Великий Пандольфо.
Глава XXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Великий Пандольфо. Глава XXIII. (старая орфография)

ГЛАВА XXIII.

Он написал Поле: "Простите меня, если я не стану стараться видеть вас теперь. Это не потому, что я люблю вас меньше, или потому, что мне не нужно ваше общество. Наоборот. Но моя душа затуманена облаком, которое может быть развеяно лишь временем. Я пока не вижу перед собою ясного пути; а перед вами я должен смело итти вперед по дороге, ярко освещенной солнцем".

Пола, не зная истины, была поражена. Что над умершей затянута завеса приличий - это естественно. Но между завесой приличий и облаком, затуманившим душу, - огромная разница, психологическая пропасть.

Правда, он говорил о благородстве предложения своей жены. Но разве есть на свете женщина, которая не считается с рыцарским отношением мужчины к другим женщинам?

Такое поведение казалось ей абсурдным. Может быть существовали факторы, которых она не знала: любовь к этой женщине, вспыхнувшая ярким пламенем после её смерти? Если это была правда, то его недавния заявления были чудовищны. Она почувствовала уколы ревности, которую презирала. Но нет, она никогда не замечала в нем неискренности. Он всегда шел прямым путем - в своих убеждениях и страстях. Он был романтичной жгучей, не обращающей ни на что внимания, центробежной силой. Никто не ненавидел тонкую интригу больше чем он, Спенсер Бабингтон - противоположный полюс Пандольфо, был центростремительным эгоистом, для которого интрига и дипломатия были жизненной необходимостью.

Она хотела предоставить все воле Провидения. Но судьба часто отталкивает от себя ответственность за поступки людей. Эта проблема должна была быть разрешена раз и навсегда тем или иным путем. Она должна была пойти прямым путем, он всегда превозносил её величие. До сих пор она по отношению к нему проявляла лишь свою мелочность. Ей стало мучительно стыдно. - Она должна пойти к нему и выяснить все это.

Воспользовавшись автомобилем Клары, она из Хинстеда приехала в Лондон и позвонила у дверей Пандольфо.

Служанка, не-отличавшаяся чистотой, открыла дверь. Это был первый признак падения Пандольфо.

- Нет, сэра Виктора, нет дома. - Не знаю, когда вернется.

- А мистер Эглоу?

Мистер Эглоу был дома. Служанка просила лэди подождать, пока она позовет его. Пола села в вестибюле, разглядывая висевшую на стене мрачную картину школы Рибейры.

Грегори сбежал по лестнице, простирая к ней руки.

- Дорогая. Простите, что вас оставили тут. Но служанка не знала. Пандольфо тоже дома, но строго приказал не тревожить его. - Так что это не вина горничной.

- А что случится, если я потревожу его?

- Вам лучше знать это, отвечал Грегори.

- Хотела бы я знать это. Но я теряюсь. Что случилось? Он написал мне - такое странное письмо.

- У него было какое-то потрясение. В связи со смертью лэди Пандольфо. Но он не говорит, в чем дело. Он так изменился.

- В каком отношении?

Грегори сел около нея и постарался объяснить, Пандольфо, экспансивный когда-то, как северо-восточный ветер - стал сдержанный и угрюмый. Он дни и ночи проводил в лаборатории, работая над заброшенными изобретениями. Он не доверял даже Грегори - ни в научном отношении, ни в том, что касалось его чувств. Но он предоставил Грегори, который переходил на службу к Бликхэм-Анструсэр, ведение всех дел. Он требовал себе одиночества, чтоб сосредоточиться. Единственный раз, когда в нем заговорило его старое "я", было когда Грегори посоветовал ему обратиться к врачу. Он заявил, что все врачи могут отправляться ко всем чертям, - он не намерен обращаться к ним. Нервы таких людей, как он, никогда не уставали и не разбивались.

- Как по вашему, может быть он действительно любил ее?

- Для меня это непонятно. Кто разгадает сердце мужчины?

Она встала.

- Я должна увидеть его. - Заметив, что по лицу Грегори пробежала тень боли, она положила руки ему на плечи. - Вы знаете, что если бы я могла отрезать от себя часть и дать вам - я бы сделала это. Но я не могу, скажите мне, где он, и я пойду туда.

Он указал ей дверь, и она, открыв ее, вошла. Пандольфо стоял спиной к двери, работая у станка. Он выглядел чужим в своей длинной рабочей блузе. Она заметила, что волосы его растрепаны. Она подошла к нему и позвала его.

- Виктор!

Он обернулся. Она еле сдержала крик горестного изумления при виде его похудевшого больно лица, непричесанных волос. Он подошел.

- Почему вы пришли, Пола?

- Неужели, по вашему, у меня каменное сердце?

Он печально улыбнулся. - У вас золотое сердце. Кажется у всех женщин золотое сердце.

Она выпрямилась. - Вы говорите о своей умершей жене. Давайте перейдем сразу к самой сути. Это лучше для нас обоих.

- Да, это лучше, - сказал он и, подойдя к несгораемому шкафу, открыл его и вынул письмо Несты.

- Это объяснит вам все.

Она прочла, повернулась, чтоб тихо положить письмо на стол, и на мгновение задумалась. Потом обернулась к нему с новым большим чувством сожаления.

- Это говорит мне многое. Но не все. Вы должны сказать мне - а то как мне помочь вам?

Она взяла его под руку и подвела к креслам. Он подчинился с странной покорностью и в простых словах рассказал ей в чем дело; лишь изредка в нем вспыхивал старый Пандольфо, которого она любила и боялась. В то время, как он говорил, перемена в нем уж не казалась ей такой необычной и таинственной. Он был побежден. Но не судьбою, не в силу денежных затруднений, - но благодаря непостижимости великодушия женщины, граничащого с безумием, благодаря трагическому доказательству величия, которое далеко превосходило его собственное. Она положила руку в его руку и так они долго говорили, часто умолкая в задумчивости. Она чувствовала, что менее значительный человек бил бы себя в грудь, укоряя себя за поведение, приведшее к трагической развязке. - Впервые она поняла его и ясно представила его себе - его величие и его детское прямодушие. И она увидела себя такою, какой, он, в простоте душевной, представлял ее себе. Что она дала ему из своих качеств - жизненность своей женственности, богатство, теплоту. Что намерена была дать? Правда, он не просил ничего. Он лишь стоял перед нею во всем своем величии и, не считаясь с нею, заявил, что она ему пара. Но теперь он утерял и эту великолепную дерзость благодаря угнетению своей души. Она прочла в его глазах ненасытную мольбу. Она всем своим существом стремилась к нему, правда, ее подбадривала ревность, но не низменная ревность. Та другая женщина дала ему свою смерть. Она, по крайней мере, могла дать ему свою жизнь. Нежное чистое смирение овладело ею. Наконец она сказала:

- Если я вам все еще нужна, то я буду вам всем, чем вы захотите. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Лишь благодаря заговору между Грегори, Полой и Лэди Димитер, Пандольфо удалось заставить обратиться к известному врачу, который нашел у него полнейшее умственное, моральное и физическое одряхление, по сравнению с которым разбитые в конец нервы казались проходящей головною болью. Он прописал отдых, спокойствие, деревенский воздух - это было единственное, что могло возстановить его силы. Он знал санаторию в Дэрбишэре... Но Пандольфо так энергично запротестовал.

слезами на глазах?

Так был проведен заговор, вследствие которого Пандольфо согласился приехать отдохнуть в Хинстед. Клара обещала, что отведет ему отдельный флигель дома. Он никого не будет видеть. Подагра Димитера дошла до такой степени, что бедняжка был готов бросаться на её львов и кусаться, поэтому никого не будет. Единственной гостьей будет Пола, но ведь она не чужая, она ведь не значит ничего.

- Она значит так много для меня, что я умер бы в этом проклятом Дэрбишэре без нея.

Милая любвеобильная Клара ходила по дому, являясь воплощением полного счастья.

- Пусть уверяют, что счастливые браки заключаются в небесах. Лучшие, которые я знаю, были заключены в Хинстеде. Когда я звонила вам четверть века тому назад, чтоб вы приехали сюда и встретились с ним, я знала, что это единственный человек в мире, который пара вам. Я знаю, что вы отрицаете во мне ум, но, в конце концов, разве я не была права?

- Вы хотели, чтоб я стала на колени и преклонилась перед ним, чего я, как уважающая себя женщина, никак не могла сделать.

Клара пожала своими полными плечами.

- Я ничего не хотела. Я лишь предвидела.

И она ушла торжествуя, что предсказания её сбылись.

Пандольфо подчинился успокаивающей тишине и миру этой приятной усадьбы. Впервые за свою пылкую бурную жизнь он испытывал удовольствие, живя в этой тихой заводи. Если в нем разгоралась жажда работы - Пола всегда сдерживала, повторяя угрожающий приговор знаменитого врача.

- Разве сэр Эразм Джон сказал бы, что вы больны - если бы вы были здоровы? Не будь вы больны, вы не испытывали бы такого удовольствия, сидя под деревом и не делая ровно ничего.

- Возможно, что вы правы. Но у меня больше работы, чем я успею сделать за всю свою жизнь. Если бы не вы - я бросил бы вызов всем докторам мира и продолжал бы работать. - Но видите ли, я до сих пор никогда еще не сидел под деревом, уверенный, что самое мое заветное желание исполнилось.

Врач, сам того не зная, был прав. Он не подозревал о том потрясении, которое перенес Пандольфо, он видел лишь до последней степени утомленного человека. Он прописал единственное действительное средство: покой. И этот покой казался чем то божественным измученному человеку. В этом спокойном старой саду медленно текли ясные часы бесконечных разговоров двух людей. С каждый днем любовь их становилась все глубже, благодаря взаимному пониманию друг друга. У него была редкая память. Прочитанная страница навсегда запечатлевалась в его мозгу. Ей казалось, что она пользуется плодами исключительно культивированного ума.

Она нашла, что все, что удавалось ему знанием или наблюдением, проходило сквозь горн души этого человека и претворялось в простую мягкую философию.

Они составили заговор, чтоб заставить его отдохнуть. Сперва более щепетильное чувство чести её было затронуто. Были и неясные взрывы возмущения Дианы, которая сохранилась в её душе. Но теперь она благодарила Бога за заговор. Он дал ей возможность близко познакомиться с истинной чудесной душой этого человека, с той простодушной естественностью, которая одушевляла Великого Пандольфо.

и вещах, о чудесах науки, о книгах, о литературе. Это была какая-то неизсякаемая залежь сочувствия, интереса ко всему на свете.

Она благодарила Бога, что, благодаря парализующей силе безграничной усталости, она узнала его таким, каков он на самом деле, - его многообразную душу, полную очарования. Теперь она знала его, и знала в нем то, что должна была любить в нем вечно.

Понемногу его истощенные нервы и усталый мозг отдохнули в мирной, мягкой атмосфере уютного дома. Взгляд его снова приобрел остроту, походка снова стала эластичной.

- Я должен вернуться к свой работе. Ведь мне надо создать снова целую карьеру. Вы изумительная женщина, что пришли ко мне тогда, когда я находился в пропасти. И странно, я доволен, что могу взирать на вас, как вы поднимаете меня к себе.

Она разсмеялась.

- Вы должны будете помочь мне выстроить его. - Он замолчал, потом произнес. - Все таки, это великая идея. Я должен работать над моделями его, как только вернусь к своей работе.

- Как бы я хотела обладать, хотя немного, техническими знаниями, чтоб понять, - вздохнула она.

- Но это же просто, как колыбель котенка. Смотрите.

Он вынул бумагу и карандаш и с жаром принялся рисовать диаграмму. Это была первая вспышка в нем старого Пандольфо.

пор робость удерживала ее от обсуждения этой полу-рожденной вещи. Первые главы были написаны, но вся схема романа пока еще не обрисовалась перед нею с полной ясностью. Она созналась в этом.

- Ничего. Разскажите то, что готово. Но вы не можете говорить спокойно, чувствуя себя неуютно на этой твердой скамье!

Он быстро пошел к беседке, стоявшей в дальней углу этого сада, и принес комфортабельное плетеное кресло с мягкой подушкой. Улыбаясь он повелительным жестом указал на стул. Она послушно села.

- С чего мне начать?

- Где хотите, с середины, с конца - безразлично. Я всегда начинаю с конца. Такую вещь надо уметь сделать. Как это делается?

Она неуверенно начала, обрисовала главные характеры и фон всего романа. Говорить о произведении, которое он собирается написать - трудная задача для автора. Как знать, быть может личности, созданные им, захотят итти по своей дороге и, возстав против своего творца, опрокинут все намеченные им факты. - Она почувствовала себя, как неискусный взрослый человек, которому ребенок приказывает забавлять себя новый оригинальный способом.

Она часто спотыкалась сперва в своем рассказе, потом, прочтя в его острых глазах одобрение, перешла к драматической завязке романа.

Герой, снедаемый ужасными подозрениями, следит за героиней, которую считал ангелом чистоты, и видит, что она ночью входит в дом другого человека, которого он, может быть, один на целом свете знает как мерзавца, как самого худшого негодяя. Через некоторое время она снова покидает дом. Он преграждает ей дорогу; между ними происходит сцена, после которой она в возмущении разстается с ним. На следующий день негодяй найден убитым. В сердце его торчит кинжал. Влюбленный в ужасе. Кто, как не эта женщина совершила преступление?

- И вот тут я застряла. Я не вижу, как мне выбраться из этого положения, сказала Пола, нахмурившись.

- Конечно. Есть только один выход. Женщина убила его. Дайте мне теперь сказать вам то, что возникло в моем мозгу.

Он швырнул свою шляпу на скамью и, ходя взад и вперед перед Полой, с сияющим видом растеребил её чистенькую обыденную схему романа, возсоздал из обломков новое целое на героическом основании, влепляя туда кусочки красочности, которую её благонравный ум не мог создать. Он перенес место действия в романтичную страну, сделал из женщины фигуру Вечной Трагедии; он создал конфликт элементарных страстей. Его дисциплинированный ум нашел новую радость в этом новом изобретении. Больше, чем когда-либо, в нем проявился неаполитанец и он жизнерадостно создал глубокую волнующую мелодраму, дрожа от возбуждения, торжествующе провозглашая неизбежный конец.

Пола тоже встала, прислушиваясь с волнением к чуду, благодаря которому ожил сухой остов её романа; удивляясь его жгучей смелости предложить ей тему, с которой могли справиться только Эсхил и Холливуд.

- Вот, - он стоял перед нею торжествующий, старый жестом вскинув руки к небу. - Вот - это история, которую мы напишем, - которую все посредственные маленькие люди не могли бы написать. Разве я не говорил вам, что мы вдвоем должны завоевать весь мир?

- Разве он не чудесен, наш роман?!

Она разсмеялась счастливым смехом, вырвавшимся из глубин тайного женского склада легкой иронии, сдаваясь наконец не сломленному усталому человеку, который возбудил её жалость - но сдаваясь вполне и безвозвратно тому яркому искрящемуся существу, которое было и оставалось Великим Пандольфо. 

КОНЕЦ.