Демагог и лэди Файр.
III. "Конец венчает дело".

III.
"Конец венчает дело".

Мистер Дженкинс {впрочем ему больше нравилось, когда его называли капитан Дженкинс) только один раз был в море, и это было давным-давно тому назад. Большую часть своей жизни он прослужил на пароходе, совершавшем рейсы по Темзе. К тому же он уже давно был в отставке - и у него не сохранилось ни одной черты настоящего моряка. В описываемое время это был толстый, седой старик и в каждой морщине его обрюзгшего лица, в маленьких, окаймленных красными веками глазах и в красных прожилках его носа легко можно было прочесть неудержимое пристрастие к спиртным напиткам.

Он сидел в гостиной, в кожаном кресле, спиною к окну, и пил чай с блюдечка. Годдар и Лиззи чинно сидели за столом. Бее было сегодня необычно церемонно: и то, что они сидели в гостиной, и окорок баранины, и сладкий хлеб на столе, и сюртук капитана Дженкинса, и голубая ленточка вокруг шеи Лиззи, завязанная кокетливым бантом. Обыкновенно Годдара принимали в кухне. Но это было еще до его поездки в Бирмингем, и когда у него не было текущего счета в банке. Вот это-то и служило причиной вышеупомянутых необычайностей.

Разговор был не очень оживлен. В сущности, говорил только Годдар. Он описывал свою поездку в Бирмингэм, которая окончилась к полному его удовольствию. Покупатель на магазин был уже в виду, а поверенные открыли ему неограниченный кредит на его текущие надобности.

- Держать магазин, я думаю, для вас дело не совсем подходящее, - ядовито заметил капитан Дженкинс.

- Я тоже так думаю, - холодно ответил Годдар, не долюбливавший капитана.

Он продолжал свой рассказ, но разговор не клеился. Лиззи, не отличавшаяся особой разговорчивостью, сейчас, в присутствии отца, была еще более молчаливой, чем обыкновенно. Внезапное богатство, полученное ее женихом - богатство, превзошедшее самые смелые ее мечты - начинало пугать ее, после того, как улеглось первое восхищение. Ум Годдара, вся его личность, все, что отличало его от табачника Джо Форстера, и людей его среды, все это всегда ставило его, в ее глазах, выше ее. А теперь, когда он к тому же сделался богатым, Лиззи чувствовала себя совсем приниженной и испуганной. Она робко предложила ему хлеб и масло и густо покраснела, когда неловко пролила его чай. À когда она вдобавок еще уронила кусок сладкого хлеба, она так сконфузилась, что отошла к окну, чтобы скрыть свое смущение.

- Теперь вы независимый человек, - сказал после некоторой паузы старик, ставя на стол блюдечко. - Я полагаю, вы теперь и думать не захотите жениться на моей девочке.

Годдар вскочил. Слова старика задели его за живое.

- Вы не имеете права так говорить, - вскричал он горячо. - За кого вы меня принимаете?

Экс-капитан махнул рукой и грубо захохотал.

- Вы думаете, я не знаю человеческой натуры? Не видал людей? Ну нет! В продолжение шестидесяти лет я каждый день видел полные пароходы их.

- Возможно, - ответил Даниэль. - Но меня вы, очевидно не знаете. Подойди сюда, Лиззи, мы скоро сыграем свадьбу.

Лиззи отошла от окна и с пылающим от волнения лицом подошла к столу. Годдар взял ее за руку.

- К чорту! Я не желаю вовсе, чтобы вы женились на ней, - вспылил вдруг старик с нелепой поспешностью. - Не воображайте, пожалуйста, что я на коленях буду просить вас, чтобы вы женились на ней.

- Отец, молчи! Не надо! - проговорила Лиззи, готовая заплакать.

- Успокойся! - сказал Годдар. - Я решил жениться на тебе и женюсь! Я распоряжусь, чтобы оглашение было сделано в следующее же воскресенье.

- Вам не мешает одновременно распорядиться и об отмене этого оглашения! - пробурчал насмешливо капитан.

- Ну, уж я знаю, что мне делать! - сказал Годдар.

- Отец, не делай сцены, - умоляла Лиззи. Она старалась ускользнуть, но рука Годдара крепко ее удерживала. Он с отвращением смотрел на отталкивающее, разгоряченное лицо старика. Годдар не мог понять его вспышки и об'яснял ее просто его взбалмошным характером. Лиззи часто рассказывала ему о страшных ссорах, которые бывали у ней с отцом без всякой причины. Но Годдар был не из тех, кого ложно застращать.

~ Лиззи совершеннолетняя - ей больше двадцати одного года, и я женюсь на ней, хотя бы вы и лопнули, капитан Дженкинс. В этом вы можете быть уверены.

- В таком случае вы гораздо больший идиот, чем я думал, - ответил капитан, отворачиваясь от взгляда молодого человека. - Кто скоро женится - долго кается! Вы хотите сделать из нее лэди? Это только вскружит ей голову. Неужели вы думаете, что она не отвернется от своего несчастного старого отца, когда будет жить в шикарном доме и одеваться в шелк и бархат? Сделайте одолжение! Слишком хорошо знаю человеческую натуру! Я воспитывал свою дочь, чтобы сделать из нее жену честного рабочего, чтобы, по крайней мере, было у кого пообедать в воскресенье. Вы вытащите ее из естественной среды, где она родилась, и будет она ни мясо, ни рыба! Вы думаете, я этого не понимаю? Раз вы воображаете, что вы слишком благородны для того, чтобы торговать в магазине, то вам нужно жениться на герцогине, а не на дочери бедного старого моряка!

Он вынул из кармана плоскую фляжку, долил свою чашку чаю на половину ромом и выпил этот грог, чтобы кое-как утешить отцовское сердце бедного старого моряка.

Видя, что буря пронеслась, Годдар улыбнулся. Речь старика, в которой звучали и эгоизм и хитрость, была ему смешна, хотя кое-что в ней заставило его неприятно с'ежиться. Но во всяком случае, то обстоятельство, что капитан Дженкинс не будет присутствовать за его воскресным столом, отнюдь не причиняло ему особой печали.

- Ну вот, - весело сказал он, - я собираюсь жениться не на герцогине, а на девушке, которая нисколько не хуже ее. Правда, Лиззи? Значит, все покончено. Я полагаю, я могу рассчитывать на ваше согласие, капитан?

- Да, я согласен. Веселая история - нечего сказать! - пробурчал старик.

Он набил свою глиняную трубку табаком, который он предварительно растер руками, и, заявив, что у него множество спешных дел, ушел, оставив молодых людей одних.

"Множество дел" впрочем заключалось в посещении некоей харчевни на берегу Темзы, где капитан и провел остальную часть вечера в кругу своих старых товарищей. Он рассказывал им, пересыпая свою речь обычным сквернословием, о блестящей судьбе, ожидающей его дочь.

- Не грусти, Лиззи, - сказал Годдар, когда девушка молча начала убирать со стола. - Не нужно обращать внимания на то, что говорит твой отец.

- Мне было так стыдно, - прошептала Лиззи. - Я не знала, куда деваться! С тех пор, как ты поехал в Бирмингем, он все время говорит мне, что ты меня бросишь. Он совсем замучил меня!

Детские голубые глаза наполнились слезами. Годдар утешал ее, как мог.

- Ну, ну, не плачь, - сказал он, гладя ее по плечу своей огромной рукой, - оглашение будет в следующее воскресенье. Как я сказал, так и будет! Эти три недели скоро пройдут, и мы начнем новую жизнь. Оставь пока посуду - давай, поговорим.

Они сели у огня рядом и начался разговор о ближайшем будущем. Молодые люди решили поселиться в наемной квартире, пока не найдут подходящего дома. Они обсуждали размер дома, вопрос об обстановке, о прислуге и слово за словом подошли к делам и нуждам текущего момента. Годдар вынул бумажник и отсчитал ей шесть новеньких хрустящих банкнот, для покупки приданого. Лиззи не могла придти в себя от восхищения и изумления.

- Все это - для меня? - прошептала она благоговейно.

- Да, и еще столько же, если ты захочешь. Я собираюсь сделать себе новую экипировку. Почему не сделать и тебе?

- О, Дан! - вырвалось у нее внезапно и она обвила его шею руками. - Раньше я не совсем ясно знала, люблю ли тебя. Но теперь я знаю это, Дан!

Последовал перерыв, во время которого будущее было временно забыто.

- А я-то все тревожилась, как мне сделать подвенечное платье. Целыми часами мы говорили об этом с Эмми. Зато теперь у меня будет прелесть, что за платье! Из белого атласа, с длинным, длинным трэном. Я видела вчера такое в модном журнале - о, какая красота!

- Ты поедешь в церковь в карете, четверкой, и если хочешь, хвосты и гривы лошадей будут разукрашены флер д'оранжем.

Она поняла, что он добродушно подтрунивает над ней, и тоже засмеялась, но довольно сдержанно. Подвенечное платье было главной частью церемонии и подшучивать над ним ей казалось в некотором роде кощунством.

Продолжая эту увлекательную беседу, Лиззи снова принялась убирать со стола и с помощью Даниэля, перемыла всю посуду в кухне.

- Ты подумай только! У меня будет прислуга, которая все это будет делать за меня, - весело сказала она.

То обстоятельство, что она получила деньги на приданое, совершенно неожиданным образом повлияло на слабохарактерную девушку. Перемена судьбы уже не тревожила и не пугала ее. Перемена эта сказалась в приятной, и вполне определенной форме. Поразившая ее мысль о том, какое количество нарядов могут доставить эти хрустящие бумажки, подавила у Лиззи деликатное чувство застенчивости и она легко приняла подарок. Вслед за первым порывом восторга и детским выражением благодарности Лиззи охватило новое чувство - сознание собственной значительности. У ней будут умопомрачительные платья! - Она почувствовала себя, благодаря этой мьюли, вознесенной на высоту, откуда можно, пожалуй, смотреть на Даниэля сверху вниз... И в душе ее не было ни робости, ни застенчивости.

Они вернулись в гостиную, неуютную маленькую комнату с дешевой рыночной мебелью, вязаными салфетками, пестрыми дорожками на полу и восковыми цветами на камине. Лиззи уселась в отцовское кресла, ее руки лениво лежали на коленях.

Она все время думала о необыкновенных нарядах. Годдар облокотился о стол, откинул волосы со лба и серьезно посмотрел на нее.

- Знаешь, Лиззи, - сказал он. - В нашей жизни не все будут одни удовольствия. В мастерской, правда, я больше работать не буду, но я все же собираюсь работать, даже, пожалуй, больше чем теперь.

- Это к чему же? Ведь тебе зарабатывать больше уже не надо? - изумленно спросила Лиззи.

- Да, - сказал Годдар и лицо его оживилось. - Мне, слава богу, не нужно зарабатывать свой хлеб, но я должен помогать тем, кто его зарабатывает. Один, конечно, я не могу много сделать, но если множество людей работают сообща, то работа каждого из них уже кое-что значит. Я хочу пробиться вперед, Лиззи; чем ближе стоишь впереди, тем больше можешь сделать для общего блага. А быть впереди - это значит иметь крупное положение в парламенте. Этого-то я и хочу добиться раньше, чем умереть. Если мне это не удастся, то уж, конечно, не по недостатку энергии и воли к борьбе. Но на это нужно много времени и я должен буду посвятить всего себя работе. Поэтому я продаю магазин в Бирмингэме.

- Ах, вот почему! - сказала Лиззи, стараясь выказать сочувствие.

- Конечно. Ведь не потому же, в самом деле, что я внезапно почувствовал себя выше этого! Нет, мне нужно все свое время посвятить дорогому для меня делу. Начало у меня, кажется, хорошее. У меня уже есть опыт, я знаю условия разных отраслей труда и я могу заставить людей слушать меня, когда я говорю. А потому я и буду работать, как негр, Лиззи.

Она сидела молча и перебирала пальцами платье. Это было очень замечательно и очень умно, что Даниэль решил сделаться членом парламента, но почему необходимо было для этого работать, подобно негру? - этого Лиззи никак не могла понять. В глубине души она жалела о продаже галантерейного магазина, но сказать это вслух не решалась. Она посмотрела на Годдара и улыбнулась с видом покорной и бескорыстно любящей женщины. Годдар, ободренный ее взглядом и улыбкой, продолжал развивать ей свои планы. Он говорил серьезно, так, как еще ни разу не говорил с ней - о самых важных жизненных вопросах: о неравной борьбе между трудом и капиталом, о несправедливом распределении заработка, об огромном количестве безработных, о всех великих реформах, за которые он жаждал бороться. Страсть разгоралась в нем, голос дрожал, глаза сверкали, и он говорил все красноречивее. Он переступил границы своего обычного разговора с нею - частью из потребности излить перед кем-нибудь душу, частью из полусознательного желания пробудить хоть немного сочувствия и интереса в девушке.

- Все это очень хорошо, Дан, - сказала ока, - но что же я-то буду делать?

Вопрос этот вернул его с небесных высот на землю.

- Ты? Ты будешь смотреть за хозяйством, - сказал он изменившимся тоном, - а потом... ну, потом будут дети... и вообще много разных дел, - неловко добавил он.

- Ах, я не люблю детей, - необдуманно вскрикнула Лиззи. - Так много с ними забот и возни и они вечно кричат! Я уверена, что не удержусь от шлепков и колотушек. Противные существа!

- Ты не должен был говорить мне таких вещей, - прошептала она, смущенно смеясь, - ведь мы еще не обвенчаны!

Сердце его сжалось и защемило и он почувствовал какой-то неприятный холодок. Он бранил себя за то, что вызвал подобный разговор, хотя это произошло совершенно без всякой задней мысли с его стороны.

- Прости, - сказал он серьезным тоном. Наступило молчание.

Годдар перелистывал потрепанный альбом с пожелтевшими карточками чопорных людей в старомодных костюмах. Лиззи полулежала в кресле и уже опять грезила о своем подвенечном платье. После нескольких минут молчания она мягко окликнула своего жениха:

Он повернулся. Она улыбалась ему. Ее щеки были такие розовые, ее светлые волосы такие мягкие и пышные, ее полуоткрытые губы такие свежие и привлекательные, и все ее молодое тело было так хорошо сложено, а белая шея с кокетливым голубым бантиком так соблазнительна, что молодой человек, ничего раньше не знавший о женских чарах, мгновенно отбросил свои тревоги, и сердце его усиленно забилось.

- Ты меня за все это время еще ни разу не поцеловал, Дан, - сказала она, не двигаясь.

Он подошел к ней и послушно поцеловал ее. 

* * *

На следующий день он отправился к викарию местного прихода и попросил его сделать распоряжения относительно оглашения в церкви. Когда все было кончено, он почувствовал себя легче. Ничто не бывает так тягостно для человека с сильной волей, как неопределенность и нерешительность, а Годдар пережил период серьезных колебаний.

- Что за чудеса? Бы в этом доме? - изумленно воскликнул мистер Глим, протягивая ему руку. - Годдар и викарий, кажется, никогда не симпатизировали друг другу.

- Я собираюсь жениться, - просто пояснил Годдар.

Депутат пожал плечами, опустил трость и неодобрительно посмотрел на своего собеседника.

- Для чего вы это делаете? Вы должны были бы, как огненный столп, пройти по всей стране, а теперь вы будете потухшей головешкой. Я это знаю! Вернитесь сейчас же к викарию и скажите ему, что вы вовсе не собираетесь жениться, и что это было будто бы только поводом зайти к нему.

- Конечно, это не мое дело, - продолжал Глим тоном извинения, - но все-таки для вас было бы лучше обождать - принимая во внимание перемену вашей судьбы, когда перед вами столько возможностей. Ну что же, люди должны жениться. Весьма вероятно, что и я в конце концов женюсь и даже, может быть, в скором времени.

Он покрутил свои усы с таким видом, как будто он и сам уже готовился к этому шагу.

- Могу вас уверить, что это нисколько не помешает моим планам! - сказал Годдар.

- Это хорошо. Ради бога, сделайте так, чтобы это не помешало вашей работе. Но женитьба - это функция двух независимых переменных, как говорится в дифференциальном исчислении - и чертовски трудная функция. Во всяком случае, если вы уже окончательно решили, желаю вам счастья.

В словах депутата снова зазвучала нота предупреждения - та самая нота, которая слышалась в словах капитана день тому назад, и та же самая, которая звучала и в его собственном сердце.

- Но ведь я был бы негодяем, если бы поступил иначе, - подумал он. - Другого выхода, однако, нет! - Он сам совершенно сознательно избрал свою участь.

- Я чертовски рад, - громко сказал он самому себе, помахивая тросточкой. - Я всегда буду идти прямым путем, чтобы ни случилось.

Три недели спустя они были обвенчаны и подвенечное платье Лиззи, к ее несказанной радости, было полностью описано в "Сеннингтонском Еженедельном Вестнике".