| Автор: | Линдау М., год: 1911 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
Глава XV
Во время этих происшествий в Фаэнце политические дела в Риме также быстро приближались к развязке. Мигуэлото под ночь угрюмо бродил по одному из обширных залов замка Святого Ангела, осматривая затворы у дверей и окон и чутко прислушиваясь по временам, как вдруг чья-то рука неожиданно опустилась ему на плечо. Он вздрогнул и увидал перед собою фигуру мужчины в грубой одежде ратника. Каталонец схватился уже за кинжал, однако, незнакомец приподнял с одной стороны широкие поля своей шляпы, так что Мигуэлото увидел перед собой Цезаря Борджиа.
-- Не удивляйся тому, что видишь меня в Риме, - сказал Цезарь, - ведь официально я нахожусь в лагере под Браччиано и сплю у себя в палатке. Что нового?
-- Начальник папской канцелярии внезапно заболел, весьма опасной резью в животе, - с серьезным видом ответил Мигуэлото.
-- И странные вещи высказал на этот счет его святейшество, как довелось слышать одному из моих друзей, - мрачно заметил Цезарь. - Говорю тебе, нам нельзя терять время. Лукреция в Фаэнце, и мои замыслы осуществляются так удачно, что Альфонсо, благодаря предательству влюбленного английского рыцаря, должен скоро очутиться в моей власти. Но негодяй не воспользуется плодами своего преступления, - продолжал Цезарь, - его ожидает заслуженное возмездие!
-- Удивительно, как вы умеете подделаться к каждому человеку! - промолвил Мигуэлото несколько укоризненным и дрожащим тоном. - А вот я так думаю, что для меня будет очень душеспасительно сделать из бедняжки Мириам христианку.
-- Для тебя? - со смехом воскликнул Цезарь. - Она еле жива, потому что тюремный воздух быстро подтачивает силы в юношеском возрасте, а назойливые мысли втайне гложут сердце.
-- Когда мы освободили монаха Бруно от пытки и дали ему опять немного отдышаться, я позволил ей посещать его, и он привел девушку в такое мирное, благочестивое настроение, что она проливает слезы и на нее отрадно смотреть.
-- Значит, ты осмелился нарушить мои приказания? - злобно спросил Цезарь.
-- Нет, ваша светлость, потому что, как только был получен ваш приказ, мы ни на миг не прекращали его кары.
-- А еврейка чуть жива? Но это не может происходить от тюремного воздуха. Ведь остается же здесь в живых Фиамма?
-- Да, но Фиамма черпает утешение в твердой надежде, хотя последняя исходит не от неба, потому что она смеется, когда я увещеваю ее опомниться и обратиться к покаянию, - возразил каталонец.
-- Ну, если ты до сих пор веришь в разоблаченного обманщика, то чернь будет поклоняться ему, - шутливо промолвил Борджиа. Проводи меня в его темницу, мне надо поговорить с ним.
Мигуэлото немедленно повиновался и повел герцога в подземелье под садом замка, настолько глубокое, что свет не проникал туда, а воздух там был душен, как в могиле.
Цезарь взял лампу Мигуэлото, приказал ему дожидаться за дверьми, и вошел один в темницу отца Бруно. Даже при огне, тускло горевшем в этом удушливом воздухе, он не мог сначала ничего различить вокруг себя. Лишь постепенно его глаза освоились с темнотой, и он увидал отца Бруно. Последний был прикован к стене такою короткой цепью, что едва мог отойти от кучи соломы, служившей ему ложем, и покоился на ней в полусидящем положении, с закрытыми глазами. Его громкое бормотанье нарушалось только монотонным капаньем воды, которая сочилась из отверстия в стене и медленно падала на каменный пол с однообразным плеском.
Уверяют, будто необычайное мучение, вызываемое этим неизменным звуком, нередко преодолевало упорство преступников, которых не могли привести к сознанию самыми жестокими пытками.
Цезарь прислушался и уловил несколько слов страшного разговора отца Бруно с самим собою:
-- Дьявол, ты лжешь, потому что я верю в это! Я молю только о том, чтобы получить знамение, устраняющее всякие сомнения. Тик-так! Да, постоянно и вечно! О, если бы то был хотя бы одинаковый звук: "Тик-тик" или "так-так"! Пусть капли падали бы лишь чуточку поскорее! Но нет, тик-так во веки веков в этом непроглядном мраке преисподней!
-- Вот тебе знамение! Пробудись и воспрянь! - воскликнул Цезарь, внезапно направив свет прямо на доминиканца.
-- Я вижу свет твоего присутствия, но не твой образ! Ангел ли ты с неба, или насмешливый злой дух, который нагромождает мне на мозг целые горы невыносимо тяжких дум?
-- Я не ангел, - возразил Цезарь, - хотя женщины находят, что я недурен собою. Неужели ты не можешь припомнить меня?
-- Прочь, дьявол! Не ради того ли принял ты этот облик, что в ее облике тебе не удалось довести меня до богохульства? - в ярости завопил монах. - Я плюну тебе в лицо, оттолкну тебя из своих объятий, хотя бы ты обладал всею ее прелестью и старался соблазнить меня самым нежным тоном ее голоса.
-- Дьяволом я, пожалуй, могу быть, но и злые духи иногда вынуждены способствовать благим целям небес, - спокойно ответил Борджиа. - Я пришел избавить тебя от твоих оков и твоего несносного "тик-так" и послать тебя проповедовать людям, которые уже давно видят в тебе чудотворца. Скажи им, что ты послан небом исправить церковь, вернуть ее к первоначальному смирению и святости апостольских времен, и прибавь к тому, что существует избранник, предназначенный служить твоим мечом в этом великом деле, имя же ему Цезарь Борджиа.
Цезарь терпеливо ждал результата и старался помочь усилиям доминиканца, повторяя свою речь.
Внимание Александра скоро будет поглощено его собственными делами. Колонна хлопочут в Риме, чтобы извлечь выгоду из нашей войны с Орсини за пределами города. Но, как бы то ни было, клянусь помогать тебе во всех твоих трудах. Этот замок должен быть твоим убежищем, а всякий раз, когда ты будешь показываться народу, пусть твое появление считают чудом.
-- Ты, Цезарь Борджиа, станешь помогать в этом деле? - спросил Бруно, выпучив на него глаза.
-- Можешь поверить мне в этом. Тигр и волк живут в одном логовище. Говорю тебе, скоро в Риме будет император. И разве ты не обличал перед небом и землею замужества Лукреции, как беззаконие?
Цезаря, он воскликнул:
-- Кто отрекается от своих слов, тот обрекает сам себя на осуждение!
-- Я не отрекался, - возразил Цезарь, - потому что отважился на очень опасный шаг, чтобы помешать этому браку. Лукреция сейчас находится под наблюдением одного моего соратника, и как раз теперь она - моя пленница в Фаэнце.
Эта весть, видимо, изумила доминиканца и он сказал:
-- Твоя пленница? В Фаэнце?
Мне нет надобности говорить тебе, духовнику, что я скорее согласен погибнуть, чем допустить, чтобы Лукреция вступила в брак в Альфонсо Феррарским, которого она так страстно любит, - сказал герцог с дьявольским выражением лица. - И позволь сказать тебе, что хотя ты устоял против всех моих пыток, однако я знаю, почему ты так жестоко ненавидишь меня: ведь ты сам слишком любил Лукрецию.
Бруно поник головой, и даже на его бледном, как у привидения, лице, выступила краска. Но после долгой паузы он спросил:
-- Так она захвачена тобою в Фаэнце на своем пути в Феррару?
-- Да, на пути к супругу, герцогу Феррарскому! - подтвердил Цезарь. - Разве ты не знаешь, что герцог Альфонсо - тот самый человек, который добивался ее любви под видом иоаннита?
-- Я давно знал это, но судьба сильнее людей, и вот Лукреция твоя пленница в Фаэнце, - поспешно ответил доминиканец.
И, прежде чем она убедится в том или ее отец получит весть о ее плене, я должен овладеть Римом или искать убежища. Ты спросишь - где? Его может доставить мне только могила. Поэтому ты должен возвестить это предстоящее событие среди суеверной черни, а с помощью волнений, вызванных мною, и восстания рода Колонна, папа будет вынужден призвать меня с моими войсками в Рим. Когда я сделаюсь властелином, тогда ты должен приступить к исправлению церкви и привести ее к такой бедности и убожеству, какие только подскажет тебе твоя фантазия монаха-босяка. Да, я припас тебе такое чудо, что самые закоренелые в неверии люди должны поверить, что ты послан небом.
-- Какое чудо? Есть вещи чудеснее тех, которые чернь называет чудесами, - промолвил Бруно, очнувшись, наконец, от своего экстаза.
-- Когда мой план созреет, я задам новым кардиналам пир - только это между нами. Их девять счетом. Все они, как на подбор, богаты, все - мои заклятые враги, а их наследство будет весьма желанным и очень пригодится моему новому государству. Ты также должен появиться на пиру с прочими зрителями. Обличи во всеуслышание кардиналов в симонии, а в доказательство их виновности и своей миссии призови внезапное мщение небес на их головы. И говорю тебе: ни один из них не встанет живым из-за стола на этом пиршестве.
-- Несчастье делает людей недоверчивыми, - сказал после кратного молчания отец Бруно. - Как же произойдет это чудо?
-- Смеешь ли ты сомневаться, что Небо поможет тебе превратить твои проклятия в разящие молнии? - спросил Цезарь.
Да, потому что ты стоишь передо мною здрав и невредим, - ответил монах. - Видишь, я не лицемерю.
-- Да мне этого и не нужно. Женщины из гетто, также томящиеся в этой могиле, помогли мне закупорить несколько бутылок превосходного вина, - сказал Цезарь, спокойно скрестив руки на груди.
-- Но разве ты не боишься, что в дело неожиданно вмешается ангел и отравленное питье случайно попадет в твой собственный кубок? - спросил Бруно, поднимая на него мрачный взор.
-- Смотрители погребов - мои верные слуги, а у всех превосходных вин, предназначенных для моих друзей, есть особый признак, которого нельзя заметить, - ответил Цезарь, смеясь, но все-таки будучи слегка раздосадован уже одним предположением о таком грубом промахе.
-- Но что за святой был бы я, если бы вызвал одно чудо, а за ним не последовало бы другое? - в глубоком раздумье сказал монах. - Цезарь, я понимаю тебя. Но знаешь ли ты достоверно, что тот яд смертелен, что он не имеет вкуса и приготовлен так тонко, что нельзя разобрать его примесь?
Вот я сейчас произведу пробу, - задумчиво ответил Цезарь. - Мне до смерти надоели старые ведьмы, страшные проделки которых могут со временем обратиться против тех же, кто пользовался ими, и потому обещал им свободу. Да, если сами составительницы напитка выпьют его, ничего не подозревая, то кто же может, открыть в нем примесь ядовитой эссенции без вкуса и без всякого запаха?
-- Ну, в таком случае, это будет только правосудием, - с восхищением ответил отец Бруно. - Значит, ты хочешь выпустить колдуний не только из каменной тюрьмы, но и из ветхой, презренной темницы их плоти?
Цезарь самодовольно усмехнулся.
-- Разумеется.
Тогда я избавлюсь от своего вечного "тик-так". Я узнаю знамение свыше! Я согласен исполнить поручение! - воскликнул отец Бруно с некоторым воодушевлением.
-- Да, но помни: за каждым твоим шагом будет следить некто, умеющий владеть тем, что он держит в руке.
-- Ты называл меня колдуном, но, кажется, не веришь сам в мое колдовство? - со страшной улыбкой возразил доминиканец. - Но так и быть! Я продался дьяволу, то есть, тебе!