Когда железный занавес падает.
Девятый день.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Когда железный занавес падает. Девятый день. (старая орфография)

Девятый день.

Новый месяц плыл между несущимися облаками, то показываясь, то исчезая, разрывая облако своим коротким рогом и сыпля искрами.

Волны среди мглы то поднимались горами, то разливались лощинами за пароходом.

Лодки были развешены по своим прежним местам и вздрагивали в такт с железным корпусом корабля.

Гигантския машины работали, посылая через трубы густые клубы дыма.

Вахтенные тихо ходили взад и вперед среди ночной мглы. Только внизу, в кочегарном отделении, слышался стук то закрывавшихся, то открывавшихся железных дверец и громыхание железными засовами, лопатками и кочергами. Два, три офицера в штурманской рубке следили через подзорные трубы за видневшимися вдали огоньками других судов.

А под палубой нервное напряжение пережитого дня сказывалось, после первого тяжелого сна, вызванного усталостью, сновидениями, сплетенными из только что испытанных впечатлений.

Снова, в смертельном страхе, толкались и давили друг друга, стараясь попасть в лодку.

Добравшись благополучно до лодки, кричали, вне себя, чтобы скорее отчаливали, иначе все они полетят на воздух... Но весла словно приросли... лодка не могла двинуться...

Матери силились пробраться к трапу, чтобы перекинуть в лодку своих детей, но не могли пошевельнуть ни рукой, ни ногой.

В безумном ужасе или бросались к выходам и на палубу или... застывали в дверях кают.

Пахло нефтью и успокоительными каплями.

Многие, очень многие дорого бы дали, если бы можно было взять назад высказанное ими в тот страшный час, и терзались теперь раскаянием.

Настало светлое, ясное утро с свежим ветерком и искрящимся морем.

Палуба кишела народом.

Все чувствовали себя как бы в другом слое воздуха. Вчерашнее отодвинулось назад, уступая место волнению и хлопотам по случаю скорого прибытия в Америку.

В общем переезд прошел удачно, лишь с приключением...

Янко ходил, потирая руки.

Все шансы на то, что пароход войдет в Нью-Иоркский док немного после полудня... Концерт состоится!

- Поздравляю с удачей, - поздоровался с ним подошедший Бельге Хавсланд. - Спешу высказать это, пока мы не успели сойти с корабля и перестать быть людьми. Скоро мы снова будем не люди.

- Уж и натерпелся же я страху! - воскликнул Янко.

- Да, пренеприятный был вчерашний денек, - подтвердил Хавсланд.

своего рода номер!

- Скажите, пожалуйста, - обратился Хавсланд к Титуфу, - что это вам вздумалось разыгрывать роль мингера?

- Я заплатил за свое место! - ответил тот с апломбом. - Раз имеешь капитал, отчего не воспользоваться его благами. А кроме того, - добавил он откровенно, - не мог же я предстать в I классе клоуном. Теперь я еду к себе на родину, в Америку; я там вложил свой капитал в один цирк. Поджидают только меня да двух красивых чистокровных лошадей для школы верховой езды, чтобы открыть дело. А сверх всего прочого, - добавил он с размашистым жестом и стрельнув в них взглядом, - я имел неоценимое удовольствие познакомиться с двумя такими светилами искусства, вдобавок в такой трудный момент, когда мы, так сказать, готовились сделать прыжок на тот свет... Если бы высокоуважаемые господа почтили своем присутствием представление, которым мы откроем сезон, это послужило бы для нас колоссальной рекламой: ваши прогремевшия на весь мир имена аршинными буквами на афишах!

И он закатил глаза, представляя себе эту картину. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Фрэкен Морланд, держа за руку Гуннара, пришла возвратить меховую куртку. Ее не покидал самоуверенный вид, появившийся в ней с момента, когда она порвала со всеми условностями.

Вместо обычной нервности, в ней проглядывало теперь какое-то особенное спокойствие, присущее людям, взявшим на себя известную миссию.

Коричневое пальто ходил своей тяжелой походкой в сопровождении слуги, у которого в руках было несколько чемоданов и чехол от зонтика.

Он приводил в порядок свои чемоданы, ставил на них метки, затягивал ремни и запирал на ключ.

Расплатившись со слугою, он подошел к фрэкен Морланд.

- Я еду в знойную Индию. Скажите на милость, к чему мне там меха? - сказал он, когда она стала возвращать ему куртку. - Здесь перед вами зима и американский холод. Оставьте ее у себя и заверните в нее малютку... Ну, теперь все уложено и готово. Мой адрес: "Бенарес, poste restante". Пришлите мне ваш, когда он будет у вас. - Он взглянул на часы. - Еще долго до завтрака. Теперь в Сан-Франциско, оттуда в Иокогаму... а затем - в Бенарес. Когда еще приеду туда!..

И он грустно поплелся прочь. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Грип и Мэри Ионсон гуляли по палубе в это ясное утро; им надо было многое сказать друг другу.

Они пришли попрощаться с обезьяной, которая, собственно, была кузнецом их счастья.

Обезьяна теперь кувыркалась и выделывала в честь их самые удивительные прыжки, а последние два дня она была в самом дурном расположении духа, сильно зябла и, дрожа, сидела, прижавшись в угол клетки.

Итак, они скоро будут в Чикого!

Мэри очень занимала перспектива представить Грипа Антону Ведекину.

То ли дело явиться таким образом, чем с изящной тросточкой, которую она сломала, когда "Черномазый" так уставился на нее, проще говоря, преследовал ее.

Ну, уж и будет же Антон смотреть своим одним глазом!

Родители чувствовали себя среди идиллии, восторгались красивой парочкой и тем, что породнились с земляком. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Агент страхового общества "The Mutual" не показывался еще после вчерашняго приключения.

видом возле Матиаса Виг.

- "The Mutual" сделало хорошее дельце за этот путь, благодаря всеобщему испугу, - сказал он с интимной улыбкой. - Весь секрет, видишь ли, в том, что свет набит трусами и боязливыми людьми, и в виду этого факта приходится прибегать к известным мерам. В данном случае подписанные полисы, если бы мы пошли ко дну, последовали за нами и не всплыли бы оттуда ранее дня страшного суда; подумай, сколько бы осталось обездоленных семей!.. Поэтому я был обязан во имя справедливости спасти и себя, и бумаги... Избранной идее не служат ложью! Теперь наши пути расходятся, Матиас! А все-таки тебе следовало воспользоваться поддержкой товарища, - закончил он многозначительно, подняв указательный палец.

- Я думаю направиться в Бостон, - сказал Матиас Виг, - и постараюсь выбраться на мое прежнее научное поприще. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Придя в себя после того, как Кетиль Борг оттолкнул ее в минуту её мучительной душевной тревоги, мисс Анни с трудом добралась до каюты родителей, без слов и без всякого выражения во взгляде, точно сомнамбула.

От нея нельзя было добиться ни слова в ответ на все разспросы.

- Это у нея с испугу, - думали родители, судя по себе.

Анни упала на пол и забилась в конвульсиях.

- Она в безпамятстве, - сказала мистрис Рокланд, - и слава Богу: по крайней мере, удар постигнет ее в безсознательном состоянии.

Ухаживание за нею заставило их забыть собственный страх; они усадили ее на диван, и мать прижала к своему сердцу её голову.

Болезненное, слабое создание напоминало собою надломленную тростинку... Ни движения... ни звука.

Минуты мучительного страха прошли, и все начали приходить в себя, как бы оживать. Но мисс Анни была все в том же положении.

Доктор сказал, что это, по всей вероятности, нервный припадок, который продолжится еще некоторое время.

Анни уложили в постель.

Она пролежала весь вечер в убийственном молчании, с выражением страдания на бледном лице.

У матери несколько отлегло от сердца, когда она время от времени стала пожимать ей руку.

Убавив на ночь свет в каюте, родители легли спать.

Время от времени слышался то сдержанный вздох, то стон Анни, и они думали, что она засыпает.

Они чувствовали большую усталость после пережитого волнения, и ими стал овладевать сон.

- Видела? - вдруг спросил мистер Рокланд и вскочил в испуге.

Анни, вся в белом, прошмыгнула по полутемной каюте.

Он кинулся за нею с быстротою молнии.

Когда он прибежал на верх, она стояла уже у перил; он едва успел схватить ее за одежду и, взяв на руки, снес обратно в каюту.

Она спала, как убаюканное дитя.

Мало-по-малу дыхание стало делаться глубже и ровнее, но она долго еще вздрагивала.

Анни проснулась лишь на другой день далеко за полдень. Она лежала молча, с открытыми глазами.

Вот у нея из глаз выкатилась слеза, крупная и тяжелая, которая скапливалась в глазу постепенно по мере того, как припоминались подробности вчерашняго дня; затем еще и еще одна, и слезы полились струею, смочив ей все лицо. Это были слезы безграничного отчаяния, слезы, которыми оплакивается молодость. Оне лились по мере того, как одна за другою скатывались и потухали её иллюзии.

Она оплакивала первую и единственную любовь своей юности. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Кетиль Борг за целый день ни разу не показался на палубе. Ему нужно было привести в порядок свои вещи и обдумать запущенную корреспонденцию.

Он то брал платья, то снова откладывал их в сторону, все больше и больше задумываясь и глядя неподвижными глазами во внутренность пустого чемодана.

Перед его мысленным взором рисовались построенные им жилища для рабочих и горделиво выступавший надо всем господский дом - огромный, переливавшийся всевозможными оттенками лопнувший пузырь. Он должен был теперь разрушать все возведенные им постройки, вытаскивая оттуда гвоздь за гвоздем, доску за доской, балку за балкой...

Надо всем пронесся бешеный ураган!..

Водопад продолжал пениться в своей дикой красоте, но уже не уносил больше его мысли к миллионам; весь его грохот теперь ни к чему; да и едва ли его силы хватит на то, чтобы привести в движение мельницу, а он замышлял вымалывать на нем золото!

От всех предприятий и замыслов осталась лишь груда щебня и песку, да никуда негодная земля, до которой не касается лопата.

Фабричные постройки, которые его воображение уже осветило электричеством; ландшафт, весь околоток, над которым он, при помощи капитала, господствовал бы и в социальном и в экономическом положении; чувство хозяина и ощущение невидимой для глаз короны власти, которая украшала бы его голову в могучем замке на горе, сиявшем зеркальными окнами; высокая гора для салютов и вышка, которая указывала бы издалека, с моря и пролива, где живет Кетиль Борг, - все, все рухнуло! Все поглотила вчера морская бездна вместе с миллионом.

У него явилась жгучая потребность еще раз, прежде чем стать прежним Кетилем Борг, инженером и спортсмэном, перебрать в уме все, что он намеревался вызвать к жизни с капиталами мистера Рокланд.

Он должен был дать себе время освоиться с мыслью о разгроме, дать себе своего рода каникулы, прежде чем засесть на кучу мусора и приняться по необходимости за корреспонденцию.

Средства прежнего Кетиля Борг не дозволяли ему слишком долго предаваться горю, он жалел теперь даже о дорогих сигарах, которыми угощал мистера Рокланд, и в то время, как его взгляд был неподвижно устремлен во внутренность пустого чемодана, его положение выяснялось перед ним все больше и больше, словно сквозь редеющий туман.

Да, собственно говоря, что-ж особенного он сделал? Обстоятельства сложились так, что едва-ли и один человек мог разсчитывать на спасение, а вдвоем - и подавно.

- Если-бы мы были мужем и женой, тогда, конечно, было бы моей обязанностью разделить с ней судьбу...

Все это так ясно, что, казалось, стоило пойти к мистеру Рокланд и привести ему все эти доводы... и тем не менее всякое объяснение невозможно! Проклятие!

Кетиль Борг вскочил и топнул ногою об пол. Эдакая незадача!

Ничего больше не остается, как пойти и взять обратный билет. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Прежде только и слышалось: "мама, мама!" а теперь целый день раздавалось: "папа, папа"!..

Мальчик не отставал от отца, все время держа его за руку. Он нисколько не боялся его теперь и обращался с ним, как с товарищем.

Доктор и его жена сидели по обеим сторонам раскрытого чемодана; время от времени Исак, взобравшись сперва на стул, перебирался оттуда на спину отцу и усаживался верхом на его шею.

- Ведь ты таким образом разрушишь все свои планы! - воскликнула Арна в изумлении. - Ты, кажется, не прочь взять обратный билет!

- Что ж, я не прочь, - ответил спокойно доктор. - Конечно, немного жалко порвать с наукой, но моя страсть отгадывать загадки во всяком случае прошла, и я начинаю раздумывать: правильно-ли по отношению к нашему сыну перетаскивать его с места на место? Я думаю устроиться несколько иначе; например, я совершенно удовольствовался бы годиком пребывания в одном из столичных городов Европы.

Арна стала глядеть ему в глаза пристальным взглядом. Она, казалось, хотела заглянуть в самую глубину его души, но на лице её отражалось все больше и больше недоумение.

- Я решительно отказываюсь понять тут что-нибудь, - воскликнула она,~ или ты скрываешь что-то от меня.

Доктор схватил её руки и стал осыпать их поцелуями.

- Я должен сказать тебе кое-что, Арна, доверить тебе кое-что... сделать одно признание, - добавил он после некоторого колебания. - У меня была idee fixe, своего рода помешательство... Дело касалось тебя. Я не вполне доверял тебе... сомневался в тебе... А мне легче разстаться с жизнью, чем потерять хоть одну частицу тебя.

- Меня?.. меня?.. Так ты из-за меня был в таком ужасном настроении?

- Могу тебя успокоить: этого никогда больше не повторится. Болезнь прошла, - прибавил он тихо, почти нежно.

Арна вспыхнула.

- Теперь я начинаю понимать!.. Ион, Ион, - прибавила она, положив обе руки ему на плечо, - ты самый глупый из всех мужей...

* * *

Пароход подъезжал к Нью-Иорку, оставив позади себя два еще не зажженных маяка Sandy-Hooks.

Вместо бурливого моря, пароход очутился в бухте, защищенной от валов и бурь океана группою островов. Берег и вход в гавань с каймою красивых возвышенностей и построек, с людьми и множеством судов казался убегавшим от взгляда с быстротою американских железных дорог.

Через час машина перестанет действовать, и пароход будет стоять с безжизненными трубами и неподвижным винтом, вытряхнув пассажиров, переселенцев и кладь.

Тысяча триста эмигрантов хлынут вон, чтобы тут-же просеяться через таможню и карантин и частью сделаться добычей агентов, которые отправят их дальше по разным железным дорогам: вырванные с корнями деревья, они должны найти себе опору в чужой земле, которая очаровала их фантазию и соткала паутину из мечтаний о счастье в том воздушном замке, в который им предстоит вступить твердой ногой.

На палубе толпились пассажиры с чемоданами и багажем. Эмигранты сплошной массой стояли около своих вещей и ждали, что-то будет теперь.

Они отважно пошли навстречу неизвестному, теперь это неизвестное должно обнаружить себя...

Воздух был переполнен кликами, перекрестными вопросами и ответами на всевозможных языках.

Дали тихий ход.

Электрический свет ярко освещал набережную и док и мало-по-малу залил весь огромный город морем света.

Весь фальшборт был усеян лицами, с любопытством заглядывавшими вниз, в целый мирок людей, которым предстояло разсыпаться по разным дорогам.

С капитанского мостика был дан в машинное отделение сигнал для остановки.

В трубе зашипело... Выкинуло целый дождь теплых водяных брызг.