Натан Мудрый. Действие первое

Дайя^{89}, христианка, живущая в доме Натана, наперсница Рэхи.

Натан! Он самый! Господу хвала!

Ах, наконец-то вы домой вернулись!

Да, господу хвала. Но «наконец-то»

Твое несправедливо. Разве раньше

Я возвратиться мог? До Вавилона^{93},

Считай, миль двести, если взять в расчет

Мои заезды в города и веси;

Сворачивать с пути пришлось не раз.

К тому же и долги взимать не так-то

Бывает просто, Дайя. В одночасье

С делами не управишься.

Натан!

Какая страшная беда грозила

Обрушиться на вас! Ваш дом…

… горел?

Об этом мне сказали. Дай-то бог,

Чтоб худшего не довелось услышать!

Но дом ваш мог бы и дотла сгореть.

Подумаешь! Построили бы новый,

И краше и просторнее.

Пусть так.

Но вместе с домом и бедняжка Рэха

Чуть не сгорела…

Что? Сгорела Рэха?

Когда б такое надо мной стряслось,

Не надо мне ни очага, ни крова!

«Чуть не сгорела»? Ты сказала: «чуть»?

Чуть или впрямь? Нет, не щади меня!

Бей насмерть! Не томи пустой надеждой!

Скажи: она сгорела?

Неужель

Я скрыла бы от вас беду такую?

Вот напугала-то! Ах, Рэха! Рэха!

Дитя мое!

Могу ли я иначе называть

Ее, как не своей?

С таким ли правом

И прочее, что вам принадлежит.

Зовете вы своим?

Не с большим, Дайя!

Всем достоянием моим обязан

Природе я и случаю. Лишь это

Сокровище дала мне добродетель.

Не малую взимаете вы плату

За вашу доброту! Но с добротою

Ваш умысел в ладу ли?

Ах, оставь!

Какой тут умысел?

Мне совесть…

Дайя!

Позволь же рассказать тебе…

Мне совесть,

Я говорю…

… какую в Вавилоне

Я ткань купил тебе - на загляденье!

Искусной роскошью она навряд ли

Уступит предназначенной для Рэхи.

Что толку в том? Вам совести моей

Проснувшейся уже не усыпить.

Не терпится узнать, как эти бусы,

Как серьги эти, перстень и запястье,

Изделия дамасских мастеров,

Понравятся тебе?

Какой вы, право!

Вам только бы дарить и ублажать.

Так забирай подарки и - молчи…

По-прежнему? Могу ли отрицать

Я вашу праведность и щедрость вашу?

И все ж…

Я только жид? Должно быть, это

Хотела ты сказать?

Что я хотела

Сказать, для вас - не тайна.

Я и молчу. Но если гром господень

Над нами разразится и невмочь

Мне будет божью кару отвратить,

В ответе вы.

Никто другой. Но что же

Я девочки моей не вижу?.. Дайя!

Меня ты не морочишь? Или ей

Неведом мой приезд?

В толк не возьму…

Ее душа еще не поборола

Былого страха. Все-то ей огонь

Мерещится. Тревожный дух ее

Спит наяву и бодрствует во сне,

То неразумней твари бессловесной,

То ангела прозорливей…

Бедняжка!

Таков людской удел!

Под утро, вижу,

Лежит она с закрытыми глазами,

«Слышишь! -

Мне говорит. - Отцовские верблюды…

И голос ласковый отца…» Сказала

И тут же вновь забылась - голова

Беспомощно упала на подушку.

Я в сени ринулась - и вправду, вы,

Живой и невредимый, возвратились

Из долгих странствий под надежный кров.

Да это и не диво! Днем и ночью

Она лишь вами бредила… да им.

Лишь мной да им? Им? Кто же это?

Тот,

Кто спас ее из пламени.

Кто он

И где он? Кто спас девочку мою?

Храмовник, юный рыцарь, взятый в плен

И присужденный к смерти, но по воле

Султана пощаженный.

Как? Храмовник

Нещадным Саладином был прощен?

И не случись такого чуда, Рэхи

Если б

Он не рискнул вновь обретенной жизнью,

Вам Рэхи не видать бы.

Дайя! Где,

Где благородный этот человек?

Хочу в слезах припасть к его коленам!

Надеюсь, все, что я оставил вам,

Вы отдали ему, пообещавши

Дать многим больше?

Нет. Хоть и пытались.

Явился он невесть откуда

И сгинул с глаз невесть куда. Никем

Не чаянный, он бросился на крик,

Взывавший о спасенье, в дым и пламя,

Прикрыв лицо спасительным плащом.

Уже считали мы его погибшим,

Как вдруг он вновь из пламени и дыма

Выходит, высоко поднявши Рэху

Восторженной признательностью нашей,

Он опускает ношу. И в толпе - Теряется…

Не навсегда, надеюсь?

На третий день он повстречался мне.

Под сенью пальм стоял он у гробницы,

Покинутой поправшим смертью смерть^{94}.

Я бросилась к нему, благодарила,

Молила, заклинала хоть разок

Порадовать ее своим приходом:

Не может-де найти она покоя,

Не выплакавши благодарных слез

У ног его.

И что же он ответил?

Увы! Он был к моленьям нашим глух,

Язвительно глумился надо мною…

И этим отпугнул тебя?

Ничуть!

Я, что ни день, к строптивцу приходила

С мольбой все тою же. Чего, чего

Была еще стерпеть! Но он к гробнице

Воскресшего уже не приходил:

Исчез, как в воду канул. Ни вестей

О нем, ни слухов даже!.. Вы молчите?

Теряетесь в догадках?

Я предвижу

Как больно ранит сердце бедной Рэхи

Его отказ. Сносить пренебреженье -

И от кого? От лучшего из лучших

В ее глазах! Отвергнутой себя

Считать и все ж душой к нему тянуться!

Тут - корень распри сердца с головой.

Что победит? Тоскливое унынье?

Иль ненависть ко всем и ко всему?

Бывает и не так: воображенье,

Вторгаясь в эту распрю, порождает

Мечтателей, в которых то рассудок

Главенствует, то снова голос сердца.

Дурное равноправие! Или я

Случилось с ней. Боюсь, что Рэха бредит.

Но сколь невинно, сколь благочестиво!

Пусть даже так, и все же это бред.

Одна, не спорю, греза завладела

Ее воображеньем. Будто он

Не детище Земли, а небожитель,

Тот неусыпный страж, кому она

Еще в младенчестве свое сердечко

Доверила. Из облака, глазам

Толпы незрим, он опустился наземь

В час роковой и перед ней предстал

В обличье рыцаря^{95}. Что тут смешного?

Не убивайте в ней мечты, священной

Для христиан, а также иудеев

И мусульман, - столь сладостной мечты!

И мне священной… Но ступай! Разведай,

Как там она, могу ли к ней зайти.

И взбалмошного ангела сыскать,

Поскольку он с Землей не разлучился

И неучтивым рыцарством своим

Смущает наши души. Мне сдается,

Я приведу его.

К добру ли это?

Пусть радость яви сменит сладость грезы

Уж ты поверь мне, Дайя: человеку

Всех ангелов дороже человек.

Не обессудь, от набожного бреда

Я девочку надеюсь исцелить.

Отец? Глазам не верю! А уж мне

Подумалось, что только голос ваш

Прорвался к нам из непроглядной дали…

Ни реки, ни пустыни… Что же вы

Не бросились к своей бедняжке Рэхе,

В живых оставшейся? А ведь она

Чуть не сгорела. О! Из всех смертей

Нет более ужасной, как сгореть!

Вам переплыть пришлось

Евфрат и Тигр, пустынный Иордан^{96}

И много рек безвестных. Ежечасно

Я думала о вас и содрогалась,

Пока пожар меня не обступил

Стеною огнедышащей. С тех пор

Я почитаю смерть в пучине водной

Едва ли не блаженством. Но ведь вы

Не утонули, я не стала горсткой

Сыпучей пепла. Так восславим бога!

Он, милосердный, утлый ваш челнок

Руками ангелов незримых

Из вод неверных на земную твердь.

И он же ангела в обличье зримом

Ко мне послал, чтоб вознести меня

Из пламени на белых крыльях.

Как?

На белых крыльях? Уж не плащ ли то

Храмовника^{97}, спасительно простертый

Над пышущим огнем?

В обличье зримом

Меня пронес он сквозь огонь и дым

На белых крыльях. Я лицом к лицу

С ним повстречалась, с ангелом моим

Хранителем.

Ты встречу заслужила!

Ты восхитилась им, а он - тобой,

Как то и быть должно.

Себе иль ангелу?

А если ты

Была лишь человеком спасена,

Ты ангелом его бы не считала?

Но не таким! Мой ангел - истый ангел,

Я знаю это твердо! Сами ж вы

Внушали мне: есть ангелы на свете!

И есть господь, творящий чудеса

В награду тем, кто чтит его и любит.

А я люблю его…

Как он - тебя!

Бог для тебе подобных днесь и присно

Свершает чудеса, как совершал их,

И вечности еще не сотворив.

Такая речь - по мне.

Как? Потому лишь,

Что чересчур обыденно звучит

Храмовником, тебе не в чудо чудо

Великое? Превыше всех чудес

То, что вокруг чудесное творится

Ежемгновенно, каждый божий день.

Не будь сплошной чреды земных чудес,

Что разум человека почитал бы

Господним чудом? Неужели ж то,

Чему, разинув рты, дивятся дети

При встрече с небывалым?

Вы вконец

Своими суемудрыми речами

Ее смятенный ум сгубить хотите?

Оставь! Так Рэха не считает чудом,

Что спас ее от смерти человек,

Сам спасшийся ничуть не меньшим чудом?

Да, да, на том стою: ничуть не меньшим!

Иль кто слыхал когда, чтоб Саладин

^{98} Чтоб пленник,

Представ перед султаном, о пощаде

Еще мечтал? Свободу обрести

Надеялся не от петли позорной

Или от милосердного клинка?

К тому и клонит ваша речь: он не был

Храмовником, а только им казался.

Будь он храмовник, как бы он сумел

Избегнуть предрешенной казни или

Бродить свободно в Иерусалиме?

И стал бы он спасать по доброй воле

Меня от смерти?

Ах, как это тонко!

Ну, Дайя, твой черед! Ты кой о чем

Проведала, так расскажи подробней

О плене рыцаря, о жалости султана.

Да всё пустые слухи! Говорят,

Помиловал-де рыцаря султан,

Заметив необычное в нем сходство

Уж двадцать с лишним лет тому назад.

Минувшее быльем позаросло,

Все, даже имя княжича, забыто.

Людские толки так невероятны,

Что всем-то им, сдается, грош цена.

Да чем же так они невероятны?

Не тем ли, Дайя, что тебе милей

Людской молвы иные пересуды,

И вовсе вздорные? Иль Саладин,

Приверженный ко всей своей родне,

В дни юности не мог к меньшому брату

Проникнуться особенной любовью?

Иль схожих лиц не видывал никто?

Иль прошлое бесследно угасает

В людских сердцах и дивное подобье

Минувшего не в силах воскресить

Былого чувства? Так ли это все

Невероятно? Но для мудрой Дайи

Все - трын-трава. Ее лишь чудеса

достойны веры.

Глумитесь вы…

Глумишься ты над правдой!

Твое спасенье, Рэха, остается

Великим чудом, лишь тому посильным.

Кто может грозный суд земных царей

Играючи свести на нет, в насмешку

Над их нещадной злобой обратить.

В разладе с правдой жить я не умею,

Вы знаете, отец.

Но знаю также,

Что ты не прочь внимать разумной речи.

Смотри! Чуть выше, чуть пониже лоб,

Так нос изваян или по-другому;

Дугой изогнутые иль прямые

На плоской иль на выпуклой кости;

Морщинка, родинка, другой изъян,

Роднящий с павшим принцем европейца, -

И ты уж спасена от лютой смерти!

Неужто для искательниц чудес

Не чудо это? Ангела им дайте!

Помилуйте, Натан! Какой в том вред,

Что нам желаннее приять спасенье

От ангела, а не от человека?

Так мы, пожалуй, ближе подойдем

К первопричине дивного спасенья

И к промыслу всевышнего.

Все это -

Тщеславие одно! Хвальба, хвальба!

Котел чугунный хочет, чтоб его

Серебряным ухватом вынимали,

Чтоб самому серебряным прослыть.

Ты говоришь: «Какой в том вред?» - а я

Хотел бы знать, какая в этом польза.

«первопричина», «близость к богу» -

Все вздор один - нет, хуже! - богохульство.

«Какой в том вред?» Отвечу: превеликий!

Судите сами! Кто бы ни был он,

Ее спаситель, ангел, человек ли,

Вы обе, ты особенно, хотите

Его ответным даром осчастливить,

Не так ли? Но каким благодеянием

Вы ангела могли б вознаградить?

Вы стали бы молиться, славословить,

Стонать от чувств избытка, слезы лить

И милостыню раздавать убогим

По праздникам, поститься… Вот и все!

Но это больше вам и вашим ближним

Пойдет на пользу, чем посланцу неба.

От ваших подаяний ангел божий

Богат не будет, от постов усердных

Не раздобреет, ваши славословья

Не приумножат святости его.

Не так ли? А вот будь он человеком…

Его бы пощедрее одарить,

И - бог свидетель! - мы к тому стремились.

Но ничего не брал он, ничего

Не требовал. Лишь созерцаньем бога

И счастлив был. Так только ангел может

Блаженствовать.

Когда же он исчез…

Исчез? Как так исчез? Под сенью пальм

Вам более уже не повстречался?

А вы в других местах его искали?

Нет, признаюсь…

Нет?! Вот он и сказался,

Вред пагубной восторженности вашей!

А что, коль ангел этот заболел?

Он заболел?

Зачем ему болеть?

Меня знобит! Дотронься только, Дайя,

До головы моей. Она - как лед.

^{99},

К лишеньям не приучен он, к труду.

А тут бессонный бред, и жар, и голод…

Это лишь предположенье.

Вот он лежит. Нет ни друзей, ни денег,

Чтоб хоть слугу нанять.

О, мой отец!..

Лежит без утешенья, без ухода,

Добыча тяжких мук, быть может, смерти…

Где, где лежит?

Он, кто, не зная даже,

Чья ты и кто ты, бросился в огонь:

Там человек горел!

Имейте жалость!

Кто не искал и встречи со спасенной!

Не приходил, чтоб не было и речи

О благодарности…

Натан, довольно…

И не придет! Иль разве лишь затем,

Ты человек!..

Глядите, что с ней сталось!

Кто не имел другого утешенья

В свой час предсмертный, как сознанье долга

Исполненного…

Вы ее убьете!

Нет, ты его убила! Иль могла

Убить в дурманящем восторге! Рэха!

Не яд, лекарство я тебе даю.

Очнись! Он жив! Надеюсь, и не болен,

Не болен даже!

Жив? Не болен? Правда?

Клянусь, он жив! Господь и на земле

Вознаграждает добрых. Но запомни,

Что набожным восторгам предаваться

Безмерно легче, чем творить добро.

Знай, слабый человек, хоть он подчас

Того и сам не ведает, охотно

Чтоб только добрых дел не совершать.

Отец! Не оставляйте больше Рэху

Одну, вдали от вас! А он - не правда ль? -

Куда-нибудь и отлучиться мог?

Конечно! Но идите-ка отсюда.

Я вижу, там какой-то мусульманин

Навьюченных моих верблюдов зорко

Разглядывает. Ты не знаешь, кто он?

Ваш дервиш, с которым

Вы в шахматы играли.

Теперь он казначей султанский.

Как?

Ты снова бредишь? Нет, и вправду он.

Он самый, и сюда идет. Скорее

Ступайте-ка к себе!^{100} Услышим, с чем он.

Раскройте-ка глаза! Нет-нет, пошире!

Ты иль не ты? Дервиш - и вдруг в наряде

Придворного?

Чему тут удивляться?

Ужель дервиш не годен ни на что?

Конечно, годен! Но сдавалось мне,

Что истинный дервиш не соблазнится

Высоким званием.

Клянусь пророком!

Возможно, я не истинный дервиш,

Но я был принужден…

Никто не вправе,

Не должен поступать по принужденью.

Тем более - дервиш!

Но долг дервиша,

Он в том и состоит, чтоб, раз признав

Ты прав! И сверх того, ты - человек!

Дай обниму тебя! Ведь мы друзья?

Сперва спросили б лучше, кем я стал.

Да кем бы ни было!

А ежель я

Стал при дворе таким негодным малым,

Что вам дружить со мной невместно?

Коль

Остался ты дервишем, что за дело

До чина мне и сана? Это - платье.

Ну, как сказать! По платью и почет.

Нет, угадайте, кто я! Кем при вашем

Дворе я был бы?

Кем, как не дервишем

А сверх того - хоть поваром^{101}.

Я - поваром? Пожалуй, судомоем?

А прежний опыт мой? Нет, Саладин

Умней мое призванье угадал!

Я - казначей.

Султана? Ты?

Всего лишь -

Домашний казначей. Большой казною

Поныне ведает его родитель.

Но дом велик.

Ах, и не говорите!

В нем кормится вся голытьба столицы.

Знать, Саладин так ненавидит нищих…

… что их мечом он и огнем поклялся

Стереть с лица земли. Хотя бы нищим

Стать самому пришлось.

Какой угадчик!

Признаться,

Он нищ уже теперь. Лишь сядет солнце,

Казна пустым-пуста. Наутро - вновь

Прилив, чуть не потоп, а в полдень - снова

Ни капельки!

Встречались мне такие

Каналы: чуть водой наполнишь их,

Глядь, вся в песок ушла.

Ну прямо - в точку

Понагляделся.

Плохо, если царь

Орел средь падали, но ежель он

Сам падаль средь орлов^{102}, - пиши пропало!

Да, полно, друг.

Дадите отступного, место - ваше.

А что оно тебе приносит?

Мне?

Безделицу. Но вам - доход отменный!

Едва отлив начнется, тотчас вы

Свои откройте шлюзы. Назначайте

Любой процент! Нам это нипочем!

Процент, а там проценты на проценты?

Чтобы весь мой капитал

В проценты обратился?

Не подходит

Вам это? Так разводную пишите

Старинной нашей дружбе. А, признаться,

Я на нее надеялся.

Нести мой долг служебный, что всегда

Сундук ваш будет для меня открыт.

Ан нет!

Попробуем понять друг друга.

Здесь надо различать! Есть Аль-Гафи -

Дервиш, мой друг желанный, - для него,

Что хочешь, сделаю; а рядом с ним

Есть Аль-Гафи - сановник, дефтердар, -

Вот с этим…

Издавна я знал: добры

Вы столь же, сколь умны, умны, сколь мудры.

Но - дайте срок! - и двух Гафи не будет,

Останется один. Одежда эта,

Присвоенная сану моему.

Еще не полиняет и в лохмотья

Не превратится - нищим на потребу,

Как будет уж на гвоздике висеть

В дворцовых кладовых. А я, Гафи,

Палящими песками, к мудрым братьям^{103}…

Не удивлюсь тому!

И буду с ними

Там в шахматы играть.

Как мы с тобой

Играли некогда.

Подумать только,

Чем я прельстился! Тем ли, что не стану

Впредь побираться сам? Что буду корчить

Вельможу из себя? Что стоит лишь

Мигнуть мне, и богатый духом нищий

Вмиг обернется бедным богачом?

На это ты не падок.

Я польстился

На худшее: прекраснодушный бред,

Натан

Что ж он сказал тебе?

Дервиш

«Лишь нищий знает,

Что значит нищим быть. Лишь он один,

Благотворя, не оскорбит несчастных.

Предместник твой, - так он сказал, - был слишком

Суров и черств и скуп на подаянья.

Он выведать старался, так ли нищий -

И нищ и хил. Злосчастья бедняков

Его не трогали; усердно он

Выискивал причину обнищания,

Чтоб с ней соизмерять размер подачек.

Так поступать не станет Аль-Гафи!

Столь скаредным на щедрость доброхотом

Не выставит султана своего!

С трубою засоренной ты не схож,

В которой чистая струя воды

Становится какой-то мутной жижей.

Ты думаешь и чувствуешь - как я».

Что вот я и - в силках, щегленок глупый,

Бахвал бахвала!

Ну, потише, друг,

Потише!

Тут вскричишь! Иль не бахвальство -

В стране, где богатеи горемык

Бьют, душат, грабят, ставят на правеж,

Насилуют, пытают, - возомнить

Себя заступником простого люда?

И не бахвальство - милосердью бога,

Щедроты расточающего равно

На праведных и грешных, на луга

И на пустыни, в вёдро или в дождь, -

Предерзко подражать, не обладая

Благой десницей господа?

Нет, дайте и в своем грехе признаться!

Заведомом! - искал зерно благого.

Чтобы свою причастность оправдать

К бахвальству, неугодному аллаху?

Иль я не прав?

Скорее, Аль-Гафи,

Уж шел бы ты в пустыню! Я боюсь,

Что средь людей разучишься ты вскоре

И человеком быть.

Страшусь того же.

Прощайте!

Почему же так поспешно?

Эй! Аль-Гафи! Не убежит твоя

Пустыня! Стой! Не слышит. Аль-Гафи!

И след простыл. А я-то расспросить

Хотел его о нашем крестоносце;

О нем он, верно, слышал.

О Натан!

Натан!

Он! Он! Снова здесь!

Он снова здесь!

Кто, как не он?

Он! Он! Да, мало ли, кто он? Ах, да!

Для вас лишь Он есть он. Нехорошо! Нехорошо,

будь ангелом он даже!

Под пальмами по-прежнему он ходит

Взад и вперед. И финики срывает.

И кушает? В обличье зримом? Ангел?

Охота мучить нас! Она давно

Его пытливым взором углядела

Сквозь вековые ветви рослых пальм

И не теряет из виду! Она

Вас просит, даже небом заклинает, -

Пойти за ним! Кивком она укажет

Он зашагал, иль за угол свернул.

Но торопитесь!

Только слез с верблюда,

И - уж за ним? Годится ль так? Нет, ты

Пойди к нему сказать, что я вернулся.

Как чинный человек, он не посмел

Войти в мой дом, когда я был в отъезде.

Теперь же сам отец его, мол, просит

Пожаловать. Совсем другое дело!

Скажи: усердно просит.

Все напрасно!

Короче, не пойдет он к иудею.

Останови его, по крайней мере!

Не упусти! А я не задержусь.

Нет, неспроста монах за мною ходит

И на руку косится! Милый брат…

Иль, может быть, отец?^{104}

Всего лишь брат.

Я послушник и весь к услугам вашим.

Любезный брат! Хоть был бы грош в кармане!

Но, видит бог, в нем и полушки нет.

Спасибо и на том! Господь сторицей

Воздаст вам за благой порыв! Не дар

Дарителя, а милосердье красит.

А впрочем, не за милостыней был

Я послан к вам.

Однако все же послан?

Да, из монастыря…

Куда сейчас

Я заглянул в надежде подкрепиться.

Столы все были заняты… Но коль

Угодно рыцарю зайти вторично…

К чему! Хоть мяса я не ел давненько,

Но, слава богу, финики поспели.

Не ешьте их! Опасен этот плод!

Переберешь, и заурчит в желудке,

И нападет на рыцаря тоска.

А если я с тоскою неразлучен!

Но не о финиках же толковать

Отнюдь. Я послан

Разговорить и раскусить вас толком.

И признаетесь в том открыто?

Что ж тут

Такого?

Продувной, видать, монашек!

И много вас таких?

Не знаю, рыцарь.

Мой долг - повиноваться.

Без промешки?

Не мудрствуя лукаво?

Что ж иначе

(Простак не глуп!) Скажите, честный брат,

По совести, по дружбе, кто же хочет

Узнать меня поближе? Что не вы,

Бьюсь об заклад!

Мне это не по сану

И не по разуму.

Кому ж по сану,

По разуму такое любопытство?

Должно быть, патриарху. Он за вами

Меня послал вослед.

Сам патриарх?

Ему ль не знать, что значит белый плащ

И красный крест нагрудный?

Это знаю

И я не хуже.

Так к чему ж дознанье?

Я - рыцарь, взятый в плен, сказать точнее -

На крепостном валу под самым Тиром^{105},

Которым мы хотели завладеть,

Нарушив перемирье, чтоб затем,

Очистив путь, к Сидону^{106} двинуть рать.

Сказать точнее: взято было в плен

Нас двадцать человек. Лишь я один

Из них помилован был Саладином.

Вот все, с излишком даже, что узнать

Хотелось патриарху.

Но не больше,

Что без того он знает. Патриарху

Угодно знать причину милосердья

Из двадцати.

Не знаю сам! Уже

Я, распластав свой плащ, стал на колени

И, шею обнажив, удара ждал,

Как вдруг султан встает, пытливым взором

Меня пронзает и… велит поднять!

Уже оковы сняты. Я свободен.

Благодарю. И вижу, он - в слезах!

Молчит. И я молчу. Султан уходит.

Я остаюсь. Что здесь произошло

И по какой причине, я не знаю.

Пусть патриарх гадает.

Заключил

Владыка патриарх, что для великих,

Зело великих дел вас бог упас.

Великих дел? Как-то: спасти еврейку

^{107}

Паломников и прочее?

Терпенье!

А впрочем, и свершенное - не малость.

Великие ж дела - не за горами:

Вас патриарх на них благословит.

Вы полагаете? Иль он уже

Вам намекнуть успел?

Сказал намеком.

А мне велел сперва установить

Пригодность вашу…

Что ж, установите!

(Прелюбопытно, как он установит

Мою «пригодность»!)

Лучше напрямки

Владыке.

Верно: лучше!

Вашу милость

Владыка порешил просить письмо

Одно вручить.

Меня? Я не посыльный,

И это - полагает патриарх -

Почетнее, чем из огня спасать

Еврейку?

Да, почетней… От письма

Того, сказал он, многое зависит

Для мира христианского. И тот,

Кто передаст его, в загробной жизни

Святого нимба удостоен будет

От господа. Никто, рек патриарх,

Чем ваша милость.

Чем достоин я?

Да и едва ли кто, рек патриарх,

Способен заслужить награду эту

С таким умением, как он.

Наш патриарх сказал о вас: он всюду

Гуляет безвозбранно, и к тому же

Он знает, как штурмуют города

И как их защищают. Он точней,

Чем кто-либо, - так он сказал, - сумеет

Поведать крестоносцам, чем силен

И в чем он слаб, воздвигнутый султаном

Второй заслон зубчатого кремля^{108}.

Узнать, что говорится в письмеце.

Подробностей и я не знаю толком.

Но письмецо написано Филиппу^{109}.

Наш патриарх… всегда ему дивлюсь,

Как он, при святости своей, живя

Одним небесным, так подробно входит

В дела мирские. Горько, чай, ему

Сходить с высот небесных в мир юдольный.

И что же патриарх?

Он знает точно,

Куда, откуда и с какою силой

Ударит Саладин, когда война

Вновь разгорится.

Все сообщить Филиппу-королю,

Дабы король мог взвесить и решить,

Так ли грозна твердыня Саладина?

И надобно ль ему любой ценою

С султаном перемирие продлить,

Которое порвал ваш славный орден,

Горя отвагой и великой верой

В святое дело?

Что за патриарх!

Сей многоопытный, пречестный муж

Меня не как посланца шлет к Филиппу,

А как лазутчика! Скажите, брат,

Владыке патриарху, что, дознанью

Меня подвергнув, вы установили,

Что я для службы этой не гожусь.

Пока еще я пленник безоружный,

Храмовника ж призванье - быть бойцом,

А не лазутчиком.

Так я и знал!

И рыцарю сие в укор не ставлю.

Но сыщется для вас другая служба:

Владыка патриарх сумел проведать,

Что где-то на Ливане^{110} крепость есть,

И в ней хранит несметную казну

Рачительный родитель Саладина

Для нужд военных и в оплату войску…

Туда султан нередко наезжает

С охраной малочисленной - кружною

Дорогою, нисколько не страшась

Опасности. Смекнули?

Нет, ничуть!

Чего бы проще было б Саладина

В пути настигнуть и прикончить. Вижу,

Вы содрогнулись! Но уже нашлись

^{111}.

Сыскался б лишь отважный человек

Возглавить их!

Угодно патриарху

Во мне найти такого человека

Отважного?

Он полагает, что

Король Филипп вам из Птолемаиды^{112}

Пошлет подмогу.

Мне? Мне, брат мой? Мне?

Ужели ж вы не слышали о том,

Сколь многим я обязан Саладину?

Ужель не слышали?

Наш патриарх сказал: пусть даже так,

Но орден и всевышний…

…не изменят

Здесь ничего! Благословить не могут

Меня на подлость эту.

О, конечно!

Но патриарх сказал, - пусть пред людьми

Сие есть подлость, но не перед богом.

Мне? Мне у Саладина жизнь отнять?

Тогда как он мне возвратил - мою?

Гм!.. Но, - так патриарх сказал, - султан

Врагом остался христианства - значит,

На вашу дружбу посягать не вправе.

Какая дружба? То, что не хочу

Вы правы!.. Но, заметил патриарх,

Все ваши счеты пред людьми и богом

Погашены, коль он все тот же враг

Христовой церкви. Патриарх проведал,

Что Саладин простил вас потому.

Что и лицом вы и осанкой схожи

С его любимым братом.

Даже это

Известно патриарху? О, когда б

То было истиной! О, Саладин!

Природа сходство сообщила мне

С погибшим принцем. Только ли с лицом,

Не с сердцем также ль? Этим сходством должен

Я пренебречь в угоду патриарху?

Природа так не может лгать! Творец

Не вступит в распрю с собственным созданьем!

Уйдите! Желчь вскипит во мне! Уйдите!

Я ухожу. И с меньшей скорбью в сердце,

Чем час назад. Простите! Мы, монахи,

Обязаны начальству послушаньем.

А послушник, видать, его оставил

Не в лучшем настроении. И все ж

Попробую!

Тьфу, пропасть! Нет, не лжет

Пословица, что «баба и монах,

Монах и баба - две ладони черта».

Сегодня бес бросает из одной

Меня в другую… Вот уж незадача!

Кого я вижу? Вы ли это, рыцарь?

Ну, слава богу! Где ж вы пропадали,

Все это время? Или вы болели,

Не дай-то бог?

Значит, вы здоровы?

А мы тревожились за вас,

С ума сходили!

Чай, отлучались

На время вы куда-то?

А нынче снова прибыли?

Сегодня и отец ее вернулся.

Так можно ль ей надеяться?

На то, о чем не раз уже просила

Вас Рэха. И отец о том же просит:

Усердно просит! Он

Из Вавилона в дом свой возвратился.

На двадцати навьюченных верблюдах -

Товаров тьма! Из Индии, Китая,

Из Персии, из Сирии! Тут ткани,

И кружево, и редкостные камин -

Ну просто…

Ничего не покупаю.

Его народ Натана чтит, как князя,

Зовет Натаном Мудрым. Но верней

Его Богатым звать. Всегда казалось

Мне, что верней.

Быть может, сей народ

Отождествляет с мудростью богатство.

А я его бы величала Добрым.

Себе представить трудно, как он добр!

Чем только в этот миг он не хотел

Вас одарить и наградить!

Придите убедиться!

Чтоб узнать,

Как быстро миг бесследно исчезает?

Неужто я, не будь он щедр, так долго

В их доме зажилась бы? Или я

Цены не знаю вере христианской?

Не пела же мне мать у колыбели,

Что я поеду с мужем в Палестину,

Чтоб нянчить там еврейское дитя?

Мой добрый муж, он был оруженосцем

В войсках у Барбароссы…

… по рожденью,

Швейцарцем, удостоившимся чести

Водою захлебнуться^{113}… Сколько раз

Меня вы мучили рассказом этим!

Не стыдно вам преследовать меня?

Преследовать? О, боже!

Как же скажешь

Тут по-другому? Не хочу я больше

Ни видеть вас, ни слышать! Не хочу,

Чтоб вы напоминали мне всечасно

О подвиге, который совершая,

Я толком и подумать не успел;

А вспомню, сам кажусь себе загадкой…

Не сожалею я о том! Но если

Я вновь столкнусь с бедою, на себя

Пеняйте, коль не брошусь в дым и пламя,

А стану спрашивать: кто он и чей он?

И человек сгорит…

Так окажите милость: с сей поры

Со мной не знаться, не сводить меня

С ее отцом премудрым. Жид есть жид!

Я грубый шваб. Ее девичий образ

Покинул сердце - да и жил ли в нем

Когда-либо?

Но ваш в ней не померкнет.

К чему же это может привести?

Бывают люди часто не такими,

Какими кажутся.

Но редко - лучше.

Куда так спешно?

Женщина! Зачем

Хотите вы, чтоб я возненавидел

Иди, медведь тевтонский! Ну а я

След зверя этого не потеряю.

«Хочу попробовать, дадут ли мне свободно говорить, по крайней мере, с моей прежней кафедры, с театральных подмостков», - так сообщал Лессинг в одном письме, собираясь писать драматическую поэму «Натан Мудрый». Начало работы над ней относится к 14 ноября 1778 года, конец - к апрелю 1779 года, а в мае того же года она уже вышла из печати. В своей работе писатель опирался на одну из новелл «Декамерона» (I, 3) Боккаччо, в которой рассказывается, как еврей Мелхиседек сумел избежать опасности, рассказав притчу о трех кольцах. По-видимому, эта история с кольцами восходит к еще более ранним источникам, чем новелла Боккаччо, так как со времен крестовых походов часто встречается в мировой литературе. В качестве исторических источников в своей работе над «Натаном» Лессинг использовал «Историю крестовых походов» Вольтера и «Историю арабов под владычеством калифов» Мариньи. В 1754 году Лессинг наткнулся на одно место у итальянского философа XVI века Кардинуса, где язычник, христианин, мусульманин и еврей спорят о своих религиях. Кроме того, для своей работы Лессинг привлек еще некоторые сочинения Вольтера («О чертах терпимости», «Гебры, или Терпимость» и др.).

В наброске предисловия к «Натану Мудрому» Лессинг писал: «Я не знаю пока еще такого города в Германии, где эта пьеса уже теперь могла бы быть поставлена на сцене». Однако через два года после смерти писателя премьера «Натана» состоялась в Берлине, правда, без успеха. Другие попытки представить его на сцене также закончились неудачно. Лишь после осуществленной Шиллером и Гете постановки пьесы на веймарской сцене «Натан Мудрый» прочно вошел в репертуар немецкого театра. Гете писал в связи с этой постановкой: «Пусть же известный рассказ, счастливо представленный, напоминает немецкой публике на вечные времена, что ее призывают в театр не для того только, чтобы смотреть, но также чтобы слушать и воспринимать. Пусть вместе с тем высказанное в ней чувство терпимости и сожаления навсегда останется народам священным и дорогим».

Самой краткой и самой меткой оценкой «Натана Мудрого» остаются слова, написанные Гердером Лессингу: «Не буду хвалить вашу драму. Само дело хвалит мастера, а эта драма есть произведение настоящего мастера».

Произведение классической немецкой драматургии, «Натан Мудрый» был после победы над германским фашизмом первым поставлен на немецкой сцене.

Первый русский перевод драмы Лессинга был опубликован в 1868 году в журнале «Вестник Европы» (перев. В. Крылова). В 1886 году «Натан Мудрый» появился в переводе П. Вейнберга (журнал «Наблюдатель»).

В настоящем издании «Натан Мудрый» дастся в новом переводе Н. Вильмонта.

Драма Лессинга переносит читателя в эпоху крестовых походов. Только что неудачно для христиан закончился третий крестовый поход (1189-1192 гг.). Поводом к нему послужили разгром султаном Египта и Сирии Салах ад-Дином (Саладином) войск Иерусалимского королевства при Хиттине (близ Тивериадского озера) в 1187 году. Король Иерусалимский Гвидо Лузиньян, его брат и многие рыцари попали в плен к арабам. 2 октября 1187 года Саладин взял Иерусалим, оттеснив крестоносцев в район сирийско-палестинского побережья. Во главе рыцарской армии в третьем крестовом походе стояли германский император Фридрих I Барбаросса, французский король Филипп II Август и английский король Ричард Львиное Сердце. Новые крестоносцы прибыли из Европы и осадили крепость Акку (1189 г.), которая пала лишь через два года, но большего добиться не смогли. 2 сентября 1192 года между Саладином и крестоносцами было заключено перемирие (на 3 года, 3 месяца и 3 дня).

Хотя сам Лессинг признавал, что он «не считался совершенно с хронологией», в целом исторический фон драмы за исключением немногих деталей отвечает действительности.

Стр. 275. , - Геллий Авл - римский писатель II века. Автор сочинения «Аттические ночи», содержащего короткие рассказы, диалоги, анекдоты, цитаты из древних авторов. Цитируемое изречение принадлежит древнегреческому философу Гераклиту, который, греясь в стужу в печи, приглашал этими словами к себе в печь.

Натан. - Хотя Лессинг и не следовал привычке давать действующим лицам имена-характеристики, он, однако, не всегда избегал этого. Натан по-древнееврейски означает давать, тем самым Лессинг хотел отразить щедрость своего героя.

Молодой рыцарь-храмовник. - Орден храмовников, или тамплиеров (от франц. temple - храм), был основан во время крестовых походов в XII веке. Свое название получил оттого, что первая резиденция рыцарей ордена находилась в замке короля Иерусалимского, построенном на месте, где некогда стоял знаменитый храм израильского царя Соломона. Военная деятельность ордена преобладала над духовной. В конце XIII в. перенес свою деятельность в Европу, где вскоре был распущен.

Дервиш (перс.) - мусульманский монах-нищий. Лессинг подчеркивает это обстоятельство его именем Аль-Гафи, то есть босоногий.

- Так с V века именовались католические епископы Иерусалима.

Стр. 277. Вавилон - город в Месопотамии, некогда столица древнего царства (в настоящее время в Ираке).

…стоял он у гробницы, // Покинутой поправшим смертью смерть. - Имеется в виду так называемый «гроб господень» в Иерусалиме.

Дервиш (перс.)…он опустился наземь // В час роковой и перед ней предстал // В обличье рыцаря. - Среди подготовительных заметок Лессинга к «Натану Мудрому» имеется выписка из «Истории Саладина» (1758) французского писателя Марэна: «Крестоносцы, столь же невежественные, сколь и легковерные, часто утверждали, что им случалось видеть ангелов в белых одеяниях с блестящими мечами в руках - особенно же Георгия Победоносца, - нисходящими с небес в полном вооружении и принимающими во главе воинства участие в бою» (цит. по кн. Лессинг, Натан Мудрый, в перев. В. Козлова, СПб. 1897, стр. 357).

Евфрат, Тигр, Иордан - реки на Ближнем Востоке.

Стр. 286. Уж не плащ ли то // … - Рыцари ордена тамплиеров носили платье, установленное решением церковного собора. Папа Евгений III добавил к нему белый плащ с красным крестом, одеваемым поверх лат и оружия. Белый цвет должен был означать невинность и христианское милосердие, красный - мученическую смерть и ненависть к неверующим.

Стр. 287. Иль кто слыхал когда, чтоб Саладин // Храмовника помиловал? магистр ордена храмовников Одо фон Сент-Аманд. Саладин хотел обменять его на одного из своих родственников, находившихся в плену у христиан, но магистр отверг это предложение, ответив: «Я подал бы дурной пример другим, которые, ожидая такого же выкупа, легче бы давали брать себя в плен. Тамплиер в качестве выкупа не должен давать ничего, кроме своего пояса и меча».

Стр. 291. Он - франк. Ему наш климат непривычен… - Франками на Востоке называли всех европейцев.

Стр. 293. // Ступайте-ка к себе! - Как принято на мусульманском Востоке, посторонние мужчины не должны видеть женщин с открытыми лицами.

Стр. 296. Плохо, если царь // // Сам падаль средь орлов… - В бумагах Лессинга сохранилось указание, что это изречение заимствовано им у арабских писателей, которые приписывали его Аристотелю.

Стр. 298. Босой и в рубище направлюсь к Гангу // Палящими песками, к мудрым братьям… - Здесь Лессинг смешивает сирийских (мусульманских) дервишей с индийскими богомольцами браманами (гебрами).

Милый брат… // Иль, может быть, отец? - Отцы (лат. patres) - так именовались в монастырском общежитии монахи. Братья (лат. fratres) - монастырские служки, давали обет послушания и исполняли второстепенные службы.

Стр. 304. … - Имеется в виду Тебнин - небольшая сирийская крепость вблизи Тира. В 1187 году была взята войсками Саладина. Затем подверглась безуспешной осаде крестоносцев. Тир же, после того как султан в 1188 году не смог его взять, оставался в руках христиан.

Сидон - сирийская гавань на Средиземном море. Также был захвачен Саладином в 1187 году.

Стр. 305. Синай - горный массив, на одной из вершин которого древнееврейский вождь Моисей получил от бога скрижали завета (десять заповедей). Какая точно гора имеется в виду (по Библии, Хорив), до сих пор точно не установлено.

Второй заслон зубчатого кремля. - Имеется в виду воздвигнутая Саладином - после взятия Иерусалима - еще одна стена для укрепления города.

Филипп - французский король Филипп II Август (1165-1223), правил с 1180 года, продолжил войну с арабами, затеянную Фридрихом Барбароссой. После взятия крепости Акки (1191 г.), поссорившись с английским королем Ричардом Львиное Сердце, вернулся в Европу. Лессинг сознательно допускает здесь нарушение хронологии, соединяя исторические события разных лет.

Ливан - здесь горы, расположенные к северу от Палестины.

Два смельчака из секты маронитов. - Марониты - христианская секта, основанная в VI веке в Ливане. Свое название получила по имени монаха Иоанна Маро, избранного патриархом секты. В 1182 году, то есть незадолго до времени действия «Натана Мудрого», присоединилась к римско-католической церкви. По-видимому, в качестве новообращенных членов, как наиболее рьяных христиан, хочет их использовать патриарх.

Стр. 309. , или Акка - средневековая богатая крепость на сирийском побережье (на границе с Палестиной), играла важную роль в событиях крестовых походов. Летом 1191 года после двухлетней осады была взята совместными усилиями крестоносцев под руководством Филиппа II и Ричарда Львиное Сердце.

Стр. 313. …удостоившимся чести // С его величеством в одной реке // … - Фридрих I Барбаросса (Рыжебородый) (1120-1189) был инициатором третьего крестового похода. На пути в святую землю он погиб в реке Салеф (Малая Азия).

Автор:	Лессинг Г. Э.
Категория:	Драма