Браво, или В Венеции.
Глава 26

Браво, или В Венеции

Глава 26

На рассвете следующего дня площадь Святого Марка была еще пустынна. Священники по-прежнему пели псалмы над телом старого Антонио; но несколько рыбаков все еще медлили у собора и внутри него, не до конца поверив версии властей о том, при каких обстоятельствах погиб их товарищ. Впрочем, в городе в этот час, как обычно, было тихо; кратковременные волнения, поднявшиеся было на каналах во время мятежа рыбаков, сменились тем особым подозрительным спокойствием, что является неизбежным порождением системы, не основанной на поддержке и одобрении народа.

В тот день Якопо снова был во Дворце Дожей. Когда в сопровождении Джельсомины он пробирался по бесчисленным переходам здания, браво со всеми подробностями рассказал своей внимательной спутнице о бегстве влюбленных, благоразумно умолчав лишь о замысле Джакомо Градениго убить дона Камилло. Преданная Джельсомина слушала его затаив дыхание, и только порозовевшие щеки и выразительные глаза девушки говорили о том, как близко к сердцу принимала она все их переживания.

- И ты думаешь, что им удастся скрыться от властей? - проговорила Джельсомина чуть слышно, ибо вряд ли кто-нибудь в Венеции решился бы задать этот вопрос вслух. - Ты же знаешь, сторожевые галеры постоянно в море!

- Мы об этом подумали и решили, что «Прекрасная соррентинка» возьмет курс на Анкону. Как только они окажутся во владениях римской церкви, связи дона Камилло и права его благородной супруги оградят их от преследований… Скажи, можно ли отсюда взглянуть на море?

Джельсомина провела Якопо в пустую комнату под самой крышей, откуда открывался вид на порт, на Лидо и на безбрежные просторы Адриатики. Сильный бриз, проносясь над крышами города, раскачивал в порту мачты и затихал в лагунах, где уже не было судов. По тому, как надувались паруса и с каким усилием гондольеры гребли к набережной, было видно, что дует крепкий ветер. За Лидо он был порывист, а вдали, на беспокойном море, поднимал пенные гребни волн.

- Ну вот, все хорошо! - воскликнул Якопо, окинув даль внимательным взглядом. - Они успели уйти далеко от берега и при таком ветре скоро достигнут своей гавани. А теперь, Джельсомина, пойдем к моему отцу.

Джельсомина улыбалась, когда Якопо уверял ее, что влюбленные теперь в безопасности, но, услыхав его просьбу, девушка помрачнела. Она молча пошла вперед, и через короткое время оба стояли у ложа старика. Заключенный, казалось, не заметил их появления, и Якопо вынужден был окликнуть его.

- Отец, - сказал он с той особенной грустью в голосе, которая всегда появлялась у него в разговоре со стариком, - я пришел.

Заключенный обернулся и, хотя он, очевидно, страшно ослабел со времени последней встречи с сыном, на его изможденном лице появилась едва заметная улыбка.

- Ну что, сынок, как мать? - спросил он с такой тревогой, что Джельсомина поспешно отвернулась, - Она счастлива, отец, счастлива…

- В мыслях она всегда с тобой, отец.

- А как твоя сестра?

- Тоже счастлива. Не беспокойся, отец! Они обе смиренно и терпеливо ждут тебя.

- А сенат?

- По-прежнему бездушен, лжив и жесток, - сурово ответил Якопо и отвернулся, обрушивая в душе проклятия на головы власть имущих.

- Благородных синьоров обманули, донеся им, что я покушался на их доходы, - смиренно сказал старик. - Придет время, и они поймут и признают это.

Якопо ничего не ответил; неграмотный и лишенный необходимых знаний, которые даются людям правительствами, отечески заботящимися о своих подданных, но обладая от природы ясным умом, он понимал, что система правления, провозглашающая основой своей некие особые качества привилегированного меньшинства, ни за что не допустит сомнения в законности своих поступков, признав, что и она способна ошибаться.

- Ты несправедлив к сенаторам, сынок. Это благородные патриции, и у них нет оснований зря наказывать таких людей, как я.

- Никаких оснований, отец, кроме необходимости поддерживать жестокость законов, по которым они становятся сенаторами, а ты - заключенным!

- Ты не прав, сынок, я знал среди них и достойных людей! Например, последний синьор Тьеполо: он сделал мне много добра, когда я был молод. Если бы не это ложное обвинение, я был бы сейчас первым среди рыбаков Венеции.

- Отец, помолимся вместе о душе синьора Тьеполо, - Разве он умер?

- Так гласит роскошный памятник в церкви Реденторе.

- Все мы когда-нибудь умрем, - перекрестившись, прошептал старик, - и дож, и патриций, и гондольер. Яко…

- Отец! - поспешно воскликнул браво, чтобы не дать старику договорить это слово, и, наклонившись к нему, шепнул:

- Ты ведь знаешь, есть причины, по которым мое имя не следует произносить вслух. Я тебе не раз говорил: если ты станешь меня называть так, мне не позволят приходить к тебе.

Старик казался озадаченным: разум его так ослабел, что он многое перестал понимать. Он долго смотрел на сына, затем перевел взгляд на стену и вдруг улыбнулся, как ребенок:

- Посмотри, сынок, не приполз ли паук? Из груди Якопо вырвался стон, но он поднялся, чтобы исполнить просьбу отца.

- Я не вижу его, отец. Вот подожди, скоро будет тепло…

- Какого еще тепла?! Мои вены вот-вот лопнут от жары! Ты забываешь, что здесь чердак, что крыша тут свинцовая, а солнце… Ох, это солнце! Благородные сенаторы и не знают, какое мучение сидеть зимой в подземелье, а жарким летом - под раскаленной крышей.

лучше: чего тебе недостает?

- Воздуха… сынок, воздуха! Дай мне подышать воздухом, ведь бог создал его для всех, даже самых несчастных.

Якопо бросился к стене этого древнего, оскверненного столькими жестокостями здания, в которой виднелись трещины - он уже не раз пытался их расширить, - и, напрягая все силы, старался хоть немного увеличить их. Но, несмотря на отчаянные усилия браво, стена не поддавалась, и лишь на пальцах его выступила кровь.

- Дверь, Джельсомина! Распахни дверь! - крикнул он, изнемогая от бессмысленной борьбы.

- Нет, сынок, сейчас я не страдаю. Вот когда тебя нет рядом и я остаюсь один со своими мыслями, когда вижу твою плачущую мать и брошенную сестренку, тогда мне нечем дышать!.. Скажи, ведь теперь уже август?

- Еще июнь не наступил, отец.

- Значит, будет еще жарче? Святая мадонна, дай мне силы вынести все это!

Безумный взгляд Якопо был еще более страшен, чем затуманенный взор старика. Грудь его вздымалась, кулаки были сжаты.

- Нет, отец, - сказал он тихо, но с непоколебимой решительностью, - ты не будешь больше так страдать… Вставай и идем со мной. Двери открыты, все ходы ивы-ходы во дворце я знаю как свои пять пальцев, да и ключи в наших руках. Я сумею спрятать тебя до наступления темноты, и мы навеки покинем эту проклятую республику!

Луч надежды блеснул в глазах старого узника, когда он слушал эти безумные слова сына, но сомнение и неуверенность тут же погасили его.

- Ты, сын мой, забыл о тех, кто стоит над нами, И потом, эта девушка… Как ты сможешь обмануть ее?

- Она займет твое место… Она сочувствует нам и охотно позволит себя связать, чтобы обмануть стражей. Я ведь не зря надеюсь на тебя, милая Джельсомина?

Испуганная девушка, которая никогда прежде не видела проявления такого отчаяния со стороны Якопо, опустилась на скамью, не в силах выговорить ни слова… Старик смотрел то на нее, то на сына; он попытался приподняться с постели, но от слабости тут же упал назад, и только тогда Якопо понял, что мысль о бегстве, осенившая его в момент отчаяния, по многим причинам невыполнима. Воцарилось долгое молчание. Понемногу Якопо овладел собой, и лицо его снова обрело столь характерное для него выражение сосредоточенности и спокойствия.

- Отец, - сказал он, - я должен идти. Скоро конец нашим мучениям.

- Но ты скоро опять придешь?

- Если судьбе будет угодно. Благослови меня, отец! Старик простер руки над головой сына и зашептал молитву. Когда он кончил, браво и Джельсомина еще некоторое время оставались в камере, приводя в порядок ложе узника, и затем вместе вышли, Было видно, что Якопо не хотелось уходить. Его не оставляло зловещее предчувствие, что скоро этим тайным посещениям настанет конец. Помедлив немного, браво и девушка наконец спустились вниз, и, так как Якопо хотел поскорее выйти из дворца, не возвращаясь в тюрьму, Джельсомина решила вывести его через главный коридор.

- Ты сегодня грустней обычного, Карло, - заметила девушка с чисто женской проницательностью, вглядываясь в глаза браво. - А мне казалось, ты должен радоваться удаче герцога и синьоры Тьеполо.

- Их побег - как луч солнца в зимний день, милая Джельсомина… Но что это? За нами наблюдают! Почему этот человек следит за нами?

- Кто-нибудь из дворцовых слуг. В этой части здания они попадаются на каждом шагу. Войди сюда, отдохни, если устал. Тут редко кто бывает, а из окна мы сможем опять взглянуть на море.

Якопо последовал за Джельсоминой в одну из пустых комнат третьего этажа; ему и в самом деле хотелось, прежде чем выйти из дворца, взглянуть, что делается на площади. Его первый взгляд был обращен к морю, которое по-прежнему катило к югу свои волны, подгоняемые ветром с Альп. Успокоенный этим зрелищем, браво посмотрел вниз. В эту минуту из ворот дворца вышел чиновник республики в сопровождении трубача, что делалось обычно, когда народу зачитывали решение сената. Джельсомина открыла окно, и оба придвинулись ближе, чтобы послушать. Когда маленькая процессия дошла до собора, послышались звуки трубы, и вслед за ними раздался голос чиновника:

«За последнее время в Венеции было совершено много злодейских убийств достойных граждан города, - объявил он. - Сенат в отеческой заботе своей о тех, кого он призван защищать, счел необходимым прибегнуть к чрезвычайным мерам, дабы не допустить более повторения таких преступлений, кои противны законам божьим и угрожают безопасности общества. Посему высокий Совет Десяти обещает награду в, сто цехинов тому, кто сыщет виновника хотя бы одного из этих столь жестоких преступлений. Далее: прошлой ночью в лагунах было найдено тело некоего Антонио, известного рыбака и достойного гражданина, почитаемого патрициями. Есть много оснований полагать, что он погиб от руки некоего Якопо Фронтони, пользующегося репутацией наемного убийцы, за которым уже давно, но безуспешно ведется наблюдение с целью выявить его причастность к упомянутым выше ужасным преступлениям. Совет призывает всех честных и достойных граждан республики помочь властям схватить означенного Якопо Фронтони, даже если он станет искать убежища в храме божьем, ибо нельзя более терпеть, чтобы среди жителей Венеции обитал такой человек. И в поощрение сенат в отеческой заботе своей обещает за его поимку триста цехинов».

Объявление заканчивалось обычными словами молитвы и подписями носителей верховной власти.

Так как сенат вершил дела в тайне и не имел обыкновения открывать свои намерения народу, то «все, кто находился поблизости, с удивлением и трепетом внимали словам чиновника, взирая на необычную процедуру. Некоторые дрожали при виде этого неожиданного проявления таинственной и ужасной власти; большинство же старалось показать, что они восхищены тем, как правители пекутся о своих подданных.

Но, пожалуй, внимательней всех слушала объявление Джельсомина. Она далеко высунулась из окна, чтобы не пропустить ни одного слова чиновника.

- Ты слышал, Карло? - нетерпеливо воскликнула девушка, обернувшись. - Они наконец обещают награду за поимку этого чудовища, у которого столько убийств на душе!

Якопо засмеялся, но смех его показался Джельсомине странным.

- Патриции справедливы, - сказал он, - и все, что они делают, правильно. Они благородного происхождения и не могут ошибаться! Они выполняют свой долг.

- У них есть только один святой долг перед богом и людьми.

- Я слышал о долге народа, но никогда - о долге сената.

- Нет, Карло, нельзя отказать им в добрых намерениях, когда они хотят оградить людей от всякого зла, Этот Якопо - настоящее чудовище, его все презирают, и его кровавые дела слишком долго были позором Венеции, Ты видишь, патриции не скупятся на золото, чтоб только схватить его, Слушай! Они снова читают!

Вновь зазвучала труба, и теперь воззвание читали меж гранитных колонн Пьяцетты, совсем близко от окна, где стояли Джельсомина и ее невозмутимый спутник.

- Зачем ты надел маску, Карло? - спросила девушка, когда чиновник кончил читать. - В этот час во дворце не принято носить маску.

- Я делаю это нарочно: может быть, они примут меня за самого дожа, который стесняется открыто слушать свой собственный указ, или подумают, что я один из Совета Трех!

- Чиновник идет по набережной к Арсеналу. Оттуда они, как это обычно делается, отправятся на Риальто.

- И тем самым дадут ужасному Якопо возможность скрыться? Ваши судьи тайно вершат дела, когда им следовало бы разбирать их открыто, и откровенны там, где им лучше было бы помолчать. Я должен покинуть тебя, Джельсомина. Выпусти меня через внутренний двор, а сама вернись домой.

… Ты ведь знаешь, власти разрешили тебе… Я не стану скрывать - я нарушила их приказ: тебе не дозволено было в этот час появляться во дворце…

- И ты это сделала ради меня, Джельсомина? Девушка в смущении опустила голову, и щеки ее покрылись легким румянцем, подобным утренней заре, вспыхнувшей над ее родным городом.

- Ты ведь этого хотел, - сказала она, - Тысячу раз спасибо тебе, дорогая, добрая, верная Джельсомина! Не бойся за меня, я выйду из дворца незамеченным. Сюда трудно попасть, а тот, кто выходит, очевидно, имел право войти.

- Днем, Карло, мимо алебардщиков идут в маске только те, кому известен пароль.

Браво, казалось, был потрясен словами Джельсомины; лицо его выражало полную растерянность. Он слишком хорошо знал, на каких условиях ему разрешалось сюда приходить, и поэтому не сомневался, что если попытается выйти на набережную через тюремные ворота, то непременно будет схвачен стражей, которую к этому времени уже оповестят о том, кто он такой. Другой выход казался ему теперь одинаково опасным. Он был удивлен не столько содержанием зачитанного на площади объявления, сколько той оглаской, которой сенат решил предать свои действия и, слушая возводимые на него обвинения, он испытал скорее мучительную душевную боль, чем страх.

в глазах браво нерешительность и пожалела, что так встревожила его.

- Не так уж все плохо, Карло, - заметила она. - Сенат позволил тебе навещать отца, правда, в определенные часы, но все равно это доказывает, что и он способен на жалость, и, если я нарушила распоряжение, чтобы доставить тебе радость, у властей не хватит жестокости счесть эту ошибку за преступление.

Якопо с сожалением посмотрел на девушку: как мало понимает она истинный характер политики Святого Марка!

- Нам пора расстаться, - сказал он, - иначе твоя невинная душа может поплатиться за мою неосторожность. Мы уже подошли к главному коридору. Может, мне повезет и я смогу выйти на набережную.

Джельсомина схватила его за руку, не желая оставлять его одного в этом страшном здании.

Якопо знаком попросил ее идти вперед и сам пошел за ней. С бьющимся сердцем, но уже немного успокоившись, Джельсомина быстро скользила по длинным коридорам, как всегда аккуратно запирая за собой все двери. Наконец они вышли к знаменитому Мосту Вздохов. Теперь девушка почти совсем успокоилась, ибо они подходили к ее квартире, а она решила спрятать своего спутника в комнате отца, если для него будет опасно покинуть тюрьму в течение дня.

- Подожди минутку, Карло, - шепнула она, пытаясь открыть дверь, соединявшую дворец с тюрьмой. Замок щелкнул, но дверь не отворилась. - Они задвинули засовы изнутри, - бледнея, сказала Джельсомина.

- Это неважно. Я пройду по двору мимо стражи без маски, Джельсомина подумала, что ему не страшно быть узнанным слугами дожа, и, желая поскорее вывести его, побежала к двери в другом конце галереи, но и эта дверь, через которую они вошли минуту назад, тоже не поддавалась. Джельсомина, шатаясь, прислонилась к стене.

- Мы не можем отсюда выйти! - испуганно воскликнула она, сама не понимая причины своего испуга.

Браво спокойно снял маску, и Джельсомина прочла на его лице отчаянную решимость.

- Святая мадонна! Что это все значит?

- Это означает, что мы сегодня здесь в последний раз, дорогая.

Заскрипели засовы, и обе двери со скрежетом отворились в одну и ту же минуту. На мосту появился вооруженный инквизитор, держа наготове наручники. Джельсомина вскрикнула, но у Якопо не дрогнул ни один мускул лица, пока на него надевали цепи.

- Карло? - отозвался офицер, сухо рассмеявшись.

- Разве это преступление - навещать отца в тюрьме? Сенат знал, что он приходит сюда… Они разрешили ему… Он только перепутал часы!..

- Знаешь ли ты, девушка, за кого просишь?

- За самое доброе сердце… за самого преданного сына в Венеции! Если бы вы только видели, как он плачет над страданиями отца, какие мучения терзают его, вы бы сжалились над ним!

На мосту Святого Марка, под самым Мостом Вздохов, вновь зазвучала труба и вновь послышались слова воззвания, обещающие золото в награду за поимку браво.

- Это республика назначает награду за голову наемного убийцы! - воскликнула Джельсомина, которую сейчас не интересовало то, что делается на улице. - Он заслужил свою долю!

- Так зачем сопротивляться?

- Я вас не понимаю, - Глупая, да ведь это и есть Якопо Фронтони! Джельсомина не поверила бы словам офицера, если бы пе душевная мука, отразившаяся в глазах Якопо. Страшная истина открылась ей, и девушка упала без чувств. В ту же минуту браво поспешно увели.