Оссиан, сын Фингалов.
Предисловие

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Оссиан, сын Фингалов. Предисловие (старая орфография)

ОССиАН,
СЫН ФИНГАЛОВ,
БАРД ТРЕТЬЯГО ВЕКА:

Гальския (*) стихотворения.

Переведены с Французского Е. Костровым.

*) Иначе Эрския, или Ирландския.

МОСКВА,
В Университетской Типографии у В. Окорокова.
1792

ОДОБРЕНиЕ.

По приказанию Императорского Московского университета господ Кураторов я читал сию книгу, под заглавием: Оссиан, сын Фингалов, Часть И, и не нашел в ней ничего противного наставлению, данному мне о разсматривании печатаемых в университетской Типографии книг; почему оная и напечатана быть может. Логики и Метафизихи Профессор, и Ценсор печатаемых в университетской Типографии книг,

ЕГО СИЯТЕЛЬСТВУ

ГРАФУ

АЛЕКСАНДРУ ВАСИЛЬЕВИЧУ

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ.

Вероятно ли, чтоб не просвещенной; и дикой человек был творцем толь многих и толь изящных поэм, каковы суть: песни в Сельме, Картоне, Карриктура, Кальфон и Кальмала, Дартула, Латмон и проч. в которых повсюду царствуют благородный дух, величество души, истинное геройство, и где достоинство слога и выражений соответствует доброте и красоте чувствований? Возможно ли, чтоб сии поэмы без помощи писмен, в народе варварском, не имеющем никаких наук, сохранены были до наших времен почти чрез четырнатцать веков?

Некоторые подробности о произхождении, о роде правления, о нравах и обычаях Каледонян подадут средство к уразумению сей загадки, а простое предложение деяний явит нам точное оной решение: сии подробности, необходимо нужные для уразумения некоторых темных мест, сретающихся в Оссиане, и сами по себе важны и привлекательны для всякого читателя, и чудесности романическия соединены в сем творце с истинною Истории.

безсмертию великих мужей, сохраняющия от мрачного забвения все их дела, не возрастают и не цветут, как только в стране уже населяемой и обитаемой чрез и многие веки. Не в просвещенном ли уже и к общежитию привыкшем народе являются писатели Истории, и разные достопамятные сооружаются знаки? Деяния первых веков погружены в глубоком забвении, или пременены и увеличены разнообразными и сомнительными преданиями. Все племена признают своими основателями баснословных героев, или мечтательных богов. Все хотят свое начало сделать славным и знаменитым на счет истины. Греки и Римляне не были чужды сея суеты и тщеславия; но они заблаговременно имели у себя превосходных Историков, которые дела их предали потомству; между тем как у прочих народов таковые дела обезображены были грубыми баснями, или совсем остались неизвестными для времен грядущих. Цельты, владевшие Европою от устия реки Оби в России, даже до мыса Финистерского, едва известны в Истории. Их язык, которым говорят еще народы, отделенные друг от друга весьма пространными землями, есть одна только их достопамятность, сохраненная до времен наших. Он свидетельствует, сколь пространны и обширны были их владения, не подая впрочем ни малейшого сведения о их Истории.

Из всех народов, известных под именем Цельтов, славнее те, которые обитали в Гальских землях и они сею знаменитостию обязаны Историкам соседственных земель, противу которых весьма часто воевали. По свидетельству лучших писателей, Великобритания была первая земля, населенная Гэльскими Цельтами. Положение мест и пограничность делает мнение сие вероятным; сходство языка и нравов, каковы были во времена Кесаря между Галлами и Британцами, почти совсем не дозволяет сомневаться о сем произхождении. Поселение Гальское утвердилось сперва в той части Великобритании, которая лежит прямо противу Галлов: оно простерлося к северу, и умножаясь постепенно, населило весь остров. Тацит думает, что Каледоняне, обитавшие на северных горах Шотландии, произошли от Германцов, и в доказательство приводит сходство цвета их волосов, и высоту роста. Но язык и обычаи древних Цельтов, оставшияся навсегда в сей части Великобритании, кажется противоречит мнению сего великого писателя.

Какое бы ни было произхождение Каледонян, но явственно, что во времена, Юлия Агриколы они были весьма многочисленны. И могли противиться самим Римлянам; а сие и показывает, что они давно поселились и утвердились в сей части земли. Их правление было смесь Аристократии и Монархии, как и у всех народов, где верховная власть была в руках Друидов. Прорицания сих особ, мнимое сообщение с небом, жестокая и уединенная жизнь, произвели в народе великое к ним почтение. Сии хитрые и честолюбивые люди умели столь искусно пользоваться народным уважением, что нечувствительно учинились начальниками во всех гражданских делах и касающихся до благочестия. Вожди бодрствовали над исполнением законов, но власть предписывать законы относилась к Друидам: по их повелению различные колена соединились под начальство единого вождя, когда общество угрожаемо было внешней войною, или бурей внутренняго раздора; они набирали судию (по их Вергобрета), которого власть и достоинство, как власть Римского Диктатора, продолжалась только во время опасности.

Друиды чрез долгое время с сим полномочием владычествовали у Цельтов, не подверженных Римлянам. Но в начале второго века могущество их начало ослабевать между Каледонянами. Непрестанные войны, обременявшия сей народ, воспрепятствовали благородству вступать, как прежде, в священный чин Друидов; число жрецов уменьшилось, правила их благочестия были пренебрежены, и скоро совсем забыты в шумных сражениях, уже не избираем был Вергобрет, или сказать лучше, его избирали, не требуя согласия Друидов, и он продолжал свою власть противу их воли.

Каледоняне по своему родоначалию разделены были на разные колена (по их кланы); каждое колено имело своего вождя, каждый вождь был свободен и ни от кого не зависел. В непрестанной войне противу Царей мира, (так Римские Императоры называются в Оссиановых песня) общая опасность соединила все сии колена, но как никто из вождей не хотел повиноваться равному себе, и как все стремились к начальству, то сражения были всегда неудачны и пагубны для Каледонян. Тренмор, дед славного Фингала, первый изобразил вождям пагубоносные следствия их разделения и несогласия; он предложил им, чтоб предводительствовать войском по очереди. Предложение было принято. Все были побеждены. Тренмор во свою очередь сделался начальным вождем всего воинства, и одержал над неприятелем совершенную победу. Увенчанные лаврами колена единогласно провозвестили его Вергобретом. Тогда Друиды восхотели представить свои права; они послали к Тренмору Гармала, сына Тариона, повелевая ему сложить с себя достоинство Вергобрета. Посланник не имел успеха; возгарается междоусобная война, которая кончилась совершенным разрушением Друидов. Весьма не многие избегши от ярости мечей, сокрылись в лесах и пещерах, куда они обыкновенно удалялись, чтоб свободнее упражняться в набожных размышлениях.

За истреблением жрецов последовало всеобщее презрение к благочестию. Власть Вергобрета, определяемая прежде по избранию и только на время, сделалась тогда непременяемою и наследственною, и самое имя Вергобрет, пременилось в название Государя.

Власть Царская, изключая военное время, была весьма ограничена. Каждой вождь в своем колене был всегда Государем, и его власть имела также свой предел. Все почти вообще думают, что горные Шотландские жители пребывали в самом подлом рабстве. Их привязанность к дому своего вождя, и те великия мысли, какие они о высоком его достоинстве имели, причиною могут быть сего почти общого, но несправедливого о них мнения. Первые общества веки никогда Государю полного самовластия не дозволяют. Люди, имея нужду не во многих вещах и не отяготясь еще вымышленными прихотями, любят и защищают чрез долгое время свою вольность и независимость; но чем больше народ просвещается, тем способнее преклоняются умы, и покаряют себя под иго правления, которое от властолюбивых начальников во зло употребляется; дабы свое могущество учинить безпредельным. Когда слава, или безопасность какого нибудь колена была угрожаема, повеления вождей были священны, и без всякого изключения им повиновались; но ежели частной человек угнетаем был в своем колене, он преходил в другое, и в сем убежище получал все удовольствие, какого лишен был в своем отечестве. Опасаясь таких преселении, вожди со всевозможною осторожностию власть свою употребляли; зная, что величество их силы и могущества зависит от числа подданных, старались они тщательно убегать всего, что могло его уменьшить.

В гражданских делах не следовали они и повелениям своих вождей, но обыкновению своих предков, какое чрез предание у них сохранилось, и которое называли, они Клегдою. Произойдет ли какое несогласие, или вражда между двумя частными человеками, они набирали себе престарелых и добродетельных мужей, дабы они судили их, сообразуясь Клеге. Власть вождя наконец посредствовала, и силою закона укрепляла определение судей. Во время войны могущество и власть вождь не столько была ограничена; не редко он простирал ее до того, чтоб лишить жизни кого нибудь из своего колена. Ни за что смертию не казнили, как только за убийство, и сие преступление случалось весьма редко. Не было также никогда никакого телесного наказания: воспоминание безчестия сохранилось бы чрез многие веки в племени наказанного, и оно искало бы непрестанно различных случаев к отмщению. Но ежели вождь своего подданного наказывал собственною своею рукою, сие наказание почиталось отеческим исправлением.

Песни Бардов паче всего способствовали к утверждению власти вождей над их коленами, и власти Царской над вождями. Бардами нарицались Друиды нижайшого степени, которых должность состояла в том, чтоб воспевать Героев и Богов. Они избегли нещастного жребия, разрушившого священный чин их собраний. Победитель, ревностен будучи имя свое предать безсмертию, пощадил провозглашателей славы. Они перешли в бранноносное поле его, и засвидетельствовали ему свою благодарность, изобразя его в своих песнях Героем, украшенным всеми добродетелями. Простой народ, неспособен будучи проникнуть и разсмотреть свойство Государя, ослеплен был блистательными качествами, какие приписуемы были ему от Бардов. Сии стихотворцы, воспитанники Друидов, озарены были таинствами и наукою сего знаменитого общества. По высокому разуму и отличным знаниям несравненно превышали они своих соотечественников. Они составили в уме своем понятие о совершенном Герое, и приписали своему Государю свойства и достоинства, которые существовали только в их воображении. Вожди не преминули мечтательного сего Героя принять себе за образец. Тщательные усилия, чтоб подражать ему совершеннее, возраждали в их сердцах все Геройския чувствия, какие сретаем мы в стихотворстве отдаленных сих времен, Государь, воспламеняем похвалами, и поощрен ревностию к вождям, старался отличать себя от них добродетелию, равно как он отличался достоинством и саном; сия прехвальная и непрестающая ревность сотворила наконец общее свойство целого народа, свойство состоящее из благородной и мужественной храбрости диких племен и равно из самых превосходнейших добродетелей народа просвещенного. Коль изящное соединение!

Деяния такого народа учинились важны, привлекательны и достойны потомства и безсмертия. Слава своей страны возбуждает и воскрыляет высокий разум человека, одаренного от природы чувствительною душею и пламенным воображением. Он пылает увенчать свое отечество безсмертною славою. Простонародный язык почитает он недостойным действий, которые он провозвестить стремится: мерное стопосложение и согласие способствуют ко впечатлению его повествований в мысли и память слушателей. Сие без сомнения начало, и сей источник есть стихотворства между Каледо

и Государь никаких посланников, кроме их, не имели. Они почитались неприкосновенными особами, и видно в Теморе, что похититель, обагривший руки в крови своего Царя, не дерзнул подъять их на Барда.

Воздаваемые им почести и разные преимущества степени их учинили наконец общество сие весьма многочисленным, гордым и дерзновенным. Они сочиняли ядовитые и колкия сатиры на всех, которые у их покровителей были не в милости; и будучи ограждены святостию названия должности посланнической, до того простирали свою дерзость, что и самых вождей, не хотящих согласишься на их предложения, обременяли оскорбительными ругательствами,

Кажется, что по введении в Шотландии Христианского закона, некоторые из них сделались священниками, и для сей причины может быть называли их Клерками, от Латынского слова Clericus. Клерки сии, какое бы впрочем имени их ни было начало, учинились жестоким бичем общества. Употребляя во зло почтение, какое имели к их чину, приходили они в великом множестве к вождям, и жили под их защитою, доколе другое сонмище не придет и не изгонит их оттоле оружием колких сатир. Предание сохранило нам некоторые стихотворческия их сражения, показующия весьма ясно, до каких пределов достигло уже безстыдство сих Клерков, и сколь много преродилося стихотворство. Они своим распутством и склонностию к злости погасили чистый оный и священный огонь, и благородный восторг, которым оживотворялися их предшественники.

Безстыдство, управляющее поступками их, и весьма посредственные в пении дарования, принудили наконец вождей лишить их всех преимуществ,, которыми пользоваться сделались они недостойными. Они похвалу и ругательства разточали без разбора. Они и малого тиранна, которого имя едва было известно за долиною, в которой он царствовал, не сомневались возвышать на степень Героя совершенного,

Сии подлые и развращенные Барды, продая без стыда похвалу тому, кто меньше всего был её достоин, учинили свои похвальные песни презренными. Наконец Вожди, наскуча ими, изгнали их со стыдом. Тогда оскорбясь толь жестоким и безчестным наказанием, которое впрочем весьма справедливо заслужили, предались они больше, нежели когда нибудь, своей злости, и чрез целой век сочинения их были ни что иное, как ядоносные сатирическия песни. Вожди презрели безсильную их злобу. Народе, не боясь их стрел, принял их, и показывал им все услуги, какие позволяло ему свое собственное состояние. Странствуя из племени в племя, забавляли они своих гостеприимцов, читая Сочинения своих предшественников, или ласкали их тщеславию, производя ложные родословия. Ободрясь сими первыми успехами, прибегли они к средствам сильнейшим для увеселения простолюдинов. Лишенные дара представить истинну привлекательною, изобрели они разные басни; воздвигли очарованные крепости; наплодили в ум своем малых карлов и волшебников; словом, все чудесности романическия поставили на место благоразумия и мудрости исторической. Каждой Бард, повторяя сии басни, прилагал к ним от себя разные обстоятельства, которые казались ему способными привлечь внимание слушателей, и возбудить в них удивление. Сии романическия повести сделались наконец толь невероятными, что и самой народ любил их, ни мало впрочем не веря. Великое множество таких смешных повестей дошло до наших времен. Горные Шотландцы еще и ныне их повторяют. Те, которые, знают их наизусть, имеют столь удивительную и твердую память, что читая, ни малейшого обстоятельства не забывают. Но всего удивительнее, под хладным и жестоким небом, посреди хребтов горных, покрытых вечным снегом и льдом, слышать описания великолепные, превосходящия всю пышность восточных народов. Сии басни исполнены подробностей сверьхъестественных, и похождений ни мало невероятных, производящих отвращение и скуку в разумном человеке. Но я не знаю, говорит Г. Макферсон, почему случается, что сии басни привлекают и питают внимание.

Все сии романы сочинены в стихах, или сказать лучше в прозе с рифмами, Оссиан, и другие превосходные певцы, сочиняли свои поэмы в размерной прозе. Они рифму оставляли для лирических песен, которые часто разсеевали в своих поэмах, и пели их, сопровождая звуками арфы, дабы прерывать свои повествования, и возбудить внимание слушателей.

Их преемники, поставляя всю красоту стихотворства в повторении одних и тех же звуков, приближили к падению свой чин и свое звание. Немедленно увидели, что нет ни одного пастуха между горными Шотландцами, которой бы не делал стихов. Всяк, кто имеет только слух, может гармоническими и подобнозвучными изречениями одеть мысли, которые без связи, и ничего не значат. Сия наука, сделавшись весьма легкою и способною для самых пастухов, пала в презрение, с тех пор, как усмотрели, что упражнение в ней не приносит ни пользы ни славы. Когда горные Шотландцы сделались все рифмачами, истинные Барды и достойные певцы изчезли. Таков был конец сего общества, которое Оссиан своим разумом, победоносными подвигами, и равно добродетелями вознес на высочайший степень славы и чести. Сей знаменитый бард жил прежде введения Христианского закона в Шотландии, т. е. в конце третьяго, или в начале четвертого века. Триста третий год протекал, как страшный гонением Диоклитиан принудил некоторых Христиан убежать в Британию. Кроткий и терпящий Христианство Констанций Хлор, бывший тогда начальником в сей стране, привлек к себе великое множество последователей гонимой веры. Некоторые от страха, или желая разпространить истинное благочестие, оставили земли, покоренные Римской державе, и преселились к Каледонянам, и нашли их там в лучшем расположении к принятию нового учения, что они учение и благочестие, впечатленное некогда Друидами, совсем предали забвению. Сии первые Христианские посланники жили в пещерах и дремучих лесах, и потому назывались от Каледонян Кульдеями, т. е. уединенными.

С одним из сих Кульдеев Оссиан в последних летах жизни своей имел прение о Христианском законе. Предание сохранило нам сию славную прю; она имеет все знаки самой отдаленной древности. Оссиан в ней показывает толь великое незнание Христианских догматов, что не можно думать, чтоб сия вера была уже тогда в Шотландии. И так вероятно, что наш Бард процветал прежде вступления первых Христиан в сию землю. Он, намекая часто о Истории сего времени, уничтожает, кажется, все сомнения, какие можно иметь о сей эпохе.

Оссиан произошел от славного Тренмора, которой разрушил общество Друидов, и провозглашен от всех колен Государем.

Фингал, сын Комгала, и внук Тренморов, родился в самой день смерти своего отца. Возмужав, получил он; обратно оружием, похищенное у себя во младенчестве наследное государство. Галл, сын Морния, сделался ему другом, и сопутствовал ему во всех военных подвигах. Бард Оссиан был сын Фингала и Роскраны. Он, вступя в возраст способный к ношению Геройского оружия, следовал за своим родителем во всех походах. Ирландия была для них полем самых знаменитых подвигов. В сей-то стране воюя некогда Фингал, женился на Роскране, дочери Кормака, и матери нашего певца. Оссиан на двух бранях разделил опасности и славу со своим родителем. Утверждение Ферард-Арта на Ирландском престоле, был последний подвиг знаменитого Фингала. Тогда он торжественно вручил копие свое Оссиану. Наш Бард владел оным достойно, защищая слабого и угнетенного, доколе глубокая старость изторгла копие сие из победоносной его десницы. Тогда уже лишенный своего родителя, и любезного сына Оскара, которого похититель Каирбар убил самым подлым коварством, где каждому частному человеку спокойство и собственность утверждена законом, редко найдешь сие непобедимое мужество, сие благородное и Геройское презрение смерти, которое отличным кажется свойством и участью племен диких.

Необоримое Каледонян противоборствие Римлянам, и сия твердая стена, воздвигнутая в Шотландии владетелями вселенные, чтоб оградить себя от их нападений, ясно свидетельствуют о храбрости и мужестве сего народа. Воспитание продолжало и укрепляло между горными Шотландцами сей бранноносный восторге, которой поставляет человека превыше человечества, и пременяет в забавы и увеселения все трудности, бедства, и самую смерть. Едва прейдут лета младенчества, уже Каледонянин следует за своим отцем в поле сражений. Страх обезчестить и посрамить себя пред очами такого предводителя, притом ревностное желание сравниться с ним славою, проображали их детей в безтрепетных Героев.

Власть родительская была неограниченна; она не на законе каком-либо основывалась, но на любви и почтении. Увидим в одной из поэм Оссиановых, что молодой человеке, которого Фингал выключил из числа своих воинов за некоторое постыдное дело, сам сыскать оружие, которым отец его, будучи слеп и стар, поразил его на гробе деда. Но всего больше воспламенил в сердцах юношей благородную ревность к отличению себя прехвальный обычай, который состоял в том, что родители не давали имени сыну своему, доколе он не заслужит его чрез какое нибудь знаменитое дело.

Довольно ощутительно, какое впечатление и какое влияние должен иметь сей обычай. Он служил ободрением и наградою добродетели и мужеству, и равно безчестным наказанием робкому, подлому или безчеловечному воину. Одно имя какого нибудь, человека уже довольно означало пороки его или добродетели; и сей обычай несравненно нужнее в просвещенном народе, где все сердца по кро

!!!!!!!!!!!!!!!XXIX-XXX

вешал оное на стене пиршественной залы и не являлся более в сражениях. Сия эпоха жизни называлася у них, время повесить свое оружие. На сей стене висели также корысти и оружия, совлеченные со знаменитых неприятелей.

Когда день сражения уже назначен, то Государь предшествующуио дню сему ночь препровождал на холме, отдаленном от своего воинства. Тамо уединен и безмолвен размышлял он о порядке сражения, и о расположении своих ратников. С восходом солнца вручал все войско одному из вождей, а сам оставался на холме с несколькими Бардами. Прочие Барды, следуя за войском, возглашали военные песни. Государь, видя своих воинов уступающих неприятелю, посылал немедленно Барда, дабы возпламенить мужество ик военным пением; но ежели не имело успеха и сие ободрение, то Государь сходил уже с холма, предводительствовал воинством и сам сражался.

Каледоняне, получа славную победу, возвышали знак её достопамятности. Сей знак был камень, под коим полагали оружие и обожженную палку, а между тем Барды играли на арфах и пели хором. Такие камни еще и ныне в северной Шотландии находятся.

Каледоняне поступали с побежденными человеколюбиво, и всегда почти возвращали вольность пленным; но ежели вождь решился умертвить какого нибудь пленника, то сему нещастному объявляли смерть его, ударяя в щит копейным острием; а между тем Бард, стоя в отдалении, пел надгробную песнь. Шотландцы при таких случаях имели другое обыкновение, которое хранилось еще и в наши времена: все знают о тельчей голове, предложенной Лорду Дугласу в Эдинбургском замке, в знак уведомления, что смерть его уже приближилась. По

!!!!!!!!!!!!!!XXXIII-XXXIV

поступали с ним как с неприятелем; когда же влек сие оружие позади себя, спустя острие к земле, сие значило дружбу и миролюбие, и немедленно приглашали его к пиршеству, и обходились с ним по долгу и священным правам гостеприимства.

Ни в каком народе гостеприимство не было толь много и толь свято наблюдаемо, как у древних Шотландцов. Безчестно было знаменитому человеку заключить дверь свою для входа иноплеменным. Барды называли такого человека грозным облаком, от которого чужестранные удаляются. Упрека в таком поступке столько же почти была постыдна и досадна для Каледонянина, как упрека в подлой робости. Напротив того друг иноплеменных почиталося наименованием самым прехвальным и почтительным, какое только можно приписать великодушному вождю. Барды паче всего старалися подкреплять сие благородное и отличное свойство между своими соотечественниками. Предание сохранило нам пример гостеприимства в сем народе. Один из первейших Князей Аргильских уведомясь, что некоторый знаменитый Ирландской господин едет к нему в гости, имея при себе великое множество спутников, опасался, чтоб его замок не был для гостя сего тесен, и так приказал его сожечь; разставил палатки на берегу, и принял господина Ирландского с возможным великолепием. Такой поступок нам кажется безразсудным, но в тогдашнее время удивлялись ему, и он прославлен пением Бардов. Иностранные обыкновенно принимаемы были в пиршественной зале, где угощали их чрез три дни. Спрашивать о их имени прежде прошествия сих дней почиталось нарушением прав гостеприимства; потому что, ежели узнано будет, что предки хозяина и гостя были между собою неприятели, то немедленно сражение заступало место пиршества. И так, когда хотели Каледонянина упрекнуть, что не сохранил он свято прав гостеприимства, то говорили, что он спросил иностранца о имени прежде сроку. По окончании торжества приглашали они гостей своих на честь копья; это был некоторой род тогдашних ристалищ, продолжавшийся чрез долгое время в Северной Шотландии. Звериная ловля составляла часть торжества, и вождь обязан был сделать честь своему гостю при сем случае, оставляя ему одному все трудности. Убить свирепого вепря, от ярости которого жизнь пришельца подвергается опасности, почиталось незнанием прав гостеприимства.

Когда иноплеменник отходил, то Каледонянин брал себе его оружие, и давал ему свое. Сие оружие хранилось в их поколении, как достопамятный знак дружества их предков.

У древних Шотландцов при всяких торжествах горел превеликой дубовой столп, называемый от них столпом пиршества. Не много тому прошло времени, как сие обыкновение уничтожено; и множеством веков столько сей обычай сделался священным, что простой народ почел святотатством сие уничтожение.

плоских камней такого же роду; по том возжигали хворостом яму сию и камни до такого степени жару, чтоб можно было варить мяса, и клали в нее попеременно дичину и слой камней, доколе яма наполнится. Тогда уже сверьх всего покрывали яму еще хворостом, чтоб жар надлежащую имел степень. Показывают еще и ныне такия ямы в Северной Шотландии, и горные жители утверждают, что сии ямы точно для таких случаев были выкопаны.

Древние Скотты, равно как и нынешние горные жители, пили из больших раковин. Для сего часто встречается нам в стихотворениях Гальских название, Царь раковин, зала раковин, и проч. Трудно определить, какой напиток они употребляли, которой впрочем называли они крепостью, или силою раковин. Аглинской Переводчик говорит, что он знает древния некоторые поэмы, где упоминается о светильник восковом, и о вине, как о вещах весьма обыкновенных чертогам Фингаловым. Имя пино, взятое ими от Латинского языка, доказывает, что ежели Каледоняне имели: сей напиток, то непременно обязаны им Римскому народу, и поэмы сего времени свидетельствуют, что напиток сей почитали они самою драгоценною корыстью, какую только могли получишь от Царя вселенные.

гость был им уже известен, никогда не упускали они, чтоб не воспеть его похвалы, и равно его предков.

Вольность и свобода, с какою древние Шотландцы друг друга посещали, весьма много послужила к распространению их мыслей, и к умягчению нравов.

Не должно воображать себе Каледонян продобными нынешним диким народам, которые, не имея точного отечества, и почти своего поколения, не знают другого общества, кроме того, которое по нужде и на короткое время составляется, и также других наук, кроме звериной и рыбной ловли. Каледоняне, благодаря святости наблюдения священных прав гостеприимства, познали заблаговременно ласковое обхождение, и все должности общежития: и сие, может быть, есть начальным источником и виною уважения и предпочтения, оказываемого ими прекрасному полу. Г. Маллет, в преизрядном своем введении в Датскую Историю, справедливо примечает, что древние Цельты мыслили о женщинах, и поступали с ними совсем противным образом обыкновению Азиатских и некоторых полуденных народов. Сии последние, по чудному, но впрочем свойственному им противоборствию мыслей были чрезвычайно пристрастны к женскому полу, но почти никакого не имели к нему уважения; вдруг и рабы и тиранны его, увольняли они его от здравых разсуждений, и сами равно позабыв собственный разсудок, поступали с прелестным сим полом так; что чрезмерную к нему привязанность и преданность пременяли вдруг в презрение, чувство же самой горячей любви в чувствие безчеловечной ревности, или в уничтожительное хладнокровие, что несноснее и обиднее самой ревности.

Напротив того у древних Цельтов женщины почитаемы были не как оружия сластолюбивых и чувственных прихотей, но как помощницы и подруги в общежитии, которых почтение, столькоже драгоценное, как самые их благосклонности, не могло быть снискано, как только чрез благородное и ласковое с ними обхождение, чрез Геройские подвиги и чрез добродетель.

В Оссиановых стихотворениях увидим мы, что Каледоняне благородное сие почтение и уважение к женскому полу столько же далеко простерли, как и прочие Цельты. Не видно, чтоб они в бракосочетаниях много имели обрядов; тесть обыкновенно давал зятю свое оружие, и в сем оружии состояло все приданое, какое жених хотел взять за своею невестою. Каледонянин, будучи верен к своей красавице, набранной сердечным чувствием, никогда не имел вдруг многих жен. Супруга, любящая с нежностию своего Героя, следовала иногда за ним на войну, преобразясь в ратника. Такия превращения часто сретаются в поэмах нашего Барда, и они всегда привлекательны.

предавали чадам своим свое мужество, и все знаменитые дарования, отличающия их от простого народа. Сии качества и дарования неразделимыми казались от благородной крови, и Суямалла по высоте роста и не величественной выступке узнала, что Оссиан Оскар произошли от Царского поколения.

Каледоняне брачные узы почитали священными. Увидим мы, что жестоко поносит юного воина, которой похитил у иностранного вождя молодую супругу; сражается за сего похитителя против своего желания, и с досадою просит мира у раздраженного супруга, и предлагает, что он возвратит ему супругу, присоединя знаменитые дары.

Не малые успехи, какие имели уже Каледоняне во многих науках во времени Оссиановы, отличают также их от нынешних диких народов. Они довольно рано упражнялись в таких науках, которые цветами приятностей украшают течение жизни человеческой, как на пр. стихотворство и музыка. Сие собрание поэм покажет нам, на каком степени было их стихотворство. Но труднее определить, какая и какова была их музыка. Нельзя доказать, соединяемы ли были голоса поющих со струнами арфы; однако можно приметить во многих местах, что согласование голосов с тонами музыкальных орудий не было для них неизвестно. Г. Макферсон думает, что переняли они у пение, которое называли Фоноамарра, т. е. пение Сирен. Но какое было сие пение, сегодня решить никак не можно, по причине отдаленной древности, и притом никаких остатков сего пения не дошло до времен наших.

Свойства дерев и растений целительных, раждаемых обильно природою в странах гористых, не были им неизвестны. довольно прославился в севере искусством своим в науке врачебной. Ежели верить некоторым Ирландским стихотворениям, он содержал в чаше соки, извлеченные из разных растений, которые в скором времени могли нацелить язвы. Почти в наши времена, наука исцелять раны сделалась уже всеобщею у горных Шотландских жителей. Не приметно, чтоб Каледоняне подвержены были другим болезням, требующим врачебной помощи. Воздержная и трудолюбивая жизнь предохраняла их от сего множества болезней, обременяющих народ просвещенной и привыкший к роскоши; и сверьх того, облегчала те болезни, которые непременно соединены со слабым человечеством.

Без сомнения роду жизни их приписать должно, что матери при разрешении от бремени не весьма долговременным и жестоким мучениям подвержены были; но сего блага почитали они тогда виною некоторые волшебные пояса, могущие по их мнению не много протекло времени, как такия пояса хранились еще в Северной Шотландии: на них видны были разные таинственные знаки, и опоясывали ими женщин, произнося некоторые слова, и наблюдая разные телодвижения, которые доказывают, что сие обыкновение начало свое имеет от Друидов.

Презрение к спокойной и бездейственной жизни удаляло их всегда от механических художеств, и от самого земледелия. По крайней мере в стихотворениях тогдашних нигде не упоминается, чтоб они были им известны, выключая искусство ковать оружие.

Они имели золото и железо: золото служило для украшения воинских оружий. Оружие их было из железа или стали. Сего металла ни на что другое не употребляли, и мы увидим, что военнопленных связывали они медными узами. Равным образом для укрепления кораблей, и для прочих нужд, касающихся до мореплавания, употребляли они вместо канатов долгия медные цепи. Мореплавание во времена было у них уже в довольном совершенстве. Каледоняне многократно преплывали бурные Скандинавския моря. Они знали уже звезды, и различали их по разным названиям. Из сего видно, что древние Шотландцы не были простые только звероловцы, и заключенные в своем острове, не ведая ничего о прочих странах света. Частые и многочисленные их походы в Ирландию, Скандинавию, и в Северную Германию, подали им случай умножить свои знания, приметить обыкновение и нравы различных земель, и преселить в свое отечество полезные науки, цветущия у прочих народове. Иску

!!!!!!!!!!!!!!!!XLVII--XLVIII

Правда, что Каледоняне ни одного из своих героев по смерти его не включали в число богов, различествуя в том от всех почти народов вселенные. Но сие должно приписать понятию, какое имели они о могуществе, которое поставляли в силе и крепости телесной, и в высоте роста, в дарованиях, разрушаемых смертию. Как думать, чтоб не признавали они Всевышняго Существа, когда верили безсмертию души, и ожидали в будущей жизни достойного воздаяния добродетельным и порочным людям?

По мнению Каледонян, души обитали на облаках по разлучении с телом. Все жившие добродетельно, и показавшие мужественные в сражениях подвиги, принимаемы были с радостию в воздушные чертоги своих предков. Но злые и безчеловечные изключены были из жилища героев, и осуждены странствовать и носиться на бурных вихрях. Верили также, что в воздушных чертогах находятся разные места и степени, и герои, по мере своих заслуг и храбрых подвигов, получали меньше или больше возвышенную степень. Сие мнение споспешествовало к возбуждению благородной ревности во всех воинах.

в воздушном пространстве. Ежели герой пристрастен был к ловитве зверей, то сидя на бегуне, составленном из паров, гонялся он за вепрями облачными. Словом, блаженство, каковым наслаждалися в воздушных селениях, состояло в том, чтоб вечно вкушать отрады и увеселения, бывшия в сей жизни.

!!!!!!!!!!!!LI--LII

Верили также, что смерть не могла прервать уз крови и дружества. Тени в щастливых и нещастных случаях, приключившихся их сродникам или друзьям, принимали участие; и нет, может быть народа во всем свете, который бы столько верил привидениям. Положение земли способствовало к сему столь же много, сколь и природная склонность к легковерию, которая обыкновенною бывает участью непросвещенных народов. Каледоняне часто ходили в пространных и мрачных пустынях и в дебрях; часто сыпали там на открытом воздухе, посреди бурных дыханий ветров и при шуме источников; ужасные виды, их окружающие, могли удобно производить в душе их расположение к задумчивости, чрез которое мысли их толь легко принимали в себя напечатления чрезвычайные и сверьхъестественные.

Неудивительно, что они в то самое время, когда предавались усилиям сна, имели душу наполненную сих мрачных воображений, и обезпокоены будучи волнением стихий, верили, что слышат голос мертвых, хотя в самой вещи слышали они шум ветров в пустоте старого дерева, или в разселине камня, Сим-то причинам должно приписать все басни, о которых горные жители повествуют, и которым они верят еще до ныне.

бурь и посреди печальных видов. Смерть, по их мнению, не уничтожала красоты женщин; тени их сохраняли все черты телесных прелестей. - Ужас их не окружал. Оне протекали воздушное пространство с таким кротким и приятным движением, какое Гомер приписывает своим богам и богиням.

Когда Каледонянин решится уже к какому нибудь знаменитому деянию, то предков его тени нисходили с облачных жилищ и предсказывали ему щастли

!!!!!!!!!!!!LV--LVI

приключений. Поражает ли их слух отзыв камней, ударяемых ветром: это был дух, обитающий на горах, и любящий повторять звуки, которые он слышал. Томный и плачевный шум, предвозвещающий бурю, и столько известный всем живущим в каменистых местах, почитался у них ревом духа, обитающого на холмах высоких. Ежели ветр производил звуки в арфах Бардов, то по их мнению значило, что сей тон произведен легким прикосновением теней, предвозвещающих смерть какого нибудь знаменитого мужа; и редко вождь или Государь лишался жизни, чтоб арфы Бардов, от него покровительствуемых, не произнесли такого прорицательного звука, умер ли нещастной человек от чрезмерной печали и горести; сие значило, что тени его предков, видя его от всех оставленна, и борющагося без надежды с лютостию своего жребия, унесли его душу, и свободили его от мучительной жизни.

стихотворческия; но они показывают томную задумчивость во всех сочинениях Оссиановых. Особливо приятно ему было описывать виды и явления ночи; он с удовольствием и услаждением продолжительно описывает все, что она ни представляет в себе мрачного и величественного.

Задумчивость Оссианова умножилась еще собственным его состоянием. Он тогда начал сочинять свои поэмы, когда уже действительная часть жизни его прешла. Он был уже слеп, и остался один после всех сподвижников и сопутствовавших ему в юности.

Нет, кажется, нужды сказывать, что название Эпической поэмы Фингалу, Теморе, и другим Оссиановым стихотворенияме, дал Г. Макферсон. Учебные выражения (termini technici) не известны были Шотландскому Барду. Он жил в таком веке и в такой стране, где Греческая и Римская ученость была совсем неизвестна. Ежели во многих местах своих стихотворений уподобляется он Гомеру, так причиною тому, что тот и другой в сочинениях Своих имели образцом природу.

Не должно разсматривать, говорит Г. Макферсон, сочинений Цельтического барда, сообразуясь правилам Аристотеля, какие выбрал он из поэм Гомеровых, и не назвать Оссиана Эпическим стихотворцом по тому только, что его путь несходен с путем Греческого стихотворца. Нравы и умы Греков и Цельтов были весьма между собою различны. Греки были живы, быстры, веселы и многоречивы; но Цельтам свойственна была важность, притом краткое и сильное выражение: и посему знаем мы, что стихотворения Гомеровы и Оссиановы имеют на себе знаки, и так сказать печать различного свойства своих народов. Не должно их поэм сравнивать почастно и в подробностях; но есть, продолжает Г. Макферсон, общия правила, которым оба сия стихотворцы равно последовали, потому что их сама природа напечатлевала в их разуме и воображении, и сим сходством доказывается, может быть, лучше точность и справедливость правил Эпической поэмы, нежели обширными разсуждениями, какие написал о них Аристотель.

принадлежит им, и что предлагать его, не значит усыновлять его себе без всякого изключения. Сия предосторожность тем более нужна, что ныне с восхищением уважать и удивляться сочинениям иностранного стихотворца вменяется почти в непростительное преступление, и что в науках и учености должно следовать вкусу народа и времени, чтоб не подвергнуться проклятию или изгнанию из общества ученых; и что наконец есть правила, которые хотя весьма благоразумны и справедливы, но незаключающия в себе всех пределов науки, почтены от всех почти как бы священными догматами, без которых нет ни заслуги ни спасения.

Не поставляя Оссиана на одном степени с Гомером, уверены мы впрочем, что он был великой стихотворец, и что в его поэмах Повсюду сретаются нам приятности, красоты и драгоценные высокого духа свойства. Прочитав сие поэм его собрание, всякой отдаст достодолжную честь и благодарность Г. Макферсону за услугу, какую он показал ученому обществу.

Весьма чудно кажется, что сии поэмы, которым чрез четырнатцать веков удивлялись в одной части Великобританиии, неизвестны были до наших времен в другой её части; и что Агличане, не преминув на свой язык перевесть все хорошия сочинения, как древния, так и нынешния, чрез толь долгое время нерадили ископатб сокровище, сокрытое природою в их отечестве.

Прежде Г. Макферсона ученые люди, знающие Гальской язык, не отважились ни одной поэмы древних Бардов перевесть на свой язык, или потому что пе имели они у себя, кроме некоторых отрывок, или что не надеялись удержать и выразить в своем переводе всех красот сочинителя, Г. Макферсон признается, что он и сам долгое время был такого же мнения, и хотя имел у себя весьма великое число Гальских поэм для собственного удовольствия, и хотя восхищался красотами их на подлинном языке, не помышлял однако о их переводе. Наконец убежден прозьбою некоего Шотландца, знаменитого по своим знаниям и учености, отважился он перевесть некоторые отрывки под именем Отрывки древних стихотворений, предание могло сохранить из сочинений Оссиана сына Фингалова, самого, древнейшого и превосходнейшого Барда. Во время своего странство-

!!!!!!!!!LXIII-LXIV

Оссианово; и плоды его высокого духа. Но его поэмы Г. Макферсон не таковыми собрал, каковы издал он в общество прозою на Аглинском языке, Он нашел только разные разметанные части и отрывки, и после привел их в порядок, соединил вместе, и может быть разпространил, наблюдая впрочем дух, тон, выражения и все цветы стихотворца Каледонского. Будучи искусный издатель, притом и сам в состоянии сочинять, сделал он для Оссиана то, что сделано в древности для Гомера, которого поэмы были разсеяны и оставлены на произвол памяти, пока Солон велел их переписать и соединишь в одно тело; многия места из Илиады и Одиссеи приводит Эсхин, Демосфсн и другие стихотворцы и риторы Греческие; но сих приводимых мест не находим мы в изданиях, достигших до нашего времени.

Между тем, как в Англии оспоривали подлинник поэм Оссиановых, Ирландия, ревнуя славе Шотландии, утверждала, что сей Бард родился в её недрах. Хотя различные разсуждения, сочиненные на сей случай, отдают честь и славу Шотландии; но мы издаем стихотворения Оссиановы под названием: или Ирландския, потому что под сим именем в различных Журналах стали они известны во Франции.

Оссиан пел для такого народа, которого зрелище природы никогда не отягощало. Из сего-то зрелища заемлет он всегда свои сравнения, описания и картины. Ежели посмотреть на них внятным оком, то самые те, кои с первого взгляду кажутся одинакими и вовсе одна с другою сходными, различаются какими нибудь отменами и теньми.