Дама с рубинами.
Глава XXIX

XXIX

На другой день мирный городок был совершенно выбит из своей обычной будничной колеи; молва о помолвке в Принценгофе бежала из уст в уста. Все буквально становились в тупик от изумления, так как ни одна человеческая душа не имела об этом ни малейшего понятия и даже дамские кружки, имеющие бесспорную монополию разузнавать и комбинировать, были совершенно слепы в этом отношении.

Через горничную это сенсационное известие дошло и до спальни советницы.

-- Глупости! - презрительно воскликнула она, но все-таки тотчас же выскочила из постели и через несколько минут очутилась пред своим сыном в капоте и ночном чепчике. - Что за глупую болтовню относительно Элоизы и князя X. разносят из дома в дом мясники и булочники? - спросила она, не выпуская из рук дверной ручки.

Герберт вскочил со своего места и предложил матери руку, чтобы ввести ее в комнату.

Но она отстранила его, резко произнеся:

-- Оставь это! Я не собираюсь здесь оставаться! Я хочу только узнать, как это возможно, что могли возникнуть такие неосновательные слухи.

Ландрат несколько мгновений колебался; ему было жаль, что ей придется испить эту горькую чашу, хотя она и сама была виновата в этом. Наконец он спокойно произнес:

-- Милая мама, люди говорят правду; Элоиза фон Таубенек действительно вчера помолвлена с князем X.

Ручка двери выскользнула из рук советницы; она чуть не упала.

-- Правда? - пробормотала она, схватившись за голову и как бы сомневаясь в том, что она не сошла с ума, - действительно правда? - повторила она, посмотрев на сына сверкающими глазами. Затем она расхохоталась истерическим смехом и всплеснула руками: - хорошо же тебя водили за нос!

-- Меня вовсе не водили; это именно я свел эту пару, - без малейшего раздражения ответил он и в нескольких словах изложил суть дела.

Во время его речи старуха все больше поворачивалась к нему спиной, злобно кусая губы.

-- И все это я узнаю только теперь? - дрожащими губами спросила она через плечо, после того как он окончил.

-- Разве ты хотела бы, чтобы твой сын выдал дамам вверенную ему тайну! Я по возможности боролся с твоим заблуждением, достаточно часто выражал тебе, что Элоиза фон Таубенек совершенно безразлична мне и что я совершенно не собираюсь связывать себя без любви; ты в ответ на мои слова всегда только таинственно улыбалась и пожимала плечами.

-- Потому что видела, как Элоиза следила за тобой взглядом.

-- Да разве это не было только с ее стороны? Разве ты можешь сказать это и обо мне? Элоиза фон Таубенек знает, что она красива, и кокетничает со всеми. Однако такие взгляды не производят на меня ни малейшего впечатления; ты должна была бы знать, что это лишь легкий флирт, который большинство считает дозволенным и ни к чему не обязывающим. Элоиза фон Таубенек, несмотря на это, будет хорошей женой; залогом этого служит ее спокойный характер.

Дверь снова захлопнулась, и старая советница с бледным, расстроенным лицом скрылась в своей спальне.

Час спустя горничная бежала к портнихе и модистке, а Фридрих гремел на чердаке и стаскивал вниз сундуки и чемоданы. Советница собиралась в Берлин, к своей сестре.

Когда, около полудня, приехал советник и под руку с сыном поднимался по лестнице, его жена в шубе и шляпе с вуалем как раз сходила вниз, чтобы отправиться с прощальными визитами. Она повсюду распространялась о своем давнишнем горячем желании послушать хорошую оперу и концерт, которые неудержимо влекут ее в Берлин. О событии в Принценгофе упоминалось лишь вскользь и говорилось с улыбкой, как о вещи давно известной, которой каждый человек должен радоваться. Более близким она шептала на ухо, что вполне понимает первоначальное сопротивление старшего брата князя, потому что не каждый согласится принять в свою семью дочь бывшей балерины.

С отъездом старухи в старом купеческом доме воцарились мир и тишина, но затем разразилась буря, которая потрясла всех обитателей до глубины души. Рейнгольд должен был, наконец, узнать о перемене в семейных делах. Старый советник и Герберт приступили к этому с возможной осторожностью, но тем не менее это известие произвело действие внезапно взорвавшейся бомбы. Рейнгольд пришел в ужасное возбуждение. Он кричал, шумел и осыпал своего покойного отца самыми яростными упреками; его страстный протест, конечно, ни к чему не привел, и он в конце концов должен был подчиниться. Но с этого времени он еще больше отдалился от семьи, чем прежде; он даже обедал один, в своей комнате, из боязни встретиться когда-нибудь со своим маленьким братом, и постоянно повторял, что не будет иметь ничего общего с "этим парнем", если даже доживет до ста лет.

Старый домашний врач на эти слова обыкновенно лишь меланхолично улыбался; он лучше других знал, оправдается ли надежда его пациента относительно долголетней жизни, и требовал от родных, чтобы больного по возможности щадили, что охотно исполнялось. Маленький Макс никогда не попадался на глаза Рейнгольду. Дверь в пакгауз не была заложена, и между ним и главным зданием установились оживленные сношения.

Советник полюбил мальчика, как будто тот был сыном его покойной дочери, а Герберт стал его опекуном.

В городе, как и предполагалось, раскрытие тайны лампрехтского дома произвело большую сенсацию; она в течение долгого времени служила предметом разговоров; в клубах и дамских кружках судили и рядили; Лампрехтов действительно "растрепали по ниточкам". Однако все эти пересуды не имели никакого влияния на мирный семейный кружок, собиравшийся в дедушкиной комнате, в красной гостиной, где на эту картину полного согласия между старыми и молодыми, улыбаясь своим сверкающим взором, смотрела "дама с рубинами".

-- Красота этой женщины так необычна и подавляюща, что прямо страшно становится, - сказала однажды вечером госпожа Ленц, обращаясь к тете Софии, сидевшей на диване и метившей приданое Маргариты.

-- Эти роковые чары, вероятно, преследовали и мою бедную Бланку, - сдавленным голосом добавила старушка, - она больше всего любила украшать себя камнями, которые сверкают в этих темных волосах, перед смертью она в бреду боролась с прекрасной Дорой, которая "хотела взять ее с собой".

Ландрат встал и отодвинул лампу, так что портрет снова оказался в полумраке.

-- Эти рубиновые звезды были сегодня у меня в руках, я их убрал. В твоих волосах они никогда не будут, Маргарита!

Она улыбнулась.

-- Нет, но мне приходит в голову "зависть богов". Пусть жуткий красный блеск этих камней покоится с миром!

Варвара почти в то же время говорила внизу в кухне:

-- Дорога, по которой приходится каждый день ходить нашему мальчику, мне вовсе не нравится. Та "с красными камнями" должна была взять своего ребеночка вместе с собой в землю, а здесь остался такой прекрасный, крепкий наследник. Это может обозлить ее.

"нечисти".

Вера в темные силы никогда не умрет, пока слабое человеческое сердце будет любить, надеяться и содрогаться!

Печатается по изданию: Марлитт Е. Полн. собр. соч. С.-Петербург: Изд. А.А. Каспари. Т. 4.