Бал на острове Барбадосе
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Бал на острове Барбадосе

БАЛЪ НА ОСТРОВЕ БАРБАДОСЕ.

...Утромъ подошли мы къ острову, и какъ я мы былъ опечаленъ смертiю нашего почтеннаго капитана, а векъ не забуду чувства удивленiя, объявшаго меня при виде мыса Нидгама, съ которымъ поравнялись мы для входа въ бухту Карлейль. Берегъ блисталъ чистою, ослепительною белизною; за нимъ пышныя вечно-зеленыя кокосовыя деревья: свежiй ветерокъ колыхалъ ихъ раскидистыми вершинами. Надъ нами, темноголубое небо; внизу, синева прозрачной воды, порой сменявшаяся зеленью, когда мы проходили мимо коралловыхъ скалъ, торчащихъ изъ глубины моря. Городъ открывался передъ нами исподоволь, домъ за домикомъ, - все чистенькiе, съ зелеными ставнями, которыя ярко пестрили чудесную панораму. На крепости развевались флаги; группы офицеровъ разъезжали верхомъ по берегу; люди всехъ цветовъ мелькали въ белой одежде, отъ которой лица ихъ отделялись еще резче. Вся эта картина вполне осуществила прежнiя мечты мои о волшебныхъ островахъ, носящихъ таинственное имя Западныхъ Индiй, и мне казалось, что никогда человекъ не видалъ такихъ прелестей.

Скоро наша палуба оживилась прибытiемъ многихъ сухопутныхъ офицеровъ, кроме островскихъ жителей, которые также прiехали за новостями. Пошли приглашенiя на обедъ къ тому, къ другому, и когда гости наши разъехались, лейтенантъ Фоконъ, принявшiй команду корабля по кончине капитана, и ездившiй на берегъ съ депешами, воротился къ намъ съ известiемъ, что на-дняхъ ждутъ адмирала съ эскадрою, что мы останемся въ Карлейльской бухте, и что немедленно должны починиваться.

Прежде всего надо было налиться водою. Для этого мне дали лодку, и Свинбурна квартирмейстеромъ, - того же самаго Свинбурна, Ирландца душею и теломъ, который такъ забавлялъ меня своими оригинальными разсказами во все продолженiе плаванiя и который, когда лгалъ обыкновеннымъ образомъ, не помнилъ даже, что правда существуетъ на свете, и говорилъ правду тогда только, когда хотелъ солгать получше. Одно его присутствiе уже поселяло во мне веселость: глядя на его лице, мне казалось, будто гляжу на ложь съ длиннымъ носомъ и серыми глазами. Онъ правилъ рулемъ, и хвасталъ, что знаетъ гавань какъ свою фуражку.

- Не попади только на подводный камень, сказалъ я ему.

- Не бойтесь мистеръ Симпль! Какъ будто я не знаю здешнихъ камней! Я вамъ скажу наизусть безъ карты где лежитъ всякой камень, даромъ что ихъ здесь много.

- Смотри же, братецъ...

И въ эту самую минуту мы наткнулись на подводную скалу.

- Ну, вотъ одинъ изъ нихъ!... сказалъ прехладнокровно Свинбурнъ. Ужъ мне ли не знать Барбадскихъ камней!

Я хотелъ сердиться: но какъ сердиться на такую неподражаемую черту Ирландизма? Я и матросы расхохотались отъ чистаго сердца. Къ счастiю, лодка осталась невредимою. Подходя къ берегу на веслахъ, мы увидели, что множество негровъ купается въ буруне: они окупали въ воду свои шерстоволосыя головы въ самое то время, какъ волненiе прибивало къ берегу. - Посмотрите-ка, сказалъ Свинбурнъ, какъ я пугну этихъ ниггеровъ! - Онъ сталъ на корму, и указывая пальцемъ на воду, закричалъ во все горло: "Аккула! аккула!" Какъ бросятся купальщики бежать отъ одного имени страшнаго непрiятеля! Они пыхтели, задыхались, и не прежде вздумали оглянуться, какъ выскочивъ далеко на берегъ. Мы опять захохотали, а они принялись бранить насъ ворами, висельниками, всемъ, что только могли отыскать ругательнаго въ бранномъ словаре Барбадскаго острова. Меня очень заняла эта сцена, особенно сами негры, столпившiеся вокругъ насъ, когда мы вышли на берегъ. Они смотрели такими весельчаками, прыгали, смеялись, болтали, пели и скалили свои белые зубы. Одинъ не переставалъ плясать вокругъ насъ, прищелкивая пальцами, и распевая песни безъ начала и конца.

- Эй, масса! какъ вамъ кажется?... Я не невольникъ; нетъ, сударь, - настоящiй Барбадскiй уроженецъ. Э!

- Масса! а масса! я сударь, свободный человекъ. Что если вы дадите мне денежку, ведь я выпью за ваше здоровье.

- Пошелъ ты, ниггеръ, съ дороги! закричалъ матросъ, катившiй бочку.

- Э! кого называешь ниггеромъ?... Я свободный человекъ, настоящiй Барбадскiй урожденецъ. Ступай себе, корабельная дрянь!

Свинбурнъ замахнулся на него палкою. Они разбежались, хохоча и передразнивая насъ.

Скоро окружала насъ другая толпа, составленная особенно изъ чернавочекъ: оне принесли плодовъ въ корзинкахъ, и сами сказывали, что продаютъ "всякую всячину". Я заметилъ, что матросы мои большiе охотники до кокосоваго молока, и какъ это питье безвредное, то я не мешалъ имъ покупать его у милыхъ посетительницъ темъ более, что принесенный товаръ состоялъ почти изъ однихъ кокосовыхъ ореховъ. Я никогда еще ихъ не отведывалъ, я хотелъ купить себе одинъ. Выбираю самый крупный. "Нетъ, масса! говоритъ мне ловкая негритянка, для васъ этотъ не годится. Для офицерства надо получше." Выбираю другой: та же исторiя. Нетъ, масса! берите этотъ. Вотъ молоко, такъ молоко! Хорошо для желудка." Я выпилъ молоко изъ отверзтiй въ верхушке ореха, и нашелъ его очень освежительнымъ. Матросамъ полюбилось оно до крайности: они опорожнили целыхъ две корзины. Но я скоро увиделъ, что хотя оно и полезно для желудка, но для головы не слишкомъ: люди мои, вместо того, чтобъ катать бочки, сами начали кататься во все стороны, и когда надо было ехать къ обеду, они все почти лежали въ лодке мертвецки пьяные. По ихъ словамъ, это происходило отъ солнца. Въ самомъ деле, было очень жарко. Я верилъ этому, пока только кружилось у нихъ въ голове; но когда у нихъ отняло руки и ноги, нельзя было не убедиться, что они решительно спились на повалъ. Однако жъ я все еще не могъ понять, какъ и когда достали они крепкихъ напитковъ. Когда мы воротились на корабль, Г. Фоконъ, начальствовавшiй надъ нами по званiю старшаго лейтенанта, спросилъ меня, какъ я допустилъ людей своихъ нарезаться до такой степени. Я уверялъ его, что ничего не знаю; что я не позволялъ ни одному изъ нихъ отлучаться съ места, и не виделъ, чтобы они покупали какой-нибудь напитокъ, кроме кокосоваго молочка, которое не запрещено морскою дисциплиною, и въ такой жаръ казалось мне очень позволительнымъ. Г. Фоконъ улыбнулся и сказалъ:

- Г. Симпль! я старый служака въ Вестъ-Индiи, я открою вамъ тайну. Слыхали ль, что значитъ - "сосать мартышку"?

- Нетъ-съ, не слыхалъ!

- Ну, такъ я жъ вамъ скажу: моряки употребляютъ это выраженiе вместо - пить ромъ изъ кокосовыхъ ореховъ. Негры молоко выльютъ, а нальютъ рому, и обманываютъ бдительность начальства, продавая матросамъ будто простые орехи. Теперь понимаете, отчего перепились ваши люди?

Я выпучилъ глаза: мне никогда это и въ голову не приходило. Тутъ догадался я, отчего черная женщина не хотела дать мне первыхъ ореховъ, которые я выбралъ. Я разсказалъ объ этомъ Г. Фокону: онъ отвечалъ мне:

- Делать нечего! не ваша вина; только впередъ этого не забывайте.

Ночью, я былъ на первой вахте, а Свинбурнъ - младшимъ подштурманомъ на палубе.

- Послушай! сказалъ я своему товарищу: ведь ты часто бывалъ въ Вестъ-Индiи; что жъ ты молчалъ, когда люди сосали мартышку? Я думалъ, что они только пьютъ кокосовое молоко.

Свинбурнъ усмехнулся.

- Эхъ, мистеръ Симпль! намъ, изволите видеть, не приходится наушничать. Бедному человеку въ кой-то веки удастся себя "посчастливить": такъ неужели отнять у него и этотъ случай? впрочемъ, я, право, не зналъ, что это были мартышки съ ромомъ.

- Да ведь ты самъ ихъ сосалъ? Видишь, какой примеръ дисциплины подаешь ты матросамъ!

Ну вотъ, мошенники, обманули и меня!.. Я тогда лишь приметилъ, что это былъ ромъ, когда у меня немножко зашумело въ головъ.

Съ этимъ человекомъ нельзя быть серiознымъ! Онъ говорилъ о своей ошибке такъ добродушно, какъ-будто обвинялъ себя въ тяжкомъ грехе на исповеди. Я прошелся несколько разъ по палубе.

- Что, Свинбурнъ, бывалъ-ли ты въ большую бурю на моръ?

- Спросите, въ чемъ я не бывалъ, - исключая можетъ-быть одной школы! Туда только не удосужился, не знаю какимъ образомъ. Видите ту баттарею на Нидгамскомъ Мысу? Такъ вотъ-съ, когда была буря въ 1782 году, эти самыя пушки перенесло ветромъ прямо на другую сторону, и часовыхъ съ будками туда же-съ. Солдатамъ, которые стояли лицемъ къ ветру, вдуло все зубы въ горло, а на другихъ головы вертелись флюгеромъ-съ: они, вишь, ждали команды направо кругомъ! А въ воздухе такъ и почернело отъ арапченковъ, которыхъ сорвало вихремъ съ овощнаго рынка вместе съ плодами. Я не могу всего такъ хорошо пересказать вамъ, мистеръ Симпль: но когда шквалъ прошелъ, то маленькiе негры, дыни, апельсины, груши, сигары, - чтобъ не солгать вамъ, ей, ей, слишкомъ полчаса валились съ воздуха градомъ на гаванъ и на нашу эскадру!

- И ты думаешь, я всему этому поверю?

Свинбурнъ взялъ трубку и навелъ ее.

- Разъ, два, три, четыре.... Это нашъ адмиралъ-съ тянется, на ночь глядя, съ эскадрою. Живъ быть не хочу, если одинъ корабль тутъ не линейный!

На разсвете, мы опознались съ подходящими судами и салютовали адмиральскому флагу, а въ восемь часовъ ужъ все они были на якоре. Гавань вдругъ оживилась. Никогда еще Барбадосъ не видалъ такого блистательнаго, веселаго, шумнаго собранiя офицеровъ.

Съ техъ поръ, на званые обеды отправлялись мы многочисленными обществами. Гостепрiимство здешнихъ островитянъ слишкомъ известно. Приглашенiя простирались даже на мичмановъ {Въ Англiи мичманы не офицеры. Питеръ Симпль былъ только мичманъ.}: поэтому и я нередко наслаждался вкусными обедами на берегу, и ласковымъ прiемомъ на поддачу. Одного не удавалось мне видеть - бала Барбадской прославленнаго dignity ball, о которомъ я такъ много наслышался, что мне очень хотелось узнать, что это такое. Но здесь нужно объясненiе: иначе не поймутъ меня читатели.

Цветные жители Барбадоса, по причинамъ, которыя имъ однимъ известны, горды до чрезвычайности, и всехъ обитателей другихъ острововъ презрительно называютъ ниггерами: они тоже думаютъ весьма много о своей храбрости, хотя никто изъ нихъ не видалъ войны, о сраженiяхъ слыхивали они только по газетамъ. Но при всякой победе, одержанной Англiею, эти добрые и забавные островитяне уверены, что непрiятель разбить ими. Свободные Барбадцы по большей части пребогатые люди, вздергиваютъ носъ выше самаго хохла, и, переобезьянивая Европейскiе обычаи, самыхъ Европейцевъ считаютъ какъ-бы ниже себя. "Баломъ знати", dignity ball, называется у нихъ тотъ, который даютъ почетнейшiе жители, а "знатью" величаютъ они людей, приближающихся цветомъ кожи къ нашему. Кто белее, тотъ знатнее. По особенной занимательности этихъ собранiй и по разнымъ другимъ причинамъ, которыхъ не стоитъ прописывать, сухопутные и морскiе офицеры большiе до нихъ охотники. Билеты для входа продаются очень дорого, я думаю, по восьми доллеровъ каждый.

"знатная" цветная дама, проведавъ объ этомъ, разослала свои билеты на тотъ же вечеръ. Это было не изъ соперничества, а по другой причине: она расчитала, что большую часть офицеровъ и мичмановъ отпустятъ съ кораблей къ губернатору, что оттуда они непременно ускользнутъ къ ней, и что, при помощи этой невинной уловки, она затмитъ все "балы знати" множествомъ и отборностью гостей своихъ.

Въ день бала, капитанъ нашъ прiехалъ на корабль, и объявилъ старшему лейтенанту, что губернаторъ проситъ къ себе непременно всехъ его офицеровъ. Мы отправились съ радостью.

Балъ былъ очень блистателенъ: жаль только, что дамы зажелчены климатомъ, - но впрочемъ не безъ исключенiй. Вообще, у губернатора было очень весело: несмотря да то, всемъ намъ до смерти хотелось вырваться оттуда скорее къ Миссъ Бетси Остинъ, на знаменитый "балъ знати", или сокращенно, на "знать". Я ускользнулъ съ тремя другими мичманами, и скоро мы очутились тамъ. Толпа негровъ стояла передъ домомъ: балъ еще не начинался за недостаткомъ кавалеровъ, потому что въ это отборное общество не пускали никого чернее мулатта. Можетъ-быть, не излишне заметить, что рожденный отъ белаго съ негритянкою называется мулаттомъ, или половинчатымъ; отъ белаго съ мулаткою, квадруномъ, или четверть-чернымъ; изъ четвертныхъ-то состоитъ преимущественно здешнее хорошее общество. Отъ квадруновъ съ белыми происходятъ мусти, или восьмушно-черные, а отъ этихъ съ белыми жъ, мустафины, или полувосьмушно-черные. Следующiя породы называются "отмытыми до бела", и считаются ужъ Европейскими. Цветъ тела составляетъ важный предметъ геральдики въ Западныхъ Индiяхъ, и благородство, основанное на отливахъ кожи, заключаетъ въ себе столько же, если не более, степеней, какъ и дворянское достоинство Страсбургскихъ канониковъ или Испанскихъ грандовъ: квадрунъ свысока глядитъ на мулатта, мулатть на самбо, то есть, помесь мулатта съ негритянкою, а самбо на ниггера. Всехъ ихъ, безспорно, красивее порода квадруновъ: некоторыя женщины этой степени истинно прелестны; волосы у нихъ длинные, совершенно прямые и мягкiе; глаза большiе и черные, станъ удивительный, и румянецъ играетъ въ щекахъ такъ же явно, съ такимъ же волшебствомъ, какъ у Европеекъ.

Двери дома Миссъ Остинъ были отворены и убраны померанцевыми ветвями. У самаго входа встретилъ насъ мулаттъ, исправлявшiй, какъ мы полагали, должность швейцара. Онъ былъ распудренъ, въ белыхъ шараварахъ, въ жилете короче воробьинаго носа, и въ поношеномъ капитанскомъ мундире, вместо ливреи. Съ низкимъ поклономъ "принялъ онъ смелость обезпокоить господъ посетителей на счетъ билета", и, когда мы его отдали, ввелъ насъ въ бальную комнату, где у самыхъ дверей стояла Миссъ Остинъ для принятiя гостей своихъ. Она намъ низко присела, и заметила, что очень рада видеть у себя господъ моряковъ, но надеется, что и господа офицеры пожалуютъ тоже на ея "знать".

Наша мичманская знать очень оскорбилася этимъ замечанiемъ, и одинъ изъ насъ отвечалъ, что "мы, не хвастая, считаемъ себя также офицерами, да еще и не маленькими; а если она ожидаетъ лейтенантовъ, такъ пусть ждетъ до техъ поръ, пока имъ надоестъ у губернатора: мы, съ своей стороны, отдали предпочтенiе ея балу".

и личекъ. Какъ лейтенанты еще не прiезжали, то мы овладели всеобщимъ вниманiемъ, и я былъ представленъ поочередно Миссъ Эвридике, Миссъ Минерве, Миссъ Сильвiи, Миссъ Аспазiи, Миссъ Эвтерпе, - имена дочекъ, явно заимствованныя отъ стоявшихъ здесь военныхъ кораблей и фрегатовъ, которыхъ лейтенанты произвели прiятное впечатленiе надъ воображенiемъ смазливыхъ Барбадскихъ маменекъ. Все эти молодыя девушки выказывали прiемы местнаго хорошаго тона. Не берусь описать ихъ туалетъ: драгоценныхъ вещей было довольно, платья очень легки; корсетовъ, кажется, не было: да и на что корсеты тамъ, где талiи такъ прекрасны, что имъ надо бояться только одежды? Вотъ явилось еще немного мичмановъ и уже несколько лейтенантовъ - между прочими мой прiятель, удалой О'Браень. Хозяйка приглашаетъ начать балъ. Я прошу Миссъ Эвридику на котильонъ, которымъ онъ долженъ открыться. Въ эту минуту выступаетъ впередъ первый скрипачъ, церемонiймейстеръ и баллетмейстеръ острова, масса Джонсонъ, молодецъ хоть куда, учившiй танцовать всехъ "Барбадскихъ барышень". Онъ былъ темноцветный квадрунъ, слегка напудренный, въ голубомъ фраке на распашку, для большей очевидности лилейно-белаго жилета, который онъ застегивалъ только на одну пуговку, чтобъ дать просторъ главному предмету своей гордости, - широкимъ, туго накрахмаленнымъ манжетамъ, несравненному жабо, простиравшемуся отъ галстуха до самаго пояса нанковыхъ штановъ, которыя завершались на коленяхъ огромными пуками лентъ. Ноги его были обтянуты шелковыми чулками, что однако жъ не делало чести его разборчивости, потому что здесь явно обнаруживалось превосходство Европейца надъ цветнымъ человекомъ: голени его слишкомъ уклонялись отъ прямой линiи, и тощее берцо входило въ широкую ступню точно такъ, какъ палка въ половую щетку, то есть въ одинакомъ разстоянiй отъ пальцевъ и отъ пятки. Такова была наружность Г. Аполлона Джонсона, въ которомъ Барбадскiя дамы видели крайнiй пределъ лучшаго тона и верховнаго судью приличiй. Смычекъ его былъ волшебнымъ жезломъ, который, визжа по скрипке заставлялъ всехъ повиноваться его веленiямъ. "Сударыни, господа, извольте по местамъ!" Все повскакали. "Миссъ Эвридика, вы открываете балъ!"

У Миссъ Эвридики былъ плохой кавалеръ, по она взялась учить меня. Противъ насъ сталъ О'Браенъ съ фрегатомъ Эвтерпою, - я хотелъ сказать, съ Миссъ Эвтерпою! Прочiе кавалеры были все наши же: двенадцать белыхъ пополамъ съ черными пестрели, точно какъ шашечница. Все взоры были устремлены на Г. Аполлона Джонсона, который сперва взглянулъ на пары, потомъ на свою скрипку и наконецъ за прочихъ музыкантовъ, чтобъ видеть, все ли въ порядке, - взмахнулъ смычкомъ, и грянула музыка. "Масса лейтенантъ! закричалъ Аполлонъ О'Браену: переходите къ даме, которая противъ васъ! Правую руку! Левую, теперь лицемъ къ Миссъ Эвридикъ! - ну, такъ! возьмитесь за руки и кружитесь! А вы, мичманокъ, поставьте свою даму! Теперь вертите ее!.... довольно, погодите! Первая фигура кончена."

Тутъ, я думалъ, мне можно будетъ поговорить съ моей дамою. Я сделалъ какое-то замечанiе. Она мне отвечала на отрезъ: "Я, сударь, пришла сюда танцовать, а не болтать. Смотрите на массу Джонсона: онъ сейчасъ ударитъ смычкомъ." О! подумалъ я: это ужъ слишкомъ пахнетъ аптиподами!

Началась вторая фигура, и я сделалъ ужасную ошибку; въ третьей, въ четвертой, въ пятой та же исторiя, потому что я сроду не танцовывалъ котильона. Когда я отвелъ на место свою даму, решительно самую миленькую изъ всехъ бывшихъ на бале, она взглянула на меня презрительно, и сказала соседке: "Право, мне жаль этихъ господъ! Прiедутъ изъ Англiи и неумеютъ танцовать! и если научатся кой-какъ въ Барбадосе, то всю жизнь не могутъ показаться въ знатномъ обществе." Тутъ затеяли англезъ, который для всехъ былъ прiятнее, потому что и ученицы Г. Аполлона Джонсона не блистали совершенствомъ въ котильоне, а изъ офицеровъ, кроме О'Браена, никто не танцовалъ его. Превосходство О'Браенова воспитанiя, вместе съ его лейтенантскимъ эполетомъ и прiятною наружностью, обратили на него особенное вниманiе женщинъ. Онъ взялъ, предъ меня, Миссъ Эвридику, и не оставлялъ ея целый вечеръ, возбуждая темъ ужасную ревность въ Г. Аполлоне Джонсоне, котораго сердце очевидно обращено было къ этому ветру. Общество наше безпрестанно увеличивалось; все гарнизонные офицеры и даже губернаторскiе адъютанты, какъ скоро могли отделаться, пришли сюда въ мефти, то есть, простомъ платье. Танцы продолжались до трехъ часовъ утра. Наконецъ собранiе превратилось въ совершенную давку, отъ-того, что безпрестанно наезжали новые гости со всего Барбадоса. Признаться, не худо было бы вылить на нихъ несколько склянокъ одеколона для исправленiя атмосферы. Жаръ былъ нестерпимый; дамы не успевали утираться. Рекомендую балъ Вестъ-Индской знати всемъ дороднымъ людямъ, желающимъ посбавить толщины.

Вотъ объявили, что готовъ ужинъ: оттанцовавъ последнiй англезъ съ Миссъ Минервою, я, какъ водится, провелъ ее въ столовую. Судьбе угодно было посадить меня противъ славной индейки, и я спросилъ свою даму, не прикажетъ ли она положить себе кусочекъ отъ груди. Она взглянула на меня съ величайшимъ негодованiемъ, и сказала: "Какъ вамъ не стыдно, сударь! Не понимаю, где учились вы обращенiю. Я возьму немножко индеечей шеи, - а говорить благовоспитанной даме объ груди, это право ужасно!" Новый урокъ несчастному мичману! До окончанiя ужина, я сделалъ еще две или три варварскiя ошибки. Наконецъ отужинали, и, должно признаться, столъ былъ отличный.

- Потише, милостивые государи и государыни, закричалъ масса Аполлонъ Джонсонъ: съ позволенiя нашей любезной хозяйки, я хочу предложить тостъ. Милостивые государи и государыни, вы все знаете, а если не знаете, такъ и вамъ говорю, что въ мiре нетъ места, подобнаго Барбадосу. Весь светъ воюетъ противъ Англiи; ни Англiи, ни королю Георгу нечего бояться до техъ поръ, пока Барбадосъ стоитъ крепко. Барбадцы сражаются за Короля Георга до последней капли крови. Никогда еще Барбадцы не обращались въ бегство: вамъ всемъ известно, что Французы на Сентъ-Люси бросили Морнъ-Фортюне, услышавъ, что идутъ на нихъ Барбадскiе волонтеры. Надеюсь, никто здесь этимъ не обидится, но я съ прискорбiемъ долженъ сказать, что Англичане слишкомъ завистливы къ Барбадцамъ. Милостивые государи и государыни! у Барбадскаго племени одинъ недостатокъ, - оно слишкомъ храбро..... Предлагаю пить за здоровье острова Барбадоса.

Вдругъ встаетъ нашъ О'Браенъ.

- Мистеръ Поллуша! вы, клянусь витiйствовали лучше всякаго попугая, какого удавалось мне видеть въ этомъ краю; но вы пили въ честь всего острова Барбадоса, а я думаю обратиться къ чему-нибудь частному. Вместе съ вами, желаю я добраго здоровья острову, но здесь есть такая прелесть, безъ которой онъ былъ бы пустынею: это - общество милыхъ девицъ, которыя насъ теперь окружаютъ и берутъ сердца наши приступомъ.

О'Браенъ нежно обвилъ рукою станъ Миссъ Эвридики, а его Поллуша заскрипелъ зубами на всю столовую.

- Поэтому, господа, съ позволенiя вашего, я предлагаю выпить за здоровье Барбадскихъ дамъ!

Много другихъ тостовъ было потомъ выпито: вино лилось такъ обильно, что мужская часть общества ужъ слишкомъ раззадорилась. Вдругъ хозяйка встала изъ-за стола: - Ну, почтенные гости и гостьи! кажется, не грехъ сказать, что время и ко дворамъ. - Я никогда не позволяю напиваться до-пьяна или бурлить у себя въ доме: такъ право, лучше выпьемъ по рюмке на прощанье, да и благодарю васъ за компанiю.

Намекъ былъ довольно ясный, какъ заметилъ ей О'Браенъ. Согласно съ ея просьбою и нашимъ желанiемъ, мы выпили на прощанье, и пошли провожать своихъ дамъ. Пока я подавалъ красную креповую шаль Миссъ Минерве, въ некоторомъ отдаленiи, собиралась гроза между Барбадскимъ Аполлономъ Джонсономъ и нашимъ О'Браеномъ. Неугомонный лейитенантъ неотступно ухаживалъ за моей Миссъ Эвридикою, и нашептывалъ ей въ ухо такъ называемыя имъ нежности, какъ вдругъ масса Аполлонъ, кипя ревностью, подошелъ къ ней и сказалъ, что будетъ иметь честь проводить ее домой.

- Можешь избавить себя отъ труда, черномазый подлипало, отвечалъ за нее О'Браенъ. Эта барышня у меня подъ покровительствомъ: такъ прочь съ своей отвратительной харицей, или я покажу тебе, какъ управляются съ Барбадцемъ, который "слишкомъ храбръ".

- Клянусь Богомъ, масса лейтенантъ! если вы тронете меня хоть пальцемъ, я самъ докажу вамъ, каковы Барбадцы.

сердитый голосъ лейтенанта.

Миссъ Эвриднка выпустила О'Браенову руку по его просьбе, и они стали съ Аполлономъ середи дороги, - О'Браенъ, у самыхъ дверей, которыя были заперты, а тотъ въ наступательномъ положенiи. О'Браенъ, зная чувствительное место негровъ, приветствовалъ Поллушу такимъ ударомъ по голенямъ, что мне онъ верно перешибъ бы ноги. Масса Джонеонъ болезненно застоналъ и отскочилъ шага на три, разделяя толпу за собою. Черные никогда не дерутся кулаками, а бодаютъ головой какъ козлы. Отступивъ, Аполлонъ потеръ себе ногу, взвизгнулъ изо всей ночи, и бросился на О'Браена, метя ему головою въ грудь. Лейтенантъ догадался и ловко отскочилъ въ сторону, а Аполлонъ пролетелъ мимо съ такой силою, что голова его вышла въ стеклянную дверь, бывшую за О'Браеномъ, и онъ увязъ въ раме, визжа какъ поросенокъ и задыхаясь отъ бешенства. Хотя съ трудомъ, однако же его освободили. Онъ былъ въ самомъ жалкомъ положенiи: лице изрезано, и несравненный жабо весь въ лоскутьяхъ! Кажется, ужъ съ него было довольно: онъ удалился въ столовую съ некоторыми изъ своихъ почитателей, не глядя на О'Браена, не говоря объ немъ ни слова.

Но за то негодованiе друзей его возрасло до такой степени, что они никакъ не хотели спустить намъ этой обиды. Многочисленная толпа собралась на улице, и клялась отмстить за оскорбленiе соотечественника. Должно было ожидать шуму. Миссъ Эвридика скрылась и развязала руки О'Браену. "Выходите, выходите висельники, корабельная дрянь! жаль, что нетъ большихъ камней разможжить вамъ головы," кричала толпа негровъ. Офицеры вышли все вместе, и были встречены градомъ гнилыхъ померанцевъ, кочерыгъ, грязи и кокосовой скорлупы. Мы мужественно пробивали себе дорогу, но приблизившись къ берегу, увидели, что непрiятель увеличивается сотнями, и наконецъ ужъ не могли двигаться впередъ, совершенно сдавленные нигерами, у которыхъ головы тверды и безчувственны какъ мраморъ.

- Нетъ, нетъ, это напрасно! отвечалъ О'Браенъ: стоитъ только пролить кровь, такъ ужъ они насъ живыхъ не выпустятъ. Люди на боту теперь верно заметили, что здесь шумъ и свалка.

О'Браенъ былъ правъ. Не успелъ онъ этого вымолвить, какъ мы увидели, что въ некоторомъ отдаленiи для насъ прокладывается дорога, а минуты черезъ две она была уже открыта, и Свинбурнъ съ матросами явились посреди толпы, вооруженные дубинами. Они подчивали ими черныхъ не по головамъ, а по ногамъ, подкашивая ихъ, какъ траву, и продолжали это угощенiе вправо и влево до техъ поръ, пока мы дошли до лодокъ. Тутъ они сомкнули за нами свои дубины и только изредка подшибали смельчаковъ, подходившихъ слишкомъ близко. Тогда уже совершенно разсвело, и черезъ несколько минутъ прибыли мы на фрегатъ благополучно. Такъ кончился первый и последнiй "балъ знати", который мне случилось видеть.