Отрывки из римской повести
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Отрывки из римской повести

Маколей. Полное собранiе сочиненiй.

III. Критическiе и историческiе опыты. 2-е исправленное изданiе.

Подъ общею редакцiею Н. Л. Тиблена

Санктпетербургъ и Москва. Изданiе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1870

Переводъ подъ редакцiею г. Резенера.

Былъ часъ пополудни. Лигарiй возвращался съ Марсова поля. Онъ шелъ по одной изъ улицъ, ведшихъ къ Форуму; драпируя складки своей тоги и осуждая положенiе гладiаторовъ, назначенныхъ для боя во время приближавшихся сатурналiй, онъ нагналъ Фламинiя, который тяжелою поступью и съ печальнымъ лицомъ шелъ по тому же направленiю. Веселый юноша схватилъ его за рукавъ.

- Добрый день, Фламинiй. Будешь вечеромъ у Катилины?

- Нетъ.

- Почему? Ты сокрушишь свою тарентскую девочку.

- Нужды нетъ. У Катилины - лучшiе повара и лучшiя вина въ Риме. У него собираются прелестныя женщины. Но 12-ти линейный столъ {Duodecim scripta, игра, основанная на случае и искусстве, которая, кажется, была въ большой моде въ высшемъ кругу Рима. Знаменитый юристъ Муцiй былъ известенъ своимъ искусствомъ въ этой игре. (Сic, Orat, 1. 50).} и ящикъ съ костями расплачиваются за все. Будь я проклятъ богами, если вечеромъ не проигралъ 2-хъ миллiоновъ сестерцiй! Моя тибурская вилла и все статуи, которыя мой отецъ, преторъ, привезъ изъ Эфеса, попадутъ къ аукцiонисту. Сознайся, что это высокая цена даже за красныхъ Фламинго, хiосское вино и Каллинику.

- Действительно, высокая, - клянусь Поллуксомъ!

- И это еще не самое худшее. Сегодня поутру я виделся со многими изъ сенаторовъ, пользующихся наибольшимъ влiянiемъ. Странныя вещи передаются шепотомъ въ высшихъ кружкахъ.

- Будь прокляты эти политическiе кружки. Я ненавижу имя политика со времени изгнанiя Суллы, когда одинъ политикъ чуть не перерезалъ мне горла, принявши меня за другаго политика. Пока въ Кампанiи есть хоть бочка Фалернскаго, а въ Субуре хоть одна девочка, мне некогда думать объ этихъ вещахъ.

- Боги-спасители! что ты хочешь этимъ сказать?

- Я объясню тебе. Носятся слухи о заговоре. Порядокъ вещей, установленный Луцiемъ Суллой, возбудилъ неудовольствiе народа и большой партiи патрицiевъ. Ожидаютъ какого-нибудь сильнаго переворота.

- Мне что до этого? Я полагаю, что врядъ-ли они изгонятъ виноторговцевъ и гладiаторовъ или проведутъ законъ, принуждающiй каждаго гражданина жениться.

- Ты не понимаешь. Предполагаютъ, что Катилина питаетъ революцiонные замыслы. Тебе, верно, не разъ приходилось слышать за его столомъ смелыя сужденiя.

- Я никогда не слушаю ни смелыхъ, ни робкихъ сужденiй объ этомъ предмете.

- Будь остороженъ. Упоминалось и твое имя.

- Мое! Милосердые боги! призываю небо въ свидетели, что въ доме Катилины я не говорилъ ни слова ни о сенате, ни о консуле, ни о коницiяхъ.

- Никто не подозреваетъ, чтобы ты участвовалъ въ совещанiяхъ более теснаго кружка этой партiи. Но наши сановники считаютъ тебя въ числе техъ, кого онъ такъ сильно закупилъ красавицами или довелъ до такой крайности, что они уже не владеютъ собою. Я никогда более не переступлю за его порогъ. Меня торжественно предостерегли люди, знакомые съ общественными делами; советую и тебе бытд осторожнее.

Друзья между темъ завернули на Форумъ, на которомъ толпилась веселая и щегольская молодежь Рима.

- Я могу сообщить тебе еще более, продолжалъ Фламинiй: - кто-то заметилъ вчера консулу, какъ свободно одинъ изъ нашихъ знакомыхъ завязываетъ свой поясъ. "Пусть бережется, сказалъ Цицеронъ, чтобъ государство не прибрало для его шеи поясъ потуже."

- Милосердые боги! кто это? не можетъ быть, чтобъ ты говорилъ о...

- Вотъ онъ.

Фламинiй показалъ на человека, который прогуливался взадъ и впередъ по Форуму въ небольшомъ отъ нихъ разстоянiи. Онъ былъ въ лучшей поре возмужалости. Красота его была поразительна, а щегольской до крайности, но въ то же время грацiозный костюмъ делалъ ее еще заметнее. Его тога падала свободными складками; длинныя, черныя кудри, причесанныя чрезвычайно тщательно и искусно, лоснились, пропитанныя благовонiями; его походка и телодвиженiя, при изяществе и повелительности, отличались ленивою томностью. Но лицо представляло удивительный контрастъ съ общимъ видомъ его Фигуры. Высокiй, царственный лобъ, резкiя, орлиныя черты, сжатый ротъ, проницательные глаза - выказывали могучiй умъ и решительность. Онъ, казалось, былъ погруженъ въ глубокую думу. Устремивши глаза въ землю и шевеля, въ напряженномъ мышленiи, губами, онъ бродилъ по площади, не сознавая, повидимому, сколько молодыхъ римскихъ щеголей завидовали изяществу его одежды и непринужденности его модной походки.

- Милосердое небо! сказалъ Лигарiй. - Кай Цезарь, кажется, такъ же мало участвуетъ въ заговоре, какъ и я.

- Вовсе нетъ.

- Онъ занятъ только игрою, пирами, интригами, читаетъ греческихъ авторовъ и пишетъ стихи.

- Ты совсемъ не знаешь Цезаря. Хотя онъ редко говоритъ въ сенате, но считается однимъ изъ его лучшихъ ораторовъ, после консула. Его влiянiе на толпу - огромно. Онъ одолжитъ своихъ общественныхъ соперниковъ точно такъ же, какъ вчера, у Каталины, одолжилъ меня. Мы играли въ 12 линiй. Ставки были огромныя. Онъ все время смеялся, болталъ съ Валерiей, смотря на нее черезъ плечо, целовалъ ея руку между каждыми двумя ходами и почти не смотрелъ на столъ. Я думалъ, что онъ попался. Вдругъ оказалось, что все мои шашки загнаны въ уголъ. Не Оставалось ни одного хода, - клянусь Геркулесомъ! Это мне стоило 2-хъ миллiоновъ сестерцiй. Будь онъ проклятъ за это всеми богами и богинями!

- Кстати о Валерiи, сказалъ Лигарiй: - я забылъ спросить, слышалъ ли ты новость?

- Ни слова. Что такое?

дней. Шумъ былъ порядочный; старый дуракъ потребовалъ свой мечъ и рабовъ, проклялъ жену и поклялся перерезать горло Цезарю.

- А Цезарь?

- Онъ смеялся, декламировалъ Анакреона, накинулъ тогу на левую руку, схватился съ Квинтомъ, сбросилъ его, вырвалъ мечъ изъ руки, прорвался сквозь толпу слугъ, ранилъ одного вольноотпущенника въ плечо и черезъ минуту очутился на улице.

- Славно! Вотъ онъ. Добрый день, Кай!

Цезарь, услышавъ приветствiе, поднялъ голову. Видъ глубокаго раздумья исчезъ съ его лица. Онъ протянулъ руку каждому изъ друзей.

- Какъ ты себя чувствуешь после вчерашняго подвига?

- Какъ нельзя лучше, сказалъ Цезарь, смеясь.

- По правде, намъ нужно бы спросить, какъ чувствуетъ себя Квинтъ Лутацiй?

- Я думаю, настолько хорошо, насколько можно ожидать отъ человека съ неверной супругой и проломленной головой. Его вольноотпущенникъ серьезно раненъ. Беднякъ! онъ получитъ половину того, что я сегодня выиграю. Фламивiй, я дамъ тебе отыгрышъ у Катилины.

- Ты весьма любезенъ. Я не намеренъ идти къ Катилине, пока не захочу разстаться со своимъ городскимъ домомъ. Моя вилла уже уплыла.

- Не будешь у Катилины - мелкая душа! Ты не таковъ, доблестный Лигарiй. Кости, хiосское вино и прелестнейшая греческая певица, какую когда-либо виделъ мiръ. Подумай объ этомъ, Лигарiй. Кляпусь Венерой, она чуть не заставила меня обожать ее, сказавши, что я говорю по-гречески съ самымъ аттическимъ акцентомъ, слышаннымъ ею въ Италiи.

- Сомневаюсь, чтобы она сказала то же самое обо мне, сказалъ Лигарiй. Я столько же способенъ разобрать надпись на обелиске, сколько прочесть строчку изъ Гомера.

- Ахъ, ты, варваръ, скифъ! Кто тебя воспитывалъ?

- Старый дуракъ, греческiй педантъ, стоикъ. Онъ говорилъ мне, что боль не зло, и секъ такъ, какъ будто въ самомъ деле думалъ это. Наконецъ, однажды, во время урока, я зажегъ его огромную гадкую бороду, опалилъ ему лицо и выгналъ вопившаго изъ дому. Темъ окончилось мое ученье. Съ того времени и до настоящаго во мне столько же греческаго, сколько въ вине, которое твой бедный прiятель старикъ Лутацiй называетъ своимъ чуднымъ санiйскимъ.

- Хорошо сделалъ, Лигарiй. Я ненавижу стоиковъ. Я бы желалъ, чтобъ у Марка Катона была борода, которую ты могъ бы спалить. Дуракъ говорилъ вчера битыхъ два часа въ сенате, и ни одинъ мускулъ не шевельнулся на его лице. Оно было такъ же диво и неподвижно, какъ маска, въ которой Росцiй игралъ Алекто. Я ненавижу все, связанное съ его именемъ.

- Исключая его сестры, Сервилiи.

- Правда, она прелестная женщина.

- Говорятъ, что ты сказалъ ей это, Кай?

- Сказалъ.

- И что, она не разсердилась?

- Да; но говорятъ....

- Пусть говорятъ. Молва лжетъ, какъ греческiе риторы. Ты долженъ бы это знать, Лигарiй, и не читая философовъ. Но пойдемъ, я представлю тебя маленькой, черноглазой Зое.

- Говорю тебе, что не знаю по-гречески.

- Темъ стыднее для тебя. Давно пора начать. Такой прелестной учительницы, другой, не найдешь. О чемъ думалъ твой отецъ, когда взялъ тебе въ учителя стараго стоика съ длинной бородой? Хорошенькая женщина - лучшая учительница языка. Бывши въ Афинахъ, я выучился по-гречески больше отъ хорошенькой цветочницы въ Пирее, чемъ въ Портике и Академiи. И она, - знаетъ небо, - не была стоикомъ. Но пойдемъ къ Зое. Я буду твоимъ переводчикомъ. Объяснись ей на прямодушномъ латинскомъ, а я, въ промежуткахъ игры въ кости, переведу твои слова на изящный греческiй. Я могу любезничать и играть въ одно и то же время, - спроси у Фламинiя.

- Ну, такъ скажу тебе правду, Цезарь: Фламинiй говорилъ мне о заговорахъ, подозренiяхъ и политикахъ. Я никогда не мучу себя такими вещами со временъ Марiя и Суллы; да и тогда я не могъ найдти большой разницы между партiями. Я уверенъ только въ одномъ: что те, которые мешаются въ такiя дела, бываютъ обыкновенно или заколоты или задушены. И, хотя я люблю греческое вино и хорошенькихъ женщинъ, но не желаю рисковать изъ-за нихъ головой. Теперь, Кай, скажи мне какъ другъ: нетъ опасности?

- Опасности! повторилъ Цезарь съ короткимъ, свирепымъ и презрительнымъ смеховЬ": - какой опасности ты боишься?

- Это ты долженъ знать лучше меня, заметилъ Фламинiй: - ты гораздо короче съ Катилиной. Но советую тебе быть осторожнымъ. Люди значительные находятся въ состоянiи сильнаго подозренiя.

Обыкновенно лениво-грацiозная фигура Цезаря выпрямилась съ повелительнымъ достоинствомъ, и онъ отвечалъ голосомъ, котораго глубокая и страстная мелодiя представляла странный контрастъ съ шутливымъ и притворнымъ тономъ его обычнаго разговора.

- Пусть подозреваютъ. Они подозреваютъ, потому что знаютъ, чего они достойны. Что они сделали для Рима? - Что они сделали для человечества? - Спроси гражданъ. Спроси провинцiи. Была ли у нихъ какая-нибудь иная цель, кроме той, чтобъ увековечить свою собственную, исключительную власть и держать насъ подъ игомъ олигархической тиранiи, которая заключаетъ въ себе сильнейшее зло всехъ другихъ системъ и соединяетъ нечто худшее, чемъ буйство афинянъ и деспотизмъ персовъ.

- Милосердые боги! Цезарь, тебе опасно говорить, а намъ слушать такiя вещи, въ такое критическое время

- Решай самъ, слушать ли тебе, или нетъ; а можно ли мне говорить, про это знаю я. Мне не было еще и 20 летъ, когда я не побоялся Луцiя Суллы, окруженнаго копьями легiонеровъ и кинжалами убiйцъ. Неужели ты думаешь, что я устрашусь его жалкихъ преемниковъ, которые наследовали власть, какой никогда бы не могли прiобрести сами, и которые хотели бы подражать его проскрипцiямъ, хотя никогда не сравняются съ нимъ въ победахъ?

- Съ Помпеемъ штуки такъ же плохи, какъ и съ Суллой.

Я слышалъ, какъ одинъ изъ сенаторовъ говорилъ, что вследствiе тревожнаго положенiя делъ, Помпея вероятно отзовутъ отъ командованiя войскомъ, врученнаго ему закономъ Манилiя.

- Пусть онъ прiедетъ - воспитанникъ Сулловскихъ боенъ, собиратель Лукулловыхъ трофеевъ, сенатскiй съищикъ!

- Ради неба, Кай! еслибъ ты зналъ, что сказалъ вчера консулъ....

- Что нибудь о себе, безъ сомненiя. Жаль, что такiе таланты соединяются съ подобной трусостью и Фанфаронствомъ" Это лучшiй изъ ораторовъ настоящаго времени, безконечно выше Гортензiя, въ его лучшую пору, - очаровательный собеседникъ, исключая случаевъ, когда въ двадцатый разъ повторяетъ шутки, которыя позволялъ себе во время суда надъ Берресомъ. Но онъ презренное орудiе презренной партiи.

- Твои слова, Кай, убеждаютъ меня, что слухи, которые носятся, не лишены основанiя. Я решаюсь предсказать, что втеченiе несколькихъ месяцевъ республики пройдетъ целую Одиссею необыкновенныхъ приключенiй.

- Я думаю то же; въ этой Одиссее, Помпей будетъ играть роль Полноема, а Цицеронъ - Сирены. Я бы хотелъ, чтобъ государство последовало примеру Улисса, не имело состраданiя къ первому, но, если можно, прислушивалось бы къ обворожительному голосу последней, не подвергаясь изъ-за этого гибели"

- Но кого ваша партiя можетъ поставить соперниками этимъ двумъ знаменитымъ вождямъ!

Сулла, и представитъ нашимъ взорамъ чудное зрелище великаго народа, управляемаго великимъ умомъ.

- А где найти такого человека?

- Можетъ быть, тамъ, где вы менее всего ожидаете его найти. Можетъ быть, онъ одинъ изъ техъ, чьи силы до сихъ поръ скрывались въ тиши семейной жизни или литературныхъ занятiй. Можетъ быть, онъ, ожидая соразмернаго побужденiя, достойнаго случая выказать ихъ, тратитъ на мелочи генiй, передъ которымъ могутъ еще преклониться мечъ Помпея и тога Цицерона. Можетъ быть, онъ теперь споритъ съ софистомъ; можетъ быть, болтаетъ съ любовницей; можетъ быть, - произнося последнiя слова, Цезарь отвернулся и пошелъ опять гулять, - можетъ быть, бродитъ по Форуму.

Общество разошлось почти въ полночь. Катилина и Цетегъ все еще беседовали въ столовой, которая, по обычаю, находилась въ верхней части дома. Она составляла куполъ съ окнами, которыя выходили на окружавшую его плоскую кровлю. На эту террасу удалилась Зоя. Опершись о балюстраду, чтобъ въ последнiй разъ взглянуть на уходившаго Цезаря, она следила глазами, отуманенными слезой любви и грусти, за его фигурой, которая освещалась луннымъ светомъ и постепенно становилась менее и менее ясной. Думалъ ли онъ о ней? любилъ ли ее сколько нибудь? Онъ, любимецъ знатныхъ римскихъ красавицъ, онъ, самый блестящiй, самый грацiозный, самый красноречивый изъ римскихъ патрицiевъ! Этого не могло быть. Правда, въ. его голосе, когда онъ говорилъ съ нею, была трогательная мягкость, и въ самой живости его взгляда и разговора заключалась обаятельная нежность. Но такова была всегдашняя манера Цезаря относительно женщинъ. Когда она пела, онъ вплелъ ветку мирты въ ея черные локоны; она вынула ее изъ нихъ, поцеловала, поплакала надъ ней и задумалась о прелестныхъ легендахъ своей дорогой Грецiи - объ юношахъ и девушкахъ, которые изнывали отъ безнадежной любви и были обращены сострадательными богами въ цветы; она сама захотела сделаться цветкомъ, къ которому Цезарь могъ бы иногда прикасаться, хотя бы только для того, чтобъ вплести его въ венокъ другой, более счастливой и более гордой любовницы.

Громкiй голосъ и шаги Цетега, яростно расхаживавшаго взадъ и впередъ по столовой, вывели ее изъ задумчивости.

- Будь я проклятъ всеми богами, если Деверь не самый коварный изменникъ или не самый жалкiй идiотъ, который когда-либо вмешивался въ заговоръ!

Зоя содрогнулась и подошла ближе къ окну. Ее скрывала тонкая сетчатая занавесъ, висевшая надъ окномъ для защиты отъ свойственныхъ климату докучливыхъ насекомыхъ.

- И ты тоже, продолжалъ Цетегъ, запальчиво обернувшись къ своему сообщнику: - принимаешь его сторону противъ меня! ты, который самъ предложилъ этотъ планъ!

- Мой милый Кай Цетегъ, ты не хочешь понять меня. Я предложилъ планъ и помогу привести его въ исполненiе; но для этого столько же необходима политика, сколько и смелость. Я не желалъ испугать Цеваря, - потерять его сообщничество, - можетъ быть, отослать его къ Цицерояу и Катулу, съ доносомъ на насъ. Онъ пришедъ въ такое негодованiе при твоемъ предложенiи, что всего моего лицемерiя едва достало на то, чтобы предупредить полный разрывъ!

- Негодованiе! Будь онъ проклятъ! - Онъ болталъ о человеколюбiи, о великодушiи, объ умеренности. Клянусь Геркулесомъ, а не слыхалъ подобной лекцiи съ техъ поръ, какъ былъ у Ксенонеара въ Родосе.

- Цезарь полонъ непоследовательностей. У него безграничное честолюбiе, несомненное мужество, удивительная проницательность. Но я часто замечалъ въ немъ слабость женщины при виде страданiя. Я помню, какъ однажды одинъ изъ его рабовъ заболелъ, неся его въ носилкахъ. Онъ сошелъ, посадилъ больнаго на свое место, а самъ пошелъ домой пешкомъ, подъ снегомъ. Я удивляюсь, что ты такъ необдуманно загово~ рилъ съ нимъ объ убiйствахъ, грабежахъ и поджогахъ. Ты долженъ былъ предвидеть, что подобныя предложенiя должны оттолкнуть человека съ его характеромъ.

- Не знаю. У меня нетъ твоего самообладанiя, Луцiй. Я ненавижу подобныхъ заговорщиковъ! Какая въ нихъ польза? Намъ нужна кровь и кровь, рубка и резня - кровавая работа.

- Не скрежещи такъ зубами, мой милый Кай, и положи ножъ. Клянусь Геркулесомъ, ты разрезалъ всю шерсть, которой набито ложе.

- Нужды нетъ. У насъ скоро будетъ довольно ложъ, и пуху для набивки ихъ, и пурпуру дли покрышки, и хорошенькихъ женщинъ для отдыха на нихъ, - если только этотъ дуракъ и ему подобные не испортятъ нашего дела. Но я хочу поговорить о другомъ. Надушенный щеголь хочетъ отвлечь отъ меня Зою.

- Невозможно! Ты ложно объясняешь обыкновенныя любезности, съ которыми онъ обращается во всякой хорошенькой женщине.

- Проклятiе за его обыкновенныя любезности, стихи и миртовыя ветки! Если Цезарь осмелится, - клянусь Геркулесомъ, я разорву его на части среди Форума.

- Поручи его уничтоженiе мне. Мы должны воспользоваться его талантами и влiянiемъ, бросать его во всякую опасность, сделать его нашимъ орудiемъ во время борьбы, нашей примирительной жертвой сенату въ случае неудачи и первой же жертвой въ случае успеха.

- Чу! что это за шумъ?

- Кто-то на террасе! дай твой кинжалъ. - Катилина бросился къ окну. Зоя стояла въ тени. Онъ вышелъ на террасу. Она ринулась въ комнату, какъ молнiя пронеслась мимо изумленнаго Цетега, сбежала съ лестницы, черезъ дворъ, черезъ сени на улицу, преследуемая смешаннымъ шумомъ шаговъ и голосовъ людей, которые съ огнями гнались за нею; но любовь и ужасъ придали ей силы, и ей удалось оставить погоню далеко за собою. Она бежала по пустыннымъ, темнымъ и неизвестнымъ ей улицамъ, пока, запыхавшись и обезсилевъ, не очутилась среди толпы молодыхъ людей, которые, съ венками на головахъ и Факелами въ рукахъ, шатаясь, выходили изъ портика величественнаго дома.

Впереди толпы шелъ юноша, мягкiй станъ котораго и женственно-тонкiя черты прекраснаго лица не соответствовали его полу. Но темъ ужаснее было на этомъ лице смешанное выраженiе жестокости и чувственности. Сладострастная наглость его неподвижнаго взгляда и шутовская щеголеватость костюма заставляли предполагать, по крайней мере, полупомешательство. Обхвативъ Зою одной рукой, другой сорвавши ея покрывало, онъ открылъ взорамъ своихъ теснившихся вокругъ спутниковъ правильныя черты и большiе темные глаза, отличающiе афинскихъ красавицъ.

- Нетъ, клянусь Геркулесомъ! сказалъ Маркъ Целiй: - эта девушка, по чести, ваша общая добыча. Мы разъиграемъ ее въ кости. Жетонъ Венеры {Жетонъ Венеры - терминъ, которымъ означалось въ Риме высшее число очковъ на костяхъ.} прилично решитъ дело.

- Пустите меня, пустите ради самаго неба, - кричала Зоя, борясь съ Клодiемъ.

- Что у ней за обворожительный греческiй акцентъ! Войди въ домъ, мой маленькiй афивскiй соловей.

- О! что будетъ со мной? Если у васъ есть матери... если у васъ есть сестры...

- У Клодiя есть сестра, пробормоталъ Лигарiй: - или его сильно обманываютъ.

- Клянусь небомъ, она плачетъ, сказалъ Клодiй.

- Еслибъ не было очевидно, что она гречанка, я бы принялъ ее за девственную весталку, сказалъ Целiй.

- А хоть бы она была и весталка, свирепо вскричалъ Клодiй: - это меня не остановитъ. Сюда - полно бороться и кричать!

- Бороться? кричать? воскликнулъ веселый и повелительный голосъ. Ты очень грубо объясняешься въ любви, Клодiй.

Все общество изумилось. Цезарь вмещался въ толпу, не замеченный никемъ. Звукъ его голоса проникъ до самаго сердца Зои. Съ судорожнымъ усилiемъ она вырвалась изъ рукъ своего дерзкаго обожателя, бросилась къ ногамъ Цезаря и охватила его колени. Лунный светъ падалъ прямо на ея взволнованное и умоляющее лицо; ея губы шевелились, но она не произносила ни одного звука. Онъ посмотрелъ на нее съ секунду - поднялъ и прижалъ къ своей груди.

- Не бойся ничего, моя милая Зоя.

Потомъ, со сложенными руками и улыбкой спокойнаго вызова, онъ сталъ между нею и Клодiемъ. Последнiй бросился впередъ, красный отъ вина и ярости, и заговорилъ, перемешивая слова проклятiями и икотой:

- Клянусь Поллуксомъ, это ужъ не шутка. Цезарь, какъ ты смеешь такъ оскорблять меня?

-- Шутка! Я серьезенъ какъ жидъ въ шабашъ. Оскорблять тебя! Да за пару такихъ глазъ я готовъ оскорбить всю консульскую скамью; иначе во мне было бы столько же чувства, сколько въ мумiи царя Псаммиса.

- Почему же нетъ? Гречанки были такъ же добры ко мне, какъ и римлянки. Кроме того, вся моя репутацiя, какъ поклонника женщинъ, на ставке. Уступить такую прелестную женщину этому пьяному мальчику! Моя репутацiя погибла бы навсегда, я съ нею и надушенныя дощечки, полныя обетовъ и восторговъ, и объясненiя на пальцахъ въ цирке, и вечернiя прогулки вдоль Тибра. Тогда мне не придется более прятаться въ сундуки и, прыгать изъ оконъ. Я, счастливый поклонникъ по крайней мере половины белыхъ туникъ въ Риме, не буду иметь права думать о комъ нибудь выше вольноотпущенной. Стыдясь, мой дорогой Целiй; тебе ли говорить подобныя вещи! Постарайся, чтобъ Клодiя не слыхала объ этомъ.

Говоря это, Цезарь отстранялъ отъ себя Клодiя рукой. Ярость развратнаго безумца усиливалась по мере того, какъ продолжалась борьба.

- Назадъ, если дорожишь жизнью, кричалъ онъ: - я хочу пройти.

- Не здесь, милый Клодiй. Я слишкомъ люблю тебя, чтобъ позволять тебе объясняться въ любви при такихъ невыгодныхъ обстоятельствахъ. Отъ тебя теперь слишкомъ сильно пахнетъ Фалернскимъ. Разве ты хочешь задушить свою любовницу? Клянусь Геркулесомъ, ты теперь годенъ целовать только стараго Пи8она, когда онъ поутру бредетъ домой изъ винныхъ погребовъ {Циц. въ Пизоне.}.

- О боги! онъ будетъ убитъ! вскричала Зоя.

Вся толпа пришла въ волненiе; на улице виднелись огни и поднятыя руки. Но это продолжалось не более мгновенiя. Цезарь не спускалъ глазъ съ руки Клодiя, остановилъ ударъ, схватилъ своего противника за горло и съ такой силой швырнулъ его объ одну изъ колоннъ портика, что Клодiй, оглушенный и безъ чувствъ, покатился на землю.

- Онъ убитъ! закричало несколько голосовъ.

- Это честная оборона, клянусь Геркулесомъ! сказалъ Маркъ Цэлiй. Будьте свидетелями; все видели, какъ онъ вынулъ кинжалъ.

Остальные ушли за Клодiемъ. Цэлiй обратился къ Цезарю.

- Клянусь всеми богами, Кай! Ты честно прiобрелъ себе красавицу. Великолепная победа! Ты заслуживаешь трiумфа.

- Какимъ сумасшедшимъ сталъ Клодiй!

- Невыносимъ. Но приходи ужинать со мной къ день Нонъ. Ты ничего не имеешь противъ встречи съ консуламъ?

Цезарь и Зоя пошли въ другую сторону, и когда ихъ нельзя было услышать, она начала съ большимъ волненiемъ:

- Цезарь, ты въ опасности. Я знаю все. Я подслушала разговоръ Катилины и Цетега. Ты участвуешь въ плане, который ведетъ къ верной гибели.

- Моя прекрасная Зоя, я живу только для славы и удовольствiя. Изъ-за нихъ я никогда не колебался рисковать жизнью, которую они одни делаютъ для меня ценной. Въ настоящемъ случае я могу уверить тебя, что нашъ планъ представляетъ полнейшую надежду на успехъ.

- Темъ хуже. Ты не знаешь, ты не понимаешь меня. Я не говорю объ открытой опасности, но о тайной измене. Каталина ненавидитъ тебя, Цетегъ тоже - и они решили твою погибель. Если ты переживешь борьбу, то погибнешь въ первый часъ победы. Они ненавидятъ тебя за твою умеренность; они хотятъ крови и грабежа. Я рискнула жизнью, чтобъ предостеречь тебя; но это не важно. Прощай! Будь же счастливъ!

- Ты бежишь моей благодарности, дорогая Зоя?

- Я хочу не благодарности твоей, а безопасности. Я не желаю лишать Валерiю или Сервилiю ни единой ласки: ее вынудили бы у тебя благодарность и состраданiе. Каковы бы ни были мои чувства, я въ страшной школе научилась терпеть и подавлять ихъ. Я выучилась смирять гордый духъ до аплодисментовъ и свиста черни; улыбаться поклонникамъ, которые соединяли оскорбленiя, внушенныя ихъ презренной гордостью, съ омерзительными нежностями; казаться веселой съ больной головой и накипающими слезами, притворяться любящей съ проклятьемъ на губахъ и безумiемъ въ голове. Кто чувствуетъ ко мне какое-нибудь уваженiе? какую-нибудь нежность? Кто прольетъ слезу надъ безъименной могилой, которая скоро укроетъ отъ жестокости и презренiя разбитое сердце бедной афинской девушки? Но ты, одинъ, говорившiй съ ней, въ ея униженiи, ласково и почтительно, - прощай! Думай иногда обо мне, но не съ печалью; нетъ, я могу перенести твою неблагодарность, но не твое горе. Однако, если это не будетъ тебе слишкомъ тягостно, въ далекомъ будущемъ, когда твои высокiя надежды и судьбы совершатся, въ вечеръ какой-нибудь могучей победы, въ день какого-нибудь блистательнаго торжества, на трiумфальной колеснице, вспомни о той, которая любила тебя безмерной любовью, какую могутъ ощущать одни презренные. Вспомни, что где бы ея усталое тело ни пало подъ тяжестью истерзаннаго духа, въ какой бы лачуге или въ какомъ бы подвале она ни закрыла глаза, какiя бы дикiя сцены ужаса и разврата ни окружали ее на смертномъ одре, твой образъ былъ последнимъ образомъ, который пронесся передъ ея глазами, твой голосъ последнимъ звукомъ, прозвучавшимъ въ ея ушахъ. Но оберни ко мне твое лицо, Цезарь. Дай мне унести последнiй взглядъ на эти черты, и потомъ...

Онъ повернулся къ ней, посмотрелъ на нее, скрылъ свое лицо на ея груди и залился слезами. Долгiя, громкiя, неудержимыя, какъ у испуганнаго ребенка, рыданiя были данью бурному и непреодолимому душевному волненiю. Онъ поднялъ голову; но напрасно усиливался возвратить спокойствiе челу, которое безстрашно встречало гневный взоръ Суллы, и губамъ, которыя соперничали въ красноречiи съ Цицероновыми. Онъ несколько разъ пытался говорить, но тщетно; наконецъ, после молчанiя, продолжавшагося несколько минутъ, онъ сказалъ ей голосомъ, который еще прерывался отъ глубокаго чувства.

- Моя Зоя, моя милая, ты отдала свою любовь тому, кто, если не можетъ ее заслужить, то можетъ, по крайней мере, ценить и обожать тебя. Во всехъ моихъ отроческихъ мечтахъ о величiи, существа подобной красоты и преданности смешивались съ призраками курульныхъ креселъ, колесницъ изъ слоновой кости, легiоновъ, построенныхъ къ бою, и увенчанныхъ лаврами лицъ. Я старался найдти эти существа въ свете, но, вместо нихъ, встретился съ себялюбiемъ, тщеславiемъ, суетностью и ложью. Жизнь, которую ты спасла, даръ менее ценный, чемъ привязанность....

- Клянусь небомъ! - клянусь всякой клятвой, которая связываетъ....

- Увы! Увы! Цезарь, не те же ли клятвы произносилъ ты вчера Валерiи? Но я хочу тебе верить, по крайней мере на столько, чтобъ разделять твои настоящiя опасности. Бегство, можетъ быть, необходимо; обдумай свое будущее. Каково бы ни было твое решенiе, есть существо, которое въ изгнанiи, въ бедности, въ опасности проситъ только позволенiя скитаться, просить милостыню, умереть съ тобой.

- Моя Зоя, я не предвижу такой необходимости. Отказаться отъ заговора, не отказываясь отъ началъ, на которыхъ онъ былъ первоначально составленъ; избегнуть мщенiя сената, не теряя доверенности народа, - задача трудная, но не невозможная. Я обязанъ себе и моей родине попытаться это сделать. Еще много времени для размышленiя. Теперь я слишкомъ счастливъ въ любви, чтобъ думать о честолюбiи или опасности.

Они подошли къ двери величественнаго дворца. Цезарь ударилъ въ нее, и она немедленно была отворена рабомъ. Зоя очутилась въ великолепной зале, окруженной колонами изъ зеленаго мрамора, между которыми стояли статуи длинной линiи патрицiевъ Юлiева рода.

Вошелъ доверенный вольноотпущенникъ. При виде красавицы афинянки онъ улыбнулся, ободряемый добродушiемъ своего патрона.

- Вооружи моихъ рабовъ, Эндимiонъ; есть причины быть осторожнымъ. Пусть они въ теченiе ночи сменяются на страже. Зоя, моя любовь, мой спаситель, отчего ты такъ бледна? Позволь мне поцелуями вызвать румянецъ на твои щеки. Какъ ты дрожишь! Эндимiонъ, фляжку самьянскаго и плодовъ! Отнеси ихъ въ мои комнаты. Сюда, дорогая Зоя....