Блумсберийская красавица.
Глава II. Голубки.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блумсберийская красавица. Глава II. Голубки. (старая орфография)

ГЛАВА ИИ. 

Голубки.

Что может быть интереснее возникающей любви? Что может быть любопытнее постепенного прогресса нежного чувства? Блаженная страсть!

Я понимаю волнения влюбленного человека, но я тоже вхожу и в чувства спекулирующей матери и ценю благородные страдания отца.

Обед в Блумсбери-сквере внушил мисс Анастасии некоторые мысли, затмил Долли последний разсудок и подал мистрисс де-Кад самые лестные надежды.

Поведение маленького обожателя много обещало; два раза он попробовал сказать комплимент (которой совершенно бы пропал, еслибы мистрисс де-Кад не поспешила его искусно выяснить); он не сводил с красавицы глаз и в то же время трепетал, боясь что она это заметит; он чувствовал нервную дрожь и улыбался; желая для контенансу, положить себе молодого картофелю, он разронял его по полу; он метался до тех пор на своем кресле, пока запутался в роскошные складки воздушного платья и, стараясь выпутаться, разорвал сверху до низу два полотнища.

Но все были светло и счастливо настроены, и Долли был успокоен прежде, чем краска смущения успела сбежать с его лица. Я сравнил молодой картофель с бильярдными шариками, а великолепная Анастасия, улыбаясь божественной улыбкою, сказала (я опасаюсь, не совсем чистосердечно), что она бесконечно рада погибели этого противного платья: она именно терпеть его не могла и обещала отдан горничной.

Я потом видел его самое платье на её младшей сестре, много обещающей исполнить девочке; она носила его по воскресеньям.

Возбужденное состояние Блумсбери-сквера достигло высшей степени, когда Долли на другой день снова явился, "показать свой рот", объяснил он; но опытную мать, как мистрисс де-Кад, не проведешь такими жалкими уловками.

Долли явился слишком рано, и потому его визит произвел большую суматоху; мисс Анастасия не успела еще облечься во всеоружие брани. Положение било критическое, но генерал не потерялся. Радужный лакей был отправлен к главе семейства с запиской смотреть Долли в рот, пока Анастасия будет готова.

- С этого дня надо одеваться как можно раньше, моя милая, говорила взволнованная мать. - Нельзя рисковать... Такой клад не скоро съищешь! Теперь с утра надо надевать персиковое шелковое платье - оно очень эффектно...

Свидание Анастасии и Долли не удалось: не утешило нежных родителей и не развеселило красавицу. Войдя, Долли увидал божественное создание, глубоко погруженное в чтение книги (она держала ее вверх ногами); она вздрогнула при его неожиданном появлении и сказала, что это очень любезно с его стороны.

Радужному лакею было отдано приказание доложить мамаше, что пожаловал мистер Икль, но мамаша, слушавшая под дверями, сочла за лучшее не мешать разговору молодых людей. Она терпеливо ждала, и когда Долли уехал, кинулась к детищу, повторяя задыхающимся голосом:

- Что? Что? Что?

Анастасия была раздражена. Она презрительно ответила:

- У нас был преприятный разговор: мы, главным образом, толковали о его рте.

- Господь Бог мой! воскликнула мамаша. - Что за умовредный человек! Но каков он был вообще?

- Он точно боялся меня и думал как бы бежать. Я напрасно старалась переменить разговор: он все сводил его к своему мизерному рту!

Долли был побежден окончательно при втором свидании. Я это понял, как только пришел к нему и взглянул на него. Он быть ласков до нельзя, шерри явилось передо мною в мгновенье ока; я молча сидел и ждал его исповеди. Он не знал, как завести речь, и начал ходить взад и вперед по комнате, ступая по пестрому ковру так, чтобы нога непременно попадала только в голубую клетку. Нервные люди, когда чем нибудь сильно взволнованы, всегда прибегают к каким-нибудь противоволнующим средствам. Один мой знакомый, говоря мне о болезни ребенка, съел весь ноготь большого пальца; другой знакомый, в случае сильного возбуждения чувств, таскает себя неистово за бакенбарды. Некоторые дергают себя жестоко за нос; некоторые кусают себе губы; у иных бывают конвульсии. Долли так старался попадать в голубые клетки, что ослабел от усилий и на лбу у него показались капли нота. Ножки его выделывали разные быстрые па, и скользили, как угри; его лицо было торжественно, как у мусульманина. Напрасно я, время от времени, говорил: "какова сегодня жара, Долли, а?" или спрашивал: "что нового, Долли?" Он, казалось, не слыхал меня и не замечал. К счастию он, наконец, сбился с голубой клетки и опомнился.

Тогда он покраснел и начал:

- Да, сегодня очень жарко; новостей нет; но я хочу попросить у вас совета, дорогой мой Джек. А вы, пожалуйста, надо мной не смейтесь!

Самое верное средство заставить человека смеяться - это попросить его не смеяться.

- Начинайте, дружище, ответил я, совершенно готовый надорвать бока от хохоту.

Он начал.

- Как вы думаете, сказал он, торжественным тоном: - высокий рост имеет большую важность?

Я еще не успел выговорить: "никакой важности!" как он уже продолжал:

- Думаете вы, что девушка предпочтет высокого человека человеку средняго роста?

Я сказал: - что за чепуха!

- Но мы привыкли соединять величие души и твердость характера с благородным построением тела. Я полагаю, люди маленького роста никуда не годны!

Злосчастный юноша! Как он себя ненавидел в эту минуту!

Чтобы его успокоить, я спросил, что у него лежит на душе.

Он поспешил высказаться.

- Предположим, что я желаю кому-нибудь посвятить всю свою жизнь. Ведь это благородное желание, потому что очень рискованное; но как женщина, например, примет мои слова? Разве я могу ей говорить о каких-нибудь подвигах, о попранных врагах, и о побежденных опасностях, когда она видит, что я едва могу влезть на стул? Я всегда полагал, что женщины любят таких мужчин, которые обладают львиною силою и львиным мужеством.

- Вы неправы! сказал я решительно.

(Я пил его шерри и считал своим долгом утешать).

- Я прав! ответил он. - Я не осмелюсь сделать предложение женщине! Всякая глядит на меня с презрением!

- Есть очень маленькия женщины... начал я.

- А! сказал: - из нея выдет даже полторы!

Безумие шутить в таких случаях. Он пришел в негодование.

Я поскорее принялся превозносить несравненные прелести Блумсберийской Бобелины, и этот маневр спас меня от его гнева. Он смягчился.

- Мой несчастный обморок уронил меня в её глазах, меланхолически сказал он: - но старик так рванул зуб...

Затем, вдруг просветлев, он прибавил:

- Как она была очаровательна в голубых полусапожках! Божественна!

- Долли, начал я убедительно: - вы по пустому себя мучите. Разве вы до сих пор не знаете, что высокия женщины безума от малорослых мужчин?

- Не хотите ли еще шерри, Джек? Чтожь вы совсем не пьете? Может, вы предпочитаете кларет? Я хочу попросить вас об одной услуге... Не можете вы как-нибудь узнать мысли Анастасии на этот счет? Только поскорее, Джек. Впрочем, это совершенно безполезно! прибавил он меланхолически. - Нечего себя тешить мечтами!

Он с томительной тоской поглядел на меня, ломая свой красивенькие, прозрачные пальцы.

- A как вы полагаете, дружище, много у нея обожателей с таким состоянием, как у вас, а? Большой доход лучше большого роста.

Бедный крошка привскочил на месте и вскрикнул:

- О, нет! нет! ни слова о деньгах, Джек! Я хочу чистой любви... я жажду... Лучше уверьте ее, что у меня ничего нет, что я без всяких средств... и что я буду для нея трудится... Это придает мне значения... Но к чему ласкать себя несбыточными надеждами? Разве этот безподобный серфим обратит на меня внимание? что я перед ней?

- У вас очень интересный вид, Долли, сказал: - и вы напрасно так отчаяваетесь.

Любовь Долли, медицина и домашния междоусобия с хозяйкою совершенно поглотили все мое время, и завалили меня до горла работою. Кроме того, постоянные обеды с Долли изнежили мой нрав; человек, подобный мне, должен привыкать обедать; ежедневные обеды развивают в нем легкомыслие и безумную самонадеянность.

Мой бедный крошка не мог обойтись без меня ни минуты. Вечною темою ваших разговоров была прекрасная Анастасия; меня уже начинало тошнить при её имени.

Невозможно себе представить ничего безпомощнее этого влюбленного карапузика! Раз я застал его в сокрушении; он испускал какие-то жалобные горловые звуки, похожие на болезненное воркованье, и промучившись над ним с час, я выпытал наконец, что его преследует мысль о разорванном платье красавицы.

- Что она должна думать обо мне? стонал Долли. - Я не смею идти туда, не смею ей показаться на глаза! Господи! Еслибы я мог послать ей какой-нибудь подарок, а?

- Вы думаете, это позволительно? вскричал он, и лицо его просветлело. - Но я не знаю... я не умею покупать, ни выбирать, Джек...

- Я выберу и куплю за вас, хотите?

Он совершенно повеселел.

- О, как вы милы и добры, Джек! Я никогда, никогда не забуду этой услуги!

Подарок был куплен и отправлен при умном и любезном письме (моего сочинения) в Блумебери-сквер.

Гусиный гогот и смятенное маханье крыльями, когда собака врывается в среду гусиного стада, может дать слабое понятие о том шуме, который поднялся у де-Кадов при получении нашей посылки, Долли не был у них неделю. Они уже стали забывать о мелькнувшей надежде. Мистрисс де-Кад назвала уже Долли карликом, Боб грозился его изувечить, и прекрасная Анастасия выражала в нему полнейшее презрение.

Но теперь надежда засияла снова, и засияла более ярким светом.

На семейном совете решено было снабдить Боба деньгами и поручить ему пригласить меня на товарищеский обед в ресторане. Он должен был подпоить меня и выпытать у меня всю подноготную о Долли.

Я это все тотчас же сообразил.

Я разсуждал так: эти люди хотят поймать Долли; я могу им мешать; во с другой стороны Долли погибает от любви и готов согласиться на все, лишь бы жениться на красавице.

А красавица? Я не осуждаю ее так, как осуждаю родителей. 1,200 фунтов годового дохода - это такое искушение, против которого трудно устоять девушке, т. e. невольнице в родительском доме.

Она ни чуть не любит Долли; она и не помышляет о любви; все её мысли заняты его доходом. Но Долли милейший, добрейший человек, и она не решится обижать и притеснять его. Разумеется, она будет вертеть им, как ей угодно, но он будет рад ей во всем слепо повиноваться.

Я с апетитом съел обед Боба и кроме того досыта натешился, наблюдая за его уловками вызвать меня на болтовню о Долли. Безобразный молодой человек! где ему было тягаться со мною! К концу обеда он совершенно опьянел и не был в состоянии связать двух слов. Я сам начал речь.

- Скажите мамаше, Боб, что мистер Икль окончательно пленен вашей сестрицей, и если мисс Анастасия согласна, то она может пристроиться как нельзя лучше.

- Отлично! пробормотал он. - Выпьем за их здоровье!

И он опорожнил бокал себе в жилет.

Услыхав радостное известие, нежная родительница упала на грудь дочери и осыпала ее поцелуями. Прелестная Анастасия вдруг, казалось, выросла еще на фут, - так божественно подняла она свой орлиный нос и таким победоносным взором окинула близких сердцу.

Вся семья стала оказывать необыкновенное внимание Анастасии; все сознавали её огромное значение и ту несравненную услугу, которую она оказывала. Все были чрезвычайно веселы и одушевлены.

- Мой друг, сказала мистрисс де-Кад своему супругу: - вы должны дать мне денег: Анастасии надобны некоторые вещи...

- О, мамаша! пролепетала интересная красавица.

- Делайте, что вам приказывает мать, Анастасия, сказал папаша. - Я даю вам шесть фунтов.

- Зачешите волосы назад и пришпильте черные бархатные банты; и золотую стрелу воткните в косу, продолжала мамаша деловым тоном.

- Хорошо, милая мамаша.

- И придите возьмите мою алмазную брошку. Нет! погодите! Наденьте венок из махрового маку. Можно сказать, что сбираетесь дать сеанс живописцу, готовите сюрпризом для отца свой портрет. Это дает очень хорошее понятие о вашем сердце и сразу завязывает интимный разговор.

- Но если он не придет? возражает невинная дева.

- Не придет! восклицает мамаша. - Я не даром прожила на свете, и знаю, что говорю. Не забудьте перчаток.

Мамаша не ошиблась; он пришел. Я сам довел его до дверей и оставил там в сильнейшем смятении. Увидя Анастасию в венке, он совершенно потерялся и у него явилась мысль бежать к первому парикмахеру и велеть завить себе волосы.

Свидание было удовлетворительно. Анастасия (она обладала необычайным тактом) поместилась у окна и разговаривая, подстерегала первого прохожого высокого росту. Скоро показался высоченный джентльмен,

- О, мистер Икль! шутливо вскрикнула очаровательница: - поглядите на этого человека! Видали вы такое чудовище? О, какой ужасный!

Счастливый Долли взглянул и в душе пожелал быть таким чудовищем.

- Он очень высокого роста, ответил он, и прибавил с волнением: - разве вам не нравятся люди высокого роста, мисс де-Кад?

- Разве они могут нравиться, мистер Икль?

Она сделала очаровательную гримаску, выражающую отвращение и сказала:

- Я их ненавижу! Я называю их фонарными столбами! Ха! ха! ха! Они такие нескладные, не знают куда девать свои громадные руки! О, безобразные чудовища! Ха! ха! ха!

Долли тоже расхохотался и подумал, что Анастасия умнейшая женщина на свете.

- И какие они неуклюжие, неотесанные всегда, наступают ножищами на платье, затоптывают, рвут... О, я их терпеть не могу!

Долли покраснел, как раз.

- О, я это вам давно простила! поспешно перебила добрая красавица: - я была виновата, а не вы; я неловкое, большое создание!

И она лукаво и нежно на него поглядела.

Долли горел желанием сказать ей, что она была прелестнейшим созданием, но у него не хватило столько мужества: он только смотрел на нее с обожанием и сильно краснел.

- Он премилый крошка, сказала красавица своей мамаше. - Надо его немножко повымуштровать, и из него выйдет презабавное созданьице. Я полагаю, что привяжусь к нему.

- Разумеется, моя милая; это ваш долг, ответила мамаша.

Дело пошло живо, к великому удовольствию всего племени де-Кадов. Зная мое влияние на Долли, они подкупили мое расположение всевозможными средствами: утонченною лестью, превосходными обедами, изъявлениями симпатии и проч., и проч.

Но Долли медлил объяснением, а родители де-Кады были нетерпеливы. Замедление раздражало тоже Анастасию. Она достигла того, что он называл ее "Анастасия", сама называла его Долли, но хотя нерешительный крошка таял видимо от любви, он все еще не сделал настоящого предложения о вступлении в брак.

- Я не могу! не могу! говорил мне Долли. - У меня язык не повертывается! Господи! чем все это кончится!

Наконец, я сжалился над ним и взялся все устроить.

женщины; так мало зная человека, выходить за него замуж страшно; можно после раскаяться в благородной доверчивости и т. д., а кончила тем, что никогда не решится принуждать свое дорогое дитя и все предоставит её сердцу.

Я показал, разумеется, вид, что всему этому свято верю и поручил ей молить мисс Анастасию сжалиться над бедным Долли.

- Мистер Икль может положиться на меня, отвечала с чувством старая плутовка.

Разумеется, Анастасия "сжалилась", и радость Долли была до того велика, что я счел нужным употребить для его успокоения некоторые медицинския средства. Решено было, что молодые люди должны объясниться как можно скорее.

В назначенный час я привез Долли в Блумсбери-сквер. Едва он показался, как мистрисс де-Кад ринулась на него, называя своим драгоценным сыном и поймала его в свои объятия, между тем как старый Рафаэль простирал над ним руки, давая свое родительское благословение и заклиная его постоянно любить и беречь вручаемое ему нежное сокровище. Я избавил бедного Долли от этой пытки, обратясь с поздравлением к чувствительному дантисту и вырвал задыхающагося крошку из объятий нежной тёщи, как пробку из закупоренной бутылки.

собою олицетворение доверчивой невинности. В волосах у нея была роза, усыпанная стеклянными росинками.

Мы втолкнули Долли в гостиную и поспешно удалились, т.-е. удалился я; мистрисс де-Кад, дантист и молодой Боб только сделали вид, что уходят, а на деле вернулись снова к дверям и стали подслушивать.

Увидав своего будущого властелина, чувствительная Анастасия упала в обморок. Этот неожиданный пассаж так поразил Долли, что он схватил престонския соля и принялся совать ей в нос флакон, отчаянно вскрикивая:

- О, Анастасия! О, Господи! Я не виноват! Мне сказали, что вы согласны! О, великий Боже! О! Я уйду! Сейчас уйду! Где доктор? Очнитесь, я уйду!

Он в самом деле хотел бежать, и это заставило красавицу очнуться. Она с усилием открыла глаза, бросила кругом очаровательно-дикий взгляд и спросила, что с нею и где она. Затем, она узнала Долли, сладостно ему улыбнулась и дала поцаловать руку, а через две секунды собрала достаточно силы, чтобы выразить ему свою любовь несколькими милыми словами.

- О, всегда! О, вечно! отвечал безумный крошка.

Боб бросился прочь ох дверей и разразился хохотом в отдаленных покоях.

- Она просит его быть в ней добрым! говорил молодой циник, хватаясь за бока. - Бедный карапуз! Дай Бог, чтобы у него осталась дела голова на плечах!