| Автор: | Лермина Ж., год: 1877 |
| Категории: | Роман, Приключения |
13
МАНИЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ
Не будем входить в подробности этого процесса, основные элементы которого хорошо известны читателю из газетных отчетов.
Жак был заранее осужден.
Да и что мог он отвечать судьям, когда все улики были против него?
продуманного предводителем шайки.
Письмо, перехваченное герцогом, не служило ли очевидным доказательством этого соучастия?
Прения заняли несколько заседаний.
Вечером того дня, когда должны были вынести приговор, какой-то человек сидел один в задней комнате кабачка, расположенного напротив здания Суда.
Кроме него, в комнате никого не было. Задумчиво сидел он на деревянной скамье, подперев обеими руками голову. Временами судорожная волна пробегала по его крепкому телу.
-- Молчать! - закричал он, с шумом распахнув дверь. - Ведь я, кажется, запретил вам орать!
Все притихли. Бискар - это был он, снова захлопнул дверь и уселся на прежнее место.
На столе стояла бутылка. Он налил вина в стакан и поднес его ко рту, но, едва смочив губы, тут же оттолкнул его.
-- Нет! - произнес он. - Никакого пьянства! Мне требуется все мое хладнокровие. Я хочу быть спокойным и сильным, чтобы насладиться своим мщением!
-- Войдите, - сказал Бискар.
Вошел Малуан.
-- Говори, - приказал ему предводитель Волков.
-- Последнее свидетельское показание только что выслушано. Президент на этот раз допрашивал в суде маркизу де Фаверей!
Наконец-то, - прошептал Бискар. - О чем спрашивал ее президент? - произнес он вслух.
-- Не знала ли она подсудимого.
-- Что же ответила маркиза?
-- Маркиза долго смотрела на него, потом вдруг схватилась за сердце, как бы от сильного потрясения. Она страшно побледнела и зашаталась, так что должна бы сесть.
-- Хорошо! Дальше! Дальше!
Президент, о, они всегда необыкновенно учтивы со знатными господами, любезно сказал ей: "Успокойтесь, сударыня, и скажите, что вы знаете о нем!"
-- Что же она отвечала?
-- Она с трудом могла говорить. Голос ее как-то неестественно дрожал. Она рассказала, что видела раз молодого человека в комнате, где умирала "Поджигательница".
"Она окончательно погубила его!-- подумал Бискар. - Родная мать!"
-- Судья спросил у нее, не обвиняла ли она в чем-нибудь молодого человека. Сначала она, видимо, колебалась, потом, по настоянию президента, наконец, сказала, что "Поджигательница" перед смертью обвинила его в сговоре с ее убийцами.
Это все?
-- Нет еще. Потом она, казалось, раскаялась в своих словах. И сейчас же принялась рассказывать историю о каком-то подвиге спасения. Как тот. Ну одним словом, щенок этот будто бы остановил бешеную лошадь.
-- Да, знаю, знаю, - быстро перебил его Бискар.
-- Ну и все. Судья сказал ей, что она может удалиться.-- Она еще раз взглянула на Жака и пошевелила губами, будто хотела еще что-то сказать.
-- Да, ну! Кончай же скорее!
Она ушла.
-- И больше ничего?
-- Нет. Слушали еще показания одной молодой девушки, которая подтвердила историю о спасении. Какая-то Полина. Но это не произвело никакого действия. Вы знаете. Он ужасный мерзавец, этот щенок.
-- А герцогиня де Торрес не явилась на суд?
-- Нет. Когда председатель вызывал ее, отвечали, что ее нет. Несколько дней назад она неизвестно куда выехала из своего дома.
Я-то знаю, - прошептал Бискар. - О! Я хорошо делал, что не доверял ей.
-- На чем остановилось дело, когда ты выходил из суда?
-- Двенадцать присяжных выходили в отдельную комнату для совещаний.
-- Хорошо. Отправляйся снова в суд и как только будет вынесен приговор...
-- Я мигом буду здесь!
Ступай!
Малуан повиновался. Но в ту минуту, как он открывал дверь, на пороге показался новый посетитель.
-- Дьюлу! - воскликнул Бискар.
Великан, бледный, исхудалый сделал шаг вперед.
-- Оставь нас одних, Малуан, - приказал главарь.
-- Приговор вынесен! - сказал Дьюлуфе.
-- А, наконец-то! - крикнул Бискар. - И какой же? Подсудимый осужден, не так ли?
-- На смерть.
Бискар разразился пронзительным хохотом.
На смерть! - повторил он. - Осужден на смерть! - еще раз с удовольствием проговорил каторжник.
Он упивался этими ужасными, отвратительными словами, все лицо его озарилось какой-то адской радостью.
-- А, мой старый Дьюлу, - воскликнул он, - как мило с твоей стороны прийти сообщить мне это известие! Тебе, именно тебе следовало сделать это! О, я узнаю тебя, мой добрый единственный друг! Ты знал, какую радость принесет мне это!
Он быстро вскочил с места и широкими шагами принялся мерить комнату.
-- Я достиг своей цели, - проговорил он, скрежеща зубами. - А, маркиза де Фаверей! Каторжник сдержал клятву, данную когда-то Марии де Мовилье! Я сказал тебе, что ребенок, которого я вырвал тогда из твоих объятий, должен умереть позорной смертью! Бискар не солгал тебе.
-- И ты его видела сейчас! Он был в нескольких шагах от тебя! И сердце не подсказало тебе этого! Кровь не заговорила в тебе! Безумная! Ведь это был твой сын. И ты помогла его гибели! Ты сама толкнула его к эшафоту. Твои материнские руки потащили его на Гревскую площадь! Ха-ха-ха! Ты сама подняла нож, который отсечет эту бесценную голову, которую в мечтах своих ты осыпала страстными поцелуями! Ты погубила сына Жака де Котбеля! И кости несчастного отца должны перевернуться в могиле от отчаяния при виде ужасной кончины его кровного детища. Ха-ха-ха!
Негодяй хохотал.
-- Бискар! - строго сказал Дьюлуфе.
-- Ах, прости меня, старина! Право, я и забыл о тебе!
-- Возьми же, выпей! Чокнемся! Ах, мой добрый товарищ, помнишь ли ты те ночи безумной ярости, когда я в отчаянии ломал себе руки, и сердце мое разрывалось на части от скорби? Помнишь ли ты те раздирающие душу вопли, которые вырывались из моей груди, терзаемой муками безумной ненависти? А! Теперь я смеюсь! Я счастлив! Я отомщен!
-- Пока еще нет! - возразил Дьюлуфе.
-- О, теперь уже скоро! Апелляция в кассационный суд - всего три дня. Менее чем через неделю голова Жака падет на эшафоте! Честное слово, я пойду смотреть на его казнь! И в ту минуту, как палач положит свою руку на него, Мария де Мовилье узнает, что Жак - ее сын! Любопытно будет видеть ее в эту минуту! Я хочу насладиться этим ужасным отчаянием матери, узнающей слишком поздно, да, слишком поздно, что умирающий на плахе - тот самый, кого она с отчаянными рыданиями призывала в течение двадцати лет! Вне себя от горя, как безумная, будет она метаться, кричать, звать сына, отчаянно ломать руки, а ответом на ее крики будет стук фургона, увозящего труп казненного сына! Выпьем же, Дьюлу!
-- Нет, - ответил тот и с такой силой швырнул свой стакан об пол, что он разбился вдребезги.
-- Почему ты не пьешь? - спросил он.
-- Потому что.
Он замялся.
-- Скорее, я жду, - произнес Бискар, сжимая кулаки.
Ну, потому, что ты задумал бесчестное, гнусное дело, и я не хочу помогать тебе в этом!
-- Слова, пустые слова! Ну! Что мне в том, что ты не хочешь помогать мне! Помогать в чем? Разве не все уже кончено?
-- Нет!
-- В самом деле? Уж не знаешь ли ты какого-нибудь средства вырвать сына де Котбеля из рук палача!
-- Может быть.
-- Ты знаешь, Дьюлу, - сказал он глухим голосом, - уже давно мы с тобой знакомы. И - черт возьми! Кажется, я люблю тебя одного на свете. Но, смотри, берегись идти против меня! Это было бы с твоей стороны безумием!
-- Выслушай меня, Бискар, - помолчав, сказал Дьюлуфе, - если я пришел сюда, если я первый принес тебе известие о смертном приговоре, то только для того, чтобы помешать тебе обременить свою совесть таким ужасным преступлением!
-- Мою совесть! - засмеялся Бискар. - О, будь покоен, она настолько крепка, что выдержит это бремя.
-- Не смейся, Бискар! То, что ты делаешь теперь, ужасно. Не надо доводить это дело до конца. Да, я знаю, что ты выстрадал. Знаю я, какие ужасные муки изрыли морщинами твой лоб и заставили побледнеть щеки! Но Жак, умирающий.
Что мне за дело! Я не его убиваю, а его мать!
-- Эту женщину, которую ты любил, которую еще и теперь любишь. Да, во всей твоей ненависти я угадываю, узнаю ту пылкую страсть, которую не могло погасить время! Но, Бискар, мой друг, не совершай этого гнусного дела! Не заставляй мать смотреть, как сын ее идет на эшафот за преступление, которого он не совершал!
-- Ты проповедуешь не хуже священника!
-- Ты понимаешь меня, Бискар. В течение двадцати лет заставлял ты эту женщину проливать все слезы, какими оплакивают матери своих погибших детей. Ты страдал! А она разве не страдала? Разве сердце ее не разрывалось на части от горя и отчаяния? Бискар, я, слышишь ли, я прошу пощадить Жака ради ее и себя самого! Бискар, ты не знал никогда тех высоких наслаждений, которые приносят человеку сострадание к ближнему! Они велики, они прекрасны. Ну, что я такое, ни более, ни менее, как скот. А ведь и мне доступно это чувство! Когда мне случалось сделать что-нибудь доброе, мне казалось, будто я живу вторую жизнь! Бискар, ты довольно уже отомщен, прошу тебя, умоляю тебя нашей старой дружбой: сделай доброе дело! Спаси Жака!
-- А?! Чтобы я спас Жака? Полно! В уме ли ты? Как ты еще не попросишь, чтобы я толкнул его в объятия матери? Полно! Довольно об этом! Ты говоришь, что знаешь меня? В таком случае ты должен знать, что я не отменяю свои решения. Я доведу дело до конца.
-- Берегись, Бискар! - хриплым голосом произнес он.
-- Что? - крикнул бандит.-- Что ты сказал?!
-- Я говорю, - медленно, с расстановкой произнес Дьюлуфе, пристальным взглядом впиваясь в глаза Бискара, - я говорю, что пора уж кончить, я должен наконец высказать, что у меня на сердце. Ты любил женщину не своего круга, не своего звания. Для нее ты был только лакеем, она не могла любить тебя. Едва ли даже замечала она тебя!
Бискар скрипнул зубами.
А между тем, - продолжал Дьюлуфе, - за то, что эта женщина любила другого, когда ты явился к ней только с угрозами и злобой, ты претендуешь на какие-то права над нею? Право мести, пытки! И ты называешь это любовью, Бискар! Вспомни! Я тоже любил, раз в жизни, женщину, которую все отталкивали, которой все пренебрегали. Я любил "Поджигательницу"! Но как преступна она ни была, разве я не был тоже преступником? Мы были одного поля ягоды! Мы были достойны друг друга! Но ты! За что же могла полюбить тебя Мария де Мовилье?
Дьюлуфе вошел в экстаз. Он решился высказать все.
-- Что был ты для нее? Ничто! Где могла она тебя заметить? В твоих лесах, где ты прятался, как дикий зверь? И за то,что она любила другого, который был близок ей, ты осмеливаешься ей мстить, и как еще, смертью сына! Это несправедливо! Это подло! И я, Дьюлу, скот, кит, идиот, как ты меня называешь, я не могу допустить этого!
Как все необузданные натуры, Дьюлуфе бил метко и сильно. Кто знает, быть может, убеждая, взывая к тем еще нетронутым началам добра, которые глубоко таятся на дне человеческой души, он пробудил бы подспудные ощущения в человеке, которого хотел убедить?
Но он оскорблял его, он причинял ему ужасные страдания, страшными обвинениями развенчивал его! Бискар был воплощенная гордость, всегда жесткий, всегда самоуверенный. И это-то низкое тщеславие, более сильное, чем всякое другое чувство, Дьюлуфе теперь попирал ногами!
Пойми меня хорошенько,-- продолжал великан.-- Я мог любить тебя! Я мог ради какой-то слепой, безрассудной привязанности, быть твоим рабом, твоим псом. Ты меня бил, а я улыбался. Ты приказывал мне делать зло, в то время, как всем существом своим я стремился к добру, и что же, я шел твоим путем, без воли, без рассудка. Но знай же, пришел конец всему этому! Последнее твое преступление возмущает меня. Я не хочу, чтобы оно совершилось!
-- Ты не хочешь?! - прошипел Бискар.
-- О, ты меня не испугаешь! сказал Дьюлуфе.-- Я отбился от полиции, от жандармов, не зная ни страха, ни сомнений. Я убивал, да я много раз убивал, и я стыжусь своих окровавленных рук Но никогда не подвергал я пытке женщину! Никогда я не совершал этого ужасного поступка, перед которым отступил бы палач, никогда не терзал сердце матери! Бискар, еще раз повторяю тебе, берегись!
Бискар с угрожающим видом подошел к Дьюлу.
-- Берегись, чего это? - бешено крикнул он.
Говорю тебе, что меня ты не испугаешь, - отвечал великан. - Ты силен! Да и я не слаб!
У Бискара хватило силы воли обрести обычное хладнокровие.
-- Дьюлу, мой добрый Дьюлу! - мягко сказал он.-- Что ты хочешь делать? Ты знаешь, что борьба со мной невозможна!
-- Это уж как получится! У каждого свои силы!
-- Посмотрим, Дьюлу. У меня есть сила, которой, как ты знаешь, покоряется все. Слушай. Я люблю тебя, ты добрый товарищ, старый друг. Вот почему я говорю тебе это. Ты думаешь иметь дело с Бискаром? Нет, ошибаешься! Ты будешь иметь дело с королем "Парижских Волков"! Здесь я повелитель, здесь я царь! Стоит мне мигнуть, и тебя свяжут, убьют.
Попробуй, - сказал Дьюлуфе и, закатав рукава, показал бандиту свои железные мускулы.
Бискар иронически улыбнулся.
-- Да, да, знаю,-- произнес он со сдержанной насмешкой.-- Но, поверь, прежде чем начинать борьбу, лучше всего объясниться. Я хочу гибели Жака. Ты хочешь его спасения. На моей стороне свидетели, государственный прокурор, присяжные. А на твоей кто?
-- На моей - истина!
-- Глупости!
Нет, совсем не глупости! Ну, что, если бы сегодня вечером кто-нибудь отправился к маркизе де Фаверей и сказал ей: "Человек, которого осудили сегодня, невиновен! Он был жертва гнусных козней! Его обвиняют в совершении преступления, но это ложь! Тот, кто во всем виновен, разными низкими проделками достиг того, что Жак безвинно предан суду! Наконец, маркиза де Фаверей, это - сын Жака де Котбеля, а настоящий убийца, тот кто бросил Жака в эту адскую машину, которая должна разорвать его на части, это глава "Волков Парижа", это Бискар!"
Бискар был страшен, слушая эти слова.
Он походил на мертвеца.
-- Кто же сделал бы это? - прохрипел он.
-- Я!
Ты утверждаешь, что пойдешь к Марии де Фаверей?
-- Если ты не откажешься от своих планов, я сделаю это!
-- И ты скажешь ей все?
-- Непременно, и приведу доказательства, хотя бы даже мне пришлось ради этого сложить свою голову на эшафоте!
-- Берегись и ты, в свою очередь!
Ты пугаешь меня? Ты воображаешь себя королем? Ну, тебе это не удастся! Я слишком долго ползал. Теперь я встаю на ноги! Кроме того, зачем мне скрывать это? Я всегда любил Жака! И я краснел со стыда, видя, как ты пытался развратить эту честную, благородную натуру. И, к тому же, сказать тебе все? "Поджигательница" любила его. И когда я, по твоему приказанию, подливал вина этому бедному ребенку, она мне говорила: "Дьюлу, ты делаешь дурно!" Видишь ли, ты напрасно убил ее, голоса, выходящие из могил, бывают легче услышаны! Последний раз говорю тебе, Бискар, я не хочу, чтобы Жак погиб! И хотя бы даже пришлось мне посадить тебя, слышишь ли, на скамью подсудимых, я все-таки спасу его!
-- Пустомеля! - зарычал Бискар.
И, вынув из-за пазухи медный свисток, он громко свистнул.
С полдюжины Волков бросились в комнату.
-- Взять этого человека! - приказал Бискар.
Но великан уже прислонился к стене.
Шесть человек! Что значило это для него?
Он молча отбивался.
Один упал с раздробленным черепом.
Остальные разбежались.
-- Трусы!-- крикнул Бискар.
И в руках бандита сверкнул нож.
Дьюлуфе содрогнулся. Что он видел? Этот человек, для которого он жертвовал своей жизнью, для которого готов был выносить ужаснейшие муки, какие только мог испытывать человек, Бискар, которого он так любил, бросился на него с ножом в руках! Кровь застыла в его жилах. В изнеможении опустил он голову.
Он прислонился к карнизу, потом вдруг зашатался и всем своим громадным телом грохнулся об пол.
-- Поднять эту падаль и бросить ее в Каньяр, - приказал Бискар.
-- Но ведь он еще жив!
-- Он там умрет, вот и все!