| Автор: | Лермина Ж., год: 1877 |
| Категории: | Роман, Приключения |
12
СЛЕДСТВИЕ
У Жака было крепкое здоровье. Яд, которым пропитан был цветок, не имел других последствий, кроме непродолжительного беспамятства. С той самой минуты, когда он понюхал цветок, Жак ничего не видел, ничего не воспринимал.
Он очнулся окончательно лишь тогда, когда прозвучало ужасное обвинение, сорвавшееся с уст умирающего Сильвереаля:
-- Убийца!
Что случилось? Как очутился он среди этих людей, смотревших на него с удивлением, смешанным с ужасом? А эта кровь?
Пробуждение было так внезапно, так ужасно! Ему казалось, что он одержим страшным кошмаром. Окружавшие его трупы он принимал за ужасные призраки.
Было отчего вторично лишиться чувств!
Еще бы! Внезапно уснуть сном радости и надежды и вдруг проснуться в луже крови - это больше, чем могут вынести человеческие силы!
В беспамятстве он был отвезен в тюрьму и подвергнут медицинскому осмотру. Врачи утверждали, что никакая реальная опасность не угрожала его рассудку. Это был просто обморок, быть может, вследствие сильного удара по голове.
-- Его можно отправить в тюрьму, - сказал опытный врач.
Жак был заключен в одну из камер, уже в ту эпоху известных под именем "мышеловка".
Дело было настолько важное, что он должен был постоянно находиться в непосредственном распоряжении судебного следователя.
Как только засовы тюремной двери с лязгом закрылись за ним, Жак начал приходить в чувство.
Наступал вечер. В узкой камере царил мрак. Он опустился на деревянную скамью и облокотился на прикрепленный к стене стол, подперев голову обеими руками.
Вдруг он открыл глаза.
Потом снова закрыл их.
Все окружающее представлялось ему как бы во сне. Где он должен был находиться? Он не знал. Что с ним? Он не был в состоянии анализировать, размышлять, приходить в отчаяние.
Вошел тюремщик, все время наблюдавший за ним в замочную скважину.
Это был честный, простодушный человек. Свыкшись со всевозможного рода преступниками, он в каждом убийце видел прежде всего человека, которого наказал Бог.
Ну что, старина, - обратился он к Жаку, - как поживаешь?
Жак смотрел на него, не отвечая ни слова.
-- Что? Немного скверно? Что и говорить, молодецкий удар! Ну-ну! Возьми себя в руки!
Жак не слышал его слов. Глаза его, сначала неподвижно смотревшие вперед, теперь тревожно озирались по сторонам.
Что означало все это? Что это были за белые стены? Эта узкая и длинная комната походила на монастырскую келью.
-- Знаете что,-- сказал тюремщик, - если вам чего-нибудь надо, не беспокойтесь. Если у вас есть хоть немного денег, вы будете как сыр в масле кататься.
-- Где я? - спросил Жак.
-- О, это забавно! - захохотал тюремщик. - Славное местечко, однако! О, это помещение дается далеко не всем. Его удостаивается только тот, кто обделывает крупные делишки. Э, что там! Я только сторож. Но и у меня есть своя гордость. Я польщен таким арестантом, что правда, то правда!
По мере того, как говорил тюремщик, луч света все глубже проникал в затуманенную голову Жака. Возникла перед глазами последняя, поразившая его сцена.
Ему виделся де Белен, распростертый на полу, Сильвереаль со страшной раной, казалось, тут же, рядом корчился в предсмертных судорогах.
-- Милостивый государь, - резко сказал Жак, - покорно прошу вас не насмехаться надо мной.
Маленький, толстенький тюремщик немного попятился и даже присел на своих коротеньких ножках.
-- Насмехаться над вами! - удивленно воскликнул он.
Мысль эта показалась ему более чем забавной. Как! Ему поручили надзор за убийцей особого разряда, положившим на месте двоих людей! Он думал об эффекте, который произведет в первый же свободный час на своих менее счастливых сослуживцев! И вдруг кто-то может предположить, что он лишь разыгрывает своего клиента!
-- Выслушайте меня, - сказал Жак. - Клянусь честью, я не знаю, что произошло! Не знаю, где я.
-- Вы в тюрьме.
-- В тюрьме!
-- Как видите! - произнес тюремщик, едва удерживаясь от смеха.
Как безумный вскочил Жак с места. Сторож перепугался, маленькие ножки его сделали очередной шаг назад.
-- Э! Э! - крикнул он. - Пожалуйста, не глупите!
Не бойтесь, - сказал Жак, обретая хладнокровие. - И, умоляю вас, отвечайте мне откровенно!
-- С удовольствием, насколько позволяют это мои обязанности.
-- За что я заключен в тюрьму?
Снова тюремщик разразился хохотом.
-- Вот так забавный вопрос! Как будто вы сами не знаете!
Жак до крови закусил себе губы.
-- Вы принимаете меня за сумасшедшего, - сказал он. - Я нисколько не сержусь на вас за это. А между тем вопрос мой, как ни кажется он вам странным, вполне искренен. Я действительно не знаю, за что меня посадили в тюрьму.
Тюремщик пожал плечами. Он, сняв шапку, всей пятерней почесал затылок.
Или арестант смеялся над ним, а он вовсе не намерен был выносить подобного издевательства, или все это входило в разработанный план защиты. Во всяком случае, ему следовало быть осторожным.
-- Милостивый государь, - довольно грубо сказал он, - меня зовут Лемотом. Имя это носил и отец мой. Я добрый малый, быть может, но я хитер, и меня провести трудно. Если вы хотите есть, давайте деньжат и вместо положенной порции я достану вам такой завтрак, какого вы никогда не едали. Но если вы желаете знать то, чего я не должен говорить, в таком случае, уж, пожалуйста, на меня не рассчитывайте.
Счастливая мысль пришла в голову Жаку.
Он сунул руку в карман. Убийц не обыскивают. Находят излишним. Нужно ли искать новые доказательства преступления? Факт налицо. Какие еще улики против них могли бы обнаружить их карманы? Наконец, бесчувственное состояние молодого человека сосредоточило на себе все внимание. Короче говоря, он ощутил в кармане золото, которое он уже держал в руках в то время, как переодетый лакеем Бискар вручил ему фальшивую записку от имени Полины де Соссэ.
Снова вспомнилось ему, каким грязным, позорным путем нажиты эти деньги. Но на этот раз ему удалось преодолеть отвращение.
-- Вот два луидора, - сказал он, - один вам, другой - мне на расходы. Идет?
-- Ишь ты, хитер! - думал почтенный Лемот. - Глуп же ты, однако, если думаешь, что взяткой можешь подкупить меня! Впрочем: двадцать франков - не безделица! Тут можно быть и поснисходительнее. Я готов, пожалуй, тебя выслушать. Выпускай свое жало!
Все эти мысли, отражаясь на лице Лемота, усиливали его природную снисходительность, и Жак думал, что ему удалось уже разогнать все сомнения, зародившиеся было в голове тюремщика.
-- Друг мой, - кротко сказал он,-- я далек от мысли толкать вас к нарушению ваших обязанностей. К тому же вопрос мой весьма естественен. Если я в тюрьме, следовательно, обвиняюсь в преступлении. Вы не можете отказать мне в повторении того, что знают все. Поручая меня вашему надзору, полицейские агенты, разумеется, рассказали вам в нескольких словах, за что я был арестован. Вот о чем прошу я вас, и вы, я полагаю, не имеете никакой веской причины отказать мне в ответе.
Почтенный Лемот колебался. Молодой арестант произвел на него приятное впечатление. Он говорил так хорошо. Да и в лице его не было ничего зверского, ничего отталкивающего.
"Должно быть, он совершил убийство из ревности", - подумал тюремщик, невольно чувствуя симпатию к своему клиенту.
-- Если бы я был уверен, что вы не подведете меня.
Клянусь вам!
-- Ну, хорошо! - сказал он. - Вы-то знаете, что ухлопали двоих людей.
-- Я!
-- Вы и ваши товарищи.
-- Какие товарищи?
-- "Парижские Волки"!
Жак вздрогнул. Опять звучало в его ушах это ненавистное название! Что это был за злополучный рок, беспрестанно увлекавший его в зловещую бездну?
-- Волки Парижа! - произнес он с горькой улыбкой. - Ах, да. Я знаю.
-- Это злодеи! Так и вы злодей! Чтобы сделать вам удовольствие, я готов поболтать маленько. Но, видите ли, все мы немного участвуем в следствии. Вы еще не в секретной, но вы скоро там будете, а потому, говорите прямо, что вам нужно, посмотрим, можно ли еще вам ответить.
-- Кто убит?
-- Двое мужчин.
-- Как их зовут?
-- Черт возьми!
Это была чистая насмешка.
-- Пожалуйста!
Жак показал другой луидор.
-- Ну, ладно! Так и быть! Но, помните, вы поклялись не выдать меня! Ведь из-за вас я могу потерять место.
-- Какая польза мне выдавать вас?
-- И то правда! Найдено два трупа. Один из них герцог, как бишь его, такое еще забавное имя, де Пелен, де Гелен.
-- Де Белен!
Так, так! Вот и память к вам возвращается.
-- А второй?
-- У того имя еще забавнее, точно будто испанское!
-- Сильвереаль!
-- Да, да! Теперь вы, кажется, уже не такой незнайка, как несколько минут назад.
Но Жак не слушал его больше. До сих пор он все еще надеялся, что последняя, поразившая его сцена была не более, чем ужасный кошмар.
Теперь исчезли все сомнения!
Значит, это была правда!
Де Белен и Сильвереаль убиты!
Жак мигом понял весь ужас своего положения. И в глубине души он задавал себе конкретные вопросы:
-- Как очутился он в доме де Белена?
-- Почему руки его были в крови?
-- Почему именно его обвинил Сильвереаль?
Ни на один из этих вопросов он не в силах был ответить. Даже на страшном суде.
Дрожь пробежала по телу несчастного молодого человека.
Неужели он сделал это в припадке бешенства? Он помнил, что дал пощечину де Белену! Не забыл также и того, какую ужасную злобу чувствовал он тогда к Сильвереалю.
Мысль о лунатизме быстрее молнии промелькнула у него в голове.
-- Я не хочу есть, - сказал он. - Пожалуйста, оставьте меня одного.
Почтенный Лемот не заставил себя долго просить, очень довольный, что избавился наконец от докучных расспросов, в которых, по совести, он не мог отказать арестанту в силу двух полученных от него луидоров.
-- Ну, что же, - сказал он. - Чем болтать попусту, лучше поразмыслить о своем деле. Завтра придется вам беседовать со следователем. И надо быть готовым.
Жак остался один.
Тридцать лет тому назад организация префектуры была совсем не та, что теперь. Обыкновенные подсудимые без разбора запирались в общий зал, прозванный залом святого Мартина, ужасную картину которого изобразил нам бессмертный Бальзак.
Но если подсудимый обвинялся в каком-нибудь особенном преступлении, его заключали в одну из отдельных камер, поныне известных под названием "мышеловка".
Ничего нет ужаснее этих камер! Темные конурки Мазаса служат, так сказать, их копией в увеличенном и улучшенном виде.
В "мышеловке" нет ни воздуха, ни света! Человека запирают в какое-то подобие комнаты длиной до трех метров и шириной до полутора.
Никакой другой мебели, кроме скамьи и подобия столика, прибитого к стене.
В углу зияющее отверстие, откуда доносится ужасная вонь.
Мы сказали, что там нет ни воздуха, ни света.
Судите сами.
Ни одного окна во всей конурке.
В дверях, на расстоянии двух третей от их высоты, сделаны небольшие окошечки со свинцовыми решетками. Каждое из них размером не более двух квадратных дюймов.
Стекла толщиной около сантиметра. Это что касается света.
Из этих окошечек одно только может отвориться, но это делается лишь изредка, да и то только по настоятельным просьбам арестанта, который, разумеется, вполне зависим от произвола своего тюремщика.
Этим-то жалким путем иногда проникает в камеру несколько кубических сантиметров воздуха, который немного, пожалуй, чище вонючих газов, наполняющих ее.
В ту эпоху, когда разыгрывалась эта драма, судебная процедура отличалась большой усложненностью: до окончательного приговора подсудимый оставался в этом ужасном одиночном заключении.
В продолжение двух, иногда трех ночей несчастный был обречен на бессонницу, не мог сомкнуть глаз. Жесткая скамья только усиливала его страшное изнеможение. Луч света не проникал в конурку. И день, и ночь были для него одинаково мрачны, полны тоски и беспокойства.
После таких-то долгих физических и нравственных страданий вели его на допрос к судебному следователю.
Но вернемся к Жаку.
Несчастный был в положении человека, неожиданно сраженного сильным ударом.
бы тогда рассуждать здраво, обдуманно, разобрать одну за другой все подробности предыдущих фактов, и если бы после этого ему пришлось выдержать допрос судебного следователя, он сохранил бы полное самообладание, обдуманно и четко отвечая на предлагаемые ему вопросы.
Но в этой мрачной яме Жак тщетно пытался восстановить в своей памяти неясные картины прошлого и набросать план действий в будущем.
Вот что он вспомнил.
Последний разговор с герцогиней. Уход из ее дома. Состояние полной растерянности и отвращения к ней и к себе.
На аллее Нельи слуга вручает ему записку от Полины.
Весь остальной вечер прошел без особых приключений.
Наконец, в полночь он явился на назначенное ему свидание у дома маркиза де Фаверей.
Полузакрыв глаза, Жак рисовал в воображении ту коротенькую сцену, когда девушка, в которой он не узнал Тению, говорила с ним тихим и взволнованным голосом.
Каждое из произнесенных ею слов еще и теперь звучало в его ушах. Правда, было немного странно, что Полина, в письме своем прося Жака избавить ее от угрожающей ей опасности и обещая при свидании объяснить все, на самом деле не сделала даже ни малейшего намека на это и отложила до другого раза просьбу, с которой она должна была к нему обратиться.
Но Жак был слишком сильно влюблен, чтобы хладнокровно анализировать все детали поведения той, которую он боготворил.
Он не думал и о том, почему она не открывала лица, почему ей так хотелось придать этой встрече таинственный и даже в некотором роде мистический характер.
Он помнил, как она ушла. На этом прерывалась нить его воспоминаний. Дальше был какой-то жуткий, тревожный сон, полный размытых призраков.
Что было с ним, начиная с этой минуты?
Смутно помнилось ему, что он был в обмороке, который, должно быть, перешел затем в сон, но сон был так крепок, что как ни напрягал Жак свою память, он буквально ничего не мог припомнить из того, что происходило тогда вокруг него.
Наконец, придя в чувство, он увидел себя среди двух трупов, в чужой крови и уже арестованным.
Что могло все это означать?
Правда, он чувствовал к де Белену полнейшее отвращение и готов был предложить герцогу удовлетворение за нанесенное ему оскорбление.
Что касается Сильвереаля, он вызывал скорее жалость, чем ненависть.
Этот старый обожатель куртизанки казался ему теперь одним из тех существ, которых жалеют из-за их глупости, не снисходя до осуждения их.
Как бы то ни было, но Жак был вполне убежден, что никогда, даже в припадке неистовой злобы, ему не пришла бы в голову мысль совершить над этими двумя людьми насилие.
-- Ты невиновен, значит тебе нечего бояться.
Вдруг промелькнула мысль, заставившая его вздрогнуть.
Что если его спросят, как провел он вечер? Что ему тогда отвечать?
Неужели открыть суду тайну той, которая доверяла его честности. Одна мысль об этом казалась преступлением.
-- Это будет тяжкой уликой против меня, - подумал Жак, - но я не имею права ради своей защиты совершить подлость.
К нему снова вернулась надежда.
"Ничего! - подумал он. - Правда возьмет свое!"
И, прислонившись к стене, Жак уснул.
Судебный следователь, господин Варнэ, был, как нам известно, в страшной досаде на постигшую его неудачу, когда мнимая смерть Дьюлуфе и исчезновение его трупа доказали могущество "Парижских Волков", боровшихся с правосудием даже на его собственной территории.
А потому, когда государственный прокурор поручил ему расследовать дело о двойном убийстве, Варнэ с необыкновенным усердием взялся за него и поклялся не упустить на этот раз прекрасного случая представить во всем блеске свои многогранные юридические способности.
Господин Варнэ, как говорят в простонародье, считал себя хитрее лисы.
Он придумал множество различных приемов и методов ведения следствия. По большей части до начала следствия подсудимого предварительно обрекали на продолжительное пребывание в "мышеловке". На этот раз Варнэ изменил своему обычному приему. Горя нетерпением помериться силами с извергом, он на другой же день назначил допрос.
Однако он предпринял свои меры.
Когда Жак был приведен из тюрьмы в кабинет следователя, тот был уже готов начать свою атаку.
В комнате царил полумрак. Окна завешены были плотными шторами, пропускавшими только узкий луч света, который попадал именно туда, где должен был сидеть арестованный. Сам же господин Варнэ сидел в тени. Чтобы еще больше усилить это мрачное впечатление, он вооружился синими очками,что придавало ему вид слепого.
Стол, покрытый зеленым сукном, загроможден был бумагами, связками дел, портфелями.
Укрывшись за этой баррикадой, следователь начинал допекать арестанта и чаще всего ловкими маневрами доводил его до того, что тот, скорее вследствие изнеможения, чем угрызений совести, в конце концов стонал:
-- Вы полагаете, что это так? Да! Да! Только оставьте меня в покое!
Господин Варнэ был человек худощавый, нервный и суровый в обращении. В префектуре его прозвали лезвием ножа. Только некоторые еще и добавляли:
Лезвие ножа, ставшее пилой.
.Вошел Жак.
Темнота комнаты поразила его. Потребовалось несколько минут, чтобы оглядеться. Он заметил худощавую фигуру, которая произвела на него тягостное впечатление в сочетании с обстановкой. Но он готов был бороться. Ночь, как ни была она длинна и тревожна, все же возвратила ему некоторое спокойствие.
Мысль о невозможности осудить невиновного снова пришла ему в голову и вселила ему надежду на спасение.
Он решил отвечать, спорить, постоять за себя.
Этот худой, угловатый человек казался ему непостижимым.
В углу комнаты вскоре можно было различить еще одного человека. Это был секретарь.
В иной ситуации вся эта обстановка не обратила бы на себя особого внимания, но когда входивший в этот кабинет знал, что тут должен был решиться для него вопрос жизни или смерти, это было совсем другое дело.
Ему казалось, будто он входит в могилу. Он весь дрожал, словно ледяной покров опустился ему на плечи.
Жак слышал, как дверь затворилась за ним.
Он сел на указанное ему место. Узкий луч света вырвал из темноты его бледное лицо, чистый лоб, обрамленный черными волосами, ясные глаза.
Сейчас это был живой портрет Жака де Котбеля. На лице его было то же выражение страдания, каким светились черты мученика, когда тот, верный своему слову, явился умирать на площадь Арсенала в Тулоне.
Господину Варнэ лестно было иметь дело с подобным обвиняемым.
Арестант был, действительно, очень хорош! Вот убийца, который делал честь своему судье!
Следователь придумал особый план допроса, основанный; как мы увидим позднее, на знании подробностей жизни Жака. Этим подробностям рьяный служака посвятил всю ночь.
-- По какому праву носите вы имя графа де Шерлю? - быстро спросил он, как будто продолжал уже давно идущий допрос.
Жак вздрогнул. Он ожидал совсем иных проявлении любознательности. Этот неожиданный вопрос смутил его.
-- Имя это принадлежит мне, - отвечал он довольно сухо, - по праву наследия.
-- Да, настолько же, насколько мой платок принадлежит тому, кто возьмет его! Знаете, мой милейший, я советую вам передо мной не пускаться на хитрости. Вы стали графом де Шерлю только в силу мнимой расписки, дела более или менее сомнительного, выдуманного каким-то бандитом самого дурного тона, Манкалем или как его там. Граф де Шерлю был забулдыгой, он продал вам, наверное, свое имя за Бог весть какую услугу, скорее всего бесчестную.
Как видно, Варнэ хотел воздействовать на арестованного грубостью.
-- Милостивый государь, - сказал он, - пока вы не доказали мне, что я виновен, я не признаю за вами права оскорблять меня!
"Отлично! - подумал следователь. - Он злится, значит, сдается!"
-- Суд не оскорбляет, сударь, - хладнокровно отвечал он. - Он только обвиняет, что далеко не одно и то же. Прошу не забывать этого. Я не признаю за вами права величать себя этим титулом, слышите вы это? Я знаю, что расписка эта прошла через руки Манкаля. Следовательно, она, по-моему, более чем подозрительна! Докажите мне, что Манкаль тут ни при чем, что вы действительно сын графа де Шерлю! Вот это надо вам еще доказать.
На этот раз Жак удержался от резкого ответа.
Да и что мог он ответить? У него не было никаких иных данных.
-- Милостивый государь, - сказал он дрожащим голосом, - я сейчас со всей откровенностью объясню вам все это дело. Я, кажется, сын одной жалкой женщины.
-- Вы знали свою мать? - быстро спросил Варнэ, нарочно засыпая Жака вопросами, чтобы не давать ему времени обдумывать ответы.
-- Нет, сударь.
-- Кто же сказал вам, что вы сын этой жалкой женщины?
-- Ее брат, который воспитал меня.
-- И которого вы зовете.
-- Дядей Жаном.
-- Жан? Жан? А дальше как же?
-- Все звали его так. Другого имени я не знаю.
Господин Варнэ взял со стола одну из бумаг, положенную им отдельно от других, и принялся читать ее вслух.
"В одном грязном кабачке под вывеской "Зеленый Медведь" собирались "Волки Парижа", начальник которых иногда выдавал себя за подрядчика и назывался дядей Жаном"
Молодой человек вздрогнул.
Положение ужасное! Он падал в бездну, и падение было стремительным и бесконечным. Ухватиться было не за что. Все рушилось под ним.
-- Так вот кто воспитал вас и в один прекрасный день сделал вас графом! Это Бискар, по прозвищу Биско, главарь шайки, которая наводит ужас на весь Париж.
Выслушайте меня, милостивый государь! - воскликнул Жак.-- Я жертва ужасного рока. Смотрите, я не возражаю, мне понятны все ваши обвинения! Вы человек, верный своему долгу, на вас лежат конкретные обязанности, а улики против меня действительно ужасны. А между тем я невиновен! Я никогда не совершал преступления, в котором меня обвиняют! Никогда не был я сообщником этой шайки бандитов! Все это кажется невероятным, неправдоподобным! Но заклинаю вас, милостивый государь, не губите меня, не выслушав. Напротив, протяните мне руку и помогите мне вырваться из той пропасти, в которую влечет меня мой ужасный рок.
Бедный Жак! Голос его дрожал, в тоне его слышалась мольба. Он думал, что обращается к человеку, когда перед ним был только бездушный, честолюбивый судья, заранее убежденный, что подсудимый - закоренелый преступник.
"Трудности оттеняют славу, - думал он, слушая Жака. - Чем больше их будет, тем ярче торжество победы".
-- Вы были гравером? - спросил он своим монотонным голосом, как будто не услышав последней тирады Жака.
-- Да, сударь, - отвечал молодой человек с жестом, выражавшим отчаяние.
-- Вы были выгнаны из многих мастерских!
-- Совершенно не заслуживая этого. О, Боже мой! Что же все это значит? Я был хорошим работником, честным, исправным. И, как на зло, всегда какой-нибудь нелепый случай ставил мне поперек дороги непредвиденные препятствия.
-- Например, обвинение в воровстве у некоего Лиоре, гравера.
-- Я не воровал!
-- Обвинение в буйстве у какого-то Томоссёна.
-- Не я был зачинщиком, меня довели до крайности. Я только защищался.
-- Браво! Воплощенная невинность! Нечего и спрашивать у вас, знаете ли вы настоящее имя дяди Жана!
-- Клянусь вам, я не знал его.
-- Вы клянетесь на каждом шагу. Ваша клятва ничего не стоит! Вы были там с неким Дьюлуфе, звавшимся "Китом", содержавшим таверну "Зеленый Медведь".
-- Этот великан кроткий, как ребенок!
-- Вполне. И добродетельный до такой степени, что ему позавидовали бы даже святые! Жаль только, что он совершил два-три убийства, до десяти краж со взломом и сидел уже раз в Тулонской тюрьме!
Жак судорожно вцепился ногтями себе в грудь.
-- Оставим это, - продолжал следователь. - Вы знаете "Поджигательницу", эту негодяйку, павшую от руки Бискара?
-- Я часто видел ее в "Зеленом Медведе"!
-- А зачем пробрались вы в комнату умирающей, выдав себя за доктора?
Хорошо! Я сейчас скажу вам это, но, увы, я боюсь, что вы заранее сочтете мои объяснения ложными! Это герцог де Белен первый обвинил меня в сообщничестве с "Волками Парижа" и для того, чтобы получить точные сведения об этой шайке, существование которой было мне до сих пор не известно, я принялся разыскивать Дьюлуфе, который тогда исчез. Я узнал, что "Поджигательница" была жертвой несчастного случая и хотел расспросить ее.
-- И она вам ответила?
Жак хотел было продолжать рассказ. Вдруг он вспомнил, что "Поджигательница" тоже обвиняла его в сообщничестве с Бискаром! Он молчал.
-- Что сказала она вам? Снабдила ли она вас желанными сведениями?
-- Нет, - отвечал Жак, понурив голову.
-- Досадно, право! Но по какому случаю герцог де Белен обвинил вас, как вы сами только что признались в этом?
-- Герцог де Белен принял меня к себе, а потом счел себя обманутым.
-- Не перехватил ли он некоего письма, адресованного вам вашим покровителем Манкалем?
-- Я не держал в руках подобного письма!
-- Вот оно! Здесь все ясно. Оно доказывает, что вы поселились у герцога де Белена только для того, чтобы содействовать одному преступному делу, уже давно задуманному вашими сообщниками!
-- Я никогда не знал, и сейчас не знаю, что там написано!
-- Подобное незнание кажется странным. Но не будем останавливаться на мелочах. Одним словом, герцог де Белен вас вышвырнул из своего дома.
-- Милостивый государь!
-- Да, вышвырнул! Он велел своим лакеям вытолкать вас!
-- Это была подлость! Несправедливость, которая ни в коем случае не оправдывалась моим поведением!
-- Вы славно отплатили ему за это! - улыбаясь, произнес следователь.
Жак невольно увлекся чувством негодования, которое пробудило в нем воспоминание о нанесенной ему обиде.
Гнев послужил новым аргументом против него.
-- Вы, конечно, знаете, - продолжал Варнэ, - что герцог де Белен решился прибегнуть к помощи правосудия?
-- Что вы хотите этим сказать?
Читайте!
И следователь подал ему письмо, которое герцог за несколько часов до смерти адресовал государственному прокурору. Это было новым ударом для бедного Жака.
Итак, он был опозорен! Обвинения, самые постыдные, со всех сторон сыпались на него!
-- Так как мы уже заговорили о герцоге де Белене, - тем же спокойным тоном продолжал следователь, - то не можете ли вы сказать мне, где и когда виделись вы с ним в последний раз?
Жак открыл уже рот, чтобы отвечать. Его природная откровенность едва не одержала верх. Однако он замялся. Надо было упомянуть дом герцогини Торрес.
-- Я не принуждаю вас, - сказал с некоторым добродушием Варнэ. - Если хотите, обойдем этот вопрос. Перейдем к другому. Вы имели серьезные причины ненавидеть барона де Сильвереаля?
-- Я? Но ведь я не знал его.
-- Вы его никогда не видели?
Жак снова смутился и пробормотал нечто сбивчивое и невнятное.
И в самом деле, до встречи у герцогини Жаку не приходилось никогда видеть Сильвереаля.
-- Разве не существовало между вами некоторое соперничество в любви? - спросил Варнэ.
Жак продолжал молчать.
-- Полноте, прервите компрометирующее вас молчание. Часто увлечения молодости, безрассудная страсть могут в какой-то мере служить оправданием. Вы были, не так ли, в связи с одной женщиной, поклонником которой долгое время был барон Сильвереаль?
-- Как! Вам и это известно?
А! Неужели вы можете предполагать, чтобы суд не знал того, что, в сущности, ни для кого не было тайной? Вы были любовником герцогини Торрес, и с некоторого времени живете с ней чуть ли не в пустыне. Заметьте, я не обращаюсь к вам с пуританской строгостью. Я знаю, что такое молодость. Итак, вы любили эту женщину?
-- Милостивый государь!
-- Я не буду говорить вам о ее позорной репутации. Как и все влюбленные, вы были слепы, а, возможно, слепы еще и теперь. Но ведь вам известно, что она была содержанкой Сильвереаля?
-- Еще вчера я не знал этого, - простодушно сказал Жак.
-- Но как же узнали вы об этом со вчерашнего дня? - живо спросил следователь. Он увидел, что Жак выдает себя.
Жак сделал жест, выражавший полнейшую решимость.
-- Милостивый государь, - сказал он глухим голосом, - в моей жизни есть одна ошибка. Я готов вам в ней признаться.
Варнэ насмешливо прищурил глаза.
Ошибка! Как забавно звучало это слово в устах убийцы!
Я вас слушаю, - отвечал он, опершись подбородком на руки и внимательно глядя на Жака.
Жак на минуту остановился, чтобы собраться с мыслями.
-- Прошу вас вооружиться терпением, - начал он. - Я намерен рассказать вам всю свою жизнь.
Варнэ с трудом подавил радостный крик.
Как правило, рассказом о своей жизни, которому судья, разумеется, не верит, считая его искусно придуманным романом, подсудимый только придает дополнительную силу обвинению.
Глубоким знатоком судебной практики был тот, кто сказал: "Единственный выгодный для подсудимого ответ на допросе - это молчание".
Но Жак не последовал этому правилу. Он говорил.
Уйдя в прошлое, он рассказывал о своем детстве, о своей юности, о дяде Жане, о том странном воспоминании, которое сначала предоставило ему полную свободу действий, отвергая все, что могло бы служить препятствием развития каких бы то ни было страстей молодого человека, потом, вдруг изменив курс, направило его к труду, к знанию, открыв новые горизонты, показав ему новый, незнакомый мир.
Таким, действительно, был таинственный план Бискара.
которые могли бы впоследствии увлечь его на путь зла.
Рассказ был, впрочем, довольно короток.
До того дня, когда Манкаль открыл ему тайну его рождения, правдивую или вымышленную, - у Жака не было никаких особенно ярких воспоминаний.
Он защищал свою невиновность с таким жаром, что заставил Варнэ уважать себя как сильного противника. "Право, - думал следователь, - он с искусством пройдохи разыгрывает из себя олицетворенное простодушие и откровенность, но какое искусство!"
Не будем судить так строго Варнэ, не будем слишком поспешно обвинять его в пристрастии.
иначе ведущую к одному конечному результату - гибели Жака.
Слушая рассказ Жака о тяжких гонениях, которым он подвергался в разных мастерских, где работал, беспрестанных обвинениях в нерадивости, в обмане, даже в воровстве, мог ли следователь поверить в его невиновность?
Одно обстоятельство могло бы пролить некоторый свет на это дело, если бы оно только вышло наружу.
В то самое утро Варнэ нашел в своих бумагах записку, послужившую ему, так сказать, фундаментом для допроса.
Как попала к нему эта записка?
Как мог он допустить, что тут действительно играло роль вмешательство злополучного рока, которому Жак приписывал все свои несчастья?
Суд ко всему относится скептически и хорошо делает.
Варнэ не мог даже сдержать улыбку.
-- Ах, вы не верите мне! - с отчаянием воскликнул Жак. - Но, поверьте, клянусь жизнью, я говорю правду!
Продолжайте, - сказал следователь, - я не проронил ни одного слова во время вашего рассказа. Он, по крайней мере, заслуживает внимания хоть своею оригинальностью.
Унылый вздох вырвался из груди Жака. Снова принялся он за прерванный рассказ. Он не скрыл того, как введенный в общество герцогом де Беленом, увлекся миражами этой новой для него жизни. Он не защищал себя. Ведь это была исповедь!
Да, все честолюбие, все юношеские порывы, до той поры таившиеся в глубине его души, вспыхнули в нем при этом знакомстве с новым миром. Он не сомневался, не колебался ни минуты! Полный смелых надежд смотрел он в открывшуюся перед ним заманчивую даль. Всем существом стремился он туда, как моряки на всех парусах мчатся к зеленеющим землям, которые оптический обман рисует им на горизонте. Вдруг он наткнулся на подводный камень.
Письмо Манкаля, смысл и цель которого были загадкой для Жака, попав в руки герцога де Белена, вызвало ужасный кризис в жизни несчастного молодого человека.
С этого дня он ничего не понимал.
Сильный сознанием своей невиновности, Жак не скрывал больше ничего.
Он объяснил, зачем отправился в "Зеленый Медведь", где он не застал никого, кроме преемника Дьюлуфе, и что человек этот не сообщил ему никаких нужных ему сведений, только потому, что принял его за полицейского чиновника. Он не скрыл и визита своего к "Поджигательнице", рассказал, как он застал ее в предсмертной агонии и как искаженные страданием, посиневшие уста встретили его ужасными проклятиями.
-- Я не понимаю, - сказал он, - что означают те таинственные слова, которые бросила она тогда мне в лицо! "Бандит!", "Парижские Волки!" Но я не знаю, существуют ли они вообще! Что толкуют мне о Бискаре, если я никогда не слыхал этого имени! Это одно лицо с Манкалем, с дядей Жаном? Откуда мне знать? Разве я понимаю что-нибудь в этих дьявольских превращениях?
Волнение Жака было так сильно, что он должен был на минуту остановиться, чтобы немного успокоиться.
-- Тогда я решился умереть, - продолжал Жак, и голос его задрожал.-- Ах, зачем помешали мне в этом? Зачем спасительницей моей была одна из тех женщин, которые достойны презрения? Разве я знал тогда все это?
Среди ужасной пучины отчаяния внезапно явилась предо мной эта женщина, идеал красоты и грации, словно богиня, окруженная лучезарным облаком. Я человек молодой, пылкий, в жилах моих - та горячая кровь, которая в других людях становится силой и ведет их к великим, геройским поступкам. Но судьба решила иначе! Я стал любовником этой женщины, которая была куртизанкой!
-- Разве вы были настолько богаты, что могли удовлетворять все прихоти этой избалованной жизнью женщины? - перебил его Варнэ.
-- Нет, - отвечал Жак, вздрогнув. - Ведь я еще раньше отказался от состояния, завещанного мне человеком, который назвался моим отцом.
Но, в таком случае, на что же вы жили? - перебил его следователь.
Крупные слезы брызнули из глаз Жака.
-- Выслушайте! - сказал он. - Но не осуждайте меня! Уверяю вас, я действовал почти бессознательно. Я не сознавал этого позора! Вам покажется это невозможным! Вы подумаете, что я шучу, что я лгу! Нет, это было именно так. Я жил на деньги этой женщины, не осознавая этого!
Господин Варнэ расхохотался.
Да и кто не сделал бы того же на его месте?
Наконец-то, все объяснилось, - сказал он.
-- Да, и я объясню вам сейчас при каких ужасных обстоятельствах произошло мое пробуждение!
И он рассказал ужасную, отвратительную сцену следствием которой был внезапный разрыв его с Изабеллой.
Он хотел было убить эту женщину, которая довела его до подобного стыда, до подобного унижения. Но потом раздумал и бросился бежать из этого позорного дома.
Голос его дрожал. Он переживал все те страдания, о которых рассказывал.
В котором часу ушли вы из дома своей любовницы? - спросил следователь.
От этого вопроса у молодого человека словно мороз пробежал по коже.
-- Часов в семь, в восемь. - запинаясь, отвечал он
-- Вечера'
-- Да. Так Наступала уже ночь
Отлично! Что же вы после этого делали?
В памяти Жака быстро промелькнула таинственная встреча с лакеем. Записка Полины. Загадочное свидание с ней.
Но, увы, тайна принадлежала не ему, и он не имел права выдавать ее.
Он молчал, уныло опустив голову.
-- А в шесть часов утра вы были найдены возле трупа герцога и его умирающего друга. Чем объясните вы этот новый каприз судьбы?
Не знаю, ничего не знаю!
-- Странно!
С этими словами следователь выдвинул ящик стола и вынул оттуда кинжал, которым совершено было убийство.
Это был длинный кинжал наподобие тех, которые применяли испанцы в средние века.
Жак взял его в руки.
Знакомо вам это оружие?
-- Да.
Варнэ сделал жест удивления. Неужели убийца намерен был сознаться?
-- Объяснитесь! - сказал он.
-- Кинжал был в составе коллекции оружия различных стран, находившейся в той квартире, которую де Белен сперва так любезно отдал в мое распоряжение. Но как он попал сюда?
Вы меня об этом спрашиваете? - отвечал Варнэ, снисходительно улыбаясь. - Не угодно ли взглянуть на лезвиe.•и вы поймете.
Жак поднес его чуть ли не к самому носу и невольно вскрикнул. Он увидел на нем большие пятна запекшейся крови.
-- Им были убиты де Белен и Сильвереаль, - пояснил следователь.
Жак вздрогнул от ужаса и отвращения - кинжал выпал у него из рук.
-- Это не я! Нет! - в отчаянии твердил он.
-- Загадочнее всего то, что кинжал обнаружен был у вас в руках. - возразил следователь.
-- Но это невозможно!
-- Уж не полагаете ли вы, что его употребили в дело сами жертвы!
Варнэ начинал отпускать плоские шутки.
-- Я не совершал убийства! - пробормотал он.
-- О, вы были не одни! Быть может, сообщники ваши разделили с вами этот труд?
-- Мои сообщники?
-- Кто же были те люди с замаранными сажей лицами, которые помогали вам совершать убийство?
Но я ничего не знаю! Я никого не видел!
Внезапная мысль озарила его.
-- Когда меня нашли в доме де Белена, - продолжал он, - я был в обмороке, не так ли? Если только можно назвать обмороком то ужасное оцепенение, которое охватило тогда мой рассудок. Значит, не я наносил удары!
-- Я не согласен с заключением, сделанным вами,-- отвечал следователь. - Ведь преступник такой же человек, как и другие, и у него есть нервы. Вид крови ваших жертв лишил вас чувств. А соучастники ваши не успели захватить вас с собой. Это гораздо вернее!
Жак ничего не отвечал. Во всем этом была какая-то ужасная тайна, которая перехватывала ему горло и туманила мозг. Он был в положении утопленника, захлебывающегося в тягучей и черной, как ночь, воде.
-- Так вы отказываетесь объяснить, как провели вы остальное время с тех пор, как расстались с вашей любовницей, до той минуты, когда совершено было убийство.
-- Я не могу ответить на этот вопрос, - произнес Жак твердым голосом.
В эту минуту в дверь постучали. Агент передал следователю какое-то письмо. Варнэ быстро развернул его.
Он едва сдержал восклицание.
Попросите эту даму подождать несколько минут,-- сказал он.
Агент удалился.
Следователь еще раз пробежал глазами записку.
-- Милостивый государь,-- обратился он затем к Жаку, - вот новое обстоятельство, которое, быть может, изменит ваши намерения. Явилась свидетельница, желающая сообщить некоторые сведения относительно вашего времяпровождения.
Жак быстро вскочил с места.
Нет, это невозможно! - воскликнул он. Меня никто не видел!
-- Быть может. Во всяком случае, советую вам быть откровенным, пока еще не поздно! Верьте мне, чистосердечное признание смягчит вашу вину в глазах присяжных и облегчит вашу участь. Если же истина откроется независимо от вас, тогда уж не ждите снисхождения судей!
Жак не колебался ни минуты.
-- Мне не в чем признаваться,-- медленно проговорил он.
Варнэ позвонил По его приказанию в кабинет ввели свидетельницу.
Изабелла! - воскликнул Жак.
Это была действительно она. Да, это была герцогиня де Торрес!
Она была страшно бледна. Глаза ее сверкали лихорадочным блеском.
Следователь встал и учтиво предложил стул женщине, о которой недавно еще отзывался в таких нелестных выражениях.
Тения вежливо отказалась и продолжала стоять.
Вы, кажется, хотели, сударыня, сообщить суду некоторые сведения о подсудимом? - начал он своим притворно-любезным тоном.
Изабелла взглянула на Жака, но тот отвернулся от нее.
Зловещая улыбка пробежала по губам куртизанки.
-- Сударь, - сказала она твердым голосом, - прошлой ночью, возвращаясь домой с одной вечеринки, я проезжала через предместье Сент-Оноре и вдруг...
Жак вздрогнул.
В голосе ее слышалась едкая ирония,-- то сочла необходимым в его же интересах обратить внимание суда на обстоятельство, которое, по моему мнению, может служить для подсудимого средством доказать свою невиновность.
-- Продолжайте, сударыня, - сказал следователь.
-- Итак, когда карета моя проезжала неподалеку от дома, принадлежащего, если не ошибаюсь, маркизу де Фаверей, я увидела графа де Шерлю. Он был не один. С ним было еще двое. Я не могла заметить, разговаривали ли они или нет: лошади мои быстро промчались, и я потеряла их из виду.
-- Вы уверены, что это был граф де Шерлю?
-- Как могла я ошибиться! - произнесла Тения, стыдливо опуская глаза.
-- Я не настаиваю на этом, сударыня, я верю вам,-- сказал он.
-- Итак, милостивый государь, - обратился он затем к Жаку, - в полночь вы, в обществе нескольких друзей, находились в предместье Сент-Оноре. Вы признаете этот факт?
-- Это ложь! - произнес Жак, взглянув на Изабеллу.
-- Ах, сударь, - возразил следователь, - можно ли в таких неделикатных выражениях опровергать слова женщины!
Я еще раз утверждаю, что видела графа де Шерлю, - ровным тоном отчеканила куртизанка, - и повторяю, что это было в нескольких шагах от дома маркиза де Фаверей!
-- Вы ошиблись, - возразил Жак.
-- Нет. Я точно знаю, что это были вы! И так как мне неизвестно, в котором часу было совершено преступление, то мне казалось полезным для вашей защиты заявить о факте, который, по-моему, должен был доказать вашу невиновность.
-- Намерение было, действительно, превосходное, - перебил следователь, - но, к несчастью, сударыня, даже если бы арестованный и не противоречил, с таким странным упорством, вашим свидетельским показаниям, цель которых - его же спасение, то заявление ваше все-таки не могло бы ничем доказать, что он чужд преступлению, совершенному между пятью и шестью часами, утра.
Изабелла дико вскрикнула. Казалось, открытие это причинило ей боль. Но Жак подметил в этом крике фальшивые ноты.
Да, она теперь не ненавидела! Она мстила! Куртизанки страшно ревнивы. Теперь Изабелла стала непримиримым врагом Жака! Она отдала его в руки Бискара. Мало того, она готова была на все, лишь бы только довести его до гибели!
По совету короля "Парижских Волков" явилась она сюда. Какую дикую радость доставляло ей смущение и отчаяние Жака, понявшего, что ему отрезан путь к спасению! Как ей хотелось, чтобы он сознался в свидании, назначенном ему ее соперницей! Не смея срывать своими руками эту завесу, она всеми силами старалась вызвать из уст Жака эту, свято хранимую им тайну!
-- Мне надо обратиться к вам, сударыня, за некоторыми сведениями, - сказал следователь Изабелле, - и я сам хотел пригласить вас сегодня же. Итак, если позволите, я предложу вам несколько вопросов, но в отсутствии обвиняемого, - поспешил он добавить.
-- Я к вашим услугам, сударь, - отвечала Тения.
-- Отведите обвиняемого в тюрьму и держите его под строжайшим надзором, - приказал он вошедшему жандарму.
Жак спокойно встал и протянул жандарму руки, на которые тот надел наручники.
-- Советую вам подумать о своем положении,-- благосклонно произнес Варнэ. - Не забывайте, что голова ваша в опасности.
Жак молча поклонился.
Куртизанка страшно побледнела, глаза ее заблестели. Ах, если бы он взглянул на нее, если бы в этом взгляде она могла уловить последний проблеск любви, кто знает? Быть может, эта изменчивая натура внезапно вернулась бы тогда к своим прежним чувствам. Но подозрение, внезапное, ужасное, острым ножом кольнуло сердце Жака. Он думал о Полине, он чувствовал, что придется пожертвовать своей жизнью ради чести молодой девушки. Он больше не любил Изабеллу.
Спокойно и равнодушно прошел он мимо своей бывшей любовницы, не удостоив ее даже взглядом.
Дверь закрылась за ним.
-- Господин следователь, - сказала герцогиня де Торрес, - я готова отвечать на ваши вопросы.