Избранные стихотворения

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Избранные стихотворения (старая орфография)

МАТТИССОН.

Немецкие поэты в биографиях и образцах. Под редакцией Н. В. Гербеля. Санктпетербург. 1877.

1. Элизиум. - В. Жуковского

2. Картина вечера. - Н. Гербеля

3. Весенний вечер. - П. Шкляревского

4. Младенчество. - П. Шкляревского

В то время, когда Гёте создавал свои безсмертные произведения, полные реальной правды, а Шиллер, не смотря на то, что был лириком в полном смысле слова, тем не менее чуждался в своих созданиях всякой форсировки чувств, явилась в Германии новая школа поэзии, направившая свои тихие шаги совершенно в разрез с этим трезвым и полным правды направлением. Школа эта, которую можно назвать элегически-сентиментальной, главным представителем которой был Фридрих Маттиссон, обязана своим успехом исключительно одной красоте внешней формы своих произведений.

Фридрих фон-Маттиссон родился 23-го января 1761 года в Хохендоделебене, близь Магдебурга. Отец его умер вскоре после рождения сына, и воспитание мальчика принял на себя его дед. Кончив курс в клостербергенской школе, молодой Маттиссон определился в Галльский университет, с целию изучить теологию, но весьма скоро переменил своё первоначальное намерение, увлёкшись философией и литературой. По окончании курса, он получил место учителя в институте в Дессау, а год спустя поступил домашним учителем в семейство одного лифляндского графа. Затем целые двадцать лет Маттиссон провёл, переходя из одного дома в другой, в качестве воспитателя или секретаря и только в 1812 году получил штатное место директора театра при виртембергском дворе, которое занимал много лет. Под старость возвратился он в Дессау, где и умер 12-го декабря 1831 года, на семидесятом году жизни. Успехом своих первых произведений Маттиссон обязан Шиллеру, давшему о них очень лестный отзыв. Благодаря ему, публика обратила внимание на молодого поэта, нашедшого в скором времени самых рьяных последователей. В качестве элегиста и, притом, элегиста крайне сентиментального направления, Маттиссон более всего обращал внимание на описание картин природы; но, к сожалению, редко придерживался мудрого правила о границах поэзии и живописи, высказанного Лессингом в "Лаокооне". Оттого в своих сочинениях Маттиссон, переходя в изображениях природы за пределы, возможные для поэзии, часто впадал в форсировку, которая делает его описания очень натянутыми и скучными, каким является всё фальшивое и ненатуральное, в каком бы роде искусства оно не являлось. Описания, идущия одно за другим, не могут поразить читателя общим видом картины, как искусно-нарисованный пейзаж, а потому одному уже не имеют возможности спорить в силе впечатления с живописью. И этот недостаток встречается в произведениях Маттиссона на каждом шагу. Лучшия из его описательных стихотворений, как, например, "Женевское озеро" и "Вечерний пейзаж", нередко увлекают читателя отдельными строфами; что же касается впечатления целого, то оно почти всегда оказывается утомительным и ненатуральным. Сверх того не мало утомляет читателя и грустное настроение, которым проникнуто почти каждое его стихотворение, вследствие чего лучшее впечатление природы - радость и веселье, которым она нас наделяет, упущены им совсем. Выделяя из впечатлений природы одно мрачное и тяжолое, он впадает в односторонность, которая, как известно, никогда не даёт поэту мирового значения. Если он имел значительное влияние на современников при жизни, то это только благодаря тому элегическому направлению, которое было в то время в моде.

I.

ЭЛИЗИУМ.

Роща, где податель мира,

Добрый гений смерти, спит,

Где румяный блеск эфира

С тенью зыбких сеней слит,

Где источника журчанье

Как далёкий отзыв лир,

Где печаль, забыв роптанье,

Обретает сладкий мир -

С тайным трепетом, смятенна,

В упоении богов,

Сбросив пепельный покров,

Входит в сумрак твой Психея;

Неприкованна к земле,

Юной жизнью пламенея,

Развила она криле.

Полетела в тихом свете,

С обновлённою красой,

В дол туманный, к тайной Лете:

Мнилось, лёгкою рукой

Гений влёк её незричый.

Видит мирные дуга,

Видит Летою кропимы

Очарованны луга.

В ней надежда, ожиданье;

Наклонилася к водам,

Усмиряющим страданье -

Лик простёрся по струям.

Так безоблачен играет

В море месяц молодой;

Факел Геспера златой.

Лишь фиал воды забвенья

Поднесла к устам она -

Дней минувших привиденья

Скрылись лёгкой тенью сна.

Заблистала, полетела

К очарованным холмам,

Где журчат, как Филомела,

Светлы воды по цветам.

Всё в торжественном молчанье;

Притаились ветерки,

Лавров стихло трепетанье,

Спят на розах мотыльки.

Так молчало всё творенье -

Море, воздух, берег дик -

Зря пенистых вод рожденье,

Анадиомены лик.

Всюду яркий блеск Авроры.

Никогда такой красой

Обновлённые весной!

Мирты с зыбкими листами

Тонут в пурпурных лучах;

Розы светлыми звездами

Отразилися в водах.

Так волшебный луч Селены

В лес Карийский проникал,

Где, ловитвой утомленный,

Сладко друг Дианы спал.

Как струи ленивой ропот,

Как воздушной арфы звон,

Разливался в лесе шопот:

"Пробудись, Эндимион!"

В. Жуковский.

II.

КАРТИНА ВЕЧЕРА.

Зной и свет

Шлют привет

Пышной жатве мирных пашен

И зубцам Вальдбургских башен.

Блещет; рать

Расписных рыбачьих лодок

Мчится стаею лебёдок.

Всё кругом

Серебром

Блещет, искрится, сияет;

Море небо повторяет.

Всюду тишь,

Лишь камыш

Под скалой, где обитает

Стая сов, не засыпает.

Всё вокруг

Нежит слух,

Манит кровлею простою,

Тенью, миром, тишиною.

Море спит -

Не шумить;

Запад тухнет и бледнеет;

Шпиль на Вальдбурге темнеет.

Шлёт привет.

Духи речь ведут в покое

Об отшедшем дня герое.

Н. Гербель.

III.

ВЕСЕННИЙ ВЕЧЕР.

Роса, озарённая алын сияньем,

На нежном блестит васильке;

Картины цветущей весны с трепетаньем

Рисуются в яркой реке.

Прекрасны - источник, бегущий с утеса,

И рощи в пурпурных лучах; *

И сладостен сон озлащённого леса;

Глубокий покой на полях!

Прекрасна - златая звезда на огнистом

Багряном краю облаков,

Кудрявая липа на холме душистом

И риза цветная лугов!

Прекрасен в долине кустарник зелёный,

Увенчанный пруд тростником

Развесистой ольхи шатром!

Всё тихо, лишь иволги в роще стенанье

И звонкая трель соловья,

И гибкой осины листов трепетанье

Сливаются с плеском ручья.

О, как восхитителен вечер весенний,

Природы покоющей вид!

Как сладко союзом любовь в своей сени

Сонм тварей уснувших хранит!

О, как ты премудро, Благой и Всесильный,

Для счастия мир сотворил,

И розу долины с улыбкой умильной,

И сонмы горящих светил!

Ты двинешь десницей - и лист упадает

На крыльях зефира с кустов,

Дохнёшь и в пространстве небес изчезает

Система плывущих миров!

П. Шкляревский.

IV.

МЛАДЕНЧЕСТВО.

Трепещет над прудом,

Где фимиам жасмина

Развеян ветерков,

Плетнём там окружоннай,

Рисуясь в лоне вод,

Вокруг избушки скромной

Родимый сад цветёт.

От бурного волненья

Спешу к тебе навал

Под кров успокоенья,

Родимый, тихий сад?

Приветствую с слезами

Вас, холмы и поля,

Где радостными днями

Текла весна моя!

И мрачные берёзы,

Спокойствия приют,

И цветники, где розы

С гвоздиками цветут,

На кровле нот седой,

Колодезь, говорливый

Источник под травой,

Ряд ульев, пчёл жужжанье,

Калитки ветхой скрип,

Голубок воркованье

И шопот старых лип -

Всё здесь красноречиво,

Всё в душу сладость льёт,

Всё юности счастливой

Дни сердцу отдаёт.

О ты, чей жезл свергает

С минувшого покров,

Чей голос вызывает

Из гроба ряд веков,

Мечта, укрась цветами

Былых восторгов след

И озари лучами

Тропинку первых лет!

У берега ручья -

Почувстовал висрвые

Где грусть и радость я!

Вот поле под горою,

Где у сребристых вод,

Под звук рожка, весною

Кружился хоровод!

Вот лес, где, словно Флора,

Лилета, цвет села,

Фиялки для убора

И ландыша рвала,

И пруд, по чьих резвился

Я злачных берегах,

Когда мой флот носился

По зёркальных водах!

Вот здесь, где гордость нивы

Волнует ветерок,

Овсянок в чаще ивы

Тревожил мой силок;

Я иволге внимал;

Там на траве цветистой

Из ветвей воздвигал

Цветущие палаты

В кустах у ручейка;

Здесь с треском змей крылатый

Пускал под облака;

Тут на ковре зелёном

Ловил я мотыльков;

Там плёл под старым клёном

Венки из васильков.

Вот школа! С повиликой

Плющ вьётся по стенах.

Здесь ментор наш владыкой

Миров казался нам.

Вон - у пруда, под тенью,

Дубовая скамья!

Здесь яйца в Воскресенье

Катал с друзьями я.

Кладбище - ряд могил!

Здесь, предан размышленью,

Я вечером бродил,

Беседовал с гробами,

Их голосу внимал

И с жаркими слезами

Крест матери лобзал.

Вот мост, где поседелый

Герой на костылях

Любил, с улыбкой смелой

На старческих губах,

Разсказывать нам, с жаром

И с пламенем в глазах,

О нашем Фрице старом,

Про Лейтен и Росбах!

Гумно, где, под игривый

Звон цитры, меж снопов,

С подругою стыдливой

В венке из васильков,

Как юный фавн, плясал,

А хор селян окрестных

Цереру прославлял!

Вот на лугах зелёных

Душистые скирды

И мельниц окрылённых

Весёлые ряды!

Пруды между кустами,

Где, спрятавшись в тростник

Склонённый над водами,

Полощется кулик!

Вот холм! С зарёй багряной

Здесь жаворонок пел

И гулко над поляной

Пастуший рог гремел.

А вот и та долина,

Где трелил соловей

И чьих красот картина

Живёт в душе моей!

Был краше и светлей,

Чем пурпур драгоценный

И перлы богачей.

Беседка! Здесь я крылся

В полдневный летний зной

И в забытьи стремился

В волшебный мир мечтой.

Там зрел я окрылённых

Змей, дышущих огнём,

И карликов зелёных

С брильянтовым копьём.

Пруд - океан сердитый,

Шалаш - был замком фей.

Ветвь - конь златокопытый.

Волшебник - соловей.

Тогда, забот не зная,

Как ландыш полевой

Я рос, благословляя

И дни мои златились

Веселием одним,

И слёзы не катились

В желаньи видеть Рим,

Рафаэля картины,

Швейцарии снега,

Неаполя долины

И Рейнские брега.

Пригорок иль лужок,

Фиалки, ключ прозрачный

И робкий мотылёк.

Когда я вспомню младость,

Невинность сердца, сладость

Восторгов молодых -

Тогда, вздымаясь, дышет

Грудь трепетно моя:

Уснувшого ручья.

Ах, быстро улетели

Вы, дни весны моей!

От мирной колыбели

Что с вами здесь сравнится?

О, блого светлых дней!

Слеза моя катится

Невольно из очей.

Вы, холмы и луга!

Ах! Альпов ли вершины,

Пенея ли брега

Иль рощи Кашемира

Тебя, обитель мира,

Невинности святой?

Не снежные вершины

К пределам чуждых стран,

В свирепый океан -

В приют уединенья

Ко мне - в мечтах златых -

Глаголы утешенья

Когда не озаряет

Мглу ночи лик луны

И эхо повторяет

Мой стон сред тишины -

Ко мне покоя луч:

Так юная смеётся

Заря над сонмом тучь.

Дели моря ладьёю,

Безвестною стезёю

Пройди во храм наук;

Видь лик свой изваянный

Во мраморе, в меди;

Киприды на груди;

Держав, племён властитель,

Правь думами царей;

Будь Перу повелитель,

Все лавры, все короны

Владык земных стяжай;

Всё, чем сияют троны,

В себе одном вмещай -

Забот летит с тобой

Везде - в чертог блестящий,

В моря, в кровавый бой.

Звучит весельем лира;

Ах, в светлый кубок пира

Слёз точатся струи!

Ты презрел шум военный;

Безсмертьем озаренный.

На льды Альпийских гор

При плесках ты восходишь;

Но скорбь - тебе во след,

Средь лавров и побед.

Кчему жь в чужия страны,

Безумцы, мы летим?

Уйдя за океаны,

Нет, счастье нас лелеет

Лишь в родине святой!

Дыханье мира веет

Вкруг юности одной!

Как зеркало ручья,

Как радуга цветная -

Прекрасны дни её.

С невинностью играет

Хотя не развивает

Пред нею свиток свой.

Да, Стикса брег ужасный -

Брег наших всех страстей:

Конец мечтам детей.

Нас тучи устрашают;

Невинность меж цветов

С улыбкой засыпает

П. Шкляревский.