| Автор: | Лонгфелло Г. У. |
| Категория: | Поэма |
Часть вторая
I
| Много безрадостных лет с пожара Гран-Прэ миновало, |
| С той поры, как отплыли с приливом груженые шхуны, |
| Целый народ, со всем их добром, увозя на чужбину, |
| В это бессрочное и беспримерное это изгнанье. |
| На берегах отдаленных рассеяны были акадцы, |
| Словно снежные хлопья, когда их ветер с норд-оста |
| Мчит во мраке с Нью-Фаундленда сквозь морские туманы. |
| Так без друзей, без пристанища вышла им доля скитаться - |
| От хладноструйных Великих Озер до горячей саванны, |
| От берегов ледовитых до мест, где Владыка Потоков |
| Дланью могучей сметает холмы и влачит к океану |
| Вместе с тяжелым песком допотопного мамонта кости. |
| Многие чаяли дом обрести; а иные, отчаясь, |
| Ни очага, ни друзей - у судьбы лишь могилы просили. |
| Вы на скрижалях погостов их скорбную повесть прочтете. |
| Можно было меж ними кроткую девушку встретить, - |
| Все чего-то ждала и искала она терпеливо. |
| И молода и красива была, но увы! - перед нею |
| С цепью печальных могил тех, кто прежде страдал и скитался, |
| Силы в долгом пути истощив и надежды утратив, - |
| Так в пустынях Невады путь эмигрантов отмечен |
| Цепью остывших кострищ и костей, побелевших на солнце. |
| Странное, незавершенное что-то в судьбе ее было, |
| Словно июньское утро, во всем своем счастье и блеске, |
| Вдруг застыло на небе и, постепенно смеркаясь, |
| Стало склоняться к востоку, откуда оно появилось. |
| То в городах появлялась она; то, гонимая дальше |
| Неутолимою жаждой души, лихорадкою страстной, |
| Вновь отправлялась в свой путь, в свой нескончаемый поиск; |
| То бродила по кладбищам, вглядываясь в надгробья, |
| И, у креста безымянного сев, представляла, что, может, |
| Здесь ее милый лежит, - и рядом уснуть с ним мечтала. |
| Часто лишь слух неотчетливый, вскользь оброненное слово |
| Звали ее мановеньем воздушным, вели за собою. |
| Ей доводилось встречать и тех, кто знавал ее раньше, |
| В дни ее счастья, - но как далеко и давно это было! |
| «А! Габриэль Лаженесс! - говорили они. - Как же, знаем: |
| Многим известны они, как трапперы и следопыты». |
| «А! Габриэль Лаженесс? - говорили другие. - Встречали! |
| Лодочником на реке он работает в Луизиане». |
| И добавляли: «Ах, милая! стоит ли ждать и томиться? |
| Разве уж нету больше других - молодых и красивых, |
| С сердцем нежным и верным, с преданною душою? |
| Скажем, Батист Леблан, сын нотариуса, он давно ведь |
| Любит тебя; выходи за него, и найдешь свое счастье. |
| Не для тебя же, красавица, косы святой Катерины!» |
| «Нет не могу! - отвечала печально Эванджелина. - |
| Отдано сердце мое, и путь мой навеки начертан; |
| Если же сердце идет впереди, освещая дорогу, |
| Ясным становится то, что иначе скрыто в потемках». |
| И улыбался ее духовник, ее добрый наставник: |
| «Дочь моя! Это господь говорит твоими устами. |
| Верь, не напрасно ты ждешь: любовь не бывает напрасной; |
| Даже если не напоит она сердце другого, |
| Свежим дождем возвратится и оросит свой источник; |
| Так возвращаются вспять прохладные струи фонтана. |
| В долготерпенье твоем и печали - великая сила. |
| Подвиг любви соверши, чтобы сердце божественным стало, |
| Сильным, возвышенным, чистым и неба святого достойным». |
| С этой поддержкой благою Эванджелина трудилась, |
| Верила и ждала; и в грохоте волн похоронных, |
| Не умолкавших в душе, ей слышался голос: «Надейся!» |
| Так она путь свой вершила по свету средь бед и лишений, |
| Ноги босые до крови изранив о тернии жизни. |
| Муза! позволь мне за нею пуститься дорогой скитаний - |
| Не повторяя точь-в-точь изгибы ее, год за годом, |
| Но как держится путник теченья реки на равнине: |
| То удаляясь от берега и лишь порой замечая |
| Яркий блеск ее струй за редеющими тростниками, |
| То напролом продираясь сквозь темные дебри густые, |
| Слыша все время вблизи журчанье невидимой влаги, |
| Чтобы, как счастье, внезапно увидеть поток пред собою. |
II
| В месяце мае, вниз по Красивой реке, по Огайо, |
| Мимо устья Уобаша, мимо лесов ирокезских |
| И, наконец, по раздолью струй золотых Миссисипи |
| Это изгнанники плыли, один из обломков народа, |
| Бурей рассеянного, который опять собирался, |
| Связанный узами общей веры и общих несчастий; |
| Люди, которых молва и надежда толкнули на поиск |
| Родственников и друзей среди поселенцев, осевших |
| На берегах Миссисипи и в прериях Луизианы. |
| С ними отправились Эванджелина и старый священник. |
| День за днем мимо темных костров, мимо отмелей желтых |
| Вниз по быстрой реке скользили они; ночь за ночью |
| Возле мерцавших костров на берегу ночевали. |
| То их потоком несло по шумной и бурной стремнине |
| Меж островками зелеными с плещущими тополями, |
| То выносило в широкие заводи, где серебрились |
| Длинные косы песчаные и посреди мелководья |
| В белом, как снег, оперенье прогуливались пеликаны. |
| Сделался плоским ландшафт, и вдоль берегов потянулись |
| Хижины негров, поля и под сенью китайских деревьев, |
| В гуще роскошных садов плантаторские усадьбы. |
| Здесь начинались края, где царствует вечное лето, |
| Катит река к востоку сквозь апельсинные рощи. |
| Вскоре свернули они с плеса речного в протоку |
| И очутились, немного проплыв, посреди лабиринта |
| Стариц и речек извилистых, сетью покрывших равнину. |
| Над головами их высились сумрачные кипарисы, |
| Арками кроны смыкая, и длинные мхи над водою |
| Свешивались, как хоругви со стен полутемных соборов. |
| Мертвым казалось безмолвье; лишь цапли порой пролетали. |
| В гнезда свои средь кедровых ветвей торопясь на закате. |
| Или филин приветствовал ночь демоническим смехом. |
| Всюду сиял и блестел лунный свет: на воде, на колоннах |
| Кедров густых и прямых кипарисов, смыкающих своды, |
| Через которые луч проникал, как сквозь щели в руинах. |
| Все вокруг представлялось призрачным, зыбким и странным, |
| И отовсюду печалью веяло - словно предвестьем |
| Неуловимого зла или неотвратимого горя. |
| Как от далекого стука конских копыт среди прерий |
| Разом сжимаются тонкие листья пугливой мимозы, |
| Так, заслыша Судьбы тяжелую, мерную поступь, |
| Но у сердца Эванджелины был верный защитник, |
| Призрак, который блуждал перед нею в сиянии лунном. |
| Это была мечта, воплощенная в образе зримом. |
| В сумраке ночи витал Габриэль у нее пред глазами, |
| С каждым ударом весла становился он ближе и ближе. |
| Вскоре один из гребцов, привстав со скамьи возле носа. |
| Громко в рожок протрубил, чтоб услышали те, кто, возможно, |
| Плыл, как они, в эту ночь по протокам угрюмым и темным. |
| Гулкий пронесся сигнал в галереях дремучего леса |
| И, разорвав тишину, отозвался средь лиственной чащи. |
| Мхов серебристые бороды заколыхались над лодкой; |
| Многоголосое эхо проснулось над сонной водою, |
| Ветви качнуло и вновь унеслось, замерев на мгновенье. |
| Но ни единый звук в ответ не донесся из мрака; |
| И тишина показалась для слуха мучительной болью. |
| Эванджелина уснула; гребцы налегали на весла, |
| По временам запевая протяжно канадские песни, |
| Те, что певали когда-то на реках Акадии милой. |
| Где-то во тьме раздавались тревожные звуки ночные: |
| Слитые с плеском воды и таинственным шорохом леса. |
| Утром, еще до полудня, леса отступили; пред ними |
| В солнечном свете раскинулось озеро Ачафалайя. |
| Заросли белых кувшинок покачивались в легкой зыби, |
| Что разбегалась от весел, и ослепительный лотос |
| Над головами гребцов поднимал золотую корону. |
| В знойном полуденном воздухе веяло нежным дурманом |
| Сладкоцветущих магнолий; кругом островки зеленели, |
| Чьи берега изумрудные, сплошь утопавшие в розах, |
| Звали прилечь и забыться, манили душистой прохладой. |
| Вскоре для отдыха выбран был остров и подняты весла, |
| И под ветвями раскидистых ив, над водою склоненных, |
| Лодка их стала надежно на якорь; усталые люди |
| После ночи бессонной, в траву повалившись, уснули. |
| Прямо над ними простерлась крона гигантского кедра; |
| Длинные плети вьюнка, виноградные дикие лозы |
| Свешивались, развеваясь, с ветвей его крепких и длинных, |
| Словно Иакова лестница, где по ступенькам сновали, |
| Как ангелочки крылатые, стайки проворных колибри. |
| Сердце ее умилялось открывшимся зрелищем рая, |
| Переполнялась душа величьем и славой небесной. |
| Ближе и ближе, между бесчисленными островами, |
| Легкий и быстрый челнок скользил по цветущим протокам |
| Трапперы и звероловы, крепкие весла сжимая, |
| К северу путь направляли, к угодьям бобров и бизонов. |
| Юноша возле руля был с виду угрюм и задумчив, |
| Темные пряди небрежно лежали на лбу; и тревога, |
| И затаенное горе ясно читались во взоре. |
| Это был Габриэль, который, устав и отчаясь, |
| В прериях Запада думал искать исцеленья от грусти. |
| Возле самого острова, где отдыхали акадцы, |
| Быстро проплыли они, - но с другой стороны, за кустами, - |
| И не заметили лодки большой, укрытой под ивой; |
| И не расслышали спящие близкого плеска их весел; |
| Не разбудил задремавшую девушку ангел господень. |
| Быстро промчался челнок, как облака тень над долиной. |
| Но, лишь затих в отдаленье скрип их уключин, - очнулись |
| Спящие, как от волшебного сна, и со вздохом глубоким |
| «О преподобный отец, что за диво! |
| Мне почудилось вдруг, будто мой Габриэль где-то рядом. |
| Что это - сон ли пустой, суеверное воображенье? |
| Или правду душе моей ангел открыл, пролетая?» |
| И, покраснев, прошептала: «Простите мне глупые речи. |
| Зря досаждаю я вам бессмысленными пустяками». |
| Но, улыбнувшись, ответил ей благочестивый священник: |
| «Дочь моя! Речи твои не бессмысленны и не случайны. |
| Чувство - недвижная глубь; а слово - буек, что танцует |
| Поверху над глубиной, отмечая то место, где якорь. |
| Верь же голосу сердца и не беги от предчувствий. |
| Знай, Габриэль твой действительно близок. Немного южнее. |
| На берегу реки Тэш - города Сент-Мор и Сент-Мартин. |
| Там жениха после долгой разлуки обнимет невеста, |
| Там после долгих скитаний пастырь найдет свое стадо. |
| Чуден тот край, обильный и пастбищами и плодами. |
| Это - цветущий сад, над которым лазурное небо |
| Купол высокий покоит на стенах могучего леса. |
| Люди его называют Луизианским Эдемом». |
| Тут они поднялись и снова пустились в дорогу. |
| Как чародей, золотым своим жезлом коснулось пейзажа. |
| Зыбкий поднялся туман; небо, вода и деревья |
| Вспыхнули разом и в общем сиянье слились и смешались. |
| Как серебристое облако, между двумя небесами |
| Лодка плыла, погружая весла в лучистую влагу. |
| Невыразимой отрадой наполнило Эванджелину; |
| Сердца заветные струи под обаяньем волшебным |
| Светом любви засияли, как волны и воздух заката. |
| Тут из прибрежной заводи маленький дрозд-пересмешник, |
| Самый шальной из певцов, качаясь на ветке ракиты, |
| Вдруг разразился таким неистовым бредом мелодий, |
| Что, казалось, и небо, и лес, и вода замолчали. |
| Грустные трели сперва доносились - и вдруг, обезумев, |
| Словно помчались вдогонку за бешеным танцем вакханок. |
| И одинокие жалобы в воздухе вновь прозвучали, |
| Смолкли, и сразу - раскаты такого гремучего смеха, |
| Будто после грозы ветер с верхушек деревьев |
| Стряхивает, налетая, осыпь хрустального ливня. |
| Неизъяснимо взволнованы этой прелюдией бурной, |
| Вскоре увидели узкий дымок над вершинами леса, |
| Знак долгожданный жилья, и в той стороне услыхали |
| Близкие звуки рожка, мычанье коровьего стада. |
III
| Возле реки, под сенью дубов, оплетенных узором |
| Мха серебристого и колдовскими цветками омелы, |
| Той, что друиды срезают на святки ножом ритуальным, |
| Уединенно стоял бревенчатый дом скотовода. |
| Срублен и слажен он был из ровных стволов кипариса, |
| Слажен красиво и крепко; и вкруг его пышно разросся |
| Благоухающий сад, наполненный вешним цветеньем. |
| Розы и виноград обвивали большую веранду |
| На деревянных изящных столбах, под тенистою крышей. |
| Где, пролетая, жужжала пчела и мелькали колибри. |
| Неподалеку от дома стояли в саду голубятни, |
| Эти приюты любви, с ее беспрерывною сменой |
| То воркованья и неги, то пылкого единоборства. |
| Всюду была тишина. Еще золотилось над лесом |
| Позднее солнце, но дом уже скрыло прозрачною тенью. |
| Дым из каминной трубы поднимался столбом сизоватым |
| С той стороны из садовых ворот выбегала тропинка |
| И сквозь дубравы зеленые вдаль уводила, в просторы |
| Прерий бескрайних, где в море цветов тихо солнце садилось. |
| Там, где встречались леса с прибоем цветущих прерий, |
| На жеребце темногривом, в испанском седле с катауром |
| Дюжий пастух восседал, загорелый и широколицый. |
| Он был в куртке и крагах из кожи оленьей. Глядели |
| Зорко вокруг, по-хозяйски, глаза его из-под сомбреро. |
| Неисчислимое стадо коров и быков безмятежно |
| В сочных травах паслось, вдыхая прохладу тумана, |
| Что поднимался с реки и вокруг расползался по лугу. |
| Поднял пастух не спеша рожок на ремне и, всей грудью |
| Воздух набрав, протрубил. Далеко, и протяжно, и звучно |
| Эхо сигнал разнесло по влажной вечерней равнине. |
| Разом множество белых рогов поднялось над травою, |
| Словно вскипели бурунами волны враждебного моря, |
| Замерли, поколебавшись, - и с ревом помчались все вместе |
| В прерии, сделавшись вскоре лишь облаком на горизонте. |
| К дому пастух повернулся, и вдруг за воротами сада |
| Спрыгнул с коня - и бросился к ним, изумленно воскликнув, |
| С бурным восторгом старым друзьям раскрывая объятья. |
| Тут они в пастухе кузнеца Базиля узнали. |
| Радостно встретил гостей он и в сад их повел. Там, в беседке, |
| Розами пышно увитой, пустились они в разговоры, |
| Спрашивая, отвечая, перебивая друг друга, |
| То улыбаясь, то плача, то погружаясь в раздумья. |
| Между тем Габриэль все не шел; и сомненье закралось |
| В душу девушки. Сам же Базиль, заметно смущенный, |
| Задал вопрос, помолчав: «Плывя через Ачафалайю, |
| Разве не встретили вы челнок моего Габриэля?» |
| Эванджелина при этих словах словно вся потемнела, |
| Брызнули слезы из глаз, из груди ее вырвался возглас: |
| «Как?! Он уехал?» Припала к плечу кузнеца, и все горе, |
| Что накопилось в душе, излилось в рыданьях и стонах. |
| Добрый Базиль постарался ответить как можно беспечней: |
| «Не огорчайся, дитя! Он только сегодня уехал. |
| Эх, дурачина! Оставил меня одного с моим стадом. |
| Очень уж сделался он беспокоен в последнее время, |
| Думая все о тебе, беспрестанно томясь и тоскуя, |
| Не говоря ни о чем, кроме вашей несчастной разлуки, |
| Он до того надоел и наскучил и юным и старым, |
| Даже и мне, что в конце концов я надумал отправить |
| Парня в Адайес, чтоб мулов помог там сменять у испанцев. |
| После по тропам индейским он двинется в горы, на запад, |
| Мех добывая в лесах и бобров промышляя по рекам. |
| Не унывай же, дитя! Мы влюбленного скоро догоним. |
| Против теченья плывет, бежит от судьбы непреложной. |
| Встанем завтра с алым рассветом и пустимся следом, |
| Чтобы настичь беглеца и в нежную ввергнуть неволю». |
| Тут от реки донеслись смех и шум, и тотчас показался |
| Старый Мишель-музыкант на руках у приплывших акадцев. |
| Здесь, под крышей Базиля давно он, как бог на Олимпе, |
| Жил без скорбей и забот, одаряя лишь музыкой смертных. |
| «Слава Мишелю! Ура веселому сердцу!» - кричали |
| Люди, с триумфом неся музыканта. Отец преподобный |
| С Эванджелиной пошли им навстречу, усердно и пылко |
| Старого друга приветствуя и вспоминая былое. |
| Руки жал, хохотал, и мамаш обнимая и дочек. |
| Переселенцы меж тем не могли надивиться богатству |
| Бывшего их кузнеца, угодьям, скоту и хозяйству, |
| Важному виду его, рассказам о климате, почве |
| И о степях, где пасутся на воле стада без хозяев. |
| Каждый думал в душе, что и он обустроится так же. |
| Вот они поднялись по ступеням и через веранду |
| В дом вошли, где уж в столовой давно дожидался |
| Ужин Базиля. Уселись, и тут началось пированье. |
| Было в разгаре веселье, когда внезапно стемнело |
| И в тишине, озаряя равнину серебряным светом, |
| Месяц взошел и звезды зажглись. Но светлее сияли |
| В свете домашних огней улыбки за дружеским пиром. |
| Сидя в возглавье стола, щедро пастух добродушный |
| Сердце друзьям изливал и вино разливал не скупее. |
| Сладким набив табаком нэкитошским любимую трубку, |
| Он задымил и к гостям обратился с такими словами: |
| «С добрым прибытьем, друзья! Окончились ваши скитанья. |
| Может быть, новый ваш дом окажется лучше, чем прежний! |
| Нет каменистой земли, приводящей пахаря в ярость; |
| Как под килем вода, здесь податлива почва под плугом. |
| Круглый год апельсинные рощи цветут, а трава вырастает |
| За ночь выше у нас, чем за все канадское лето |
| Здесь стада полудикие вольно средь прерий пасутся; |
| Здесь для каждого вдоволь земли и лесов в преизбытке: |
| Были бы руки, топор - так будет и дом деревянный. |
| Если же выстроен дом и желтеют созревшие нивы, |
| То никакой вас английский король не изгонит отсюда, |
| Не украдет ваших стад, не спалит жилищ и амбаров!» |
| Тут, пустив из ноздрей свирепое облако дыма, |
| Грохнул он по столу своим кулаком заскорузлым, |
| Так что вздрогнули гости, а Фелициан преподобный |
| Не донеся понюшку до носа, застыл удивленно. |
| Но успокоился храбрый Базиль и шутливо закончил: |
| «Только, друзья, берегитесь гуляющей здесь лихорадки! |
| Это не то что наша простудная хворь, от которой |
| Вылечишься, паука в скорлупке привесив на шею!» |
| Тут голоса донеслись от дверей и шаги застучали |
| Это креолы пришли и акадские переселенцы - |
| Все соседи Базиля, которых созвал он в тот вечер. |
| Радостной встреча была земляков и приятелей старых. |
| Даже и те, что досель чужаками считали друг друга, |
| Встретясь в изгнании, сразу себя ощутили друзьями, |
| Объединенными узами общей далекой отчизны. |
| Но долетевшие к ним из-за перегородки напевы |
| Скрипки Мишеля, задорные звуки знакомых мелодий |
| Все разговоры прервали. Как дети, мгновенно увлекшись, |
| Дружно они отдались стихии кипучего танца, |
| В вихре головокружительном мчась, и кружась, и качаясь, |
| В водовороте веселья, в плеске мелькающих платьев... |
| В это время пастух и священник, усевшись в сторонке, |
| Речь завели о прошедшем, о нынешнем и о грядущем. |
| Эванджелина стояла в оцепенении. Память |
| В ней пробудилась, как будто с музыкой скрипки нахлынул |
| В душу ей гул океана - и невыразимой печалью |
| Всю переполнил; и в сад незаметно она ускользнула. |
| Ночь была чудной. Над черной стеною дремучего леса, |
| Блики дрожащего света на ряби реки полусонной, - |
| Словно мечты о любви в одиноком тоскующем сердце. |
| Души ночных цветов изливали вокруг ароматы, |
| Чистые эти мольбы и признанья. И ночь проходила, |
| Как молчаливый монах, своею стезей неуклонной. |
| Так же и сердце девушки полнилось благоуханьем, |
| Так же его тяготили тени и росы ночные. |
| Лунный магический свет томил ее - и сквозь ворота, |
| Мимо огромных и смутных дубов, стороживших дорогу, |
| Вышла она на границу бескрайних таинственных прерий. |
| Тихо лежали они, облитые лунным мерцаньем, |
| И светляков мириады сверкали средь трав полуночных. |
| Над головой ее звезды, как искры божественных истин, |
| Миру светили, но мир перестал чудеса! удивляться, - |
| Разве когда в небесах ослепительно вспыхнет комета, |
| Словно рука, что огнем на стене начертала: «Упарсин». |
| Так одиноко, меж звездами и светляками, бродила |
| Девушка и восклицала: «О Габриэль! О любимый! |
| Ты так близко - когда же тебя наконец я увижу? |
| Ах, сколько раз твои ноги по этой тропе проходили! |
| Ах, сколько раз твои очи глядели на эти деревья! |
| Ах, сколько раз, возвращаясь с работы, средь этой дубравы |
| Ты ложился в траву и меня представлял в своих грезах! |
| Скоро ль смогу я увидеть тебя и обнять, мой любимый?» |
| Вдруг возле самой тропинки жалобный крик козодоя, |
| Словно лютня лесная, послышался - и за опушкой |
| Вновь повторился - все дальше и дальше - и смолк среди чащи. |
| «Жди! - прошептал ей дуб, как оракул из темного грота, |
| И, дальним эхом вздохнув, откликнулись прерии: «Завтра!» |
| Утро пришло; и цветы омыли своими слезами |
| Светлые солнца ступни и кудри его умастили |
| Чистым своим благовоньем из маленьких чашек хрустальных. |
| «В добрый час! - промолвил священник с крыльца. - Возвращайтесь |
| С блудным сыном измученным и с неразумной невестой, |
| Что, заснув, пропустила приход жениха. До свиданья!» |
| «До свиданья!» - ответила девушка и, улыбаясь, |
| Вместе с Базилем сошла к уже поджидавшей их лодке. |
| Так с лучезарного утра надежд началась их дорога, |
| Яростным ветром Судьбы, как увядший листок над равниной. |
| День и другой миновал, и не скоро еще удалось им |
| След беглеца разыскать средь озер, и лесов, и потоков; |
| Много дней миновало, но лишь ненадежные слухи, |
| Словно шаткие вехи, вели их по дикому краю. |
| И наконец в испанском селенье Адайес, в таверне, |
| Путникам изнеможенным поведал радушный хозяин, |
| Что накануне в компании всадников, с проводниками |
| Выступил в путь Габриэль и умчался дорогою прерий. |
IV
| Есть далеко на западе край, где могучие горы |
| К небу вздымают, сверкая, свои снеговые вершины. |
| Там, по глубоким ущельям, сквозь узкие в скалах разрывы, |
| Где проезжают с трудом фургоны переселенцев, |
| К западу воды струят Орегон, Волливей и Овайхи; |
| А на восток, меж хребтов Уинд-Ривер, извилистым руслом |
| Через долину Суитуотер стремительно мчится Небраска. |
| К югу, по склону вулканов, с отрогов Сьерра-Невады, |
| Камни с песком волоча, обвеваемы ветром пустыни, |
| Вниз к океану несутся бесчисленные потоки, |
| Между этими реками - области девственных прерий, |
| Буйные волны травы, игралище света и тени, |
| С яркими купами роз, с кустами пурпурной аморфы. |
| Лоси, бизоны, косули пасутся на этих просторах, |
| Волки блуждают и табуны одичалых мустангов, |
| Ветры усталые бродят, гуляют степные пожары; |
| Там племена кочуют отважных детей Измаила, |
| Землю кровью пятная, и над тропой их военной |
| Плавает в небе кругами стервятник, взбираясь все выше, - |
| Словно неистовый дух вождя, убитого в битве, |
| Нехотя к небу восходит ввысь по незримым ступеням. |
| Тут и там курятся дымки их воинственных станов; |
| Тут и там поднимаются рощицы пышной каймою |
| Вдоль речных берегов; и медведь, молчаливый отшельник, |
| Там по откосу сползает, ища себе сладких кореньев. |
| И надо всем этим небо, прозрачное, ясное небо, |
| Словно хранящая длань господня, навечно простерто. |
| В девственный этот край далеко углубился с отрядом |
| Трапперов и зверобоев возлюбленный Эванджелины. |
| Шли по его летучим следам с неизменным упорством. |
| Часто мерещилось им, что вдали над равниною вьется |
| В утреннем воздухе дым над привалом его; но под вечер, |
| К месту тому подойдя, лишь кучу золы находили. |
| Духом они истомились и телом устали; но так же |
| Вдаль их надежда звала, как волшебная фата-моргана, |
| Что отступает и дразнит блеском своим недоступным. |
| Как-то сидели они у костра, и из мрака ночного |
| Молча приблизилась к ним индианка из племени Шони. |
| Скорбь наложила печать на лицо ее - скорбь и терпенье; |
| В отчий вигвам одна возвращалась она из опасных |
| Дальних краев, где охотится племя свирепых команчей: |
| Там был убит ее муж, молодой следопыт из Канады. |
| Путники приняли бедную женщину с жарким участьем |
| И, у огня своего усадив, разделили с ней ужин: |
| Мясо бизона и лося, печенное прямо на углях. |
| Но, когда ужин был съеден, когда мужчин, утомленных |
| Трудным дневным переходом и долгой погоней за дичью, |
| Сон сморил и они улеглись под свои одеяла |
| Женщина, сев у палатки, поведала Эванджелине |
| Голосом низким и мягким, с певучим индейским акцентом, |
| Повесть о жизни своей, о любви с ее счастьем и горем. |
| Плакала Эванджелина, поняв, что раскрылось пред нею |
| Женское сердце, познавшее также любовь и разлуку. |
| И состраданьем горячим исполнясь и страстно желая |
| Душу излить наконец перед родственной доброй душою, |
| В свой черед рассказала она о своих злоключеньях. |
| Молча внимала ей Шони; когда же рассказ был окончен, |
| Долго молчала еще, словно в. страхе застыв, а очнувшись, |
| Пересказала индейскую сказку о юноше снежном. |
| Юноша этот, по имени Мовис, взял девушку в жены. |
| Но на другое же утро вышел один из вигвама, |
| Прочь зашагал и пропал, растворился средь солнечной чащи; |
| Вслед побежала жена, - но Мовис исчез безвозвратно. |
| Тем же певучим и низким голосом, словно колдуя, |
| О Лилино нежнолицей поведала женщина Шони. |
| Девушка эта влюбилась в призрак, ночами шептавший |
| Клятвы любовные ей и признанья сквозь щели вигвама; |
| Так и пропала она и назад никогда не вернулась. |
| Молча слушала Эванджелина: ее захватила |
| Странная прелесть легенд; и пустынная дикая местность |
| Ей представлялась волшебной, а смуглая гостья - колдуньей. |
| Медленно вышла луна из-за горных вершин, озаряя |
| Маленький лагерь, лучами касаясь темнеющих листьев, |
| Дебри бескрайних лесов наполняя таинственным светом. |
| Неподалеку ручей мелодично журчал, и шептались |
| Ветви, покачиваясь в вышине и чуть слышно вздыхая. |
| Эванджелина, в чьем сердце любовь безраздельно царила, |
| Вдруг ощутила страх безотчетный, - он в душу прокрался |
| Скользкой, холодной змеей, вползающей в ласточкин домик. |
| То был не просто испуг: ей казалось, что в воздухе ночи |
| Веет холодным дыханием потустороннего мира, |
| Что и она, как та девушка в сказке, преследует призрак... |
| С этим она и уснула, во сне же все страхи исчезли. |
| Утром, когда они, снявшись с ночлега, пустились в дорогу, |
| Женщина Шони сказала: «Неподалеку отсюда, |
| В горной долине живет вождь миссии, Черная Ряса. |
| Люди смеются и плачут, слушая эти рассказы». |
| Тут, повинуясь наитью, воскликнула Эванджелина: |
| «Едемте в миссию, там ожидают нас добрые вести!» |
| Сразу они повернули коней и еще до заката |
| Шум голосов впереди за холмом услыхали - и вскоре |
| Возле реки, среди луга, шатры христиан увидали, |
| Маленькое поселенье миссии иезуитской. |
| Под исполинским развесистым дубом индейцы и вождь их, |
| Черная Ряса, молились усердно. Спаситель с распятья, |
| К дубу прибитого, из-под нависшей лозы виноградной |
| С мукой глядел на толпу стоящих внизу на коленях. |
| Это была их сельская церковь. Сквозь редкую кровлю |
| Переплетенных ветвей поднимались напевы молитвы, |
| Смешиваясь по пути с шептаньем и вздохами листьев. |
| Путники, молча приблизясь, колени свои преклонили |
| На травянистом полу и вторили тихо вечерне. |
| Службу закончив и благословенья кругом рассыпая |
| Неутомимой рукой, как сеятель злаков средь пашни, |
| Честный служитель божий приблизился и обратился |
| Речи родной на чужбине, радостно заулыбался |
| И пригласил незнакомцев к себе. На циновках и шкурах |
| Гости расселись в просторном вигваме, отведали свежих |
| Желтых лепешек маисовых, чистой водой запивая. |
| Выслушав их рассказ, священник торжественно молвил: |
| «Шесть еще дней не прошло, как, на этой самой циновке |
| Сидя возле меня, Габриэль поведал мне ту же. |
| Грустную повесть; потом он встал и отправился дальше». |
| Полон участья был голос монаха, но каждое слово |
| Падало на сердце Эванджелины, как ранней зимою |
| Снежные хлопья ложатся на опустевшие гнезда. |
| «К северу двинулся он, - добавил монах, - но вернется |
| Осенью, по окончанью охоты, к нам в миссию снова». |
| Тихо, смиренно тогда промолвила Эванджелина: |
| «Ради печали моей - позвольте мне с вами остаться». |
| Это решение всем показалось разумным; и утром, |
| Сев на коней, повернули домой Базиль с остальными, |
| Эванджелина же в миссии ждать Габриэля осталась. |
| Медленно, медленно, медленно дни потянулись за днями |
| Из чуть заметных ростков превратились в могучие стебли, |
| Над головою шумящие; и между сомкнутых листьев |
| Зрела пожива для белок и корм для ворон черноризых. |
| Вот уже девушки листья сорвали со спелых початков; |
| Щеки алели у тех, кому красный початок попался: |
| Красный сулил жениха, а кривой называли «воришкой». |
| Но и красный початок не мог возвратить Габриэля. |
| «Веруй, терпи и надейся! -священник твердил. - И молитвы |
| Наши услышит господь! Взгляни вот на это растенье; |
| Нежные листья его протянуты прямо на север, |
| Этот невзрачный и хрупкий цветок по прозванию компас |
| Создан господней рукой, чтобы путник не мог заблудиться |
| В диком безлюдном краю, в бескрайней как море пустыне. |
| Вера - цветок путеводный в душе человека, где страсти |
| Ярче цветут, чем она, и пышнее и благоуханней; |
| Но аромат их тлетворен, и вид их ведет к заблужденью. |
| Вера одна указует нам путь и венки нам готовит |
| Из золотых асфоделей, покрытых росою забвенья». |
| Осень прошла, наступила зима, - Габриэль не вернулся; |
| Нежная песня малиновки, - но Габриэль не вернулся. |
| Только с горячим дыханием лета слух к ним донесся - |
| Сладостней птичьего пения и ароматов медвяных, - |
| Слух, что в лесах на востоке, севернее Мичигана, |
| В хижине возле реки Сагино Габриэль поселился. |
| С миссией девушка грустно простилась и в путь поспешила |
| С шедшей к озерам Святого Лаврентия группой индейцев. |
| Но когда наконец после долгой опасной дороги |
| В дебрях лесных отыскала она тот охотничий домик |
| Возле реки Сагино, - был он пуст и полуразрушен! |
| Долго, печально тянулись годы; и в разное время, |
| В разных местах молодую скиталицу люди встречали. |
| То средь больничных палаток моравских миссионеров, |
| То у солдатских костров, на полях отгремевших сражений, |
| То в одиноких селеньях, то в городах многолюдных, - |
| Тихо, как призрак, она появлялась и вновь исчезала. |
| Юной красавицей, полной надежд, она вышла в дорогу; |
| В горьком и тщетном пути постарела она и поблекла. |
| Каждый год уносил красоты ее прежней частицу, |
| В темных ее волосах седина надо лбом засверкала - |
| Отсветом жизни иной, показавшейся над горизонтом |
| Существованья земного, как проблеск зари на востоке. |
V
| В той благодатной стране, где струится поток Делавэра. |
| Там, где лесные поляны помнят апостола Пенна, |
| На берегах живописных лежит им основанный город. |
| Воздух там благоуханен, и персики зреют повсюду; |
| Улицы эхом зеленым доносят названья деревьев, - |
| Что, безусловно, пришлось бы по вкусу местным дриадам, |
| К этому берегу и принесло по бушующим волнам |
| Эванджелину, изгнанницу, в поисках дома и крова. |
| Здесь, растерявший за годы мытарств и детей и внуков, |
| Умер старый Рене Леблан, почти одинокий. |
| Что-то по крайней мере здесь было не чуждое сердцу, |
| Что-то ей давнее чудилось в дружеском облике улиц. |
| Квакерское обращенье на «ты» неосознанно льстило |
| Слуху ее и Акадию милую напоминало, - |
| Край, где все люди были друг другу как братья и сестры. |
| Вот почему, после долгих, напрасных надежд и исканий |
| К этой стране обратились мысли ее и стремленья. |
| Будто промозглый туман, с утра закрывавший вершину, |
| Вдруг унесло - и внизу открылся пейзаж лучезарный |
| С яркими лентами рек, долинами и городами, - |
| Так пелена с ее глаз упала и, словно с вершины, |
| Мир увидала она в сиянье любви и пред нею |
| Пройденный путь предстал прямою и ровной стезею. |
| Нет, Габриэля она не забыла, он жил в ее сердце, |
| В облике прежнем своем, молодом и прекрасном, |
| Даже прекрасней, чем прежде, в немом отчужденье разлуки. |
| В мысли ее о любимом время вторгаться не смело, |
| Годы власти над ним не имели; он не изменился, |
| Как не дано измениться тем, кто ушел или умер. |
| Самоотверженность, долг и кроткое к ближним участье - |
| Этому жизнь научила ее в испытаниях тяжких. |
| Нежность ее не рассеялась, но, как пахучий кустарник, |
| Свой аромат расточая, убыли не претерпела. |
| Лишь одного она в жизни отныне ждала и желала: |
| Всею душою отдаться святому призванью Христову. |
| Средь городской бедноты, в переполненных нищих трущобах, |
| Там, где нужда и отчаянье жили, скрываясь от света, |
| Где презираемы всеми ютились болезни и горе. |
| Часто средь ночи, когда весь мир засыпал и лишь сторож, |
| Между домами бродя, монотонно бубнил: «Все спокойно!» - |
| Он замечал ее свечку в каком-то окне одиноком. |
| Часто на ранней заре, когда огородник немецкий |
| Через предместье тащился кряхтя на базар с овощами, |
| Видел он это лицо, изнуренное бденьем полночным. |
| Но однажды пришла эпидемия в город; а прежде |
| Знаменья были: явились откуда-то вяхирей стаи, |
| Заполонившие небо с криком и трепетом крыльев. |
| И как сентябрьский прилив океанской водой затопляет |
| Светлую речку, пока она не разольется по лугу, - |
| Так и Смерть, берега свои перехлестнув, затопила |
| Жизни светлый поток и смешала с соленою влагой. |
| Всех без разбору карал нагрянувший в город губитель, |
| Злато его не прельщало, не трогали прелесть и юность. |
| Горше других было нищим, беспомощным и одиноким, |
| В те времена он стоял на окраине города, в роще, - |
| Нынче же город его обступил, но средь шума и блеска |
| Вид его скромный, дощатый забор и калитка, как прежде, |
| Напоминают реченье Спасителя: «Нищие - с вами». |
| Дом этот ночью и днем посещала сестра милосердья, |
| И умирающим людям вдруг начинало казаться, |
| Будто чело ее обведено полукругом лучистым, |
| Чудным небесным сияньем, как у святых на картинах |
| Или как свет отдаленного города ясною ночью. |
| И представлялось им: это светильники ярко сияют |
| В Граде господнем, куда вознесутся их кроткие души. |
| Так и в то утро воскресное, тихо пройдя по безлюдным |
| Улицам, Эванджелина вступила во двор богадельни. |
| В теплом воздухе благоухали цветы вдоль дорожек; |
| И, задержавшись, она набрала самых ярких и пышных, |
| Чтоб аромат их и вид обреченным доставили радость. |
| По коридорам прохладным, по лестницам шла она молча; |
| Звон колокольни как раз доносился от церкви Христовой; |
| И мелодичное пение вдруг раздалось над лугами - |
| Благословенный покой в этот миг снизошел в ее душу, |
| Словно ей кто-то шепнул: «Завершились твои испытанья», - |
| И с просветлевшим лицом вошла она в дверь лазарета. |
| Там средь расставленных коек бесшумно сновали сиделки, |
| Смачивая пересохшие рты, облегчая горячку, |
| Мертвым глаза закрывая в молчании и простынями |
| Их с головой одевая, лежащих как холмики снега. |
| Многие из больных, Эванджелину завидев, |
| Приподнимались с усильем, глазами ее провожая, - |
| Так заключенный в темнице следит за солнечным бликом. |
| Взглядом окинув палату, она увидала, что за ночь |
| Смерть прикоснулась ко многим сердцам, исцелив их навеки. |
| Несколько лиц, что успели запомниться, - нынче исчезли; |
| Чьи-то места пустовали, на чьих-то лежали другие. |
| Вдруг, пораженная словно видением страшным, |
| Остановилась она, приоткрыв побелевшие губы; |
| Дрожь пробежала по телу, и на пол из рук ослабевших |
| Выпал букет, и померкло сияние дня пред глазами. |
| Громкий вырвался крик из груди ее, - так что больные |
| Бледный старик перед нею лежал; поседелые пряди |
| Впалые щеки его обрамляли. Но в эту минуту |
| В ласковом утреннем свете черты его преобразились, |
| Стали ясней и моложе, такими, как были когда-то; |
| Часто меняется так выраженье лица перед смертью. |
| Алым, горячим огнем цвела на губах лихорадка, - |
| Словно жизнь, как библейский еврей, покропила у входа |
| Кровью, чтоб ангелы смерти жилище ее миновали. |
| Тихо, недвижно лежал он, и дух его опустошенный |
| Падал, казалось, в холодную бездну забвенья и смерти, |
| Глубже и глубже - в бездонную, темную, жуткую пропасть. |
| Вдруг в этой мгле до него докатился умноженный эхом |
| Горький, мучительный крик, и потом, в наступившем затишье, |
| Будто бы ангельский голос послышался, шепчущий нежно: |
| «О Габриэль! Мой любимый!» - и смолк, тишиной поглощенный. |
| Тут в забытьи он увидел родительский дом и долины |
| Милой Акадии: травы зеленые, реки лесные, |
| Фермы, холмы и прохладные рощи; и между деревьев |
| Светлым виденьем возникла юная Эванджелина. |
| Медленно веки раскрылись, и вот наяву он увидел |
| Эванджелину, стоящую возле него на коленях. |
| Тщетно он попытался произнести ее имя - |
| Только уста пересохшие пошевелились беззвучно. |
| Он приподняться хотел; но она с поцелуем печальным |
| Голову эту родную на грудь к себе положила. |
| И, просияв благодарно, глаза его тихо погасли, - |
| Словно задуло светильник ворвавшимся в комнату ветром. |
| Все миновало теперь: надежда, печаль и тревога, |
| Жгучая жажда души и долгая казнь ожиданья, |
| И безутешная боль, и терпеливая мука. |
| К сердцу прижала она своего бездыханного друга |
| И прошептала, склонясь: «Благодарю тебя, отче!» |
| Темен по-прежнему девственный лес; но далёко отсюда |
| Спят в безымянных могилах влюбленные рядом друг с другом. |
| На католическом кладбище, скрытом глухою стеною |
| От городской суеты, - лежат они, всеми забыты. |
| Жизнь рядом с ними проносит, как шумный прилив океанский, |
| Тысячи страстных сердец - там, где застыли сердца их, |
| Тысячи рук трудовых - там, где их труд завершился, |
| Тысячи ног усталых - там, где закончился путь их! |
| Темен по-прежнему девственный лес; но в краю, где стоит он. |
| Люди иные живут, с иным языком и укладом. |
| Горстка акадцев осталась с тех пор, как отцы их вернулись |
| После скитаний на родину, чтоб умереть в ее лоне. |
| Там в рыбацких домишках по-прежнему вертятся прялки, |
| Девушки ходят в нормандских чепцах и передниках пышных, |
| Слушают молча, - а рядом грохочет прибой океана, |
| Низким, горестным гулом вторя стенанию леса. |