Песня о Гайавате.
XI. След белого.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Лонгфелло Г. У., год: 1869
Категория:Поэма

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Песня о Гайавате. XI. След белого. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавление

XI [1]. След белого.

У реки, в своём жилище,
Над водой, покрытой толстым
Льдом, сидел суровый старец,
Одинокий и печальный.
Волоса его подобны
Были снежному сугробу,
В очаге его горело
Тускло, чуть заметно, пламя;
И старик дрожал и трясся,
Завернувшись в вобевайон -
Ветхй плащ из белой кожи,--
Ничего кругом не слыша,
Кроме рёва гневной бури,
Ничего во тьме не видя,
Кроме снега страшной вьюги,
Что, свистя, визжа и воя,
В вихре бешено кружилась.
 
Угли все уже покрылись
Как пред старцем появился
Вдруг какой-то незнакомец.
Лёгкой поступью вошёл он
В дверь открытую вигвама,
На его щеках цветущих
Краска юности играла,
Кроткй свет его глубоких,
Чудных глаз сял мерцаньем
Звезд весенних, лоб украшен
Был венком из трав душистых.
Блеском солнца озаряла
Весь вигвам его улыбка,
А в руке держал он свежий
Пук цветов, что всё жилище
Наполнял благоуханьем.
"О, мой сын, воскликнул старец,
Счастлив я, тебя увидев!
Сядь со мною на циновку,
У золы едва горящей,
Разскажи мне, где бывал ты,
Что ты видел, и какие
Встретил в жизни приключенья;
А тебе поразскажу я
О своей великой силе,
О моих делах чудесных".
 
И старик при этом вынул
Из кармана трубку мира,
Очень старой, странной формы;
Он набил её корою
Красной ивы, сверху уголь
Положил, и эту трубку
Подал юноше, и начал
Свой рассказ такою речью:
"Я силён: когда дышу я -
Чуть дохну я на окрестность -
Реки все недвижны станут,
Воды все окаменеют!"
 
Гость ему на то с улыбкой
"Когда дышу я -
Чуть дохну я на окрестность,
То мгновенно выбегают
Из земли цветы и травы.
Реки с шумом вдаль несутся!"
 
"А когда встряхну своими
Я седыми волосами,--
Продолжал старик суровый,
Мрачно хмурясь, - то мгновенно
Вся земля покрыта снегом,
Листья сыплются с деревьев,
Сохнут, блекнут, погибают,
Потому что, стоит дунуть,
Только дунуть мне - и нет их!
Со своих озёр и топей
Подымаются в испуге
Манг и вэва и шух-шух-га[2]
И летят, летят далёко...
Потому что мне лишь стоит
Молвить слово - и ужь нет их!
Там бегут лесные звери,
Прячась в норы и пещеры,
Кав кремень земля твердеет!"
 
"Стоить мне тряхнуть кудрями,--
Молвил юноша смеяся,--
Дождик тёплый и прятный
С шумом падает на землю;
Весело свои головки
Подымают все растенья,
И опять к своим озёрам
Улетают гусь и цапля,
Мчится ласточка стрелою,
Возращаясь во свояси.
Где моя нога ступает,
Там луга все зеленеют,
И волнуются цветами,
Все леса звучат от песен,
А деревья все темнеют,
От густой зелёной листвы!"
 
И из дальних стран востока,
Из серебряного дома,
Как боец в своём уборе,
Весь расписанный и пёстрый,
Вышло солнце и сказало:
"Посмотрите, полюбуйтесь
На меня, на солнце - гизис,
На великое светило!"
 
И при этом появленьи
Отнялся язык у старца,
Встал приятель, тепел воздух,
Стали сладко петь на кровле
И опечи[3], и овейса[3],
Зажурчал ручей игриво,
И разнёсся по вигваму
Тихй запах трав растущих.
 
И Сегвонъ[4], - так звали гостя,--
При разсвете дна яснее
Старика лицо увидел
Что с Зимой он вёл беседу:
То был Пибоан суровый!
 
С глаз его бежали слёзы,
Как из тающого снега
Ручейки бегуг весною,
Тело стало умаляться,
Оседать всё больше, больше,--
Между тем, как выше, выше
Солнце в небе восходило.
Часть его исчезла в воздух,
Часть ушла в сырую землю,
И Сегвон, на самом месте
Очага, увидел первый,
Самый ранний свет весенний,
Мискодидъ[5] в зелёных почках.
Так весна пришла на север,
После страшной зимней стужи,
С птицами, травой, цветами,
С жизнью, радостью и блеском.
Мчался лебедь манабизи;
В длинныхь линиях волнистых,
Переломленных на двое
С криком нёсся во-би-вэва,
Белый гусь; и, в одиночку
Или парами, летели
Манг, нырок, звеня крылами,
Цапля синяя шух-шух-га
И тетерька мушкодаза.
На лугах и в чащах леса
Щебетал овейса синий;
На гребне вигвама сидя,
Пел опечи красногрудый;
Под навесом тёмных сосен
Ворковал омими, голубь,--
И из мрачного вигвама
Гайавата, онемевший
От печали безпредельной,
 
Услыхал их звонкий голос,
Вышел он на тёплый воздух,
Глянул пристально на небо,
И на землю и на воды.
 
Из своих скитанй далъних
В страны Вэбона[6], к востоку
Той порой Ягу вернулся,
Полный чудных приключений
И неслыханных диковин.
Вся деревня собралася
Чтоб его рассказы слушать,
Только все над ним смеялись,
Говоря: "вот, ужь и видно,
Что Ягу пришёл: другому
Никому не удаётся
Чудеса такия видеть."
 
Он рассказывал: "Я видел
Море - больше Гитчи-Гюми,
И с водой такою горькой,
Что никто и пить не может!"
Друг на друга, улыбнулись
И сказали: "вот так чудо!"
 
"И на нём, на этом море -
Продолжал Ягу, - шла лодка
С крыльями, и пребольшая...
Как сказать? ну, больше рощи,
Выше самых длинных сосен!"
Старики, мужчины, бабы
Межь собой переглянулись
И хихикнули лукаво;
Нет! - они на то сказали,--
Нет! мы этому не верим!"
 
"Из жерла той лодки вышли,
Продолжал опять разскащик,--
Гром и молня!" - При этом
Все смеяться громко стали
Над бедняжкой и сказали:
"Что за вздор ты нам городишь!"
 
"В ней, - сказал Ягу, - в той лодке
Сотню воинов я видел,
И у всех их были лица
Белой выкрашены краской,
Бороды жь покрыты были
Волосами". Все при этом
Над Ягу захохотали
И закаркали с насмешкой,
Как вороны на деревьях.
 
И один лишь Гайавата
Не смеялся, а серьёзно
Отвечал на их насмешки:
"Нет, Ягу сказал нам правду;
То-жь являлось мне в виденьи.
Видел я большую лодку
С крыльями, людей я видел
Белолицых с бородами.
Шли они из стран востока.
 
Гитчи-Манито могучий,
Он, Великий Дух - Создатель
Где живут они - повсюду
Там кишат, роятся амо,
Пчёлы, делатели мёда;
Где нога их только ступит,
Там растёт цветок, нам чуждый,
Нам неведомый, который
"Следом белого" зовётся.
И когда они придут к нам,
Мы должны принять их с лаской,
Как друзей, как наших братьев,
Это мне сказал, в виденьи,
Гитчи-Манито могучй.
 
То-жь виденье мне открыло
Тайны дней ещё далёких,
Тайны все времён грядущих.
Видел я, как шли на запад
Неизвестные народы;
Вся страна была покрыта
Их несметными толпами.
Работящи, безпокойны,
И в борьбе неутомимы.
На различных говорили
Языках они, но сердце
Билось в них одно; в пустынях
По лесам стучали громко
Топоры их; по долинам
Появлялися повсюду
Их селенья; и носились
По рекам и по озёрам
Их большие лодки с громом.
 
А потом передо мною
Смутно, облаку подобно,
Пронеслось ещё виденье,
Ужь мрачней; я в нём, с тоскою,
Видел, как народы наши,
Позабыв мои советы,
Племя с племенем враждуя,
Ослабели и погибли
Как их жалкие остатки
Убегали всё на запад,
Дальше, дальше, в глубь пустыни,
Грустно, в диком безпорядке,
Как обрывки тучь от бури,
Как сухе листья в осень,
Разметаемые ветром!"

Примечания.

1. В оригинале песнь XXI. (Прим. ред.)

3. Опечи - репелов; овейса - маленькая синяя птичка из породы moacilo. (Прим. перев.)

4. Сегвон - весна. (Прим. перев.)

5. Мискодид - красота весна. Cladlonia Virginica. (Прим. перев.)

6. Вэбон - восток. (Прим. перев.)



Предыдущая страницаОглавление