| Автор: | Лермина Ж., год: 1875 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Графиня Листаль. Часть первая. Глава VIII. (старая орфография)
VIII.
Привязанность графа де-Листаль к его жене имела своим источником в одно и тоже время и ту любовь, которую он чувствовал к ней в первые годы своей женитьбы и то влияние, которое мало по малу эта женщина приобрела над ним.
Когда граф отвечал Морису, что не смел сказать своей жене о существовании ребенка сестры, то действительно какое-то чувство, в котором граф сам не мог дать себе отчета, постоянно мешало ему быть вполне откровенным с женой.
Г-жа Листаль, не пропускавшая ни одного случая, чтобы доказать мужу свою глубокую к нему привязанность, оставалась в тоже время к нему, как-бы против воли, в известных границах холодности, не допускавшей полного доверия.
Даже более, она высказывала такие строгие принципы и была так мало снисходительна к ошибкам ближняго, что де-Листаль не мог и подумать рассказать о проступке сестры.
Если иногда, особенно в первое время после, свадьбы, граф внутренно возмущался против влияния, которое все более и более приобретала над ним жена, то позднее он пасивно подчинился ему и наконец дошел до того, что привык смотреть на все глазами жены. Будучи протестанткой, Мариен отличалась пуританской строгостью, хотя эта строгость нисколько не влияла на умеренность её характера.
Уже давно де-Листаль ласкал себя надеждою выдать Берту замуж за Мориса Серван, поэтому он с живейшим удовольствием выслушал открытие, сделанное ему на этот счет женой.
Он боялся заговорить с ней об этом первый опасаясь каких-нибудь возражений и непредвиденных противоречий, которые иногда делались графинею его планам, и которые, по большей части, после объяснения он находил благоразумными и основательными.
На этот раз никакое препятствие не явилось против его желания и он с нетерпением ждал минуты переговорить с Мариен о последних условиях уже решенного в принципе союза.
Сама Берта не могла спокойно оставаться на месте, поминутно обнимая отца и краснея.
Между тем вечер проходил, а г-жа Листаль не показывалась.
Берта ходила стучаться к ней в дверь, но не получила никакого ответа.
- Но, сказала она отцу, мамаша, может быть, опять отправилась проехаться.
Граф позвал лакея. Лошадь графини стояла в конюшне, но её самой никто не видел.
Настало время ужина.
Обезпокоенный отсутствием жены, де-Листаль решился сам пройти в её комнату.
Он открыл дверь и вошел.
Комната была пуста.
Но на бюро граф увидел письмо на свое имя.
Почерк был Мариен.
Страшное предчувствие овладело им.
Прежде чем взять письмо, граф тщательно затворил дверь, потом подошел к бюро.
Чего он боялся? он сам не знал. Тут была какая-то тайна.
Всего этого было уже черезчур много для болезненного и разстроенного страданиями графа.
Он чувствовал, что холодный пот выступал у него на лбу. Но сделав над собою энергическое усилие, он облокотился на камин, выпрямился как человек, ожидающий страшного удара, и сломил нефть письма, которое дрожало у него в руках.
Письмо было коротко:
"Мой друг!
"Вы не привыкли к моим капризам, поэтому будьте убеждены, что я повинуюсь не капризу, а настоятельной необходимости. Я уезжаю на несколько дней, ждите меня спокойно и терпеливо.
"Если я не возвращусь через четыре дня, то молитесь за меня.
"Ваша жена
"Мариен де-Листаль".
Письмо было обозначено 5-ю часами вечера. В эту минуту пробило одиннадцать. Де-Листаль закрыл глаза и без сил опустился в кресло.
Что это была за гроза, неожиданно разразившаяся на их безоблачном небе? Граф стал спрашивать себя.
Чему, во первых, приписать этот поспешный отъезд? Напрасно старался он угадать истину из письма. В нем шел вопрос о настоятельной необходимости.
Каким образом, после четырнадцати летней спокойной жизни, могла какая-то неизвестная случайность стать между графом и женой?
Дело шло о какой-то опасности, так как графиня говорила:
"Если я не вернусь через четыре дня....
Или этот отъезд был связан с каким-нибудь новым, недавним случаем?
В их спокойной жизни не произошло ничего нового, кроме помолвки Мориса и Берты.
Листаль не шевелился. Но вскоре энергия возвратилась к нему.
- Мариен, тихо сказал он, я верю тебе: я не хочу ни сомневаться, ни искать. Я верю тебе. Я буду ждать тебя.
Оглядевшись вокруг и положив в бумажник письмо жены, граф вышел из её комнаты.
Берта ждала его в коридоре.
- Я не мог говорить с твоей матерью, сказал граф самым спокойным голосом: она уехала.
- Уехала! Не предупредив вас! невольно вскричала Берта.
Де-Листаль нахмурил брови: он старался успокоить свое волнение, это была его обязанность, как относительно матери, так и относительно дочери.
- Я тебе говорю, дитя мое, повторил он, что твоя мать уехала и что я не безпокоюсь более. Я забыл, но она предупредила меня.
Он сказал это таким тоном, который не допускал ни возражений, ни замечаний.
Берта замолчала.
- А теперь, продолжал граф, беря дочь под руку, пойдем ужинать. Не смотря на власть над собой де-Листаля, ужин прошел печально. Граф, погруженный в свои мысли, старался оживить разговор, но его мысли не давали ему покоя и он невольно замолкал.
Когда пришло время идти спать, он позвал Берту и сказал:
- Дитя мое, ты поняла меня. Твоя мать уехала. Я не желаю, чтобы до её возвращения об этом шел разговор.
Молодая девушка поглядела на него.
- Отец! прошептала она.
- Что тебе надо?
Она наклонилась к нему и сказала шепотом:
- Нет никаких препятствий?
- Чему, дитя мое.
- Моей свадьбе.
- О! поспешно вскричал Листаль, это еще вопрос!
Затем он прибавил:
- Иди, дитя мое, надейся на меня и не безпокойся.... Не забывай, что твоя мать уехала.
В этой настойчивости были выражение, не ускользнувшее от Берты.
Очевидно этот неожиданный отъезд скрывал ка кое-нибудь важное обстоятельство, но отец желал, чтобы она молчала; надо было повиноваться ему.
- Мамаша уехала.
Молодая девушка ничего не понимала, но она чувствовала, что даже не должна была стараться проникнуть эту тайну.
Берта любила отца всеми силами своей души, она постоянно помнила всегдашнюю его к ней привязанность; когда, в детстве, Мариен иногда строго выговаривала ей за шалости, то Берта помнила ласковый взгляд отца, успокоивавший или утешавший ее.
По мере того как она росла, она все более поболее начала ценить его благородную натуру; она гордилась, слыша со всех сторон выражения уважения к имени своего отца. Поэтому малейшее желание отца было для молодой девушки законом.
И если в эту ночь она не спала, то только потому, что представляла себе отца страдающим от какого нибудь тайного огорчения.
Де-Листаль удалился в свою комнату.
Сначала он спрашивал себя, не следовало-ли ему постараться узнать, куда отправилась его жена. Он перечитывал короткое письмо, которое, он угадывал, было написано дрожащей рукой. Скажет-ли он об этом своим самым близким друзьям?
Когда наступил день, Листаль решился молчать относительно странных обстоятельств, сопровождавших отъезд жены, и когда Морис приехал в замок, граф принял его с улыбкой на губах.
Молодой человек осведомился, по обыкновению, о здоровья графини.
- Вы не увидите ее несколько дней, отвечал граф.
- А почему?
- Я просил ее съездить в Париж по одному, чисто личному, делу.
Это объяснение прекратило всякие разспросы.
- В таком случае, сказал Морис, мы подождем её приезда, чтобы назначить время нашей свадьбы....
- Вам не долго придется её ждать. А мысленно де-Листаль повторял:
- Четыре дня! Когда только пройдут наконец эти четыре дня!
Что если она не вернется! Что если этот дом вдруг опустеет?
При одной мысли об этом де-Листаль чувствовал, что бледнеет. Для него это была смерть.
Первый день прошел спокойно; на другой Даблэн снова приехал в замок.
Следствие об убийстве в Амиене шло своим путем.
Полагали, что убийца выскочил из вагона, и направился через поле к деревне. Около Комона и Ла-Мот Бривиер видели незнакомца, который старался избегать жилых мест. Но затем следы терялись. В гостинницах не могли получить никаких сведений, однако одно обстоятельство, казалось, доказывало, что незнакомец был действительно тот преступник, которого искали: у него через плечо была надета кожанная сумка, а если читатель не забыл, Морис нашел, что такая сумка должна была быть украдена у убитого, что заставляло предполагать, что причиной убийства было воровство.
людей: это одно из тех ужасных мщений каторжников, которые долго обдумываются и изменнически приводятся в исполнение....
- А ваш агент? спрашивал улыбаясь Морис.
- А! Ферм, агент с системой! Ну! он, мне кажется, довольно плох. Начало ободрило его, но, как кажется, до сих пор у него нет ничего нового.
- Знает-ли он по крайней мере наверно, кто такой этот Джемс Гардтонг?...
- Это разбойник, сообщник некоего Калейтана, чего-то в роде цивилизованного индейца, который предводительствовал в окрестностях Нью-Иорка шайкой, которая занималась правильным грабежем путешественников. И это все.
- То-есть, это очень мало.
- Не мало для Калейтана, потому что он был повешен.
- Конец Гардтонга тоже не лучше! сказал смеясь Морис.
- Но, продолжал следователь, мой неоцененный Ферм не считает еще себя побитым. Он будет просить у префекта позволения ехать.
- В Англию?
- Да. Он даже просил меня, чтобы я помог ему получить это позволение.
- И вы обещались?
- О! охотно.
- Ну! дорогой Даблэн, поверьте мне: преступление нельзя открыть нигде кроме, как только там, где оно было совершено....
- Я было и забыл, что и вы также имеете свою систему.
- Смейтесь сколько угодно, господин следователь. Если хотите, то я вам предложу пари.
- Как вы находите, граф, не будет-ли это слишком легкомысленно для следователя?
- Надо сначала узнать в чем дело.... отвечал Листаль.
- Говорите-же, Морис, по прозванию Ясновидящий.
- Если я проиграю пари, тогда вы еще успеете посмеяться надо мной. А до тех пор я требую, чтобы этого не было....
- Хорошо. Теперь говорите ваши условия....
- Вот они. Мое пари будет состоять из нескольких пунктов. Во первых, я говорю, что преступник может быть не будет никогда открыт и тогда пари должно считаться не состоявшимся.
- Во вторых: если преступник будет открыт, то во всяком случае это сделает не ваш Ферм.
- А, теперь это делается интереснее. Однако вы не можете отрицать, что он уже раз оказал нам большую услугу, отыскав имя жертвы.
- Имя, которое, позвольте мне вам сказать, не годится вам ровно ни к чему.
- Напротив, так как убитый был бывший каторжник....
- То вы из этого заключаете, что и убийца должен был быть каторжником. Заметьте, что я не спорю против этого предположения, но, как говорил, если вы помните, почтенный коммисар на железной дороге, это не более как предположение....
- Пожалуй. Вы говорите, что Ферм не откроет ничего. Вы значит желаете, чтобы держа за него пари, я, так сказать, гарантировал его ум и проницательность?
- Погодите. Не только Ферм ничего не откроет, но если кто-нибудь, что-нибудь откроет....
Морис остановился.
- Ну! что-же?
- Ну! так этот кто-нибудь буду я....
- Вы!.... вы осмеливаетесь держать это пари?
- Конечно, так как я вам его предлагаю.
- Молодость ни в чем не сомневается, сказал Листаль против воли улыбаясь.
- Но, если Морис.... если господин Морис, поправилась Берта, говорит, что он откроет...
- Это все?
- Нет еще!
- А! сказал Даблэн, не сидит-ли уже убийца у вас в кармане, и вы хотите предложить нам этот сюрприз за ужином?...
- Я говорю, что я открою виновного не уезжая отсюда, или никто никогда не узнает, что с ним сталось....
- Ну! сказал Морис, так как платить придется вам, то я предлагаю, с позволения графа, чтобы проигравший сделал подарок мадемуазель Берте....
- Согласны вы дать мне две недели?
- Хорошо.
Пожатие рук скрепило пари.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Три дня спустя, в шесть часов утра, кто-то по стучался в комнату графа.
Он поспешно открыл.