Блумсберийская красавица.
Глава XV. Неприятель, теснимый со всех сторон, прибегает к добродетели и выигрывает сражение.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блумсберийская красавица. Глава XV. Неприятель, теснимый со всех сторон, прибегает к добродетели и выигрывает сражение. (старая орфография)

ГЛАВА XV. 

Неприятель, теснимый со всех сторон, прибегает к добродетели и выигрывает сражение.

В то время, как мистрисс Икль садилась за обед в Блумсбери-сквере, я с Долли прощался у пристани.

Мой маленький приятель был очень тих, очень грустен, и осыпал меня благодарностями за оказанные ему услуги; моя прекрасная неприятельница была злобно раздражена, и так теребила свою маленькую сестру, что к концу вечера никто так горько не жалел о разводе, как эта злополучное дитя.

Анастасию волновала мысль, что теперь делает мистер Икль, и как он дерзает делать что-нибудь без нея, как смеет не умереть, утратив свое сокровище? Мистер Икль с своей стороны был до того поглощен мыслями об Анастасии, что не чувствовал мучений морской болезни и очутился в Париже именно в тот самый момент, когда пришел в мудрому заключению, что ему необходимо возвратиться домой и дать случай исправиться прелестнейшему творению Господа.

Долли взял с меня торжественное обещание часто писать, передавая ему самомалейшия подробности о прекрасной лэди. Он тоже не преминет отвечать и я всегда буду знать, куда адресовать ему телеграмму в случае, если красавица выкажет какой-нибудь признак раскаяния.

Твикенгемская вилла была заперта и поручена надзору полисмена. На третий день туда явилась Мери Вумбс с ломовыми извощиками, требуя мебели мистрисс Икль. Но полисмену было дано наставление предусмотрительными людьми ничего не отпускать, и Мери Вумбс уехала, оскорбив достойного блюстителя, порядка напоминанием, что он не стоит жалованья, которое она, Мери, и нация, ему платят.

Письма Долли не отличались большой оригинальностью мыслей или замечательной изобразительностью. Он уверил меня, что грустит и скучает, и удивлялся, зачем живет на свете, и к этому, он временами прибавлял, для собственного утешения, или желая забавить меня, что "Париж прекрасный город", или "французы редко бреятся", или "французския вина недурны, но даже национальное предубеждение не увлекало его за пределы этих общеизвестных истин. Он спрашивал, конечно, что я слышал о ней, где встретил ее, что она. Казалось, он начинает мало-по-малу оправляться от удара; он сообщил мне, что Марсельский театр прекрасное здание, из чего я заключил, что он присутствовал на представлении, хотя и стыдился прямо признаться в своем легкомыслии. Затем он уведомил меня, что "Швейцария выше всякого воображения", что было очень мило с его стороны, потому что изабавило меня от труда напрягать ум, представляя её невообразимые красоты. Наконец он сообщил мне свои мнения насчет немецкого наречия: "Посудите о моем удивлении, - писал он - Когда я открыл в нем столько слов, похожих на английския!" Можно было заключать, что серьёзные занятия и изучения мало-по-малу оказывали свое благодетельное действие на истерзанное сердце странника, и он начинал успокоиваться.

Я, с своей стороны, свято исполнял данное ему обещание, и акуратно, без замедлений, сообщал ему известия о его лэди. Через два дня после его отплытия к берегам веселой Франции, я видел ее в театре и донес ему, что она кушала в антрактах мороженое и была в алом эфектном шарфе. Не интересные известия для нас с вами, читатель, но для него они были ужасны и заставили его выказать такую дикую ревность, какой не выказывал сам Менелай, злополучный супруг прекрасной Елены. Я тоже уведомил его о возвращении гера Куттера и его приятеля, гера Прюша, и как они с мистрисс Икль прогуливались вместе в Кенсингтонском саду.

Я полагаю, что сообщенная мною известия произвели реакцию, потому что он сообщил мне с следующей почтой, что выпил неимоверное величество шампанского и проиграл 90 франков в карты.

Между тем в Блумсбери-сквере открылись междоусобия с первого дня вступления Анастасии в этот благословенный жом.

Первая стычка произошла по поводу платы 200 фунтов в год. Дорогая жилица нашла, что эта цена непомерно высока, что уменьшив ее вполовину, хозяева получат огромный барыш, и предложила три гинеи в неделю.

Мистрисс де-Кад удивилась безумству дочери и просила ее сообразить, что её родители не содержатели гостиниц и что только из любви в своему ребенку согласились дать ей приют. Мистрисс де-Кад надеялась, что подобные возмутительные разсуждения больше не повторятся.

Мистрисс Икль, с своего обычною находчивостью и осмотрительностию, упомянула о ценах в гостиницах и сравнила их с тарифом Блумсбери-сквера.

Мистрисс де-Кад отвечала, что подобные оскорбления вынуждают ее удалиться из комнаты. Такого безсердечного, эгоистического сравнения она никогда отроду не слыхивала. Она предоставляет мистеру де-Каду объясняться с Анастасией.

Анастасия решила, что пробудет на разорительной квартире, пока отыщет себе подходящее помещение, а мастер и мистрисс де-Кад поздравили себя с выгодною жилицею.

Между родителями и дочерью была видимая холодность; маленькия вылазки повторялись безпрестанно.

Мистрисс Икль приказывала принести "ея шерри" во время обеда, ставила его около себя и никому не предлагала. В свою очередь, родители, угощая случившагося гостя шампанским, обносили Анастасию, говоря: "она пьет только шерри".

Если мистрисс Икль звонила и звала слугу, мистрисс де-Кад замечала, что слуги заняты и не могут ежеминутно упражняться в побегушках.

- Я думала, что за 200 фунтов я нанимаю и прислугу! замечала почтительная дочь.

Мамаша кидалась вон из комнаты, восклицая, что она от всей души жалеет бедного мистера Икля и не удивляется его бегству.

- Что это за привычка, завтракать в постеле, Стаси! говорила мамаша. - Это нездорово, позорно, безбожно!

- Я никогда не нажариваю у себя камина, и я здорова и свежа, благодаря Бога. Если мать ваша обходится без этих прихотей, неужто вы, молодая, жирная женщина, не можете без них обойтись?

Непокорная, молодая, жирная женщина отвечала:

- Папаша не позволяет мамаше тратить угольев, я полагаю. Но я сама себе госпожа и не хочу ни в чем терпеть лишений.

Отец мало мешался в эти перепалки. Он только изредка говорил:

- Если это еще повторится, моя милая, то я сочту себя оскорбленным.

Анастасия несколько побаивалась отца и удалялась в траншеи.

Ее недавний союзник, Боб, попросил у нея взаймы соверен, получил отказ и воспылал негодованием и мщением, но прежде чем вступить с ней в битву, он попробовал взять хоть 10 шиллингов, наконец, хотя 5 шиллингов; ему снова было отказано. Тогда, не скрывая своих чувствований, он перешел на сторону родительницы.

Даже маленькая сестра не оставила красавицу в покое: когда мистрисс де-Кад дала ей подзатыльник, дитя ответила сестре затрещиной и оборвала кружева, которыми было убрано её платье.

- Зачем это вы позволяете Анастасии ездить в театр? говорила мамаша де-Кад супругу. - Почему мы знаем, кто бывает у нея в ложе? Ее могут оскорбить! Молодая женщина одна рыщет по театрам!

Наконец, Бобу вручено было 10 шиллингов с поручением взять место и выследить Анастасию в театре.

Боб возвратился и рассказал приятную историйку о двух немцах, которые "сидели неприлично близко около Анастасии, болтали с нею возмутительно, а Стаси хохотала и кокетничала непозволительно".

Его слушали с ужасом. Выражение мамашиных глаз было исполнено божественного страдания.

- Я не сказала бы этого бедному Иклю! О, нет! Ни за 20 фунтов, произнесла она.

Де-Кад (который сказал бы и за 10 фунтов) отвечал:

- Я поговорю с Анастасией.

Едва Рафаэль спросил, кто были джентльмены, посетившие её ложу, Анастасия вспыхнула негодованием. Она поднялась с места, как трагическая королева, и задала вопрос, как он смеет обвинять дочь в таких ужасных вещах?

- Это друзья вашего мужа? спросил Рафаэль.

- Мои друзья не могут быть друзьями мистера Икля! крикнула лэди, сверкая глазами, как отточенными ножами.

- Одобрит ваш муж это знакомство? Приятна ему будет ваша близость с этими джентльменами?

- Близость! Какая близость? закричала оскорбленная дочь. - Меня обвиняют в близости с этими чужестранцами? Близость! A что мне за дело до удовольствий мистера Икля? Я за него гроша не дам, за его удовольствие или неудовольствие!!

Рафаэль отступил.

За обедом Боб говорил о немецких флейтах, о немецких колбасах, о немецких зонтиках и спрашивал сестру, какого она мнения о них, и о немецкой нации вообще.

Анастасия решилась бросить этот дом, но желала на прощанье хорошенько прихлопнуть.

Утром она прислала просить мамашу к себе, и когда мамаша, предчувствуя новую стычку, явилась, мистрисс Икль объявила, что она не может более оставаться, что в этом доме ее съедят клопы. Они обитали в кровати и везде.

Эта смертная обида - величайшая, какую можно сделать порядочной хозяйке дома, поразила мистрисс де-Кад в самое сердце. Вся кровь её закипела и чепчик заходил на голове, как одушевленная предмет.

- Я? спросила мистрисс Икль, и только улыбнулась.

- Как вы смеете, низкая тварь!... Оставьте мой дом!...

Анастасия оставила его и переехала в отель, где, как ни странно это покажется, недельный счет был несравненно умереннее.

Когда дантист, взбешенный потерею жилицы, бросился к ней и стал ее приглашать возвратиться, милая Стаси показала ему этот счет.

Он согласился уменьшить цену.

- Благодарю вас, папаша, отвечала Стаси. - Я уже здесь устроилась. Здесь все очень ко мне внимательны и учтивы.

Рафаил отправился к адвокату. Подобно безумцу, он не заключил никакого контракта с ней, и адвокат сказал, что надо уступить.

Многочисленные наблюдения убедили меня, что на прекрасную, праздно-живущую в свое удовольствие, лэди свет смотрит странными главами. Как ни будь чисты ваши помыслы, дорогая читательница, как ни возвышенны ваши чувства и ни строги убеждения, но если вы проводите время единственно в том, что нежитесь на софе, кушаете сладкие пирожки, очаровываете гостей и прогуливаетесь в изящных сапожках, злые люди вам этого не пропустят даром.

Как ни совершенны немецкие джентльмены, но Анастасия начала замечать какую-то странность в обращении с ней, что сочла за лучшее с ними раззнакомиться.

Ей стало невыносимо скучно и она отправилась на воды. Она наняла великолепное помещение, прогуливалась у источника, приняла участие в подписке на местный мост, сделала себе роскошнейшее платье и скоро обратила внимание всех военных джентльменов, наполнявших шумное местечко под предлогом поправки здоровья. Эти добрые люди окружили прекрасную Анастасию вниманием и забавами, сопровождали ее на гулянья, устроивали для нея пикники, приносили букеты и конфекты и проч. и проч.

они отвечали уклончиво и с видимым замешательством.

На следующее утро она гуляла по аллее, ведущей в источнику, как вдруг услыхала знакомые голоса.

- Благодарю покорно! говорил капитан Бискит. - Очень обязан за такую честь. Нет, ужь вы няньчитесь с ней сами! Воображаю, какую мину скорчит генеральша, увидя меня с ней под руку! Нет, слуга покорный! Черноглазая Икль хороша, но для нея я все-таки не намерен ссориться с обществом.

- Со сколькими мужьями она в разводе-то, а? спросил маиор.

- Я плох в статистике, отвечал со смехом капитан.

Ее так поразило это, что она почти заболела от бешенства. Она не могла ни есть, ни нить, ни спать; красота её начала блекнуть.

Наконец диэта укротила ее, как норовистую лошадь укрощает лишение овса.

Она чувствовала себя одинокою и отверженною. Неужто Долли, это ничтожество, надо призват?

Придя к такому убеждению, она уведомила меня по почте о своем искреннем раскаянии.

"Дорогой сэр! где мой супруг? Передайте ему, что я отдала бы всю жизнь, чтоб слышать из его уст слово прощения!".

В ту же минуту это было донесено Долли по телеграфу, а с первым поездом мой маленький приятель полетел на родину, куда благополучно и прибыл.

Он был похож на завоевателя - нет, он был похож на миссионера, когда склонился над рыдающей Анастасией, которая цаловала его руку, моля о прощении.