта как обмана чувств и западни. Не бойтесь, чтоб мои чувства как человека помешали моей обязанности как слуги. Ваши распоряжения будут исполнены, сэр, будут. Если это кончится пожаром в доме, я уж не пошлю за пожарными, если вы не позвоните в колокольчик и не прикажете послать!

С этим прощальным уверением он поклонился и вышел из комнаты.

-- Как вы думаете, можем мы положиться на него? спросил я.

-- Безусловно, отвечал мистер Блэк. - Когда войдем в дом, мы найдем, что ничего не было пренебрежно и ничего не было забыто.

Июня 19. - Еще протест против нашего плана! На этот раз от дамы.

Утренняя почта принесла мне два письма. Одно от мисс Вериндер, соглашавшейся самым любезным образом на предложенный много план. Другое от дамы, в доме которой она живет - мистрисс Мерридью.

Мистрисс Мерридью имеет честь кланяться и не изъявляет притязания понять предмет, о котором я переписываюсь с мисс Вериндер, в его ученом значении. С точки зрения общественного значения, однако, она чувствует себя в праве выразить мнение. Вероятно, мне неизвестно, так думает мистрисс Мерридью, что мисс Вериндер только, девятнадцать лет. Позволить молодой девушке в её лета присутствовать без надзирательницы в доме наполненном мущинами, которые будут производить медицинский опыт, есть нарушение приличия, которого мисс Мерридью позволить не может. Она чувствует своей обязанностью принести серьезную жертву своими личными удобствами и поехать с мисс Вериндер в Йоркшир. Она просит, чтоб я подумал об этом, так как мисс Вериндер не хочет руководиться ничьим мнением кроме моего. Может быть, её присутствие не необходимо, и одно мое слово в этом отношении освободит и мистрисс Мерридью и меня от весьма неприятной ответственности.

Если перевести эти вежливые пошлости на простой английский язык, то это значит, как я понимаю, что мисс Мерридью смертельно боится мнения света. Она, к несчастью, обратилась к самому последнему человеку на свете, который имел бы причину смотреть с уважением на это мнение. Я не обману ожиданий мисс Верриндер, я не стану откладывать примирения между молодыми людьми, которые любят друг друга и уже слишком долго были разлучены. Если перевести простые английския выражения на вежливые пошлости, это значит, что мистер Дженнингс имеет честь кланяться мисс Мерридкю и сожалеет, что не может ничего более сделать в этом деле.

Мистер Блок чувствует себя сегодня утром по прежнему. Мы решились не мешать Беттереджу и не входить в дом сегодня. Успеем и завтра сделать наш первый осмотр.

Июня 20. - Мистер Блэк начинает чувствовать постоянную тревогу по ночам. Чем скорее будут приведены комнаты в прежний вид, тем лучше.

По дороге в дом сегодня утром он советовался со мною с нервным нетерпением и нерешимостью о письме (препровожденном к нему из Лондона), которое он получил от пристава Кёффа.

Пристав пишет из Ирландии. Он сообщает о получении (от его домоправительницы) карточки и слов, написанных на ней, которые мистер Блэк оставил в его доме близ Доркинга, я уведомляет, что по всей вероятности воротится в Англию через неделю и даже скорее. А пока он просит, чтобы мистер Блэк объяснил ему, по каким причинам он желает говорить с ног о Лунном камне. Если мистер Блэк может убедить его, что он сделал серьезную ошибку в прошлогоднем следствии, он будет считать своею обязанностью (после щедрого вознаграждения покойной лэди Вериндер) отдать себя в распоряжение этого джентльмена. Если нет, он просит позволения остаться в своем уединении, окруженном мирными привлекательностями деревенской жизни.

Прочтя это письмо, я без малейшей нерешимости посоветовал мистеру Блэку сообщить приставу Кёффу все, что случилось после того, как следствие было остановлено в прошлом году, и предоставить ему самому составить заключение из простых фактов.

Подумав несколько, я также посоветовал пригласить пристава присутствовать при опыте, если он успеет воротиться в Англию к тому времени. Он был бы драгоценным свидетелем во всяком случае, и еслиб мое мнение, что алмаз спрятал к комнате мистера Блэка, оказалось несправедливо, совет пристава мог быть очень важен в дальнейшем образе действия, в котором я не мог уже участвовать. Это последнее соображение, повидимому, заставило решиться мистера Блэка. Он обещал последовать моему совету.

Стук молотка показал нам, что дело подвигается, когда мы въехали на дорожку ведущую к дому.

Беттередж, нарядившийся ни этому случаю в красную рыбачью шапку и в зеленый байковый передник, встретил нас в передней. В ту минуту, как он увидал меня, он вынул записную книжку и карандаш и непременно настаивал на том, чтобы записывать все, что я говорю ему. Куда бы мы ни смотрели, мы находили, как предсказывал мистер Блэк, что работа подвигается так бистро и так разумно, как только было возможно пожелать. Но в нижней зале и в комнате мисс Вериндер многое еще нужно было сделать; казалось сомнительно, будет ли дом готов в конце недели.

Поздравив Беттереджа с сделанным им успехом (он упорно записывать все каждый раз как я раскрывал рот, отказываясь в тоже время обращать малейшее внимание на слова мистера Блэка) и обещав прийти опять посмотреть дня через два, мы хотели выйти из дома задним ходом. Прежде чем мы вышли из нижних корридоров, меня остановил Беттередж, когда я проходил мимо двери, которая вела в его комнату.

Я разумеется согласился. Мистер Блэк вышел ждать меня в сад, нова я пошел с Беттереджем в его комнату. Я ожидал просьбы о каких-нибудь новых уступках вслед за чучелой кобуза и купидонова крыла. К моему величайшему удивлению, Беттередж положил свою руку на стол и сделал мне этот странный вопрос:

-- Мистер Дженнингс, вам знаком Робинзон Крузо?

Я отвечал, что читал Робинзона Крузо в детстве.

-- А после того? спросил Беттередж.

-- Нет.

Он отступил назад на несколько шагов и посмотрел на меня с выражением сострадательного любопытства, умеряемого суеверным страхом.

-- Он не читал Робинзона Крузо с детства, сказал Беттередж, говоря сам с собой - а не со мной. - Попробуем, как Робинзон Крузо поразит его теперь!

Од отпер шкап, стоявший в углу, и вынул грязную и изорванную книгу, из которой выходил сильный задах табаку, когда он стал перевертывать листы. Найдя место, которое он очевидно искал, он допросил меня подойти к нему в угол и все таинственным голосом начал:

-- Относительно этого вашего фокус-покуса с лавданом и мистером Фрэнклином Блэком, пока работники в доме, обязанность слуги преодолевает во мне чувства человека. Когда работники уходят, чувства человека преодолевают во мне обязанность слуги. Очень хорошо. Прошлый вечер, мистер Дженннгс, у меня на душе сильно засело, что это ваше новое медицинское предприятие кончится дурно. Еслибы я поддался этому тайному внушению, я опять унес бы мебель своими собственными руками и прогнал бы рабочих, когда бы они пришли на следующее утро.

-- С удовольствием узнаю из того, что я видел наверху, сказал я: - что вы устояли против тайного внушения.

-- Устоял не настоящее выражение, отвечал Беттередж. - Я боролся, сэр, с безмолвными приказаниями души моей, толкавшими меня в одну сторону, и писанными приказаниями в моей записной книжке, толкавшими меня в другую, пока (с позволения вашего сказать) меня обдавал холодный пот. В этом страшном душевном разстройстве и телесном разслаблении, к какому средству обратился я? К средству я сэр, которое ни разу не изменило мне еще в последние тридцать лет и более - к этой книге!

Он сильно ударил по книге открытой рукою и выбил этим еще сильнейший запах табаку.

-- Что я здесь нашел, продолжал Беттередж: - на первой открытой мною странице? Это ужасное место, сэр, на странице сто-семьдесят-восьмой: "С этими и многими тому подобными размышлениями, я впоследствии поставил себе за правило, что когда эти тайные намеки или побуждения души, внушающие мне делать или не делать какое-либо представляющееся дело, или идти туда или сюда, я никогда не преминул повиноваться этому тайному предписанию." Не сойти мне с места, мистер Дженнингс, это били первые слова, бросившияся мне в глаза именно в то самое время, когда я шел наперекор тайному внушению! Вы не видите в ртом ничего необыкновенного, сэр?

-- Я вижу случайное стечение обстоятельств - и более ничего.

-- Вы не чувствуете ни малейшого колебания, мистер Дженнингс, относительно этого вашего медицинского предприятия?

-- Ни крошечки.

Беттередж пристально и молча посмотрел на меня. Он закрыл книгу, запер ее опять в шкап чрезвычайно старательно, повернулся и опять пристально посмотрел на меня. Потом заговорил.

-- Сэр, сказал он серьезно: - многое можно извинить человеку, который с детства не читал Робинзона Крузо. Желаю вам доброго утра.

Он отворил дверь с низким поклоном и оставил меня на свободе отправиться в сад. Я встретил мистера Блэка, возвращающагося в дом.

-- Вам не нужно говорить мне, что случилось, сказал он. - Беттередж сыграл свою последнюю карту, он сделал новое пророческое открытие в Робизоне Крузо. Вы потакали его любимой фантазии? Нет? Вы показали ему, что не верите Робинзону Крузо? Мистер Дженнингс, вы упали так низко, как только возможно, в мнении Беттереджа. Говорите и делайте что хотите вперед. Вы увидите, что он теперь не захочет терять с вами слов.

Мистер Блэк никогда еще не проводил такой дурной ночи. Я был принужден, совершенно против воли, прописать ему лекарство. Люди с его чувствительной организацией, к счастью, быстро чувствуют действие лекарственных мер. Иначе я готов бы был бояться, что он будет совершенно неспособен для опыта, когда наступить время предпринять его.

Что касается меня, после небольшой остановки в страдании в последние два дня, у меня был припадок сегодня утром, о котором я не скажу ничего, кроме того, что он заставал меня вернуться к опиуму. Я закрою эту тетрад и возьму полный прием пятьсот капель.

Июня 22. - Наши надежды лучше сегодня. Нервное страдание мистера Блэка очень уменьшилось. Он немного спал прошлую ночь. Моя ночь по милости опиума была ночью человека оглушенного. Я не могу сказать, что я проснулся нынешним утром; более приличное выражение будет, что я пришел в себя.

Мы подъехали к дому посмотреть, все ли приведено в прежний вид. Будет кончено завтра - в субботу. Как предсказывал мистер Блэк, Беттередж не выставлял новых препятствий. С начала до конца он был зловещим образом вежлив и зловещим образом молчалив.

Мое медицинское предприятие (как его называет Беттередж) должно теперь неизбежно быть отложено до следующого понедельника. Завтра вечером работники поздно останутся в доме. На следующий день установленное воскресное тиранство - одно из учреждений этой свободной страны - так распределило поезди, что невозможно просить кого-нибудь приехать к нам из Лондона. Пока не наступит понедельник, нечего больше делать, как наблюдать внимательно за мистером Блэком и держать его, если возможно, в таком точно состоянии, в каком я нашел его сегодня.

Я уговорил его написать к мистеру Брёффу и настоят, чтобы он присутствовал к качестве свидетеля. Я нарочно выбрал стряпчого, потому что он сильно предубежден против нас. Если мы убедим его, мы сделаем нашу победу неоспоримой. Мистер Блок также написал приставу Кёффу, и я послал несколько строк к мисс Вериндер. С ними и с старым Беттереджем (который очень важное лицо в семействе) у нас будет довольно свидетелей - не включая мистрисс Мерридью, если мистрисс Мерридью настойчиво захочет пожертвовать собою мнению света.

Июня 23. - Действие опиума опять преследовало меня прошлую ночь. Нужды нет, я должен это перенести, пока понедельник де наступит и не пройдет.

Мистер Блэк опять не совсем здоров сегодня. Он признается, что в два часа утра отдирать ящик, в который спрятал сигары. Он успел запереть его опять только посредством большого усилия. Потом он выкинул ключ из окна. Слуга принес его утром найдя его на дне пустой цистерны - вот какова судьба! Я взял к себе ключ до будущого вторника.

Июня 24. - Мистер Блэк и я сделали продолжительную прогулку в коляске. Мы оба благотворно почувствовали влияние нежного летняго воздуха. Я обедал с ним в гостиннице. К моему великому облегчению, я нашел его в разстроенном и взволнованном состоянии сегодня утром - он крепко спал два часа на диване после обеда. Теперь, если он проведет еще одну дурную ночь - я не боюсь последствий.

Июня 25, понедельник. - День опыта! Пять часов пополудни. Мы сейчас приехали в дом.

Первый и главный вопрос - это здоровье мистера Блэка.

На сколько я могу судить, он обещает (в отношении физическом) быть одинаково восприимчив к действию опиума сегодня, как быль год тому назад. Он теперь находится в состояния нервной чувствительности, граничащей с нервным раздражением. Цвет лица его меняется безпрестанно; рука не совсем тверда. Он вздрагивает при внезапном шуме и при неожиданном появлении лиц дли предметов.

Все это последствии безсонницы, которая в свою очередь происходит от нервного разстройства, причиненного внезапным прекращением привычки курить - привычки доведенной до крайних пределов. Те же причины действуют теперь, какие действовали в прошлом году, и последствия, повидимому, оказываются одни и те же. Выдержит ли параллель окончательный опыт? События ночи должны решить этот вопрос.

Пока я пишу эти строки, мистер Блэк забавляется в зале, упражняясь на биллиарде в разного рода ударах, как делывал нередко, гостя здесь в прошлом июне. Я взял с собою мой дневник, отчасти с целью заполнить чем-нибудь часы, которые вероятно у меня останутся незанятыми, отчасти в надежде, что может случиться что-нибудь достойное быть отмеченным.

Обо всем ли я упоминал до-сих-пор? Взглянув на отметки вчерашняго дня, я вижу, что забыл упомянуть об утренней почте. Этот пробел я пополню тотчас, прежде чем пойду к мистеру Блэку.

Итак, я получил несколько строк от мисс Вериндер. Она намерена приехать с вечерним поездом, согласно моему совету. Мистрисс Мерридью настояла на том, чтобы ее сопровождать. В записке легкий намек на некоторое разстройство в обыкновенно отличном расположения духа почтенной дамы, почему она и нуждается но всяком снисхождении, как того требуют её годы и привычка. Я постараюсь в отношении к мистрисс Мерридью подражать воздержности Беттереджа в обращении со мною. Он встретил нас сегодня торжественно, облеченный в свое лучшее черное платье, в накрахмаленном белом галстухе. Когда он взглядывает в мою сторону, он тотчас вспоминает, что я не читал Робинзона Крузо с своего детства, и почтительно чувствует ко мне жалость.

Мистер Блэк получил ответ от стряпчого также вчера.

- намереваемого представления. Этим мущиною мистер Брёфф согласен быть за неимением другого. Итак, бедная мисс Вериндер будет находиться под двойным надзором. Отрадно подумать, что мнение света наверное этим удовлетворится вполне!

О приставе Кёффе не слыхать ничего. Он без сомнения еще в Ирландии. Мы не можем на него разсчитывать сегодня.

Беттередж сейчас приходил звать меня к мистеру Блэку. Я должен отложить перо на время.

Сем часов. Мы опять обошли все вновь отделанные комнаты и лестницы. Мы также сделали приятную прогулку в кустарнике, который был любимым местом прогулки мистера Блэка, когда он гостил здесь в прошлом году. Таким образом я надеюсь оживить в его уме прежния впечатления мест я обстановки, на сколько это возможно.

Мы теперь собираемся обедать ровно в тот час, когда обедали в день рождения. Моя цель, конечно, чисто-медицинская в этом случае. Лавдан должен застать пищеварение так близко, как возможно, к тому моменту, когда он его застал в прошлом году.

Спустя некоторое время после обеда я намерен навести разговор - как только съумею естественнее - на алмаз и на заговор индийцев украсть его. Когда же я наведу мысли мистера Блэка на этот предмет, с моей стороны сделано будет все, что от меня зависит, до того, когда настанет время дать ему опиум.

Половина девятого. Только теперь я нашел минуточку для одной из важнейших обязанностей, а именно обязанности отыскать в домашней аптечке лавдан, который послужил мистеру Канди.

Минут десять назад я уловил время, когда Беттередж ничем не был занят, и сообщил ему свое желание. Не возразив ни одного слова, даже без малейшого поползновения достать из кармана записную книжку, он повел меня (уступая мне дорогу на каждом шагу) в кладовую, где хранилась домашняя аптечка.

Я нашел стклянку, тщательно закупоренную пробкою, которая еще была завязана куском лайки. В стклянке, почти полной, оказался, как я и предполагал, обыкновенный лавдан. Его я намерен предпочесть тем двум приготовлениям опия, которыми я позаботился запастись на всякий случай.

Вопрос о количестве гран представляет некоторое затруднение. Я обдумал его и решил усилить прием.

Мои записки говорят, что мистер Канди дал всего двадцать-пять грань. Это прием небольшой для последствий, какие он повлек за собою даже при восприимчивости мистера Блэка. Я считаю очень правдоподобным, что мистер Канди дал более, чем полагал, зная, как он любит хорошо пообедать, и принимая в соображение, что лавдан он отмерял после обеда в день рождения. Как бы то ни было, я рискну усилить прием до сорока гран. Теперь мистер Блэк предупрежден, что примет лавдан, а это, говоря физиологически, равносильно известной в нем силе противодействия, хотя и безсознательного. Если я не ошибаюсь в этом моем взгляде, потребность в большем приеме неоспорима для того, чтобы повторить последствия, вызванные в прошлом году приемом меньшим.

Десять часов. Свидетели или гости (не знаю, как их назвать вернее) приехали с час тому назад.

В исходе девятого часа я уговорил мистера Блэка пойти со мною в его спальную, под предлогом, будто я желаю, чтобы он осмотрел ее в последний раз и удостоверился, не забыто ли чего-нибудь из прежней обстановки комнаты. Я заранее сговорился с Бегтереджем на счет того, чтобы спальную мистеру Брёффу отвели возле комнаты мистера Блэка и чтобы о прибытии стряпчого я был уведомлен легким стуком в дверь. Пят минут после того, как на часах в передней пробило девять, я услыхал этот стука., тотчас вышел в корридор и встретил мистера Брёффа.

Моя наружность, как обыкновенно, произвела впечатление невыгодное. Недоверчивость выразилась ясно во взоре мистера Брёффа. Привыкший к подобному влиянию на чужих, я не колеблясь ли минуты сказал ему, что находил нужным сказать прежде чем он войдет к мистеру Блэку. - Вы ехали сюда, я полагаю, в обществе мистрисс Мерридью и мисс Вериндер? спросил я.

-- Так точно, отвечал мистер Брёфф сухо до крайности.

-- Мисс Вериндер вероятно сообщила вам мое желание, чтобы её присутствие в доме (конечно и мистрисс Мерридью тоже) оставалось тайною для мистера Блэка, пока мой опыт над ним не будет произведен?

-- Я знаю, что должен молчать, сэр! вскричал мистер Брёфф с нетерпением. - Имея обыкновение умалчивать о безумстве человеческого рода вообще, я более чем когда либо расположен не разевать рта в настоящем случае. Довольно ли вам этого?

Я поклонился и предоставил Беттереджу провести его в назначенную ему комнату. Уходя Беттередж бросил на меня взгляд, который говорил яснее слов:

"Вы напали на татарина, мистер Дженнингс, и э тому татарину имя - мистер Брёфф."

Теперь мне следовало вынести встречу с дамами. Я сошел с лестницы - не скрою, несколько взволнованный и направился к гостиной мисс Вериндер.

Жена садовника (ей поручено было позаботиться об удобствах для дам) попалась мне на встречу в корридоре первого этажа. Эта добрая женщина оказывает мне чрезмерную учтивость, которая очевидно имеет прямым источником непреодолимый ужас. Она таращит на меня глаза дрожит и приседает, как скоро я с нею заговариваю. На мой вопрос, где мисс Вериндер, она вытаращила на меня глаза, задрожала и, без сомнения, присела бы вслед за чем, еслибы мисс Вериндер не помешала этой учтивости внезапно отворил сама дверь своей гостиной.

Не дав мне время ответить, она с живостью вышла в корридор. Мы сошлись у лампы на подставке, которой свет падал на нас. При первом взгляде на меня мисс Вериндер остановилась в нерешимости. Однако она тотчас опять овладела собою, немного покраснела и с пленительною прямотою протянула мне руку.

-- Я не могу считать вас чужим, мистер Дженнингс, сказала она. - Еслиб вы знали, какое счастье мне принесли ваши письма!

Она взглянула на мое некрасивое морщинистое лицо с искренною признательностью, до того для меня новою от моих ближних, что я не нашелся ей отвечать. Я вовсе не был приготовлен к её снисходительности и её красоте. Страдания многих лет, благодаря Бога, не ожесточили моего сердца. Я был с него неловок и робок, как юноша лет пятнадцати.

-- Где он теперь? спросила она, высказывая откровенно единственное преобладающее в ней чувство - горячее участие к мистеру Блэку: - что он делает? Говорил ли обо мне? В хорошем ли он расположении духа? Как действует на него вид этого дома после того, что случилось в прошедшем году? Когда вы ему дадите лавдан? Нельзя ли мне видеть, как вы его нальете? Меня это все интересует так живо; я очень взволнована; мне бы вам нужно сказать десятки тысяч вещей, и все оне разом толпятся у меня в голове, так что я не знаю, с чего начать. Вы не удивляетесь моему участию к нему?

-- Нисколько, ответил я. - Кажется, я его вполне себе уясняю.

Она была далека от мелочности придавать себе вид смущенный. Ответила она мне так, как бы ответила брату или отцу.

-- Вы меня избавили от невыразимого страдания, вы дали мне новую жизнь. Как могу я быть до того неблагодарна, чтобы скрывать что-либо от вас? Я люблю его, сказала она просто: - я любила его от начала и до конца, даже тогда, как была к нему несправедлива в своих собственных мыслях, даже тогда, как говорила ему слова самые жестокия, самые суровые. Может ли это служить мне извинением? Надеюсь, что может - я опасаюсь, что это одно меня может извинить. Когда он завтра узнает, что я в доме, думаете ли вы...

Она не договорила и пристально взглянула мне в лицо.

-- Завтра вам останется только повторить то, что вы мне сказали сейчас.

Лицо её просияло; она подошла ко мне на шаг ближе и с очевидным волнением стала перебирать лепестки цветка, который я сорвал в саду и вдел в петлицу моего сюртука.

-- Вы с ним виделось часто в последнее время, сказала она: - действительно ли вы увидали в нем это?

-- Действительно видел, ответил я. - Для меня не представляется ни малейшого сомнения на счет того, что случится завтра; желал бы я иметь такую же уверенность относительно событий этой ночи.

Разговор наш прерван был на этом месте появлением Беттереджа с чайным прибором. Проходя в гостиную, он бросил на меня второй выразительный взгляд, означавший;

"Татарин наверху, мистер Дженнингс, татарин ведь наверху!"

Мы вошли в гостиную вслед за дворецким. Пожилая дама небольшого роста, очень красиво одетая, сидела в уголке, вся поглощенная какою-то хорошенькою вышивкою. Увидав мой цыганский цвет лица и пегие волосы, она выронила работу из рук и слегка вскрикнула.

-- Мистрисс Мерридью, это мистер Дженнингс, сказала мисс Вериндер.

-- Я прошу у вас извинения, мистер Дженнингс, сказала почтенная дама мне, смотря однако на мисс Вериндер. - Поездка по железной дороге всегда разстраивает мои нервы. Я стараюсь несколько успокоиться, занимаясь по обыкновению. Не знаю, на сколько моя работа неуместна при настоящем случае, совершенно выходящем из ряда вещей. Если она мешает вашим медицинским целям, то я конечно с удовольствием отложу ее в сторону.

взглянуть на мои волосы. Однако усилие не увенчалось успехом и она опять обратила взор на мисс Вериндер.

-- С позволения мистера Дженнингса, продолжала эта почтенная дама: я допросила бы об одном. Он намерен произвести сегодня ночью ученый опыт. Когда я была еще в пансионе, я присутствовала при подобных опытах. Они всегда кончались взрывом. Не будет ли мистер Дженнингс на столько обязателен, чтобы предупредить меня заблаговременно, когда следует ожидать взрыва в настоящем случае. Я имею в виду перенести этот момент, если возможно, прежде чем пойду спать.

Я было попытался уверить мистрисс Мерридью, что взрыва по программе не полагалось при настоящем опыте.

-- Нет, нет, повторяла почтенная старушка: - я очень благодарна мистеру Дженнингсу за намерение, но вполне понимаю, что он меня только обманывает для моего успокоения. Однако я предпочитаю откровенность. Я совсем помирилась с мыслью о взрыве, но очень желала бы перенести его до того, как лягу б постель.

Тут отворилась дверь и мистрисс Мерридью опять слегка вскрикнула - от взрыва? Нет, только от появления Беттереджа.

-- Прошу извинения, мистер Дженнингс, сказал Беттередж тоном самой изысканной учтивости: - мистер Фрэнклин желает знать, где вы. Находясь в вашем распоряжении, чтобы обманывать его относительно присутствия в доме барышни, я сказал ему, что не знаю где вы. Это, если вам угодно будет заметить, просто-на-просто ложь. Так как я стою одною ногою в гробу, то чем менее вы от меня потребуете подобной лжи, тем я более вам буду обязан, когда настанет мои час и я почувствую укоры совести.

Нельзя было терять ни минуты на размышление по поводу совести Беттереджа. Мистер Блэк мог войти неожиданно, отыскивая меня, если я тотчас не отправлюсь в его комнату. Мисс Вериндер вышла со мною в корридор.

-- Они кажется сговорились вас мучить, сказала она мне. - Что это значит?

-- Значит это протест света, мисс Вериндер - в самом маленьком виде - против всего нового.

-- Что нам делать с мистрисс Мерридью?

-- Скажите ей, что взрыв будет завтра в девять часов утра.

-- Чтобы отправить ее спать?

-- Именно, чтобы отправить се спать.

Мисс Вериндер вернулась в гостиную, а я пошел наверх к мистеру Блэку.

К изумлению моему, я застал его одного. Он ходил в волнении из угла в угол и немного был раздражен тем, что оставался один

-- Где мистер Брёфф? спросил я.

Он указал на затворенную дверь в смежную комнату, занимаемую стряпчим. Мистер Брёфф входил к нему на минуту, попытался опять протестовать против наших распоряжений и опять потерпел полную неудачу; он не произвел ни малейшого действия на мистера Блэка. Затем стряпчий прибегнул к черной кожаной сумке, набитой донельзя деловыми бумагами.

-- Серьезные дела, сознавался он: - вовсе неуместны в настоящем случае; но тем не менее они должны идти своим чередом. Мистер Блэк, быть может, простит человеку деловому его старомодные привычки. Время - деньги, а мистер Дженнингс может разсчитывать на его присутствие, как скоро он его позовет.

С этим извинением стряпчий вернулся в свою комнату и упорно углубился в свою черную сумку.

Я вспомнил мистрисс Мерридью с её выпивкою и Беттереджа с его совестью. Удивительное тождество лежит в основе английского характера, точно так как оно оказывается и в основном выражении английского лица.

-- Вам надо немного подождать, сказал я. - До того времени я останусь с вами.

Тогда еще не было и десяти часов. По словам и Беттереджа и мистера Блэка на мои разспросы в разные времена, я пришед к заключению, что прием лавдана, данный мистером Канди, не мог быть принят прежде одиннадцати. Итак я решился не давать вторичного приема ранее этого времени.

Мы поговорили немного, но мысля наши заняты были предстоящим опытом. Разговор не вязался и скоро прекратился совсем. Мистер Блэк небрежно перелистывал книги, лежавшия на его столе. Я имел предосторожность осмотреть их всех, когда ни вошли в комнату. Тут были одни классическия произведения: "Опекун-Сплетник", Ричардсона "Памела", "Человек с чувством" Макензи, "Жизнь Лаврентия Медичи" Роско и Робертсона "Карл Пятый" - все вещи (несомненно) гораздо выше чего-либо написанного позднее и (с моей точки зрения) наделенные великим достоинством не приковывать ничьего внимания и не волновать ничего ума. Я предоставил мистера Блэка успокоительному влиянию образцовой словесности и занялся этою отметкою в моем дневнике.

Часы говорят мне. что скоро одиннадцать. Я опять должен закрыть эту тетрадь.

Два часа пополуночи. Опыт сделан. О результате же я сейчас дам подробный отчет.

В одиннадцать я позвонил Беттереджа и сказал мистеру Блэку, что ему пора наконец ложиться.

Я выглянул из окна. Ночь была теплая и дождливая, походящая в этом отношении на ночь двадцать-первого июня в прошлом году. Не питая веры к приметам, я однако порадовался отсутствию в атмосфере всякого прямого влияния на нервную систему, всякого чрезмерного накопления электричества или признаков приближающейся грози. Беттередж подошел ко мне у окна и таинственно всунул мне в руку бумажку. На ней было написано следующее:

"Мистрисс Мерридью пошла лечь вследствие положительного объявления, что порыв должен произойти завтра в девять часов утра и что я не выйду из этой части дома, пока она не придет возвратить мне свободу. Она не подозревает, что главное место действия и есть моя гостиная, иначе она осталась бы тут на всю ночь. Я одна и очень встревожена. Пожалуйста дайте мне возможность видеть, как вы будете отмерять лавдан; мне непременно хочется быть тут при чем-нибудь, хотя бы в качестве простой зрительницы. P. В."

Я вышел из комнаты вслед за Беттереджем и приказал ему принести ящик с аптечкою в гостиную мисс Вериндер.

Приказание, повидимому, захватило его совершенно врасплох. Он посмотрел на меня, как бы подозревая с моей стороны тайный умысел против мисс Вериндер.

-- Осмелюсь ли спросить, что общого между моей молодой барышнею и ящиком с лекарствами? спросил он наконец.

-- Останьтесь в гостиной и ни уводите, был мой ответ.

Беттередж, кажется, усомнился в своей собственной способности успешно наблюдать за мною без посторонней помощи, когда в деле играл роль ящик с лекарством.

-- Нельзя ли пригласить и мистера Брёффа присутствовать при том, что вы хотите девать? спросил он.

-- Не только можно, но и должно. Я иду просить мистера Брёффа сойти со мною вниз.

Беттередж ушел за аптечкою, не сказав более ни слова. Я вернулся в комнату мистера Блэка и постучал в дверь к стряпчему Брёффу. Он тотчас се отпер, держа бумаги в руке, весь поглощенный юридическими вопросами и совершенно недоступный для вопросов медицинских.

-- Мне очень жаль, что я вас должен потревожить, сказал я: - но я иду готовить прием лавдана для мистера Блэка и вынужден просить вас присутствовать при этом и следить за тем, что я делаю.

-- Ага! заметил мистер Брёфф, неохотно уделяя мне десятую долю своего внимания, сосредоточенного на бумагах. - Более ничего?

-- Я должен просить вас вернуться сюда со мною, чтобы видеть, как я дам этот прием.

-- Более ничего?

-- Очепт, хорошо! сказал мистер Брёфф. - Все-равно чья бы комната ни была, моя или мистера Блэка, я могу заниматься везде. Разве только вы, мистер Дженнингс, сочтете нужным воспротивиться этой небольшой примеси здравого смысла к процедуре?

Прежде чем я успел ответить, мистер Блэк сказал ему с постели:

-- Да неужели же вы в-самом-деле не заинтересованы нисколько тем, что мы намерены испытать? В таком случае, мистер Брёфф, у вас воображения не более чем у коровы!

-- Корова животное полезное, мистер Блэк, ответил стряпчий и вышел вслед за мною из комнаты, все держа в руке свои бумаги.

Мы нашли мисс Вериндер бледною и взволнованною; она в тревоге ходила из угла в угол по своей гостиной. У стола в углу стоял Беттередж, карауля ящик с аптечкою. Мистер Брёфф опустился ни первый попавшийся ему стул и (стараясь быть полезен не менее коровы) тотчас углубился опять в свои бумаги.

Масс Вериндер отвела меня в сторону и немедля заговорила о том, что поглощало все её мысля - о состоянии мистера Блэка.

-- Каков он теперь? спросила она. - В каком состоянии его нервы? Он не выходит из терпения? Удастся ли опыт, кап вы думаете? Уверены ли вы, что прием не сделает ему вреда?

-- Совершенно уверен. Вот вы увидите, как я его буду отмеривать.

-- Минуточку еще! Теперь двенадцатый час. Сколько должно пройти времени, прежде чем что-либо случится?

-- Определить трудно. Около часа пожалуй.

-- Комната должна быть темпа, я полагаю, как она была в прошлом году?

-- Конечно.

Я буду ждать в моей спальной, точь-в-точь-как это было тогда. Дверь я оставлю немного растворенною. Прошлого года она также была немного растворена. Я буду наблюдать за дверью гостиной, и как только она шевельнется, я погашу свечу. Все произошло точь-в-точь таким же образом в ночь после моего рождения. И теперь ведь все должно повториться точно также, неправдали?

-- Уверены ли вы, что можете владеть собою, мисс Вериндер?

-- Для ного я способна на все! ответила она с чувством.

Один взгляд на её лицо убедил меня, что на нее положиться можно. Я опять обратился к мистеру Брёффу.

-- Мне приходится попросить вас отложить на минуту в сторону ваши бумаги, сказал я.

-- О, конечно!

зевнул.

Мисс Вериндер приблизилась ко мне, держа в руке стеклянную кружку с холодною водою, которую она взяла со стола.

-- Дайте мне влить воду, шепнула она. - Я должна приложить к этому руку!

Я отмерил сорок гран из стклянки и вылил лавдан в стаканчик для лекарства.

-- Наполните его три четверти водою, сказал я, подавая стаканчик мисс Вериндер.

Потом я приказал Беттереджу замкнуть ящик с лекарствами, прибавив, что не нуждаюсь в нем более. Невыразимое облегчение выказалось на лице старого слуги. Он очевидно подозревал меня в замысле произвести медицинский опыт и над его молодой госпожею!

Налив воду по моему указанию, мисс Вериндер уловила минуту, пока Беттередж замыкал ящик, а мистер Брёфф опять вернулся к своим бумагам, и украдкою поцеловала край стаканчика.

-- Когда вы его подадите ему, шепнула прелестная девушка: - подайте этою стороною!

Я вынул из кармана стеклушко, которое должно было представлять алмаз, и подал его ей, говоря:

-- И к этому вы должны приложить руку. Положите это стеклышко на то место, куда прошлого года положили Лунный камень.

Ода отправилась к индийскому шкапику и положила стеклышко, игравшее роль алмаза, в ящик, который заключал в себе в день её рождения алмаз настоящий. Мистер Брёфф был свидетелем и этого с очевидным протестом, как присутствовал при всем остальном. Но сильный драматический интерес, Принимаемый теперь опытом, одержал верх (к величайшей моей забаве) над самообладанием старика Беттереджа. Рука его дрожала, когда он светил, и он шепнул с видом озабоченным:

-- Уверены ли вы, мисс, что не ошиблись ящиком?

Я опять направился к двери первый с лавданом и водою в руках. На пороге я остановился для последняго наставления мисс Вериндер.

-- Не слишком медлите гасить свечи, сказал я ей.

-- Я потушу их тотчас, ответила она: - и буду ждать в своей спальной всего только с одной свечой.

Она затворила за нами дверь гостиной. В сопровождении мистера Брёффа и Беттереджа я вернулся в комнату мистера Блэка.

Мы застали его тревожно метавшагося на постели, спрашивающого себя с раздражением, дадут ли ему наконец лавдан в эту нот. В присутствии двух свидетелей я дал ему прием лавдана, поправил его подушки и посоветовал ему лежать тихо и ждать.

Кровать его с светлыми ситцевыми занавесками поставлена была изголовьем к стене, так чтобы с обеих сторож оставалось свободное место. С одной стороны я совсем опустил занавеси и в части комнаты, огражденный таким образом от его взора, поместил мистера Брёффа и Беттереджа выжидать последствий лавдана. В ногах кровати я опустил занавесь на половину и поставил себе стул в небольшом разстоянии, чтобы иметь возможность показаться ему или скрыться, дать ему заговорить со мною или не дать, смотря ко обстоятельствам. Узнав предварительно, что он всегда сшить с зажженною свечою в комнате, я поставил одну на столик у его изголовья, так чтобы свет не ударял ему в глаза. Другую свечу я отдал мистеру Брёффу, и свет её смягчался опущенными у кровати ситцевыми занавесками. Окно было открыто сверху, чтобы воздух не становился спертым. Шел тихий дождь. В доме царствовала тишина. На моих часах было двадцать минут двенадцатого, когда все приготовления были кончены и я занял свое место на стуле у ног кровати.

Мистер Брёфф вернулся к своим бумагам и но наружному виду углубился в них попрежнему. Но взглянув на него теперь, я увидал но известным признакам, что законы начинают утрачивать над ним свое влияние. Возбужденный интерес положения, в котором мы находились, понемногу брал свое и производил действие даже на его положительный ум. Что касается до твердости правил и достоинства в обращении Беттереджа, они в настоящем случае превратились в пустые слова. Он забыл, что я производил шарлатанский фокус над мистером Фрэнклином Блэком; он забыл, что я перевернул весь дом вверх дном; он забыл, что я не читал Робинзона Крузо с-тех-пор как был ребенком.

-- Не прежде полуночи, ответил я также шепотом. - Не говорите и сидите тихо.

Беттередж снизошел до последней степени фамильярности со мною без малейшей борьбы для своего спасения. Он ответил мне одним знаком.

Взглянув потом на мистера Блэка, я его нашел все таким же безпокойным; он тоскливо метался на своей постели, удивляясь, отчего лавдан еще не производил никакого действия. Сказать ему при настоящем его настроении духа, что чем более он будет безпокоен и нетерпелив, тем более отдаляет желаемые последствия, не повело бы ни к чему. Всего лучше было постараться отвести его мысли от опиума, направив их незаметно к чему-нибудь другому.

С этою целью я заманил его в разговор со мною, стараясь с своей стороны навести его опять на предмет, служивший нам темою в начале вечера - на алмаз. Я старался обратить его мысли на ту часть истории Лунного камня, которая относилась к его доставлению из Лондона в Йоркшир, на опасность, которой подвергался мистер Блэк, вынув его из банка в Фризинголле, и на внезапное появление индийцев в доме леди Вериндер в день рождения её дочери. Упоминая об этих событиях, я нарочно придал себе вид, будто неверно понял многое из того, что мистер Блэк мне рассказывал несколько часов назад. Таким образом я заставил его говорить о том, чем занять его мысли составляло вопрос существенной важности, конечно не дав ему заметить, что я с намерением заставляю его говорить. Мало-помалу он так занялся тем, чтобы наводить меня на путь истины, что перестал метаться на кровати. Мысли его были далеки от действия опиума в тот важный момент, когда глаза его впервые сказали мне, что лавдан начинает действовать на его мозг.

Я взглянул на часы. Было без пяти минут двенадцать. В это время непривычный глаз еще не подметил бы в нем никакой перемены. По с каждою минутою нового утра быстрые, хотя едва заметные, успехи влияния лавдана стали сказываться ясно. Восторженное он мнение о шума заблистало в его глазах, легкий пот выступил на его лице. Через пять минут он стал говорить безсвязно-мы все время не переставали разговаривать. Он упорно держался вопроса об алмазе, но не договаривал своих фраз. Вскоре вся фраза насказывалась одним словом. Потом настала минута молчания. Вдруг он сел на постели. Продолжая думать об алмазе, он заговорил опять, не со мною, а с собою самим. Это изменение доказало мне, что первая степень опыта достигнута. Возбудительное действие опиума овладело им.

Теперь было двадцать-три минуты первого. Следующие полчаса, до большей мере, должны были решить вопрос, встанет он из постели или лет, чтобы выйти из комнаты.

Наблюдая за ним с напряженным, всепоглощающим вниманием - в невыразимом торжестве, что первый результат опыта оказывается таким образом и приблизительно в то гремя, как я этого ожидал - я совершенно забыл двух товарищей моего ночного бдения. Взгляду в да них теперь, я увидал Закон (представляемый бумагами мистера Брёффа) лежащим в небрежении на полу. Сам же мистер Брёфф жадно смотрел сквозь щель, образовавшуюся между неплотно задернутыми занавесями кровати. А Бетгередж, забыв всякое уважение к общественным различьям, заглядывал через плечо мистера Брёффа.

Они оба отскочили, заметив, что я на них смотрю, точно два мальчугана, пойманные на месте преступления своим школьным учителем. Я пригласил их знаками следовать моему примеру и снять тихонько сапоги. Еслибы мистер Блэк дал нам случай следить за ним, необходимо было делать это без шума.

Прошло десять минуть - и ничего не случилось. Потом он вдруг сбросил с себя одеяло. Он спустил одну ногу с кровати и ждал.

-- Напрасно я его вынул из банка, сказал он про себя. - Там он был в безопасности.

Сердце мое забилось сильно, в висках застучало как молотками. Сомнение насчет безопасности алмаза опять было преобладающим впечатлением в его уме! На этом одном сосредоточивался весь успех опыта. Надежда, внезапно мне открывшаяся, оказалась слишком сальным потрясением для моих разстроенных нерв. Я был вынужден отвести от него глаза, иначе я бы, кажется, не совладал с собою.

Настал промежуток молчания.

Когда я мог себе позволить взглянуть на него опять, он уже стоял возле кровати. Зрачки его глаз теперь были сжаты, а оболочки вокруг зрачков блестели при свете горевшей на столике свечи, в то время, как он медленно покачивал головою из стороны в сторону. Он размышлял, он недоумевал и заговорил снова:

-- Как знать? Индийцы могут скрываться где-нибудь в доме!

Он замолк и медленно прошел на другую сторону комнаты, потом, повернул назад, постоял немного и возвратился с кровати, говоря:

-- Он даже не под замком. Он в её индийском шкапике. И ящик не замыкается.

Он присел на кровать.

-- Всякий может его взять, продолжал он.

Опять он встал тоскливо И повторил свои первые слова:

-- Как знать? Индийцы могут скрываться где-нибудь в доме!

в деятельности мозга, кто это мог определить? Все зависело от того, что он сделает теперь.

Он лег в постель!

Жестокое сомнение мелькнуло у меня в уме. Могло ли быть, чтобы успокоительное действие опиума уже начиналось теперь? Согласно моей опытности я этого допускать не мог; но что значит опытность, где речь идет об опиуме? Едва-ли найдутся на свете два человека, на которых бы он действовал одинаково. Не было ли в его организме какой-либо особенности, вследствие которой лавдан имел на него действие своеобразное? Неужели нас ожидает неудача в минуту окончательного успеха?

Нет, он внезапно встал опять.

-- Как могу я спать, вскричал он вдруг: - с этим на душе?

Он взглянул на свечу, горевшую на столике возле кровати. Спустя минуту он взял в руку подсвечник.

Я погасил свечу, которая горела но другую сторону занавесок, и вместе с мистером Брёффоз и Беттереджем притаился в самый дальний уголок за кроватью. Товарищам моим я показывал знаками, чтобы они молчали, как будто жизнь их от того зависела.

Мы ждали не видя и не слыша ничего, скрытые занавесками.

Свеча, которую он держал по другую сторону кровати, вдруг двинулась с места. Тотчас вслед за тем он прошел мимо нас быстрыми и неслышными шагами, все с свечою в руке.

Он отворил дверь и вышел из спальной. Мы последовали за ним вниз по лестнице и вдоль корридора первого этажа. Он ни разу не оглянулся, ни разу не останавливался.

пригласил моих двух товарищей смотреть в эту щель, чтобы ему не показываться. Сам же я стал - также за дверью, но по другую сторону. По левую руку от меня находилось углубление в стене. Туда я мог спрятаться мгновенно при малейшем признаке с его стороны выглянуть опять в корридор.

Он дошел до середины комнаты все со свечою в руке, осматривался, но не оглянулся ни разу.

Дверь в спальную мисс Вериндер была немного растворена. Она погасила у себя свечу. Она мужественно владела собою. Смутное очертание её белого легкого платья было все, что я мог разглядеть. Не быв предупрежден, никто бы не подозревал, что в комнате живое существо. Она стояла в теша, у нея не вырвалось ни одного слова, ни одного движения.

На часах было десять минут второго. При мертвом молчании я слышал тихий шум падающого дождя и шелест листьев от легкого ночного ветра.

Простояв в недоумения с минуту или две по середине комнаты, он прошел к углу у окна, где стоял индийский шкапик.

правою рукою; другою он взял со шкапика свечу. Тут он вернулся на середину комнаты и опять постоял неподвижно.

До-сих-пор он повторял точь-в-точь что сделал в ночь после дня рождения. Будет ли его следующее действие точным повторением того, что он сделал за тем в прошлом году? Выйдет ли он из комнаты? Вернется ли он, как я полагал, что он это сделал тогда, в свою спальную? Покажет ли он нам, что он сделал с алмазом, когда возвратился в свою комнату?

Его первое движение оказалось очевидно действием им не совершенным после первого приема лавдана. Он поставил свечу на стол и сделал несколько шагов к дальнему концу гостиной. Там стоял диван. Он тяжело оперся на его спинку левою рукою, потом приподнялся опять и возвратился на середину комнаты. Теперь я увидал его глаза. Они становились тусклы я веки отяжелели. Блеск зрачков быстро исчезал.

Напряженное состояние этой минуты побороло самообладание мисс Вериндер. Она сделала несколько шагов и остановилась. Мистер Брёфф и Беттередж взглянули на меня из за двери в первый раз. Предчувствие обманутого ожидания овладело ими так, как и мною. Тем не менее, пока он стоял на середине комнаты, еще была надежда. Мы ожидали с невыразимим нетерпением, что будет далее.

голова его опустилась на грудь. Он пошатнулся - пришел опять в себя на мгновение - направился нетвердыми шагами к дивану - и сел на него. Он сделал последнее над собою усилие, попробовал встать, но опять опустился на диван. Голова его упала на подушки дивана. Тогда было двадцать-пять минут второго. Я не успел еще положить часов назад в карман, как он уже спал.

Все было кончено. Теперь он находился под снотворным влиянием лавдана и опыту настал конец.

Я вошел в комнату, сказав мистеру Брёффу и Беттереджу, что они могут идти за мною. Теперь нечего было опасаться его потревожить. Мы были свободны двигаться и говорить.

Первый вопрос, подлежащий решению, сказал я: - это вопрос, что нам теперь с ним делать. Он вероятно проспит часов семь или шесть по-крайней-мере. Нести его назад в спальную немного далеко. Когда я был моложе, я справился бы с этим один, но теперь мое здоровье и мои силы не те, что прежде и я опасаюсь, что должен просить вас мне помочь.

Они еще не успели мне отвечать, когда мисс Вериндер тихо позвала меня. Она стояла у двери своей комнаты с легкою шалью и с своим стеганным одеялом на руках.

-- Да, я не хочу его оставить одного, так как не совсем уверен в действии на него опиума.

Она подала мне шаль и одеяло.

-- Зачем его тревожить? сказала она шепотом. - Положите его на софу. Я затворю дверь и останусь в своей комнате.

Это безспорно было всего проще и всего безопаснее. Я передал это предложение мистеру Брёффу и Беттереджу; оба его одобрили. Не прошло и пяти минут, как он уже лежал удобно на софе, прикрытый слегка шалью и одеялом. Мисс Вериндер пожелала нам доброй ночи и затворила за собою дверь. По моему приглашению мы трое подошли к столу посреди комнаты, на котором все еще горела свеча и лежали письменные принадлежности.

в прошлом году, действуя безсознательно и непроизвольно под влиянием опиума. После виденного вами, вы вероятно в этом теперь убеждены?

Они ответили утвердительно не колеблясь ни минуты.

-- Вторая цель, продолжал я: - заключалась в том, чтобы открыть, куда он девал Лунный камень, когда вышел с ним из гостиной в глазах мисс Вериндер в день её рождения. Достижение этой цели, конечно, зависело от точного повторения с его стороны всех его действий в прошлом году. Он этого не сделал, и цель опыта не достигнута. Я скрывать не хочу, что этим огорчен, по по чести могу утверждать, что не удивлен нисколько. Я с самого начала говорил мистеру Блэку, что наш полный успех в этом деле зависит от точного воспроизведения в нем физических и нравственных условий, в какие он был поставлен в прошлом году, и предупредил его, что достигнуть этого почти невозможно. Мы воспроизвели эти условия только отчасти, и опыт удался, конечно, только отчасти же. Быть может, я дал ему слишком сильный прием лавдана, но по моему убеждению первая указанная мною причина и есть настоящая, которой мы обязаны и нашим успехом и неудачею.

Сказав это, я положил перед мистером Брёффом письменные принадлежности и спросил его, не согласится ли он изложить подробно все, чего был свидетелем, и скрепить это своею подписью. Он тотчас взялся за перо и составил отчет с быстротою привычного дельца.

-- Я вам обязан этим вознаграждением за то, что произошло между нами вечером, сказал он. подписывая бумагу. - Прошу вас, мистер Дженнингс, извинить мое к вам недоверие. Вы оказали неоцененную услугу Фрэнклину Блэку. Говоря нашим юридическим языком, вы выиграли ваше дело.

-- Мистер Дженнингс, сказал он: - когда вы вновь прочтете Робинзона Крузо (что я вам очень советую), вы увидите, что он всегда готов признавать, если оказывается, что был неправ. Прошу вас, сэр, считать меня в настоящем случае исполняющим то, что делал Робинзон Крузо.

С этими словами он подписал бумагу в свою очередь.

Мистер Брёфф отвел меня в сторону, когда мы встали от стола.

-- Одно слово об алмазе, сказал он. - Но вашему Фрэнклин Блэк спрятал Лунный камень в своей комнате. Но моему Лунный камень находится у банкиров мистера Люкера в Лондоне. Мы спорить не станем, кто из нас прав. Мы ограничимся вопросом, кто из нас первый в состоянии попытаться доказать свое мнение на деле.

что он должен выкупить алмаз сам - я разсчитываю на тот случай, еслибы человек, заложивший его мистеру Люкеру, заставил его вынуть алмаз из банка, выкупив его. В таком случае я мог бы овладеть этим человеком. Тут, представляется возможность разъяснить тайну именно с того места, где она для нас становится непроницаема. Согласны ли вы с этим?

Я конечно согласился.

-- Я возвращаюсь в Лондон с десятичасовым поездом, продолжал стряпчий. - Не удивительно, если я услышу по возвращении, что уже открыто что-нибудь - и чрезвычайно важно, чтобы Фрэнклин Блэк был у меня под рукою в случае какой-либо надобности. Я намерен ему сказать, как скоро он проснется, что ему надо "о мною ехать в Лондон. После всего заучившагося могу ли я разсчитывать на ваше влияние, чтобы поддержать меня?

-- Без сомнения! сказал я.

-----

Я подошел к софе, посмотреть на мистера Блэка. Он не шевельнулся с-тех-пор, как я его уложил - он лежал погруженный в глубокий и спокойный сон.

Пока я еще смотрел на него, я услыхал, что дверь спальной тихо растворяется. На пороге опять показалась мисс Вериндер в её хорошеньком легком платье.

-- Окажите мне последнюю услугу, сказала она шепотом: дайте мне сидеть при нем вместе с вами.

Я колебался в видах - не приличия, а только ночного её отдыха. Она подошла ко мне совсем близко и взяла мою руку.

Согласитесь! Пожалуйста!

Нужно ли прибавлять, что я не устоял? Конечно, нет!

Она придвинула стул к дивану у его ног. Она глядела на него к безмолвном восторге, пока от избытка счастья на глазах её не навернулись слезы. Она отерла их и сказала, что пойдет за работою. Работу она принесла, но не сделала ни одной стежки- Работа лежала у нея на коленях - она же не в силах была отвести от него глаз даже на столько, чтобы вдеть нитку в иголку. Я вспомнил свою молодость, вспомнил кроткие глаза, некогда обращенные с любовью на меня. С стесненным сердцем я искал отрады в моем дневнике и написал в нем настоящия строки.

Таким образом мы молча сидели вместе, один погруженный в свой дневник, другая поглощенная своею любовью.

Час проходил за часом, а он все лежал в глубоком све. Ден занялся и свет постепенно прибывал, а он не выходил из своей неподвижности.

длился не долго. Вскоре я был в состоянии вернуться и показаться ей опять.

Застал я ее уже у его изголовья. Она именно касалась губами его лба, когда я входил. Я покачал головою как мог серьезнее и указал ей на стул. Она взглянула на меня в ответь с ясною улыбкою и пленительным румянцем на лице.

-- И вы сделали бы это на моем месте! сказала она мне шепотом.

-----

Ровно восемь часов. Он начинает шевелиться.

Мисс Вериндер стоит на коленях возле дивана. Она выбрала такое место, чтобы глаза его, как скоро он их откроет, упали прямо на её лицо.

Конечно!

-----

Я не решаюсь написать ласковые слова, сказанные мне - особенно мистером Блэком и мисс Вериндер. К тому же это я безполезно. Эти слова мне будут приходить на память в минуты одиночества и помогать перенести, что мне еще предстоит перед концем. Мистер Блэк обещал писать и сообщить, что произойдет в Лондоне. Мисс Кериндер вернется в Йоркшир осенью (для своей свадьбы вероятно); я же должен дать себе отдых и быть гостем в её доме. Боже мой! как отрадно было сердцу, когда глаза её, полные счастья и признательности, глядели на меня и теплое пожатие её руки мне говорило: "Это сделали вы!"

Мои бедные пациенты ждут меня. Теперь назад на обычную колею, а ночью к страшному выбору между опиумом и страданием!