Зверобой.
Глава девятая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Зверобой. Глава девятая. (старая орфография)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

Встреча Зверобоя с друзьями была весьма натянута и серьезна. Оба индейца с первого же взгляда поняли, что он не освободился от плена, сколько слов его объяснили им условия данного ему врагами отпуска.

Чингахгок сделался задумчивым. Девушки между тем стали приготовлять ужин; Гурри при свете лучины чинил свою обувь, a Зверобой внимательно разспрашивал одно из прекрасных ружей покойного Гуттера, который дал ему название кильдера. Оружие это было необыкновенной длины и очевидно вышло из рук искусного мастера. Главные достоинства кильдера заключались в совершенстве всех отдельных частей его и в особенности ствола, и в превосходном качестве металла. Зверобой неоднократно прикладывал ружье к плечу и пробовал прицел, чтобы испытать годность его для употребления на охоте. Все это он делал так серьезно и внимательно, как будто не находился в опасном плену.

- Гурри! воскликнул он наконец: это, право, превосходное ружье, и достойно сожаления, что попало в руки неопытных девушек. По всему, что я вижу, можно положительно сказать, что в искусных руках оружие это всегда нанесет верную смерть. Прислушайтесь только к щелканью курка, и никогда в жизни не случалось мне видеть лучше высверленного дула.

- Да, да; Гуттер весьма дорожил этим ружьем, возразил Гурри очень равнодушно, не оставляя своей работы. Я все еще думаю, что Юдифи придет благая мысль поднести мне в подарок оружие это.

- Это вещь возможная; но мне было бы жаль, если бы ружье, столь близкое к совершенству, не достигло его.

- Что вы этим хотите сказать, Зверобой? Разве на моем плече ружье это было бы не так же на своем месте, как на плече всякого другого?

- Этого я не говорю, а только думаю, что вы не сумели бы извлечь из ружья столько пользы, как кто-либо другой. В моих руках ружье это поразило бы в один день больше дичи, чем вы застрелили бы в течение недели. Я уже видел вас на деле; вспомните оленя!

- Да ведь я и не хотел попасть в оленя, а стрелял мимо, чтоб напугать его.

- Ладно, я с вами не намерен спорить; я только повторяю, что ружье это может сделать опытного охотника царем лесов.

- Так возьмите его себе, объявила Юдифь: - оно ужь конечно не может попасть в лучшия руки, и надеюсь, в ваших останется на долго.

- Как, Юдифь, спросил Зверобой, вы говорите серьезно?

- Я никогда не была в столь серьезном расположении духа, как сегодня вечером.

- Хорошо; мы об этом еще поговорим, а вы, Гурри, не дуйтесь, что ружье миновало ваших рук.

Гурри пробормотал что-то сквозь зубы, но понять ответ его было невозможно.

Скоро готов был ужин, и все молча сели за стол. После ужина все общество сошлось на платформе и уселось в кружок, недалеко от двери, чтобы выслушать то, что имел сообщить им Зверобой о цели своего прихода.

- Теперь, Зверобой, начала Юдифь, скажите нам, для чего Гуроны дали вам отпуск.

- Ну, приходится исполнить поручение, как оно ни неприятно. Видите ли, Мингосы того мнения, что озеро и все, что на нем находится, составляет их собственность, вследствие смерти Гуттера. Они послали меня к вам, говоря: скажите Большому Змею, что он хорошо выказал себя в первом деле, и затем он может вернуться за горы в селения свои, и никто не будет преследовать его. Если он завоевал скальп, то пусть возьмет его с собою: но Ватава должна вернуться к Гуронам, которых она тайно покинула.

- Другое поручение касается вас, Юдифь, продолжал Зверобой. Они говорят, что отец ваш лежит на дне озера и более не вынырнет. Дочери его, вероятно, нуждаются в хижинах и пище, и шалаши Гуронов к их услугам. Один из лучших воинов между Мингосами потерял недавно жену свою и охотно принял бы Юдифь в подруги свои. Гетти пойдет с вами и ей всегда будет оказываемо должное почтение и уважение. Имущество вашего отца поступит в распоряжение племени, ваше же собственное останется при вас, и вы можете взять его в дом будущого мужа вашего.

- Я только передаю предложение и не говорю, что вы непременно должны принять его, отвечал Зверобой. Я с своей стороны не думаю, чтобы вы когда-нибудь добровольно последовали за краснокожим в его хижину, - и кажется, это довольно сказано. Теперь ваша очередь, Гурри. Мингосы надеются, что вы удалитесь в форт к солдатам; они полагают, что вы сегодня были довольно близки от смерти, чтоб сохранить на это лето искреннее желание избегать всякой встречи с новою опасностью.

- Ну, что меня касается, то мой ответ готов; но как вы думаете, что я отвечу?

- Ну, Гурри, я на вашем месте сказал бы: Зверобой, передайте этим канальям, что они мало знают Гурри Гарри, если думают, что он покинет в опасности беззащитных женщин своего цвета.

- Нет, Зверобой, возразил Гурри с грубым смехом, я и не думаю дать такой безразсудный ответ. Я довольно человеколюбив, чтобы, следуя законам природы, не оставить беззащитного в опасности, но я в то же время вижу, что в высшей степени глупо, когда один человек хочет бороться против целого племени. Обувь моя починена, сегодня, в 9 часов вечера, я оставляю замок, и думаю искать безопасности и защиты в форте. Если обе девушки пожелают отправиться со мной, то я их провожу и защищу всеми силами, если же не хотят, то пусть будет то, чего нельзя избегнуть.

- Мы остаемся, твердо сказала Юдифь: - отправляйтесь одни, Гурри, если вам у нас больше не нравится.

-- Хорошо, это дело решенное, продолжал Зверобой, не выказывая никакой злобы на безчестное поведение Гурри. Каждый должен действовать только для себя, и образ действий Гурри придаст ногам его более быстроты в открытом поле, если хоть и не даст ему легкой и спокойной совести. - Ну, а вы, Ватава, чем решите: хотите оставаться здесь или бросить Чингахгока и вернуться к Гуронам.

- Скажите Гуронам, Зверобой, с достоинством отвечала индеянка на своем наречии, - чти они не образованны, как кроты, и не могут отличить волка от собаки. Девушки Делаваров не вестницы, которых пересылают из одного племени в другое; оне цветки, дорожащие своими собственными лесами. У Ватавы только одно сердце, и никогда она добровольно не покинет своего жениха Чингахгока и свой народ - Делаваров.

Зверобой выслушал этот ответ с нескрытым удовольствием.

- Хорошо, вскричал он с тихою усмешкою: - это смело и честно сказано, и также благородно должно быть исполнено. Как же вы, Чингахгок, дайте же мне ответ, хотите ли вернуться в свое селение или нет?

Делавар поднялся с своего сиденья, чтобы дать свой ответ с должною силою и ясностью. - Он протянул руку, и сказал: ;

- Послание должно быть ответом на послание, поручение на поручение. Слушайте, что Чингахгок велит сказать мнимым волкам большого озера, которые воют в наших лесах. Они не волки, а собаки, и пришли для того, чтобы Делавары отрезали им хвосты и уши. Они умеют похищать молодых женщин; но не умеют сохранять их и управлять ими. Чингахгок берет то, что ему принадлежит там, где найдет, не спрашивая позволения у дворняжек из Канады. Скажите этим бродягам и негодяям, чтоб они выли громче, дабы Делавары могли найти их в лесу, ибо они крадутся, как лисицы, вместо того, чтобы сражаться, как воины. Чингахгок не призовет к себе на помощь товарищей из своего племени; он один будет преследовать их в бегстве до самой Канады, если только они не подлезут в преисподнюю и не спрячутся, и притом не возьмет с собою никого, кроне Ватавы. Их двоих достаточно, чтоб прогнать всех гуронов в их страну.

- Вот это славный ответ, с восторгом воскликнул Зверобой. Он приведет в движение всю кровь Гуронов, хотя, к сожалению, громкия слова не всегда равны громким деяниям. Но теперь, Гетти, ваша очередь говорить. Скажите же, что хотите, и оно будет верно передано нечестивым собакам.

- Бог дал Гуронам и нам землю, кротко возразила Гетти. - Он желал, чтобы мы жили врознь. Это озеро принадлежит нам, и мы его оставим только добровольно, a не по приказу индейца.

- Это верно, Гетти. Я передам Мингосам ваше мнение, и уверен, что они останутся им довольны. Юдифь, теперь ваша очередь, когда вы дадите ответ, то мое поручение кончено.

- Вы знаете мои отвегь, с твердостию отвечала Юдифь. - Никогда не покину я своих соплеменников, чтобы сделаться рабою краснокожого; лучше умереть!

Решимость девушки обрадовала честного охотника, и он повторил свое обещание передать ответ в точности. Затем совещание кончилось, и Гурри сообщил о своем намерении скоро оставить замок. Тогда Зверобой приготовил челнок; Гурри простился со всеми, и прощание это было, как и следовало ожидать, не особенно сердечное и дружеское, потом сел в челнок с Зверобоем, который и высадил его на берег.

- Гурри, сказал Зверобой при разставании, если вы хотите поступить благородно в отношении к нам, то пригласите офицеров гарнизона сделать натиск на Мингосов. Это только для Юдифи и Гетти, ибо моя судьба решится прежде, чем закатится солнце завтрашняго дня.

- Надеюсь, что вы опять не отдадитесь в руки этих диких злодеев, спросил Гурри; это был бы безумный поступок.

- Быть может, спокойно отвечал Зверобой. Я, с своей стороны, держу данное раз слово, и завтра до полудня возвращусь к дикарям.

- Ну если вы ничего лучшого не хотите, то прощайте и идите с открытыми глазами на вашу гибель, сказал Гурри, и удалился большими, скорыми шагами. Скоро он исчез в темноте, и Зверобой, нимало ни огорченный разлукою, воротился в замок.

в шкафу имя сестры её матери, которая должна находиться в Бостоне. Зверобой тотчас был к её услугам, и, после недолгого искания, нашли они пачку бумаг, в которых заключалось и то, чего они искали. Из этих бумаг Юдифь усмотрела, что мать её похищена была Гуттером в то самое время, когда она вскоре после смерти мужа находилась на пути в свое отечество, Англию. Он бросил свой промысел морского разбойника и увел несчастную женщину с её детьми в дикую пустыню озера, где она и скончалась после года горестной жизни.

- Значит, мне и Гетти есть теперь убежище, сказала Юдифь, осушив слезы, которыми наполнились глаза её при чтении бумаг. Моя тетка, сестра моей матери, не оттолкнет от себя ближайших родных, и все еще может хорошо кончиться, если Бог нам поможет и будет держать дикарей вдали от нас.

- А кто такая ваша тетушка? с участием спросил Зверобой. - Будет ли она иметь возможность принять и защитить вас?

- Муж её, как видно из этих бумаг, богатый негоциант; следовательно, она может помочь вам, если захочет.

- И она захочет, в этом нечего и сомневаться. Ваша мать была хорошая женщина, и сестра её, вероятно, такова же. Небо доведет вас до ней, как я надеюсь, и все ваши горести окончатся прежде, чем пройдет три месяца.

- Но как же с вами кончится, Зверобой? спросила Юдифь, которой последния слова напомнили судьбу её благородного друга.

- Как Богу угодно! спокойно отвечал Зверобой. Ложитесь же теперь спать; уже пора немного отдохнуть, ибо я не сомневаюсь, что завтрашний день будет для одного или для другого днем горького испытания.

С этими словами Зверобой прервал разговор и встал; его примеру последовала Юдифь, и оба молча отошли на покой, Юдифь около Гетти и Ватавы, а Зверобой в каюте судна, рядом с Чингахгоком. На другой день рано утром Чявгахгок и невеста его уже давно сидели на платформе, разговаривая о судьбе Зверобоя, когда этот подошел к ним и дружески поздоровался. Когда он бросил взгляд на окрестность и на взошедшее солнце, то Чингахгок спросил его:

- Где будет мой друг Зверобой, когда солнце будет стоять над вершиною этой сосны?

Зверобой вскочил и взглянул на своего друга испытующим взором и не без безпокойства. Потом он позвал ого на переднюю часть судна, чтобы никто не мог слышать их разговор, и спокойно сказал:

- Это неблагоразумно с вашей стороны делать мне такие вопросы в присутствии Ватавы. Притом же, легче сделать вопрос, чем отвечать на него, и ни один смертный не может сказать, где он будет завтра, когда сегодня только восходит солнце. Я вам делаю тот же вопрос, и мне очень любопытно будет знать, что вы на него ответите.

- Чингахгок будет около своего друга Зверобоя, отвечал Делавар. Если друг будет в лучшем мире, то и приятель его будет там же, если же он будет находиться под лучами солнца, то лучи и теплота будут падать и согревать обоих.

- Да, я понимаю вас, Делавар, возразил Зверобой, тронутый верностию и самоотвержением своего друга. Я понимаю вас, потому что ваши слова идут от сердца к сердцу. Прекрасно думать таким образом, также хорошо говорить это, но едва ли было бы похвально так действовать. Вы не одни на свете, как я. Ватава ваша невеста и не может быть покинута вами потому только, что нас неожиданно разделила туча. ,

- Ватава дочь Делаваров; я говорил с ней прежде, чем вы пришли, и она сумела повиноваться своему жениху. Куда он пойдет, туда и она за ним последует, и мы оба будем около друга нашего, когда солнце станет над вершиною этой сосны.

- Нет, нет! да благословит и сохранит вас небо, верный друг; но то, что вы говорите, это совершенно безразсудно. Надеюсь, что вы лучше обдумаете это дело, и оставите меня в руках Всевышняго, не вмешиваясь в мою участь. Еще во всяком случае не решено, что негодяи будут меня мучить; быть может, они смилуются и поймут, что такой образ действий большой грех, хотя, впрочем, нельзя особенно на это разсчитывать. Но пусть тогда будет, что Богу угодно, а вы не имеете права рисковать счастием Ватавы. Еслибы вы были одни и совершенно свободны, тогда я, конечно, ожидал бы, что вы скрытно и внимательно будете блуждать около лагеря Гуронов от восхода до заката солнца, чтобы разными ухищрениями изыскать все средства помочь мне и отвлечь от меня неприятеля. Но двое иногда слабее, чем один, и всякое дело должно быть принимаемо так, как оно есть, а не так, как бы оно могло быть.

- Послушайте, Зверобой, что бы вы сделали, еслиб Чингахгок был в руках Гуронов? серьезно спросил Делавар. Быть может, вы пробрались бы в селения Делаваров и сказали бы там старым и молодым волкам: смотрите, вот Ватава, спасенная и невредимая, только утомленная! А вот и Зверобой, также немного усталый, но все-таки свежий и здоровый! Разве вы бы так сделали и сказали?

- Вот это остроумно! Это хитрее, чем может придумать даже Мингос, и одному небу известно, как могла придти вам мысль задать мне такой вопрос. Что бы я сделал? Ну, во первых, Ватава не могла бы быть в моем обществе, так как она осталась бы так близко к вам, как только возможно; и во вторых, все, что касается утомления и остального, устранилось бы само собою так, что вы, вероятно, видите сами, что разсудок против вас.

- Мой брат забыл, что он присутствовал при совещаниях моего народа. Когда мужчины разговаривают, то они не должны говорить ничего такого, что попадя в одно ухо, вылетит в другое; слова не должны иметь более веса, чем перья, ибо ветер не может развязать их. Вы не ответили на мой вопрос.

- Я понимаю вас, Делавар, и я бы солгал, если бы скрыл это. При всем том очень трудно ответить на ваш вопрос. Вы требуете, чтобы я сказал, как бы я поступил, если бы у меня была невеста, как у вас; но как же я могу об этом судить; у меня невесты еще никогда не было. Конечно, я знаю, что друг очень близок к сердцу, а потому прошу вас, Чингахгок, не предпринимать ничего неосторожного. Я уже убежден, что вас нельзя отклонить от вашего намерения, и говоря откровенно, нахожу, что вы не совсем в этом случае неправы. Ну, разумеется, никогда не почувствует себя счастливым, если ничего не предпримете для спасения меня от угрожающей мне судьбы. Но не начинайте ничего неосторожного, и имейте в виду, что никакия мучения Мингосов, никакия оскорбления и угрозы, никакия сжигания и вырывания ногтей, одним словом, никакия муки не подействуют на меня так сильно, как если я увижу, что вы и Ватава, вследствие попытки оказать мне помощь, сами

- Делавары осторожны. Зверобой никогда не увидит, чтобы они вторглись в чужой лагерь с закрытыми глазами.

Этими словами окончился разговор, и Гетти приблизилась к ним с известием, что завтрак готов. Все собрались вокруг большого стола, но ни один не произнес ни слова во все время завтрака, в особенности женщины казались упавшими духом, и потеряли всякий аппетит, между тем как y мужчин в этом отношении незаметно было никакой перемены.

Так как еще было рано, когда все общество встало из-за стола, то еще оставалось несколько часов, которые пленник мог провести со своими друзьями. Поэтому все опять собрались на платформе, ибо всякий хотел, пока было возможно, остаться вблизи осужденной жертвы, слушать слова его и всеми силами выразить ему любовь и участие. Один Зверобой казался непотрясенным, и говорил совершенно весело и беззаботно, причем старался избегать всякого даже косвенного намека на грозивший исход того дня.

После некоторого времени сделал он Юдифи знак последовать за ним на пловучий дом, так как хотел сказать ей несколько необходимых слов. Юдифь немедленно последовала за Зверобоем каюту и села, пока молодой человек достал из угла подаренное ему ружье кильдер и, положив его себе на колени, также опустился на стул. Осмотрев еще раз сверху донизу превосходное оружие и обозрев каждую отдельную часть его с особенно нежною заботою, положил он его наконец в сторону и сказал:

- Юдифь, если я вас хорошо понял, то вы хотели подарить мне ружье, а я с своей стороны соглашался принять его, так как молодая девушка не может извлечь настоящей пользы из огнестрельного оружия. У кильдера добрая слава, и он её заслуживает. По справедливости, он должен бы попасть в известные и верные руки, ибо чрез неловкость и безпечное обхождение и лучшая слава может померкнуть.

- Но разве ружье может попасть в лучшия руки, чем ваши? Гуттер редко давал из него промах, а у вас наверно....

- Верная смерть, милая девушка, это не подлежит сомнению, смеясь прервал ее Зверобой.

- Верная смфрть, милая девушка, это не подлежит сомнению, смеясь прервал ее Зверобой. Я знал однажды одного охотника за бобрами, который также назвал свое ружье кильдером, но это было только жалкое хвастовство, так как Делавары вернее стреляли своими стрелами, чем он из своего ружья. Впрочем, это но должно побудить меня уклониться от моих качеств, и потому я согласен, что ружье едва ли могло бы находиться в лучших руках чем мои. Но, милая девушка, - прибавил он со вздохом, - как долго оно у меня останется? Это очень серьезный вопрос, и если отвечать на него прямо и честно, то следует сказать, что кильдер скоро опять останется без хозяина.

- Что же мне с этим оружием делать, если бы случилось то, что вы ожидаете? спросила Юдифь, пересилив глубокое чувство свое из внимания к Зверобою.

- Потому-то я и хотел переговорить с вами. Смотрите, вот Чингахгок. Хотя он не совсем тверд в стрельбе, - ибо краснокожий редко или никогда не достигает в этом совершенства, - но все-таки он хороший стрелок, и вероятно еще усовершенствуется. При том же он мой друг, и я бы с удовольствием оставил ему ружье, если бы случилось то, что может мне воспрепятствовать воздать должную честь и справедливость вашему драгоценному подарку.

- Оставляйте его кому хотите; ружье ваша собственность, и вы можете распоряжаться им по вашему усмотрению. Чингахгок получит его, если вы сами не вернетесь, чтобы принять его во владение.

- Но, спрошена ли также Гетти по этому предмету? ведь она имеет столько же прав на ружье, как и вы.

Юдифь встала, не говоря ни слова, и подойдя к окну кликнула сестру; в немногих словах объяснила она ей в чем дело, и та с радостью в простых словах изъявила свое согласие передать Зверобою право полной собственности на ружье. Это сделало его, по крайней мере на эту минуту, вполне счастливым, и когда он снова осмотреть подарок и испытал его во всех частях; то выразил желание испробовать его еще и на самом деле, прежде, чем он покинет замок. Ни один мальчик не мог быть более жаден выказать достоинства своего первого самострела, как охотник, желавший подвергнуть испытанию качества своего ружья. Он вернулся на платформу, прежде всего отозвал Делавара в сторону, чтоб сообщить ему, что знаменитый кильдер будет принадлежать ему, если с ним самим приключится что-нибудь неприятное и потом сказал:

- Видите, приятель, это еще одно основание быть крайне осторожным и не бросаться смело в опасность. Уже само по себе овладение таким ружьем составляет победу для вашего племени; Мингосы будут бледнеть и краснеть от зависти, и, что всего важнее, они не рискнут отважиться близко подходить к тому селению, где будут знать, что находится кильдер. И потом, что такое мужчина в лесу без хорошого ружья? Ничего более, как жалкий становитель западней, как метельщик и корзинщик. Пойдемте, приятель, я чувствую сильное желание испытать это удивительное ружье. Возьмите ваше обыкновенное ружье, а я буду целить этим только поверхностно, чтобы нам узнать некоторые из сокровенных его достоинств.

Чингахгок принял это известие не без удовольствия, и так как предложение Зверобоя совершенно соответствовало тому, чтобы дать тяжелым мыслям всего общества более веселое настроение, то никто не колебался согласиться на него; девушки принеся ружье даже с некоторою похожею на удовольствие трогательностию. Оружейный шкаф Гуттера был обильно снабжен, и он имел несколько ружей всегда заряженных на случай могущей представиться надобности. На полки насыпали свежого пороху и Зверобой снова завел речь:

- Ну, приятель, сказал он, - начнемте совершенно скромно, и попробуем сперва обыкновенные ружья старого Тома, чтоб потом сделать заключение вашим ружьем и кильдером. Здесь птицы в изобилии, одне на озере, другия вне его, и некоторые на разстоянии ружейного выстрела. Отыщите себе птицу, которую хотели бы испугать. Смотрите, смотрите, вот гагара совсем близко по направлению к востоку. Это творение, которое при блеске выстрела тотчас прячется и потому может удобно служить для испытания оружия.

Чингахгок не любил много разговаривать; только что он увидел птицу, тотчас приложился, прицелился и выстрелил. Утка тотчас нырнула в воду и пуля, не причинив никакого вреда, ударившись несколько линий от того места, где только что сидела птица, и потом стала делать вдаль безвредные прыжки по поверхности воды.

Зверобой радостно и громко засмеялся, потом стал в позицию и стоял неподвижно, наблюдая за гладкою поверхностью воды. Скоро показалось темное пятнышко, и вслед за тем утка вынырнула, чтоб набраться воздуха и отряхнуть крылья. Этого момента и ожидал Зверобой; его ружье щелкнуло и пуля ударила в самую середину груди птицы, которая тотчас упала навзничь бездыханная. В следующую за сим минуту Зверобой стоял прислонив ружье к платформе, как будто ни в чем не бывало, только дружеский смех обнаруживал его ощущения.

иначе она бы опять нырнула прежде, чем пуля могла ее достигнуть. Это еще ничего не значит; но вот прямо птица, какую нам нужно. Там, несколько севернее, Делавар! Вот за эту примемся, если хотите!

Чингахгок взглянул по указанному направлению, увидел большую черную утку, которая совершенно спокойно плавала по озеру. Он, как и прежде, не тратил понапрасну слов, и прямо приступил к нему; так как он прицелился старательнее, чем первый раз, то и достиг лучшого результата. Когда раздался выстрел, то пуля попала птице в крыло, она с криком порхала над водой, чтоб как можно дальше и скорее скрыться от своих неприятелей.

- Надо сократить её мучения, сказал Зверобой в ту самую минуту, когда утка пыталась подняться вверх, и вот ружье и рука, которые это исполнят.

Утка еще продолжала порхать, как вдруг догнала её смертельная пуля, и так чисто отделила ей головку от шеи, как будто это было сделано ударом топора. Чингахгок тотчас издал восклицание удовольствия, а его смех доказал, как велико его удивление и как далек он от мелочной зависти.

- Ну, вот это лучше! сказал Зверобой, а все таки еще недовольно. Там над нами вижу я птицу, которая может служить для испытания наших ружей. Сюда, Чингахгок; я вызываю вас на выстрел вверх на лету. Вот настоящая и хорошая проба, требующая верного глаза и верного ружья.

Это был морской орел, который на значительной высоте летал над замком, ожидая удобного случая, чтобы спуститься; его голодные птенцы высовывали головки из гнезда, которое видно было на вершине вполовину сгнившей сосны. Чингахгок молча приложил ружье к плечу, навел его на птицу и прицеливание было столь же быстро, как и верно, выстрелил вслед за Чингахгоком, и тотчас замеченное скорое опускание орла оставляло несколько времени сомнительным, попадали в него пуля или нет. Зверобой, впрочем, сам тотчас объявил, что он не был счастлив, и пригласил своего друга взять другое ружье.

- Я его озадачил, это правда, и я даже думаю, что его перья пощипало, но кровь его еще не текла, и это старое ружье не годится для быстрого и верного прицела. Скорее, Делавар, у вас теперь лучшее ружье, а вы, Юдифь, принесите кильдер, это удобный случай, чтобы удостовериться в его достоинствах.

Наступило общее движение. Оба товарища приготовились, а девушки стояли в оживленном ожидании последующого. Орел, несколько спустившись, описал дальнюю дугу, и теперь, опять поднявшись, снова плавал вокруг над замком, но еще на большей высоте, чем прежде. Чингахгок посмотрел на верх, и прямо объявил, что он признает невозможным попасть в птицу на такой высоте и притом находящуюся в совершенно вертикальном положении над головами стрелков. Тем не менее он выстрелил, и последствия доказали, что он правильно оценил свое уменье. Орел после выстрела не изменил даже своего полета, но продолжал описывать круги в своем воздушном поле, и как бы с презрением смотрел вниз на своих преследователей.

- Ну, Юдифь, сказал Зверобой, теперь мы посмотрим, что может сделал кильдер. Дайте мне место, приятель, и наблюдайте, как я буду целить, потому что благоразумие и обдуманность научат всему.

Затем последовало заботливое прицеливание, несколько раз повторенное, между тем как птица подымалась все выше и выше. Потом блеснул порох и раздался выстрел; пуля полетела на верх и тотчас орел свернулся в сторону и ринулся вниз. Он бил то одним, то другим крылом, вертелся несколько времени в одном круге, потом нерешительно махал крыльями, как бы сознавая свою гибель, и наконец, сделав несколько полных кругов, упал с тяжелым звуком на один из концов пловучого дома. Исследование показало, что пуля ударила его между крылом и грудною костью.

с упреком вперила потухавшия глаза на своего неприятеля. - Да, мы не обдумали, и приличнее было двум мальчикам доставить себе удовольствие таким глупым и грешным поступком, чем двум мужчинам, находящимся на поле битвы. Ах, Господи! Ну, в наказание, я вас сейчас оставлю и когда буду один у кровожадных Мингосов, то буду думать о том, что жизнь имеет свою сладость даже для зверей в лесах и для птиц в воздухе. Вот, Юдифь, возьмите кильдер и сохраните его для руки, которая достойнее его, чем моя.

- Ни одна недостойнее вашей, отвечала Юдифь. - И ни одна не будет владеть им.

- Да, что касается ловкости. Но вам также нужно знать, когда следует употреблять огнестрельные оружия, а не только, как употреблять их. Вид этого умирающого в мучениях орла возбуждает во мне горькое раскаяние, и я с удовольствием пожертвовал бы своими суетными чувствами и всею моею гордостью, еслиб этот орел мог снова быть в своем гнезде y своих птенцов.

Все присутствующие были поражены этим внезапным выражением раскаяния о таком обыкновенном, хотя и необдуманном, но умышленном поступке. Но никто не отвечал, a Делавар, который очень хорошо понимал слова Зверобоя, вынул острый нож и одним ударом отделил голову орла от туловища, чтоб положить конец борьбе его со смертию.

- Что за жалкая вещь, однако, власть, если забываешь, как ею пользоваться. Право, еслибы не срок моего отпуска, то я бы четырнадцать дней и более провел бы в лесу, чтоб отыскать гнездо этой бедной птицы и сократить также страдания птенцов.

птиц, и хотела сказать вам это, - но мне было так любопытно увидать, можете ли вы попасть в орла на такой высоте, что я забыла сказать, пока уже было поздно и убийство совершилось.

- В том-то и дело, моя добрая Гетти: мы видим наши ошибки и оплошности только тогда, когда уже поздно, и раскаяние приходит вслед за тем, поэтому нам нужно всегда быть осторожными и осмотрительными, прежде чем действовать. При всем том я рад, что вы ничего не сказали, боясь, что сказанные в ту минуту два слова не остановили-бы меня совершить грех, который чрез то сделался бы еще больше.

Медленно и покачивая головой, сошел Зверобой с судна, и с горестью сел на платформе. Между тем солнце уже порядочно поднялось, и это побудило приготовиться к отъезду. Как только Делавар узнал это намерение, он привел в порядок челнок, и Ватава озаботилась о том, что могло способствовать его удобству. Все это происходило тихо и спокойно, но с таким любезным видом, который Зверобой тотчас заметил и сумел оценить. Когда все было готово, индейцы вернулись к Юдифи и Гетти, которые обе были около Зверобоя; этот тогда поднялся.

- Лучшие друзья должны разстаться, серьезно сказал он, - когда на то воля Божия, и потому я прощаюсь с вами. Будьте счастливы, Юдифь! Чингахгок, старый приятель, прощайте! и вы Ватава, и вы, Гетти, - прощайте все! - я должен вас оставить!

- Хорошо, Гетти, собирайтесь и садитесь в челнок, отвечал Зверобой: - мне приятно будет еще несколько часов провести в вашем обществе.

Гетти не медлила, принесла свою библию, и вошла в челнок.

- И теперь, да благословит вас Бог! продолжал Зверобой. Не поминайте меня лихом, если больше меня не увидите, и пожмите мне все руку еще раз. Так! и теперь в последний раз прощайте!

Он спрыгнул в челнок, и оттолкнул его от платформы; Юдифь и Ватава горько плакали, а Чингахгок покрыл голову платком, спрятал лицо свое, как римлянин, скрывавший свое горе в четырех стенах, и медленно отправился на пловучий дом, чтобы там наедине предаться своему горю a своим мыслям.

помогала ему грести, что он скоро не имел уже этого опасения, и с дружескою любезностию начал болтать с своею спутницею.