Прерия.
Глава V

Глава V

Ничто не нарушило спокойствия прерии, пока воин-тетон так отважно выполнял свое опасное предприятие. Все его подчиненные неподвижно стояли на своих местах, со всем терпением дикарей ожидая сигнала к началу действий. Зрителям, находившимся на небольшом возвышении, о котором мы уже упоминали, и с тревогой и беспокойством вглядывавшимся вдаль, все это не было видно. Они видели только однообразную пустыню, освещенную неверным светом бледных лучей луны, с трудам пробивавшихся сквозь облака. Лагерь выделялся более темным пятном; полосы света обрисовывали волнистые вершины холмов. Повсюду царил глубокий, внушительный покой пустыни.

Невозможно описать интереса, испытываемого теми, кто хорошо знал, что затевалось под покровом безмолвной ночи. Волнение зрителей возрастало по мере того, как проходили минуты, и ни малейший звук не достигал их слуха. Дыхание Поля становилось все сильнее и прерывистее, и Эллен не раз испытывала невольный страх, когда он внезапно вздрагивал. Она чувствовала это, опираясь на его руку, в поисках защиты.

- Ну! - воскликнул Поль, не в состоянии сдерживать дольше свое нетерпение. - Ну, старый Измаил, вот когда ты можешь показать себя! Докажи, что кровь Кентукки, течет в твоих жилах! Ребята, стреляйте, стреляйте вниз, стреляйте в землю: краснокожие, ползут в траве!

Но голос его потерялся в криках, воплях, восклицаниях, раздавшихся одновременно изо ртов пятидесяти людей. На месте остались только караулившие пленников, но и они исполняли свой долг с принуждением, и нетерпением, какое выказывают верховые лошади, стоящие у барьера и ожидающие только сигнала, чтобы броситься на арену. Они размахивали руками, скакали, прыгали, как упоенные радостью дети, а не разумные взрослые люди, испускали самые яростные, дикие крики.

И тут послышался новый шум, похожий на шум, производимый множеством ног буйволов. Действительно животные Измаила, сбившись в кучу, быстро бежали в сторону пленников.

- Они украли весь скот переселенца, - сказал Траппер, внимательно прислушиваясь. - Эти гады не оставили ему ни одной лошади.

Не успел он договорить, как все стадо испуганных животных взобралось на маленький холм, где были пленники, и, преследуемое толпой существ, почти не имевших человеческого вида, пронеслось мимо. Толпа бежала за животными во весь дух и понукала их сзади.

Стремление к бегству передалось и лошадям индейцев. Издавна привыкнув разделять пылкое нетерпение своих хозяев, они бросились с почти неудержимой быстротой. В эту минуту, когда все глаза были устремлены на людей и животных, как бы несшихся в вихре, Траппер с силой, которой нельзя было подозревать в его возрасте, вырвал нож из рук своего неосторожного стража, одним взмахом руки перерезал ремень, к которому были привязаны все лошади. Топая ногами, с громким ржанием животные разбежались во все стороны.

Уюча обернулся к Трапперу с быстротой и свирепостью тигра. Он схватился за ножны, как будто для того, чтобы взять так неожиданно похищенное у него оружие, потом ощупал ручку своего томагавка, все время следя за бегущим стадом с сожалением, которое всегда должен испытывать индеец западных стран при таком зрелище. Жажда мести и алчность боролись в его душе; борьба была ужасна, но коротка. Алчность одержала верх: не прошло и минуты, как все сторожившие пленников бросились в погоню за стадом. Траппер спокойно смотрел на своего врага, пока тот колебался после смелого поступка старика, расправиться ли с ним или броситься за скотом. Как только Уюча последовал примеру товарищей, Траппер сказал со свойственным ему глухим, сдержанным смехом, указывая на бегущего индейца:

- Нрав всех краснокожих одинаков повсюду: и в прерии, в лесах! Позволь-ка кто-нибудь такую вольность с часовым-белым - он получил бы, по-крайней мере, хороший удар по голове в награду, а вот тетон бежит себе за своими, лошадьми, как будто думает, что две ноги стоят четырех в подобном случае! Ну, плуты переловят весь скот до рассвета, потому что тут разум действует против инстинкта. Положим, разум ничтожный, но все же в индейце много человеческого. Боже мой! Вот такими краснокожими, как делавары, Америка могла бы гордиться! Но что сталось с этим могучим народом! Он рассеян и почти весь уничтожен! Право, переселенец хорошо сделает, если поселится там, где находится в настоящее время. Если природа и отняла у него удовольствие очистить землю от деревьев, которые должны были расти здесь, то воды уж тут в изобилии. Вот своих четвероногих он видел в последний раз, или я плохо знаю коварство сиу.

- Не лучше ли нам добраться до лагеря? - сказал охотник за пчелами. - Если старый Измаил не очень изменился, то здесь произойдет настоящая схватка.

- Нет, нет! - поспешно проговорила Эллен.

Траппер осторожно закрыл ей рот рукою.

- Тс! Говорите тихо! - сказал он. --- Малейший звук может выдать нас. Достаточно ли храбр ваш друг? - прибавил он, обращаясь к Полю.

Молодой человек, в свою очередь, прервал его слова:

- Остерегайтесь назвать Измаила моим другом. Он не имеет ни малейшего отношения...

- Хорошо, хорошо, кто бы он ни был, станет ли он жалеть порох и дробь для защиты своего добра?

- Своего добра? Да, конечно, он не станет жалеть даже для защиты того, что не принадлежит ему. Можете вы мне назвать, старый Траппер, имя человека, который уложил посланца шерифа, собравшегося прогнать плантаторов, беззаконно поселившихся у Буйволового озера в старом Кентукки? В тот день я преследовал великолепный рой, осевший, наконец, в дупле засохшего бука; а чиновник лежал распростертым как раз у подножия того самого бука. Пуля прошла через "милостью божьей" {Т. е. через постановление о взятии под стражу. Все судебные акты в Америке начинаются словами: "Народ, милостью божией, свободный и независимый...".}, которая была у него в кармпне жилета у самого, сердца, как будто он думал, что кусок овечьей кожи может служить панцирем и против пули скваттера {От глагола "to squot" - сидеть на корточках. Американцы называют "скваттером" того, кто поселяется (усаживается) на крайней границе какого-нибудь графства, захватывая землю, которую он намеревается обрабатывать.}. Ну зачем сердиться, Эллен? Ведь не доказано, что это был Измаил; человек пятьдесят других могли сделать то же.

Старик не стал расспрашивать дальше, чтобы узнать, станет ли Измаил мстить за себя. Из ответа Поля, его короткого, но обстоятельного рассказа, он понял все и вернулся к целому ряду мыслей, вызванных обстоятельствами.

- Каждый лучше знает связи, соединившие его со своими ближними, - ответил он. - Жаль, конечно, что цвет кожи и язык, богатство и образование устанавливают такую большую разницу между людьми, из которых немногие имеют все, а громадное большинство - ничего... Впрочем, - прибавил он с характерным для него переходом от одной мысли к другой, - так как в этом деле идет речь о количестве ударов, а не о проповеди, то лучше всего приготовиться к тому, что может случиться. Тс! В лагере движение. Возможно, что это они нас увидели.

- Неужели подходит семья Измаила? - воскликнула Эллен. Голос ее дрожал. Приближение друзей, по-видимому, пугало ее почти столько же, сколько недавнее появление сиу. - Уходите, Поль, оставьте меня. Уйдите, не нужно, чтобы нас видели.

- Эллен, если я брошу вас в этой пустыне, не возвратив вас целой и невредимой, хотя бы под защиту старого Измаила, то пусть я никогда не услышу жужжания пчелы, или, что еще хуже, пусть не смогу следить за ней взглядом до тех пор, пока она влетит в улей!

- Вы забываете этого доброго старика. Он не покинет меня. Ведь нам не в первый раз расставаться, Поль, и эта пустыня лучше, чем...

- Никогда! Никогда! Индейцам стоит только вернуться, и что будет тогда с вами? Вас поведут к Скалистым годам, и вы будете уже на полдороге туда, пока можно будет открыть наш след и полететь на помощь вам. Что вы скажете на это, старый Траппер? Вы думаете, что эти тетоны, как вы их называете, замедлят вернуться за остальным имуществом Измаила и за его провизией?

- Насчет них вы можете быть спокойны, - ответил старик, - я ручаюсь, что им придется побегать часов шесть за бедными животными. Однако, тише! Я снова слышу какие-то звуки внизу, у ив. Скорее на землю! Зарывайтесь в траву! Будь я презренный комок глины, если это не звук ружейного замка!

пленники успели броситься на землю, как в их ушах раздался короткий, резкий ружейный выстрел, и смертоносная пуля, свистя, пролетела над их головами.

- Чудесно, молодые негодяи! Чудесно, старая голова! - тихонько проговорил Поль. Ни положение, в котором находились пленники, ни опасности, окружавшие их, не действовали на его пылкую натуру. - Этот залп делает вам честь. Ну, что же, Траппер, война-то, кажется, начинается с трех сторон. Нашей стороне неудобно оставаться в долгу. Не ответить ли мне?

- Не отвечайте, - поспешно остановил его старик, - или отвечайте только словами, иначе вы оба погибли.

- Сомневаюсь, чтобы вы много выиграли, если бы я заставил свой язык говорить вместо ружья, - заметил Поль шутливым, но несколько колким тоном.

- Ради бога, только бы они не слыхали вас, Поль! - вскрикнула Эллен. - Уходите, Поль, уходите, вам легко это сделать.

Несколько залпов, следовавших один за другим и все приближавшихся, прервало ее слова, а страх и благоразумие помешали ей говорить дальше.

- Пора кончить это, - сказал Траппер, подымаясь с достоинством и хладнокровием человека, задумавшего какой-то самоотверженный поступок. - Я не знаю, дети мои, что заставляет вас бояться тех, кого вы оба должны были любить и почитать, но надо принять какое-нибудь решение, чтобы спасти вашу жизнь. На несколько часов больше или меньше ничего не значит для человека, насчитывающего столько дней. Поэтому я покажусь им, а вы воспользуйтесь этой минутой, чтобы скрыться. И дай вам бог все то счастье, которое вы заслуживаете.

Не дожидаясь ответа, Траппер отважно спустился с холма и подошел к лагерю твердыми, уверенными шагами, не замедляя и не ускоряя своей обычной походки. Свет луны, более яркий в эту минуту, падал на его фигуру, и переселенцы заметили его приближение. Равнодушный к этому неблагоприятному обстоятельству, старик молча продолжал идти, пока его остановил сильный, грозный голос:

- Кто идет? Друг или недруг?

- Друг, - ответил он, - человек, который жил слишком долго для того, чтобы смущать ссорами остаток своей жизни.

- Но недостаточно долго для того, чтобы забыть проделки юности, - сказал Измаил, подымая голову над кустом, за который он спрятался, - вы привели сюда шайку этих краснокожих дьяволов и завтра получите часть их добычи.

- Что вы потеряли? - спокойно спросил Траппер.

- Восемь самых лучших кобылиц, носивших упряжь, не говоря уже о жеребце, который стоит тридцати лучших мексиканских коней. А молоко, а шерсть, откуда возьмет их теперь жена? Весь скот исчез; я думаю, что даже поросята, хоть и хромые, бегают теперь по прерии. Скажи-ка мне, чужеземец, - прибавил он, ударяя о землю прикладом ружье с шумом и яростью, которые могли бы испугать человека менее решительного, чем Траппер, - сколько из этих животных достанется на вашу долю?

- А что я буду делать с ними? Я никогда не хотел иметь лошадей, никогда даже не пользовался ими, хотя мало найдется людей, так исколесивших огромные степи Америки, как я, несмотря на слабость и старость. Лошади не нужны в скалах и лесах Йорка, я говорю о Йорке, каким он был прежде: боюсь, что теперь он уже не такой! Что касается коровьего молока и шерстяных одеял, то все это хорошо для женщин, но оно не возбуждает во мне зависти: звери, живущие на равнине, дают мне пищу и одежду. Нет, я не хочу другой одежды, кроме оленьей шкуры, и пищи более сочной, чем мясо оленя.

Явная откровенность, с которой Траппер произнес это краткое оправдание, произвела некоторое впечатление на переселенца, вышедшего из своей обычной апатии. Однако чувство досады в нем все усиливалось и должно было с минуты на минуту разразиться ужасным образом. Он слушал с видом человека, который сомневается, еще не вполне убежден, и бормотал сквозь зубы страшные угрозы, которыми за минуту до этого, собирался осыпать старика.

- Прекрасные слова, - проговорил он, наконец, - но, по-моему, слишком адвокатские для откровенного, храброго охотника.

- Охотник или траппер - разница небольшая. Старик, я пришел в эту страну, потому, что закон слишком прижимал меня и потому что я не люблю соседей, которые не могут уладить мелкого спора без того, чтобы не утомлять судьи да еще двенадцати человек, но я пришел не для того, чтобы смотреть, как у меня будут отнимать имущество. Я не стану благодарить человека, который взял его у меня.

- Тот, кто забирается так далеко в прерии, должен привыкать к обычаям хозяев этой местности.

- Хозяев! - недовольно повторил переселенец. - Я имею на землю, по которой хожу, такие же законные права, как любой губернатор в Штатах! Можете вы мне сказать, чужеземец, где тот закон, то основание, по которому одному человеку может принадлежать часть города, город или даже целая провинция, тогда как другой должен вымаливать клочок земли, чтобы выкопать себе могилу! Это противоречит природе, и я отрицаю, что этого требует закон, по крайней мере, такой закон, каким он должен быть, а не созданный вами.

- Я не могу сказать, что вы не правы, - ответил Траппер. Его взгляды на этот важный вопрос, хоть и вытекали они из совершенно других и гораздо более благородных принципов, но удивительно совпадали со взглядами его собеседника. - Я всегда думал это и часто говорил, когда знал, что мой голос может быть услышан. Но люди, похитившие ваши стада, считают себя хозяевами всего, что есть в степях.

- Да, я был их пленником в то время, когда они пробирались в ваш лагерь...

- Разве белый так должен был поступить в подобном случае? - возразил Измаил, бросая на старика свирепый взгляд, будто все еще намереваясь покускться на его жизнь. - Разве не должен был он предупредить меня? Я не особенно стремлюсь назвать братом всякого, кто встретится мне на дороге, но все же цвет кожи что-нибудь да значит. В особенности, когда встреча белых происходит в таком месте, как это. Впрочем, что сделано, то сделано, и никакие разговоры на свете ничего не изменят. Дети, выходите из засады, тут только старик. Он ел мой хлеб, и я должен обращаться с ним, как с другом, хоть, у меня есть веские основания подозревать, что он заодно с нашими врагами.

Траппер ничего не сказал в ответ на эти оскорбительные подозрения, высказанные переселенцем так неделикатно, несмотря на все слышанное им от старика. Призыв главы семьи возымел немедленное действие. На его голос пятеро-шестеро из его сыновей вышли из-за кустов, за которыми они прятались, думая, что люди на холме составляли часть шайки сиу. Они подходили один за другим, небрежно брали ружья под мышку и бросали взгляды на чужеземца, но ни один из них при этом не выказывал ни малейшего любопытства узнать, откуда он, зачем он здесь. Частью это происходило от беспечности их характера, но главным, образом, от привычки к подобным сценам, научившим их соблюдать благоразумие и осторожность. Траппер вынес их мрачные, безмолвные взгляды с твердостью человека, еще более наученного опытом, и с полным спокойствием невинности. Старший из сыновей переселенца, тот, усыпленная бдительность которого предоставила такое обширное поле действий для предприимчивого Матори, обернулся к отцу после короткого, но пристального осмотра старика и проговорил отрывисто:

- Если это все, что осталось из тех, кого я видел там, на холме, то значит, мы не попусту потратили порох.

- Если вы видели тетонов, несущихся над землей, подобно крылатым демонам, вслед за вашим стадом, друг мой, то не мудрено было бы, если бы вам показалось, будто их там более тысячи.

- Да, какой-нибудь ребенок, воспитанный в городах, или какая-нибудь женщина могла бы вообразить это - да и то старая Эстер, как вы видите, боится краснокожих не более, чем медвежонка или волчонка. Ручаюсь, что если бы ваши пресмыкающие дьяволы проделали эти свои штучки при дневном свете, старуха славно отделала бы их, и сиу увидели бы, что она не таковская, чтобы уступить без боя свое масло и свой сыр. Наступит время, чужеземец, когда будет оказано правосудие. И скоро, и без помощи того, что вы называете законом. Мы от природы медлительны, я знаю, и это часто говорят про нас; но медленность только вернее достигает цели, и мало людей, которые могли бы похвалиться, что они нанесли удар Измаилу, не получив от него взаимного удара.

не один удар, но только раз испытал то чувство, которое неизбежно должен испытывать разумный человек, когда он убивает, хотя бы лань, не нуждаясь ни в ее мясе, ни в шкуре. Это было, когда я оставил одного минга в лесу без погребения, в то время, когда я честно и открыто участвовал в воине.

- Так вы были солдатом, Траппер? Я также в молодости участвовал в одной-двух экспедициях. Впрочем, о краже скота и об остальном мы поговорим завтра, а сегодня самое лучшее будет лечь спать.

краткими, но энергичными ругательствами в адрес грабителей, объявил жене о положении вещей в прерии и затем о своем решении отдохнуть после стольких треволнений, вызванных набегом сиу.

Траппер охотно согласился на это и растянулся на предложенной ему куче веток с необычайным спокойствием. Однако, он закрыл глаза лишь тогда, когда убедился, что Эллен Уэд находится среди других женщин семьи, а ее молодой друг предусмотрительно скрылся. Тогда только он уснул. Но даже во сне он сохранил часть той бдительности, к которой привык издавна.