Кастель-маджиорский монах
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Кастель-маджиорский монах

КАСТЕЛЬ-МАДЖІОРСКІЙ МОНАХЪ.

Летъ пятьсотъ назадъ то было. Разъ, въ палящiй, жаръ и зной.

Два монаха францисканскихъ возвращалися домой

Въ монастырь, чьи стены, башни, колокольни и дома

Точно снегъ, блестели ярко на покатости холма.

Пылью платье ихъ покрыто, лица потомъ облиты,

За спиной висятъ котомки, какъ эмблема нищеты.

Первый братъ былъ братъ Игнатiй, добродетельный монахъ,

Истощившiй, измозжившiй тело въ бденьяхъ и постахъ.

Вечно строгiй, молчаливый, ротъ привыкшiй раскрывать

Лишь тогда, когда молитву приходимся читать;

Исполнявшiй безответно всё. что свыше внушено -

Ну, монахъ обыкновенный, какъ монаху быть должно.

Но совсемъ иного сорта былъ товарищъ - братъ Антонъ:

Толстобрюхiй, толсторожiй, вечно красный какъ пiонъ.

Забiяка, потрясавшiй трубной глоткою своей

Стены трапезы, къ соблазну монастырской братьи всей;

Но молитвенниковъ разныхъ не совсемъ усердный чтецъ -

По весьма простой причине: былъ безграмотенъ отецъ.

Съ изумленiемъ и тоже не безъ радости - въ тени

Къ деревцу уздой привязанъ серый жирненькiй осёлъ;

Фермеръ Джильзъ, его хозяинъ, въ лесъ за хворостомъ ушолъ,

Чтобъ потомъ осла навьючить грузной ношей, а пока

Пощипать траву оставилъ на досуге серяка.

Братъ Антонъ, едва увиделъ, какъ воскликнулъ: "Это насъ

Богъ за бедность и терпенье награждаетъ!" И тотчасъ

Снялъ съ своей спины котомку и съ коллеги своего,

На осла взвалилъ, уздечку и хомутъ стащилъ съ него

И, надевъ къ себе на шею, что пришлось ему къ лицу,

Вместо сераго, къ тому-же привязался деревцу.

И, залившись громкимъ смехомъ, говоритъ: "Ну, отче мой,

Ты теперь съ находкой нашей отправляйся-ка домой.

Тамъ скажи, что не на шутку захворалъ въ дороге я,

Что ещё, какъ видно, долго не пройдетъ болезнь моя.

И что съ фермы, где лежу я, одолжили намъ осла.

Чтобъ тебе двойная ноша стала меньше тяжела."

Братъ Игнатiй зналъ отлично, что коли ужь братъ Антонъ

Разъ решилъ, то и не думай возражать; притомъ же онъ

И, ни слова не ответивъ, добродетельный старикъ.

Серяка клюкой пихая, поплелся домой къ себе.

Предоставивши Антона только собственной судьбе.

Джильзъ, межь-темъ. работу кончивъ, связку хвороста тащитъ...

Боже! тамъ, где былъ ослёнокъ, туша жирная стоитъ

Въ облаченiи монаха и со сбруей на спине.

Бедный фермеръ весь трясётся то въ ознобе, то въ огне;

Онъ, крестясь, молитву шепчетъ, и въ мозгу его одна

Мысль вертится: это строитъ злыя штуки сатана!

Такъ минуты две въ молчаньи пролетели. Наконецъ,

Страхомъ Джильза позабавясь, говоритъ святой отецъ:

"Не давись, мой сынъ, что въ месте, где оставленъ былъ осёлъ,

Францисканскаго монаха ты привязаннымъ нашолъ!

Отвяжи меня и слушай повесть грустную мою -

Я скажу тебе всю правду, ничего не утаю.

"Сынъ мой, ты передъ собою видишь грешника, хотя

Я ношу монаха рясу. За обжорства грехъ платя,

Долго я въ ослиной шкуре дни и ночи проводилъ,

Елъ траву, терпелъ побои, на спине мешки носилъ,

То былъ инокъ, искупавшiй чрева грешныя дела.

"О, подумай-же, какъ страшно проходила жизнь моя!

Сколько мукъ, и испытанiй и позора вынесъ я!

Ночью - сонъ въ хлеву вонючемъ, днёмъ - ни часу безъ труда,

И за это всё награда - палки, сено и вода!

Но сегодня срокъ последнiй наказанiя истекъ -

Жить я вновь имею право, какъ монахъ и человекъ!"

Растерялся бедный фермеръ и, раскаяньемъ томимъ,

Онъ схватилъ монаха руку, на колени передъ нимъ

Повалился и прощенья проситъ жалобно; простилъ

Добрый инокъ и въ добавокъ Джильзъ согласье получилъ -

Осчастливить всехъ на ферме посещеньемъ, потому

Что ужь часъ ночной и отдыхъ верно надобенъ ему.

На холме, въ тени душистыхъ, густолиственныхъ оливъ,

Ферма тихая стояла; какъ игрушечка красны.,

Белый домикъ отражался въ ярко блещущей реке.

Воркованье въ голубятне, пчёлъ жужжанье въ уголке,

Безмятежная прохлада, и покой, и благодать -

Сердце сладко призывали отъ волненiй отдыхать.

Вышла жонка молодая, выползъ дедушка седой,

На костыль свой опираясь, повторяя всё одну

Очень древнюю исторью про миланскую войну;

Все съ почтительнымъ приветомъ вводятъ гостя за крыльцо,

Чтя, какъ набожные люди, въ нёмъ духовное лицо.

Но когда они узнали, что почтенный сей монахъ

Былъ осломъ у нихъ на ферме - изумленiе и страхъ

Овладели бедняками; разомъ вырвался у всехъ

Крикъ плачевный: "Горе! горе! Мы свершили тяжкiй грехъ!"

И прощенья слёзно просятъ все у добраго отца -

И прощеньемъ добрый патеръ облегчаетъ ихъ сердца.

Вследъ затемъ сейчасъ-же въ кухне поднялася суета,

Чтобъ насытить поскорее, после долгаго поста,

Чрево гостя дорогого; двухъ любимейшихъ цыплятъ

Принесла хозяйка въ жертву, приготовила салатъ.

Собрала корзину фруктовъ и, бутылкою вина

Увенчавъ всё это, проситъ гостя къ ужину она.

Ахъ, напрасно бы пытался я перомъ нарисовать

Аппетитъ отца Антона. Любо было наблюдать.

Какъ сверкали быстро, ярко зубы въ рыжей бороде.

Какъ вино въ широкой глотке исчезало, точно сонъ,

Какъ чудесно чавкалъ, чмокалъ и облизывался онъ!

И, виномъ воспламенённый, онъ безъ умолку болталъ,

И густымъ, весёлымъ смехомъ стены формы потрясалъ,

Много резвыхъ анекдотовъ сообщилъ и наконецъ

На хозяйку такъ игриво сталъ посматривать отецъ,

Что супругъ ея почуялъ бурной ревности приливъ

И сказалъ, трясясь отъ злобы и почтенье позабывъ:

"Вижу я, почтенный отче, что бываетъ для людей

Умерщвленье плоти нужно, какъ спасенье отъ страстей;

Вашъ разгулъ сегодня ночью насъ, къ несчастью убедилъ.

Что бороться съ искушеньемъ не имеете вы силъ

И что снова очень можетъ вамъ опасность угрожать -

Впасть въ старинный грехъ обжорства и за это пострадать.

"Потому-то завтра утромъ, да пораньше, отче мой,

По добру и по-здорову отправляйтесь-ка домой

И смирять тамъ плоть начните бичеваньемъ и постомъ,

А не то какъ разъ, пожалуй, снова станете осломъ.

Не взялась за бичеванье посторонняя рука."

Речи дерзкiя услышавъ, побагровелъ братъ Антонъ

Съ круглой лысины до пятокъ; разразиться думалъ онъ

Потрясающимъ проклятьемъ, но потомъ сообразилъ,

Что ему же будетъ худо - и улечься поспешилъ,

А на утро - не успела зорька на небе блеснуть -

Онъ позавтракалъ, простился, да и съ Богомъ снова въ путь.

Благодатною прохладой воздухъ утреннiй дышалъ.

Бальзаминный запахъ сосенъ обонянiе ласкалъ,

Съ ароматомъ травъ сливаясь; изъ-за гордыхъ Аппенинъ

Солнце весело вставало; изъ проснувшихся долинъ

Доносились сквозь тумановъ задымившiйся покровъ

Щебетъ птичекъ голосистыхъ, крики стадъ и пастуховъ.

Для почтеннаго Антона нея природа это - вздоръ,

По картинамъ живописнымъ равнодушно бродитъ взоръ;

Не того совсемъ онъ ищетъ... Но чуть только передъ нимъ

Монастырь вдали открылся и знакомый кухни дымъ

Къ носу сладостно донесся - точно ожилъ нашъ монахъ

И чрезъ несколько мгновенiй былъ въ родныхъ своихъ стенахъ.

Братъ Антонъ, осла увидевъ, къ настоятелю спешить

И съ поклономъ объясняетъ что хозяинъ серяка,

Съ сокрушеньемъ помышляя, какъ для спинъ людскихъ тяжка

Монастырская работа, и, усердiемъ горя.

Въ даръ животное приноситъ для услугъ монастыря.

Настоятель и доволенъ, и не знаетъ, какъ тутъ быть?

Онъ боится, что. пожалуй, люди отрутъ говорить.

Что подобные подарки, облегчаючи труды

Спинъ монашескихъ, приносятъ нехорошiе плоды.

Лень и праздность поселяя въ томъ сословьи, где должны

Все работать неустанно, не щадя своей спины.

Думалъ нынче, думалъ завтра, и придумалъ наконецъ:

Отвести осла на рынокъ повелелъ святой отецъ

И продать его скорее. Планъ неправда-ли, хорошъ?

Въ монастырскомъ казначействе очутится лишнiй грошъ.

И никто не будетъ вправе упрекать обитель въ томъ.

Что тяжолыя работы исполняются осломъ.

Такъ и сделано Случайно вышло такъ, что на базарь

Въ этотъ день и фермеръ вывезъ на продажу свой товаръ.

Видитъ стараго знакомца. "Отче, отче!" Джильзъ ему

Шепчетъ на ухо:"ведь правду говорилъ я, что опять

За угоду вашей плоти вамъ прiйдётся пострадать."

Серый, чувствуя, что кто-то дуетъ въ ухо, замахалъ

Головой сердито, точно речи Джильза отрицалъ;

Такъ, по-крайней-мере, Джильзу показалось - и опять

Въ ухо онъ, но ужь погромче, крикнулъ: "Нечего махать!

Васъ я знаю очень близко;отпираться странно тутъ:

Вы монахъ изъ францисканцевъ. и Антономъ васъ зовутъ."

Но чемъ крепче дулъ онъ въ ухо, темъ упорнее серякъ

Головой моталъ - и стала наконецъ толпа зевакъ

Собираться, чтобъ послушать этотъ странный дiалогъ.

Но когда почтенный фермеръ объяснилъ имъ такъ, какъ могъ,

Въ чёмъ тутъ дело, дружный хохотъ разразился, и потомъ

Долго все еще острили, надъ невиннымъ простакомъ.

"Если точно это инокъ," говорятъ они ему:

"Такъ купи его скорее и держи въ своёмъ дому

Въ неге, въ холе; тотъ, кто дважды такъ жестоко потерпелъ,

За грехи свои, конечно, очень стоитъ добрыхъ делъ".

И съ заботливымъ почтеньемъ онъ домой его повёлъ.

Дома дети издалёка ихъ завидели - и тутъ

Всё верхъ дномъ у нихъ поднялось; шумно, весело бегутъ,

Друга сераго цалуютъ, съ громкимъ крикомъ: "Это онъ!

Это милый нашъ! А мы-то ужь боялись, братъ Антонъ,

Что сюда вы не вернётесь, что за вами смерть пришла!.."

И они ласкаютъ, холятъ, нежатъ милаго осла.

Съ-этихъ-поръ, слывя на ферме за Антона чернеца,

Серый зажилъ превосходно; отъ детишекъ до отца,

Все искусъ его тяжолый облегчали, какъ могли:

Лучшей пищею кормили, отъ простуды берегли,

На работы не гоняли, и, среди заботъ такихъ,

Точно въ масле сыръ, катался мнимый мученикъ у нихъ.

Но осла, какъ человека, только портитъ баловство.

Нехорошаго, отъ неги разыгралось, началъ онъ

Делать пакости и драться и смущать хозяйскiй сонъ,

Такъ что фермера заставилъ наконецъ и палку взять;

"Тамъ, где ласкъ не понимаютъ, не мешаетъ постегать."

Всё исчезло: и свобода, и кормленiе, и сонъ;

Снова палки и работа, снова муки, не житьё!

И, увы! существованье горемычное своё

Безнадежно и уныло онъ влачилъ, влачилъ, пока

Былъ глубоко онъ оплаканъ особливо потому,

Что въ пороке закоснеломъ умереть пришлось ему,

Дети дико голосили, горько плакала жена,

Старый дедъ опять припомнилъ, какъ въ Милане шла война,

"Боже, грешнику прости

И въ великiй грехъ обжорства впасть и насъ не допусти!"

П. Вейнбергъ.