Бросок в пространство.
Глава IX. Странное явление

Глава IX 

СТРАННОЕ ЯВЛЕНИЕ

Заметя, что его тянет вниз, Мак Грегор поспешил протянуть руку за отброшенным им парашютом. Но парашют плавал в воздухе далеко от него, и он не мог его достать. Сознавая, что он сам накликал на себя погибель, он закрыл глаза в уверенности, что сейчас грохнется и расшибется вдребезги. Стоявшие на шаре содрогнулись и отвернулись, чтоб не видеть ужасного зрелища. Еще минута - и их друг, их мужественный предводитель должен был неминуемо погибнуть у них на глазах. Одно чудо могло спасти его.

И чудо действительно случилось: Мак Грегор, к великому своему удивлению и еще большей радости, опустился на землю так плавно, так легко, как перышко, чуть колеблемое ветром. Коснувшись ногами почвы, он только едва заметно пошатнулся, так бережно направила его таинственная сила, им руководившая. Утвердившись на ногах, он повернулся к шару и весело махнул рукой товарищам, которые вскрикнули от восторга, увидев его в безопасности. И они поняли, что обитатели Марса не относятся к ним враждебно, если не погубили их отважного начальника, тогда как им так легко было это сделать. С шара отлично можно было видеть, как он приветствовал стоявших на террасе, кланяясь на всевозможные лады, прикладывая руки к сердцу, к голове; недоставало только, чтоб он стал на колени или пал ниц, как делают низшие перед высшими в Тибете, где он провел столько лет. Но этого он при всей благодарности за свое избавление все-таки не сделал.

Три оригинально одетые существа, стоявшие возле телескопа или, вернее, возле странной машины, задержавшей полет шара, сошли с террасы и подошли к нему. Отважный гость, очевидно, произвел на них благоприятное впечатление. Еще раз поклонившись, он указал им на шар. Жест его был понят. Старший из марсовцев - мы смело можем называть их людьми, так как они были во всем похожи на людей, за исключением некоторых особенностей, как увидим ниже - поднял руку по направлению к своей трубе, и она, повинуясь этому движению, словно разумное существо, повернулась на своей оси в сторону от шара; таким образом, действие ее было уничтожено, и в ту же секунду шар начал опускаться. Через несколько минут он тихо коснулся почвы. Бросили веревочную лестницу, спутники Мак Грегора спустились по ней и подошли к своему предводителю, который представил их марсовцам. Они низко поклонились, марсовцы - один из них был уже старик, другой юноша, а третий мальчик - отвечали тем же, очевидно подражая движениям своих гостей, но очевидно было также, что движения эти были для них непривычны: мальчик, кланяясь, улыбался и отворачивался, чтоб не заметили его улыбки.

Подойдя к почтенному старцу, казавшемуся хозяином, Бернет вынул из кармана карту солнечной системы, по которой путь, пройденный ими от Земли к Марсу, был обозначен красным карандашом, передал ее ему вместе с картою Марса - лучшею, какие только есть на земле - и указал на то место на материке Секки, где они впервые спустились. Путь, пройденный ими за ночь от этого материка до Лагранжского полуострова, также был обозначен красной линией. Передавая обе карты, ученый знаком попросил марсовца рассмотреть их внимательно. Старик принял их с любезным, хотя несколько неловким, поклоном и осмотрел их, заметно заинтересованный, затем подозвал к себе обоих своих товарищей и начал объяснять им что-то. Земные гости не спускали с них глаз и ждали - что будет. Пока они ждут, скажем несколько слов о их новых знакомых.

Марсовцы были ростом ниже среднего, но сложены так удивительно пропорционально, что заметить это можно было только тогда, когда они стояли рядом с рослыми обитателями земли, какими были, например, Мак Грегор и Дюран. Только голова их была немного велика для их роста, но они держали ее так грациозно, что и это их не портило. Замечательнее всего было выражение их лиц: с первого взгляда на них можно было заметить, что в этих существах животный элемент был вполне подчинен интеллектуальному, что - увы! - так редко встречается на Земле. Но на Марсе это было правилом даже без исключения, в чем легко мог убедиться даже самый закоренелый скептик.

Относительно костюма мы можем сказать, что наш покрой платья, годный скорее для факельщиков, чем для светских людей, был там совершенно неизвестен. Они одевались, а не покрывали свое тело, украшали себя, а не безобразили. Заметим, впрочем, одно обстоятельство, способное служить отчасти к нашему оправданию. Большая часть людей на Земле почти не имеет времени подумать о том, во что им одеться; марсовцам же, напротив, почти не о чем думать, кроме одежды. К тому же такие костюмы, как, например, серые с зеленой, вышитой золотом, отделкой, в какие одеты были хозяева Бернета и его товарищей, живо испортились бы, если б их надели люди, вращающиеся в нашей деловой суматохе. Туника, пояса, шаровары ярких цветов были бы не уместны в лондонском тумане. Но марсовцы, к великому для них счастию, не знают деловой суматохи, а о туманах и не слыхивали.

Пока я распространяюсь перед читателем о новых хозяевах наших путешественников, не лишне будет сообщить ему и имена их. Эти имена были даны им земными гостями отчасти по характеру их, отчасти потому, что они по звуку близко подходили к их настоящим именам. Старика они называли доктор Профундис; это имя очень шло к нему, так как, судя по всему, он был человек очень ученый и глубокомысленный. Дочь его, о которой будет сказано ниже, звали Миньонета; имя это было ей дано в честь дико растущего на Марсе цветка, очень напоминающего цветом и запахом нашу резеду {Mignonette по-английски значит "резеда" (Прим. перев.).}. Были еще и другие имена, но о них после, а теперь возвратимся к нашему рассказу.

Мы оставили старого марсовца объясняющим мальчику и молодому человеку карты, врученные ему Бернетом. Оба - первый из них был его сын, второй жених его дочери - смотрели на него с недоумением и, казалось, не верили ему. Тогда доктор Профундис, - заметим кстати, что титул доктора и профессора были ему даны Мак Грегором и его партиею самовольно, так как на Марсе титулов нет, - вынул из своей туники прекрасно начертанную карту неба и указал на ней Бернету сперва на Землю, потом на Марс. Бернет кивнул головой и объяснил жестом, что они прибыли с Земли. Оба молодые марсовцы, казалось, были приятно удивлены и удвоили свою приветливость к гостям. Заметя, что Бернет живо заинтересовался данной ему картой, Профундис вынул другую, тоже небесную, и, улыбаясь, подал ее ему. Бернет взглянул на нее и совсем растерялся от изумления и восхищения. Карта эта была составлена так подробно, так обстоятельно, мельчайшие астероиды были обозначены на ней с таким точным определением их положения, наклонения их орбит, периодов их вращения и пр., что он никогда не мог представить себе ничего подобного: ни на одной из лучших небесных карт, составленных на Земле, он не видал даже великана Юпитера, обозначенного с таким совершенством, с каким были обозначены здесь даже звезды самых последних разрядов. Пробежав ее глазами, он возвратил ее хозяину с таким болезненным сознанием недостаточности своих сведений, какого ему ни разу не доводилось испытывать раньше, и знаками объяснил старику, что впоследствии попросит у него ее опять, чтобы изучить более подробно. Скажем кстати, что впоследствии он изучил-таки ее: это стоило ему немало труда, но все же он добился своего.

Между тем доктор Профундис был в недоумении. Он понял, что неожиданные гости приехали с Земли, догадался, что они приехали с какою-нибудь определенною целью, но как их принять, чем угостить, он решительно не знал. Подумав минуту, он пошел к дому, знаками пригласив гостей следовать за собою. Молодые люди с улыбкой указали им на стальной шар, объясняя знаками, что они за ним присмотрят и что с ним ничего не случится. Успокоенные этим обещанием, путешественники пошли за стариком.

Вилла, к которой он шел, была так обширна и великолепна, что, по всей справедливости, могла скорее назваться дворцом. Она была окружена мраморною террасою с перилами, сплошь уставленною великолепными цветами и растениями. Терраса эта, поддерживаемая множеством колонн из разноцветного мрамора, далеко выдавалась перед домом; в перилах против двери, ведущей в дом, было отверстие, очевидно, для входящих на террасу, но лестницы не было, а терраса находилась над почвой на вышине, по крайней мере, футов двадцати.

-- Интересно знать - как он взберется туда, - сказал Мак Грегор Бернету, шедшему с ним рядом. - Должно быть, есть подъемная машина. Здешний народ, верно, слишком ленив, чтобы ходить по лестницам.

-- Не думаю, - ответил Бернет в раздумьи.

-- Я нисколько не удивлюсь, если он полезет по колонне, - заметил сэр Джордж, шедший вслед за ними: - я и сам бы, кажется, способен был взлезть хоть на призовую мачту на этой благословенной планете. Замечаете? почва идет вверх и образует довольно крутой холм, а я всхожу на нее без всякой одышки! Право, кажется, я уж успел помолодеть здесь, хотя не провел еще на Марсе и час

В своем восхищении баронет забывал, что притяжение на земле гораздо сильнее, чем на Марсе. На земле он весил полных шестнадцать стон, а на Марсе не весил и шести.

-- Ей Богу, он умеет летать! - вскричал Блэк, схватив Мак Грегора за руку.

Все остановились в изумлении. Действительно, перед их глазами происходило что-то непостижимое. Поравнявшись с домом, Профундис без малейшего колебания и, по-видимому, без всякого усилия поднялся в воздух и через минуту уже стоял на балконе.

Бернет и его партия следили за ним, как говорится, выпучив глаза. Доктор Профундис, сделав несколько шагов по террасе, оглянулся на них и, видя, что они стоят все еще внизу с расстроенными лицами, понял в чем дело и пошел обратно к выходу.

к Бернету, которого считал, совершенно справедливо, главою экспедиции, и подал ему руку. Оба поднялись на воздух и через минуту уже стояли на террасе. Оставив Бернета наверху, профессор опять спустился и подошел к Маку Грегору, стоявшему рядом с Блэком.

-- Ступайте вы прежде, Мак Грегор, - сказал Блэк, отодвигаясь. - Вы... вы больше привычны к этому движению. Сегодня вы сделали славную репетицию.

-- Еще бы! - ответил Мак Грегор и проворно подал руку профессору. Мало-помалу старик перетаскал всех наверх и, отворив массивную мраморную дверь, которая, однако же, была так ловко прилажена, что отворилась, едва он до нее дотронулся, учтиво пригласил их жестом войти в дом.

залы шла мраморная колоннада. Великолепные растения, которыми она была украшена, достигали почти до потолка. Красивые певчие птички влетали и вылетали в открытые окна, то садились на оранжерейные растения в зале, то размещались по веткам цветущих кустов, росших возле окон, и весело щебетали. Нигде не видно было печей, а между тем в комнате господствовала легкая, приятная температура. Заметим кстати, так как нам, может быть, не придется возвращаться к этому предмету, что бытовые условия у марсовцев с первого дня привели в восхищение обитателей Земли, и впоследствии это восхищение только усиливалось. Стоило повернуть рукоятку в стене, и в комнатах распространялась желаемая температура, начиная с тропической жары до полярного мороза. Ни в одной комнате не было ни свечей, ни ламп, а между тем стоило прижать пуговку с наступлением темноты, и комнаты блистательно освещались; потолок, казавшийся днем расписанным, превращался в настоящий свод небесный с его двумя лунами, спутниками Марса, и бесчисленными звездами, проливавшими целые потоки света. Нигде не видно было расфранченных лакеев, но во всех углах стояли изящные колонны; стоило положить на одну из них что-нибудь, и колонна исчезала вместе с положенною на нее вещью. Это последнее удобство поразило наших путников, как только они вошли в дом, и даже напугало некоторых из них.

-- Попался же я, Гревз! - пробормотал Блэк сердито. - Я положил мой зонтик на столбик у дверей, а он исчез куда-то вместе с ним. Должно быть, его швырнули в Солнце, как Бернет боялся, чтобы они не швырнули Мак Грегора. А я заплатил за него шестнадцать шиллингов и шесть пенсов.

-- За столбик?

-- За какой столбик - за зонтик! Будь он ваш, вы бы не стали шутить.

-- Я и сам потерял таким же образом мое пальто, а вот шучу же.

-- Хуже: вместе с пальто я положил на столбик и трубку.

Блэк осознал всю великость потери, понесенной его товарищем, и перестал жаловаться на свою собственную.

Вынув из кармана книжку, исчерченную какими-то странными знаками - вероятно, это было расписание свободных в доме помещений - профессор повел своих гостей по длинным коридорам в особый флигель. Коридоры были богато задрапированы, стены украшены картинами превосходной работы. Над дверями висели роскошные гардины. Мягкие ковры покрывали пол, так что не слышно было шагов. Все это было так великолепно, живописно, оригинально, что можно было смело сказать: это был не дом, а очарованный замок, один из тех, какие любят изображать на Земле писатели, одаренные богатым воображением. Но воображение, говорят, то же пророчество.

Идя по коридорам, гости не встретили никого. Комнаты также были пусты. Хозяек не было дома - они гостили у знакомых, и профессор жил пока один со своим сыном во всем громадном здании. Поэтому помещение для "приезжих", нагрянувших к нему так неожиданно, ему найти было не трудно. Мак Грегор и Бернет сильно нуждались в отдыхе: они не спали с тех пор, как покинули Землю, даже не забылись ни на минуту. Прочие поспали несколько часов тревожным сном, но они были рады, когда Бернет сказал им, что хозяин не будет ждать их к себе до обеда. Бернет уговорился об этом с профессором с помощью знаков, посредством которых они быстро научились объясняться.

форму пещеры, с залитым водою дном, какие часто встречаются на морском берегу. Постели были пропитаны самыми нежными благоуханиями, а при кроватях был устроен особый механизм: ложившийся придавливал своим телом пружину, и в комнате немедленно раздавалась тихая музыка, баюкавшая засыпавшего.

Едва успев лечь, все гости тотчас заснули, проспали, как убитые, десять часов сряду и встали бодрые, свежие, чувствуя себя так хорошо, как никогда не чувствовали на Земле. Электрический звонок призвал их к обеду. Была уже ночь, но в доме было светло, как днем; во всех коридорах, во всех комнатах разноцветные лучи, изливаясь из невидимых источников, распространяли яркое сияние. Большая зала вся тонула в волнах мягкого света: маленькие луны и звезды на потолке сверкали чудным блеском; посреди залы накрыт был стол.

Сервировка была великолепная, хотя несколько оригинальная. Но ни кушанья, ни вина не удовлетворили обитателей Земли: первые показались им слишком простыми, мало приправленными, вторые слишком слабыми. Разговора между гостями и хозяевами, конечно, быть не могло, так как на словах они не понимали друг друга. После каждого кушанья блюда, тарелки, ножи, вилки и т. под. исчезали как бы волшебством и заменялись другими. Счастливые жители Марса не знают удовольствия видеть слуг, торчащих у себя за стулом. Вместо лакеев служили машины и служили превосходно. Но угодливость машин вместо живых существ как-то странно действовала на непривычных к таким порядкам обитателей Земли; у них, как говорится, мороз подирал по коже; подобная сервировка была для них слишком нова. Вежливый хозяин всячески старался, чтоб его гости остались довольны, но все-таки это был обед, так сказать трапеза, а не пир в том смысле, как это понимают на земле. И потому гости были рады, когда обед кончился, тем более, что им приходилось обедать молча: говорить с хозяином они не могли, а толковать между собою не решались, считая это невежливым. Как скоро встали из-за стола, все принадлежности обеда и самый стол исчезли бесследно. Тогда доктор Профундис обратился знаками к своим гостям с предложением устроить систему сообщений, что оказалось весьма не трудно. Младший Профундис, несмотря на свои почти детские годы, рисовал гораздо лучше Гревза, и оба предлагали, так сказать, карандашом вопросы, на которые давали таким же способом ответы. Кроме того, принималось во внимание выражение лица, интонация, жесты; таким образом разговор, если можно так выразиться, мало-помалу завязывался, и обе стороны начинали порядочно понимать друг друга. Конечно, число вопросов поневоле было ограничено; они могли вращаться только в таком районе: есть ли, например, на Земле или на Марсе то-то и то-то? Об отвлеченностях не могло быть и речи, но все-таки шаг вперед был сделан. Особенно интересовались гости узнать - есть ли в доме хозяйки и если есть, то почему они не показываются, но они не знали, как предложить этот вопрос. Наконец Блэк, особенно хлопотавший об этом, как большой ходок по женской части, придумал, что делать.

-- Нарисуйте Дюрана и рядом с ним его последнюю любушку, - сказал он Гревзу, - и покажите ваш рисунок профессору, он наверное поймет, в чем дело; к тому же, мы постараемся пояснить ему вопрос знаками.

Гревз с радостью ухватился за эту мысль, и вскоре рисунок был готов. Гревз показал его Профундису; тот передал его сыну; оба взглянули друг на друга и разом воскликнули с улыбкой:

Показав знаками, что понимает желание гостей и готов его исполнить, профессор пригласил их следовать за ним в другую комнату. Эта комната была также очень велика и отлично меблирована. В ней стояло полукругом сорок или пятьдесят стульев, поднимаясь в несколько рядов одни над другими, как в театре. Но на том месте, где должна бы была быть сцена, была глухая белая стена, на которой видно было несколько кругов; возле каждого круга приделана была трубка, а над всеми кругами находился аппарат, какого не видал даже сам ученый Вернет. К чему служила эта машина - гости скоро увидели.

Подойдя к ней, профессор коснулся пружинки - и вдруг яркий свет, озарявший комнату, сменился мягким, нежным полусветом. Затем он подошел к одному из кругов, произнес несколько слов и, оборотясь к гостям, знаком попросил их внимательно следить, что будет. Они, конечно, не заставили себя просить в убеждении, что их ожидает какое-нибудь чудо, и, повинуясь знаку профессора, заняли места в первом ряду.

Вдруг посреди господствовавшей в зале тишины раздался сначала тихо, но постепенно усиливаясь, чей-то серебристый голосок, нежный и приятный, как шелест ветерка в листве. В голосе этом слышалось как-то вместе и серьезное, и веселое выражение. Никогда обитатели Земли не слыхали ничего подобного: он поразил их, как голос с неба, и, слушая его, им казалось, что они делаются сами чище, лучше, святее.

облако, сквозь которое едва виднелись очертания ее чудных форм. Волосы у ней были золотистые, образовавшие как бы роскошный венец над ее прелестной головкой; глаза темно-синие, умные, глубокие, лицо кроткое, выразительное, задумчивое, но без малейшего оттенка той прирожденной грусти, которая всегда омрачает земную красоту, как бы совершенна она ни была.

с таким благоговением, с каким смотрят на ангела. Профессор с улыбкой назвал ее нежным именем Миньонеты и произнес несколько слов. Она улыбнулась ему также нежно, отвечала ему также несколькими словами с выражением несказанной ласки и как будто с легким оттенком сожаления в голосе; затем все исчезло.

Тогда хозяин подошел к Бернету и положил перед ним карту, объясняя ее знаками и несколькими простыми английскими словами, значение которых он успел уже себе усвоить. Бернет быстро понял его и обратился к товарищам.

-- Эта девушка дочь его, - сказал он им. - Она гостит теперь у знакомых, на одном из островов Кейзерского моря, за шесть тысяч миль отсюда. Он просил ее приехать домой. Завтра она будет здесь.