Дочь оружейника.
Часть первая.
VII. Как Франк вошел в город Амерсфорт

VII. Как Франк вошел в город Амерсфорт

В первых числах апреля 1460 года в бедную избушку близ города Турнгута вошел человек, завернутый в широкий плащ из бараньих кож. Незнакомцу не было еще пятидесяти лет, но он уже походил на старика. Он был высокого роста, черты лица красивы и правильны; но он был совершенно плешив, бледен и худ, как будто был опасно болен или страдал душевно.

В избушке жила женщина лет сорока пяти, тоже печальная и бледная, одетая в черное. Она сидела в самом темном углу и только подняла голову, когда незнакомец показался у дверей.

-- Здесь живет вдова Клавдия? - спросил пришедший.

-- Это я, что вам угодно?

-- Я сейчас объясню вам, - отвечал незнакомец, одетый пастухом. Заперев дверь, взял скамейку и сел против женщины. - Ваш муж был садовником в монастыре Благовещения в городе Турнгуте?

-- Да.

-- Два месяца тому назад он умер и оставил вас в бедности.

-- Я бы не могла похоронить его, если бы мне не помогли добрые люди.

-- И у вас нет детей?

-- Был сын, но Бог взял его.

-- Вы любили вашего ребенка?

-- Разве об этом спрашивают у матери?

-- Не возьмете ли вы на воспитание маленького мальчика?

-- Такого, как мой сын! О, дайте! Какое счастье, я не буду одна, я буду опять кому-нибудь полезна, буду любить маленькое создание... и он, может быть, полюбит меня. Только... я не хочу, чтобы ребенок был несчастлив... я бедна, так бедна, что с трудом могу заработать себе на хлеб.

-- Не бойтесь, вы не будете ни в чем нуждаться, только возьмите мальчика.

-- А его родители соглашаются отдать его?

-- У него нет ни отца, ни матери, я один родственник сироты и мои обязанности не позволяют мне самому воспитывать его. Я служу пастухом у богатого вельможи на том берегу Мааса и далеко гоняю его стада. Как же мне смотреть за ребенком?

-- А где же он? - спросила женщина с нетерпением.

-- Здесь, вот он.

-- Какой ангелочек! - вскричала Клавдия, и, взяв осторожно ребенка, начала качать его тихо, чтобы он не проснулся.

-- Я вижу, что моему сиротке будет здесь хорошо, - заметил пастух.

-- Он заменит мне моего сына... А как его имя?

-- Франк.

-- Как зовут его отца?

Пастух на минуту задумался, потом отвечал.

-- Тоже Франк.

-- Хорошо... Вы не сказали мне вашего имени.

-- Меня зовут Ральф, я пастух, - проговорил он глухим голосом.

-- Вы в самом деле пастух? - продолжала расспрашивать Клавдия. - Правда, одежда ваша, как у пастухов, только вы говорите не так, как простолюдины.

Незнакомец, казалось, не слыхал этого замечания или не хотел отвечать на него; он вынул кожаный мешок и выложил на стол деньги, в то время как Клавдия отыскала колыбель и укладывала в нее своего воспитанника.

-- Итак, - сказал Ральф, - дело это решено. Вы берете ребенка. Вот деньги на первые расходы. Я буду посещать вас всякий раз, как буду поблизости. Прощайте, да хранит вас Бог.

И он скрылся так скоро, что вдова не успела ни поблагодарить его, ни расспросить больше.

С тех пор пастух часто навещал бедную хижину и наблюдал за ребенком. Но, заботясь о его нуждах и прихотях, он ни разу не приласкал сироту, как будто исполнял только обязанность, а сам не любил ребенка. Когда Клавдия занималась хозяйством, а ребенок, играя, подбегал к пастуху, и собирался влезть ему на колени, Ральф, как бы повинуясь невольному влечению, брал ребенка на руки и нежно целовал его, но вдруг, словно одумавшись, ставил маленького Франка на пол, отталкивал его и быстро уходил, не сказав ни слова.

Между тем мальчик вырастал, ум его развивался, и Ральф все чаще приходил в хижину. Казалось, старик смягчился и стал ласковее к сироте. Он не избегал его ласк и, играя с ним, старался понемногу образовать его ум и сердце. Разумеется, он не мог сделать из него ученого, потому что в то время и вельможи мало знали, но Ральф, много живший и испытавший, давал ребенку полезные уроки, учил его быть твердым и честным.

Так проходили годы, в тишине и покое, как вдруг посещения Ральфа прекратились. Правда, прибегал маленький пастух и говорил, что старый Ральф прислал его успокоить Клавдию и Франка и сказать им, что дела задержали его за рекой, но что он скоро вернется и даже назначил час свидания и место, куда Франк должен был придти встречать его. Однако напрасно мальчик бегал несколько раз на встречу со своим другом, дни проходили, а Ральфа все не было. Клавдия плакала и не смела сказать ребенку своих предположений.

-- Что ты плачешь, мама? - спросил ее мальчик. - Что случилось с нашим другом, не болен ли он?

-- Если бы он захворал, то дал бы нам знать. Нет, он наверно умер.

-- Умер! - повторил Франк, бледнея. - Не может быть. Бог милостив. Он не отнимет у нас единственного друга, нашего благодетеля!

И ребенок еще целый месяц каждый день ходил на место, назначенное Ральфом, но наконец и он принужден был сознаться, что если Ральф не приходит, значит его нет в живых.

работать и заботиться о ней, как она заботилась о его детстве, но старушка не могла перенести этого последнего удара. Она слегла и через сутки ее не стало.

Франк остался сиротой во второй раз.

На другой день этого печального дня, а именно 12-го декабря 1469 года, по дороге между Турнгутом и Буа-ле-дюк ехала телега, запряженная лошадью, которой правил амерсфортский оружейник Вальтер. Он отвозил графу фландрскому заказное оружие и потом заехал в Буа-ле-дюк, закупить кожу, необходимую для делания нагрудников, перчаток, кушаков и прочего. Желая доехать скорее, он свернул с большой дороги на проселочную; но разыгралась метель и пошел сильный снег. Он заблудился и отыскивал какое-нибудь жилище, чтобы узнать, в какую сторону ехать. Через час езды он заметил, наконец, жалкую избушку и, остановившись перед ней, начал громком звать хозяина, но так как никто не выходил, он сошел с телеги, подошел к двери, и видя, что она не заперта, вошел в избушку. Однако остановился на пороге; перед ним была страшная картина.

В глубине темной комнаты лежало на постели тело женщины, освещенное желтой восковой свечой, прилепленной к изголовью; возле постели возвышался крест, сделанный из дерева, а на полу у ног умершей сидел ребенок и старался из старых досок сколотить гроб. Он был так занят этой работой, что не заметил, как вошел оружейник.

Вальтер снял шляпу и сказал:

-- Твоя работа очень печальна, мой милый.

Франк поднял голову, с удивлением посмотрел на пришедшего и опять продолжал сколачивать доски.

-- Что же делать? - проговорил он.

-- Это твоя мать? - спросил оружейник.

-- По крайней мере, она любила меня, как родная мать.

-- И у тебя нет ни родных, ни друзей?

-- Никого... Когда матушка слегла, я понял, что не могу помочь ей и побежал в турнгутский монастырь, потому что друг наш Ральф говорил мне, что там есть ученые монахи, которые вылечивают болезни. Но мне сказали, что монах-лекарь едет в замок лечить герцога и что ему нельзя идти со мной.

-- Это всегда так бывает, - проговорил мастер.

-- Я прибежал опять домой, - продолжал ребенок со слезами, - но бедная мама уже не страдала... она была неподвижна, как теперь, и не отвечала на мои ласки. Я долго плакал, потом долго молился, чтобы Бог дал мне силы, и пошел к священнику, просил похоронить мою мать. Священника не было дома, а ризничий и могильщик спросили меня, могу ли я заплатить за гроб и могилу? Я отдал им кошелек, в котором было все, что у нас осталось, но ризничий засмеялся, сказав: "Тут мало и на свечи, которые горят у покойника". Я умолял их идти за мной и похоронить мать, но могильщик отвечал, что это невозможно, что мы живем очень далеко и даром никто не пойдет за телом покойницы. Что мне было делать? Я опять заплакал, только от досады, и наконец сказал: "Бедная мама, никто не хочет нам помочь... Я сам сделаю тебе гроб, сам похороню тебя. Бог даст мне силы на это!" На мои деньги я купил восковую свечку и гвоздей, сломал молотком часть забора и выбрал лучшие доски. Все это было мне не легко и я не скоро сладил с досками, но вы видите, что Бог помог мне, гроб почти готов... Завтра я вырою яму в нашем садике и зарою мою маму.

Вальтер слушал ребенка с волнением, смешанным с удивлением. Он долго смотрел на умную, красивую физиономию мальчика, и наконец сказал:

-- А что ты будешь делать, когда похоронишь мать?

-- Не знаю, - отвечал Франк. - До сих пор я думал только о маме, а не о себе. Я не боюсь будущности. Добрый мой друг Ральф говорил мне: "С твердостью и надеждой на Бога, с честностью и хорошим поведением, человек никогда не пропадет".

-- Клянусь святым Мартином, твой друг не ошибался. Я тоже уверен, что ты не пропадешь... Но прежде будущего надобно позаботиться о настоящем. Постой, я помогу тебе.

И оружейник, принявшись за работу, скоро окончил гроб, положил в него тело Клавдии, и Франк еще раз стал на колени перед той, которая была ему вместо матери, и в последний раз покрыл поцелуями ее холодное лицо. Потом, когда закрыта была крышка гроба, он взял заступ и хотел вырыть могилу, но Вальтер остановил его:

-- Твоя мать будет похоронена в сельской церкви и мы свезем ее вместе. Тебе же я предлагаю ехать со мной в Амерсфорт. Я оружейный мастер и выучу тебя этому ремеслу. Согласен ли ты на это?

-- Согласен, благодарю вас: я пойду с вами куда хотите и буду прилежно работать.

Франк повиновался, и когда, с помощью Вальтера, гроб был поставлен на телегу, мальчик снял свою шапку и, несмотря на ветер и снег, провожал пешком тело Клавдии до самой церкви.

и теперь в Голландии.

После печальной церемонии, Франк согласился сесть в телегу и Вальтер направился к Буа-ле-дюк. Разумеется, оба они молчали, но мастер, желая рассеять ребенка, начал расспрашивать о его жизни и занятиях. Франк не отвечал ни слова. Вальтер оглянулся с беспокойством и увидел, что бедный сирота лишился чувств. К счастью у оружейника была с собой фляжка с можжевеловой водкой. Он влил в рот мальчику несколько капель, начал растирать ему руки и ноги, и закутал его в самые теплые кожи, потому что обморок происходил столько же от холода, сколько от горя и волнения. Скоро бедняжка пришел в себя и заснул так крепко, что не слыхал даже, как телега въехала в Амерсфорт и остановилась перед домом с вывеской "Золотой шлем".