| Автор: | Лу Синь, год: 1925 |
| Категория: | Повесть |
IХ. ВЕЛИКОЕ ЗАВЕРШЕНИЕ
После нападения на дом Чжао все жители Вей-чжуана почувствовали одновременно и удовлетворение и страх. А-Кей - тоже. А через четыре дня, в полночь, он был внезапно схвачен и отправлен в город.
В ту темную ночь отряд солдат, милиция и пять сыщиков незаметно подошли к Вей-чжуану и, пользуясь темнотой, окружили храм, прямо против ворот выставив пулемет. А-Кей не показывался. Довольно долгое время незаметно было никакого движения... Тогда начальник отряда, потеряв терпение, назначил награду в двадцать да-янов, и только тогда двое милиционеров, пренебрегая опасностью, перелезли через стену. Соединенными усилиями изнутри и снаружи отряд всей массой проник в храм и арестовал А-Кея, который окончательно проснулся только тогда, когда его уже вытащили из храма.
В город привезли А-Кея в полдень. В полуразрушенном "ямыне", солдаты, покружив по тесным проходам, втолкнули его в какую-то каморку. Едва успел он в нее пролезть, как деревянная дверь захлопнулась за ним, прищемив ему пятку. С трех других сторон были сплошные стены, а когда он осмотрелся внимательней, оказалось, что в углу находятся еще два человека. Хотя сердце у А-Кея и билось тревожно, он не унывал, потому что его каморка там, в храме Земледелия, не была так просторна и светла, как эта. Двое других людей были похожи на крестьян, и понемногу он разговорился с ними. Один из них заявил, что господин ученый ищет с него оброк, который задолжал его дедушка, другой же не знал, почему он сюда попал. Когда они, в свою очередь, спросили А-Кея, он немедленно заявил:
- Потому что я захотел быть революционером!
В тот же день, попозже, его отвели в большой зал, в конце которого восседал старик с начисто выбритой блестящей головой. А-Кей подумал было, что это монах, но тут же заметил стоявший перед ним ряд солдат. По сторонам находилось человек десять людей в длинных халатах, частью с бритыми головами, как и старик, частью же с длинными волосами, распущенными сзади, как у "фальшивого заморского черта". Все они, со злыми лицами, строго смотрели на него. Он сейчас же сообразил, что сидевший перед ним человек - птица важная. Ноги у него сами собой подогнулись, и он опустился на колени.
- Говори стоя! Не надо становиться на колени! - закричали на него люди в длинных халатах.
А-Кей как будто понял, но чувствовал, что стоять не может. Тело клонилось непроизвольно, и, в конце концов, он опустился снова.
- Рабская душа! - с презрением сказали люди в халатах, но больше не заставляли его встать.
- Говори всю правду, как было! Этим ты облегчишь свою участь. Я все уже знаю. Признаешься - отпустим тебя! - тихо и отчетливо произнес старик с блестящей головой, уставившись в лицо А-Кея.
- Сознавайся! - громко, в один голос, крикнули люди в халатах.
- Я, собственно, хотел... пойти присоединиться... - запинаясь, ответил сбитый с толку А-Кей.
- Ну, так почему же ты не присоединился? - ласково спросил старик.
- "Фальшивый черт" не позволил...
- Врешь! Теперь поздно выкручиваться... Где твои сообщники?
- Чего?
- Те, которые в тот вечер ограбили дом Чжао?
- Они не пришли за мной. Они сами все унесли, - заявил сердито А-Кей.
- А куда они ушли? Скажи, и мы тебя отпустим, - сказал старик еще ласковее.
- Не знаю... Они не пришли за мной...
Тут старик дал сигнал глазами, и А-Кей снова очутился в своей каморке.
Когда его во второй раз оттуда вывели, был полдень другого дня.
Большой зал был в том же виде, что и накануне.
Сидел на возвышении все тот же старик с блестящей головой. А-Кей по-прежнему стал на колени.
- Можешь ты еще сказать что-нибудь? - ласково спросил старик.
А-Кей подумал, но говорить было нечего, и он ответил:
- Нет.
"душа вылетела вон": ведь это случилось впервые, что его рука и кисть пришли в соприкосновение. Он просто не знал, как ее держать. Тогда человек показал ему место и приказал нарисовать круг. [Неграмотные ставят в Китае круг, так же как у нас крест.]
- Я... я... не умею писать, - сказал испуганный и сконфуженный А-Кей, сжимая кисть.
- И не надо... Рисуй круг, и ладно!
А-Кей постарался это сделать, но рука его с кистью задрожала, и тогда человек разложил бумагу на земле, А-Кей пригнулся и напряг все свои силы, чтобы изобразить круг, как следует. Боясь, что его засмеют, он старался нарисовать его круглым, но эта проклятая кисть оказалась не только тяжелой, но и непослушной. Напрягаясь и дрожа, он почти уже заканчивал круг, но тут кисть ткнулась в сторону, и круг вышел вроде дыни...
А-Кей почувствовал стыд за свое неуменье, но человек, не обращая внимания, сразу же забрал бумагу и кисть, а потом его опять втолкнули в каморку.
В третий раз попав за перегородку, он не очень обеспокоился. Он считал естественным, что человека, рожденного в этом мире, постоянно то куда-то вталкивают, то откуда-то выталкивают, то от него требуют рисовать на бумаге какие-то круги... Но вот что круг не вышел круглым - это, пожалуй, ляжет пятном на всю его жизнь.
Однако, скоро он успокоился, подумав: "Зато мои внуки будут рисовать совсем круглые..." С этим он заснул.
Наоборот, в эту же ночь господин ученый никак не мог заснуть: он повздорил с начальником отряда. Господин ученый считал самым важным найти похищенное, а начальник отряда самым главным считал наказание, чтобы другим было неповадно, причем он совершенно ни во что не ставил господина ученого, стучал кулаком по столу и скамье и, наконец, заявил:
- Расправиться с одним, это значит - устрашить сотню! Вот смотри, - я только дней двадцать, как стал революционером, а уже случилось больше десяти ограблений, и ни одно из них не раскрыто!.. Где же репутация моя? ., Мы тут дело делаем, а ты приходишь и мешаешь. Отстань!
Господин ученый попал в затруднительное положение, но все же держался твердо и заявил, что, если не будет найдено похищенное, он немедленно откажется от своей должности по гражданскому управлению, на что начальник отряда ответил: "Сделай одолжение!" Благодаря этому господин ученый и не мог заснуть в ту ночь. К счастью, на другой день он не отказался от своей должности.
А-Кея в третий раз вытащили из его каморки, на следующее утро после бессонной ночи господина ученого. Опять он очутился в большом зале, на возвышении сидел все тот же старик с блестящей головой, и А-Кей опять опустился на колени.
- Есть у тебя еще что-нибудь сказать? - очень ласково спросил старик.
- Нет.
Какие-то люди, кто в длинном, кто в коротком платье, вдруг надели на него белый жилет из заграничной материи, с черными знаками на нем. А-Кей очень огорчился, потому что это сильно смахивало на траур, а траур - дурная примета. Тут же ему скрутили руки на спине, сразу же вывели его из "ямыня", усадили на телегу без верха, и несколько человек в коротком платье уселись с ним вместе.
Телега тотчас же тронулась. Впереди шел отряд солдат с заморскими ружьями на плечах и милиция, по обеим сторонам стояли зрители с раскрытыми ртами, а что было сзади, того А-Кей не видел.
И вдруг он понял: уж не хотят ли отрубить ему голову?
когда ему не избежать казни...
Хотя он узнавал дорогу, но в то же время ему казалось странным, почему они не направляются к месту казни. Он не знал, что его возят по улицам на показ, для устрашения других. Но если бы он и знал, все равно он подумал бы, что для человека, рожденного в этом мире, бывают моменты, когда не избежать и этого...
Он уже знал теперь, что этот извилистый путь ведет на площадь, где происходят казни, и что это означает - р-раз!.. - и голова долой.
Он безучастно взглянул направо, налево. Всюду, как муравьи, суетились люди, и неожиданно, в толпе их, на краю дороги, он заметил У-Ma. Давно они не встречались... Значит, она работала в городе?
И вдруг А-Кею стало стыдно, что в нем нет доблести: ведь он не спел еще ни одной песни. [По традиции, идущие на казнь доказывают спою твердость пением героических песен.] Мысли, словно вихрь, закружились, в его мозгу. "Молодая вдова на могиле" - не хватает величественности, "Мне жаль" - из "Битвы тигра с драконом", тоже слабо, пожалуй) "В руке держу стальную плеть" годится... Он уже хотел взмахнуть рукой, но.вспомнил, что руки связаны, и не запел...
В возбуждении выкрикнул А-Кей неоконченную фразу, которую он никогда еще не произносил и которая родилась сама собой, без чьей-либо помощи.
- Верно!!! - донеслось из толпы, как волчий вой...
Телега, не останавливаясь, подвигалась вперед, и под гром рукоплесканий А-Кей искал глазами У-Ма; но она его не замечала, с увлечением глазея на заморские ружья на плечах у солдат.
Тогда А-Кей опять взглянул на рукоплещущих людей. И в то же мгновение мысли снова завертелись в его голове. Четыре года тому назад, у подножия гор, он встретил голодного волка, который все время, не отставая, следовал за ним, собираясь пожрать его. Тогда он был перепуган на-смерть, но, к счастью, в руке у него был нож, и это придало ему храбрости добраться до деревни. Но навсегда запомнились ему волчьи глаза, жестокие и злые, сверкавшие точно два дьявольских огонька и как бы впивавшиеся в его тело... И на этот раз он увидел никогда не виданные, страшные глаза, пронизывающие... сверлящие... Они не только пожирали его слова, они хотели пожрать и то, что лежало вне его тела, и все время неотступно следовали за ним. Эти глаза словно соединились в один и пожирали его душу.
Что касается последствий этого события, то наибольшая неприятность выпала на долю господина ученого, так как похищенное осталось необнаруженным, и все семейство пребывало в горести и печали. Следующим было семейство Чжао, не только потому, что во время поездки кандидата в город, чтобы пожаловаться властям, безбожные революционеры срезали у него косу, но и потому, что пришлось уплатить им еще двадцать да-янов штрафу, так что весь дом тоже пребывал в горести и печали. Начиная с этого дня, потерпевшие стали постепенно проявлять влечение к консерватизму.
Что же касается общественного мнения, то в Вей-чжуане не было двух мнений, и, конечно, все говорили, что А-Кей был плох, доказательством чему и служит его казнь. Не будь он плохим, разве его расстреляли бы?
Общественное же мнение в городе тоже было не на стороне А-Кея. Большинство осталось недовольно, считая, что расстрел не так интересен, как обезглавливанье. И потом, что это за смешной преступник! Так долго ездил по улицам и не спел ни одной песни! Напрасно за ним ходили, время теряли...