Эмилия в Англии.
Глава XLV. О Гиппогрифе на земле.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Эмилия в Англии. Глава XLV. О Гиппогрифе на земле. (старая орфография)

ГЛАВА XLV. 

О ГИППОГРИФЕ НА ЗЕМЛЕ.

Замок Пенарвон лежит у границы Монмоутшира. В этот-то замок, где в светлую морозную ночь давался бал, спешила целая вереница порядочно нагруженных карет. В них сидели сквайры, чувствовавшие себя недовольными, потому что им предстояло исполнить долг в отношении нежной половины своих семейств в те спокойные часы, когда холостяки дремлют в креслах; - сидели их благородные супруги, которые хотя и не жалуют ни портвейна, ни табаку, но весело держались завещанного им порядка вещей; - сидели вечно самодовольные молодые люди, с нетерпением ожидавшие минуты, когда можно будет закурить сигары; наконец - барышни, трижды принимавшия на себя скромный вид, чтобы скрыть свою радость... На небольшом разстоянии от одной из карет, ехал мужчина верхом. Подъезжая к замку, он повернул в сторону отъискать место, с которого ему было бы удобно смотреть на освещенный подъезд. Для достижения своей цели, он соскочил с лошади и повел ее под уздцы за ворота, свернув с дороги на траву, чтобы держаться в темноте. Весьма развязный джентльмен средних лет первый появился на крыльце при свете фонарей и подал руку девушке лет пятнадцати, а потом осанистой лэди в малиновой мантилье. Дверца кареты хлопнула и отъехала, между тем как у молчаливого зрителя вырвался стон. - "О небо! вскричал он: неужели я ехал для этих противных людей за двадцать пять миль!" Карета за каретой подъезжали к подъезду, высаживали таких же "противных людей" и следовали тем же путем. "И после всего этого я не увижу ее", хрипло произнес он, и вскочив на лошадь, сказал: "ну, теперь во весь галоп!"

Узнали вы наездника Гиппогрифа, или нет? Это он. Вильфрид, приехал из Лондона, чтобы взглянуть на Эмилию в её венке из черных брионий, увидеть ее, не будучи самому видимым, и возвратиться. Но он не видал ее, и потому имел достаточный предлог продолжать свое предприятие. Он заехал в Валлийский городок и нанял свежую лошадь.

"Во всяком случае она не будет петь", думал Вильфрид утешая себя, пока не вспомнил, что если бы она и хотела петь, то не могла, и это тронуло его и заставило пожалеть о ней. С небольшого возвышения за городом, Пенарвон, с своими освещенными окнами, был виден как на ладони.

"Но я вырву ее от вас!" пробормотал он, в припадке ревности; его в этот момент сильно поразил образ самого себя, как изгнанника из общества, которое держало Эмилию в своих руках.

"Если только она не отвергнет меня, я откажусь и от австрийской службы".

Но чем же наконец быть ему? Место свое в английской службе он продал и дня через два должен был получить деньги. На сколько же времени ему хватит этих денег? Ими невозможно заплатить и половины долгов! Так к чему же поведет такое преследование Эмилии? Для разъяснения этого вопроса, он пришпорил Гиппогрифа. Это значило (судя по галопу Гиппогрифа), что он решился жить для нея, если понадобится умереть за нее, и вытянуть у света все, что только она потребует. Ему все кажется возможным, пока он мчится на Гиппогрифе; но, как хотите, ужасно неприятно пришпоривать такое кроткое животное. Когда он не повинуется нашей воле; когда он сам видит, что к этому есть препятствия, тогда ужь лучше соскочить с него. Нам бы следовало оставить его совсем; но узнав по опыту, как много в состоянии он сделать для нас, мы предаемся привычке ехать быстро, не взирая ни на какие трудности. Таким образом мы сами начинаем извращать это доблестное животное (оно действительно доблестное, хотя не первого разряда); мы портим его инстинкты и научаем как можно скорее везти нас к погибели.

"Если бы мои сестры могли видеть меня в настоящую минуту!" подумал Вильфрид, полупораженный особенностью своего положения, представляя собою цель для морозного ветра я не сводя глаз с Пенарвона.

здоровыми толчками, пили и болтали, и только тогда заметили, что между ними был джентльмен, когда тот попросил огня. Один из них жаловался, что сегодня ночью ехал в Монмоут, и чуть было не пришлось сделать пять миль лишних, благодаря глыбе, или огромному камню, упавшему с горы: - Их не допросишься выйти из кареты и пройти каких нибудь десять шагов, говорил он: - стоило только повернуть лошадей в сторону, тихонько объехать около камня и через минуту мы бы снова неслись... никто бы не ушибся; да, этих барышен не уговоришь рискнуть простудиться ради бедных лошадей.

Некоторые из кучеров долго разсуждали на эту тему, удивляясь, почему камень не сдвинут с дороги; между разговором было произнесено имя мистера Пойса, с замечанием, что если бы он захотел, то мог бы пощадить лошадей.

- О каком это камне говорите вы? спросил Вильфрид; и когда ему рассказали с мельчайшими подробностями о направлении дороги и о месте, где находился камень, он повторил часть того, что слышал, и сделав выразительный вопрос: - как! там? камень уже сдвинут.

- Но сегодня утром он был еще там, сэр, сказал последний.

- Может быть; да ведь в два часа многое можно сделать, сказал Вильфрид.

- Нет, но я только что оттуда, и дорога совершенно чиста.

- Да, чорт возьми, пожалуй правда! произнес кучер, легко убедившийся.

Он бросил несколько монет на буфетную стойку, чтобы помочь обогреться обществу возниц, и пошел дальше посреди горячих выражений благодарности.

"Я увижу ее на перекорь злой судьбе", думал он, и воображение рисовало ему то благословенное место, где лежал камень; к нему-то он и поскакал, сосредоточивая весь свой ум на этом безразсуднейшем случае, пока он показался ему возможным, а там наконец и верным.

- Тут нет никакого сомнения, если только это наемный кучер, размышлял он. - Если он наемный, то не решится рискнуть своим жалованьем. Во всяком случае, это мое счастье. И он летел между темными оврагами, к туманной завесе, покрывавшей лесистые вершины Уайля.