На рассвете.
Глава XVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: На рассвете. Глава XVI. (старая орфография)

XVI.

Неожиданная встреча Николы со Стояном могла бы представить некоторую опасность: при подобной встрече могли произойти громкие разговоры, по которым прислуга могла бы догадаться, что кто-то скрывается в доме. Люди чрезвычайно любопытны, а языки их болтливы. Опасность однако была устранена тем, что Анка, согласно инструкции Мокры, предупредила Стояна о прибытии Николы. Новость эта и обрадовала, и опечалила Стояна. Он был рад, что Никола скрылся от турок, но ему было неприятно, что теперь Никола будет свидетелем его свиданий с Анкой. А свидания эти доставляли теперь Стояну столько удовольствия, что ожидание появления лица Анки в отверстии, через которое она подавала поднос с пищей, действительно сокращало ему время и делало сносным пребывание в заточении. Но нечего было делать. Стенка поднялась, - Никола, в женском платье, со снятым яшмаком, вошел, и за ним снова опустилась стенка. В эту минуту Стоян совершенно забыл об Анке; он пожал товарищу руку и сказал:

- Добро пожаловать. Я точно также пробрался сюда в фереджии и яшмаке... Эге!.. - прибавил он, заглядывая под фереджию: - на мне однако не было ни шальвар, ни папучей, ни туфель. Ты теперь настоящая жэна.

- Я прошел через весь город в этой одежде.

- А я только через сад... от малины в дому.

Таким образом началась их беседа. Стоян рассказывал Николе, а Никола - Стояну подробности своих похождений. Один из них пошел в сторону Виддина, другой - в сторону Варны, и теперь они повествовали друг другу о странствовании, целью которого было пробуждение болгар от пятивекового летаргического сна. Молодые люди по пути рассказывали о "четах", о свободе и о возможности добыть ее оружием. Народ слушал, соглашался. Кое-где удалось им встретить очень впечатлительные личности, которые на-лету подхватывали слова и усвоивали новые мысли; кое-где организовались сообщества, и таким образом расширялась народная организация; общее, однако, настроение масс можно было характеризовать приключением Стояна в избе Грождана. Стоян очень подробно рассказал об этом приключении.

- Не знаю, право, что и думать, - прибавил он, вздыхая: - Грождан выслушал меня и будто понял... а между тем допустил обезчестить свою жену. Не бьем ли мы черепом в скалу?

- Но ведь ты задушил нахала.

- Да, но это не я, а сам Грождан должен был его задушить. Пока все эти Грожданы не почувствуют всего позора турецкого ига, до тех пор ничего не выйдет. - Стоян вздохнул.

- Как же они могут почувствовать этот позор, если никто не укажет им его? - возразил Никола. - А кому же указывать? Неужели мы должны отступить!

- Нет, нам отступить нельзя. Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Тащи пока хватит сил. Я лучше всего понял свою задачу, когда давил коленями грудь турецкого милязима и сжимал его горло руками. Его хрип звучал для меня торжественным гимном Болгарии. Я не думал тогда о себе, я не думал ни о ком.

- Со мной, - вздохнул Никола, - не случилось ничего подобного. Я обошел Добруджу, был в Тульце, в Бабадаге, в Варне, в Шумле, ходил по селам и деревням, но никто меня не тронул; и только на обратном пути пристали ко мне черкесы, отняли деньги, последнюю прокламацию, и привели, как собаку, на аркане в следственную коммиссию, где рядом с Аристархи-беем сидел хаджи Христо.

- Хаджи Христо сидел рядом с Аристархи-беем? - спросил удивленный Стоян.

- Что же тут удивительного?

- Он был в тюрьме.

- За что же он туда попал?

- За то, что не выдал меня.

- Так вот какой он смелый!

- Он выдал бы, еслиб не Иленка.

- Иленка! А!.. Иленка! - восклицал очарованный Никола. - Знаешь, что я думаю: еслиб Иленка пришла в деревню и приказала крестьянам собираться в четы, - не знаю, право, нашелся ли бы хоть один, который бы не послушал ее.

- Вряд ли, - усомнился Стоян.

- Только причесанный... О, еслиб все крестьяне пригладились так, как ты!

Такого рода разговорами занимались молодые люди в своем убежище, и только по временам приход Анки, приносившей пищу и новости, прерывал их беседу. Она сообщила им между прочим, почему хаджи Христо сидел в следственной коммиссии рядом с Аристархи-беем.

- Он был сначала обвиняемым и сидел в тюрьме, а теперь он свидетель. Он рассказал про вашу сходку в саду.

- Какую сходку в саду? - перебил Никола.

- Должно быть, ту, во время которой ты разбил чашу, - отвечал Стоян, и спросил: - что же еще?

- Он рассказал о сходке в твоей комнате.

- А!.. - воскликнул Стоян.

- Но он не знает, кто там был, - отвечала девушка.

- Узнает и в конце концов разскажет, а тогда погибнет много народу.

- Нет, он не разскажет, - заметил Никола.

- Почем ты это знаешь?

- Да Иленка так сказала.

- Разве это от нея зависит.

- Да, от нея, - подтвердила Анка, - так как только она знает имена тех, кто был на сходке. По этому поводу была уже у хаджи Христо целая история. Мать била Иленку, таскала ее за волосы, по полу волочила.

- Негодная! - воскликнул Никола. - Негодная! - повторил он еще раз, и, обращаясь к Стояну, прибавил: - Бог видишь, не надо искать Грожданов, чтобы встретиться с мерзостью. Хаджи Христо лучше меня причесан, а еслиб не Иленка... Нельзя ли мне видеть Иленку? - спросил он Анку.

- Можно, только не сегодня. Она хотела придти, и придет, только сегодня очень уже поздно.

- А мне хотелось бы передать ей одно словечко.

- Она придет...

- Но, - перебил Никола, подняв руки и осматривая свой костюм, - нельзя ли мне переодеться? (Он все еще оставался в женском костюме). - Я оставил в лавке крестьянскую одежду - как бы мне ее получить?

- Погоди только, пока мать придет, - отвечала девушка.

скомпрометированы некоторые из заключенных. Стояна интересовала судьба его отца.

- Ничего ему не сделают, - сказала Мокра. - Меганджи отлично ведет себя: "знать не знаю, ведать не ведаю" - вот и все; у него отличные свидетели - сами турки. Он все хвастается своею верностью, и доказывает ее тем, что вот уже сорок лет, как варит кофе, а кроме того ни о чем ничего не знает... Вот чьи дела плохи... - Мокра назвала при этом несколько имен людей ни в чем неповинных, но таких, которые путались в ответах и наклепали на себя Бог знает что. Были между ними и такие, которые в обществе играли роль заговорщиков, хотя никогда ни к чему не принадлежали. На допросе оказалось, что будто они очень опасны, и им угрожало серьезное наказание. Но хуже всех пришлось Станку и Грождану. Они непосредственно соприкасались с делом Стояна.

- Надо бы мне стать на место Станка, - сказал Стоян с досадой.

- Еще чего недоставало! - отвечала Мокра: - и Станку ты бы не помог, и себя бы погубил. Пусть он остается на своем месте, а ты не сходи с своего. Когда сыновья мои погибали, я и не подумала, что на их месте должен бы стать кто-нибудь другой. У каждого свое место. Еслиб турки поймали тебя, ну, тогда другое дело. Но если тебе удалось уйти, так постарайся, чтоб они тебя попомнили. Теперь на твоей совести не грех, а новая обязанность, понимаешь?

Слова Мокры были для молодежи завещанием двух жертв; голова одного, выставленная на жерди, была еще памятна всем жителям Рущука, а похороны второго происходили еще очень недавно. Молодые люди весьма ценили каждое слово старухи: что она сказала - то было свито. Поэтому слова её несколько успокоили Стояна, хотя ему все-таки очень жаль было Станка и его детей.

- А может быть Бог спасет его от гибели, - сказал он.

- Вряд ли, - отвечала Мокра.

- Почему?

- Он много болтает.

- Как это?.. болтает?

- Он так и режет правду перед турками.

- Он? всегда такой молчаливый?

- Он до тех пор молчал, пока не надо было говорить, а теперь режет правду и с таким, говорят, спокойствием, как будто разговаривает в кофейне.

- Как это, Мокра, ты все знаешь?

- От свидетелей и от турецких жандармов, которые приходят ко мне в лавку. Я им даю мастики, а они рассказывают.

Стоян вздохнул.

- Еслиб я был на месте Станка, - сказал Никола, - вот уж наговорил бы туркам!

Ночью Стоян и Никола спустились по лестнице, чтобы подышать свежим воздухом в саду. Никола внимательно посматривал на колодезь.

- Куда ты так пристально глядишь? - спросил Стоян.

- Смотрю, все ли в порядке.

- Что такое?

- Нравится она тебе?

- Ах! - воскликнул Никола. - Я бы для нея... я бы за нее... Не знаю, что меня так привязало в ней, но я готов пойти за нею на край света.

- А ведь она должна была быть моей, - заметил Стоян.

- Ну, и что же? - спросил с безпокойством Никола.

- Нас разделила Болгария.

- Так ты для Болгарии отказался от нея?

- Не то чтоб отказался... Ни я от нея не отказывался, ни она от меня не отказывалась, но отец её и мать оттолкнули меня, когда я бросил торговлю и пристал к комитету.

- Я не позволил бы себя оттолкнуть! - выразительно сказал Никола.

- Что ж бы ты сделал?

- Что?.. гм... Разве не женятся без дозволения родителей! Я бы... я бы... Он хотел сказать: "я бы на твоем месте нашел средство"; но он предпочел сам находиться на месте Стояна и для себя отыскивать средство, поэтому он как-то не мог высказать своей мысли.

- И... и... - прибавил Стоян: - Иленка как-то не сближалась со мной.

- Она не хотела тебя? - подхватил Никола.

- Не знаю... она не избегала меня... впрочем... - И он махнул рукой.

- Ведь ты не стал бы драться со мной из-за нея?

- Не знаю, - отвечал Стоян, который, очевидно, не желал изливать своих чувств перед Николой.

Ночь, хотя и не лунная, способствовала этого рода излияниям. Звездное небо всегда производит впечатление на влюбленных. Оба молодых человека были влюблены, только один из них не умел определить своего чувства, хотя и желал бы излить его в словах; другой отлично понимал, что с ним случилось, и потому молчал. Они ходили, разговаривали, вдруг остановились и начали прислушиваться. Им показалось, что кто-то стучит в ворота.

- Что это такое? - спросили оба вместе.

Пока они слушали, в саду появилась какая-то белая фигура, которая, проходя мимо них, сказала: "заптии", и тотчас исчезла.

- Анка, - шепнул Стоян.

- Пойдем, - сказал Никола. - Увидишь теперь, почему я осматривал колодезь. Смотри хорошенько, что я делаю, и сделай потом то же самое. - Подойдя к колодцу, он сел в бадью и начал спускаться, держась за другую цепь. Я позову, когда тебе надо будет садиться.

к тому же не имел никакого основания не сделать того, что сделал Никола; собравшись с духом, он сел в бадью. По всему его телу пробежала дрожь, и он начал спускаться, медленно перехватывая руками поочередно цепь, за которую старался держаться как можно крепче. Голос Николы ободрял его снизу: - Смелей! только дел покрепче держи и отпускай понемногу!

Бадья опускалась все глубже и глубже и вдруг пошатнулась в бок. Стоян почувствовал на себе руку Николы и услышал: - Вылезай! - Они находились в абсолютной темноте.

- Пусть теперь собирают заптиев со всей Турции, а нас все равно не найдут. Есть ли у тебя спички?

- Нет ни одной.

- Проберемся ощупью, пойдем.

Стоян пошел за Николой. Вскоре они добрались до ниши, в которой уселись.

- С какой это стати они нагрянули на Мокру? - заметил Никола.

И действительно, не произошло бы ничего подобного, если бы не хаджи Христо. В этот вечер к нему пришел Аристархи-бей, чтобы сделать условленный обыск. Он тщательно обыскал комнату Стояна, но ничего не нашел, потом, в качестве гостя, пошел в мусафирлык. Хозяева усердно угощали его. С ним вместе был степенный ага и еще один чиновник из конака. Заптии ждали на дворе и попивали мастику, а в мусафирлык приносили отменные плоды, варенье, ливеры, пирожное, одним словом, всевозможные сласти, до которых турки большие охотники. Гости беседовали о разных разностях и, наконец, коснулись "злобы дня".

- Собственно говоря, я ничего не знаю, - говорил хаджи Христо, - но...

- Что такое?

- Я бы, пожалуй, сказал, еслиб...

- Конечно, конечно! - уверял бей, догадавшись, что хаджи Христо хотел, чтобы сохранили тайну. - Что мне сказано, то безследно пропадает.

- У меня есть дочь, - вздохнул хозяин, - и, к несчастию, она влюблена в Стояна... Конечно, это ни к чему не поведет, потому что ни за что не отдам я своей дочери такому негодяю. Но она часто что-то начала ходить к Мокре. Прежде, бывало, раз в три месяца сходит, а теперь бегает по три раза в день.

- Спрашивал ли ты ее, зачем она ходит туда?

- И я, и жена, спрашивали, но, сам знаешь, эффендим, в подобных случаях...

- Да, конечно, она не скажет, хоть ты ее запори.

- Ну, да.

- Гм... - раздумывал бей. - Это очень важное указание...

- Но ведь в наших домах так можно спрятаться, что и не найдешь.

- Нет уж теперь таких мест, какие прежде бывали.

- А все-таки.

- Покажи мне его.

- Пойдем, эффендим.

Хаджи Хрисго повел бея в комнату, рядом с которой находился такой же тайник, какой был рядом с комнатой Лики. Хозяин указал, как подымается стена, и как, подняв пол, можно выйти наружу. Разсказал как можно из этого убежища пробраться в сад и за какой двор. Иленка видела все это из соседней комнаты. Она не понимала значения этого осмотра, полагая, что это продолжение обыска, и нисколько не безпокоилась бы, еслиб не услыхала, что говорят о Мокре. Это имя, произнесенное отцом в присутствии следователя, встревожило ее, а опасения тем более усиливались и раздражали ее, что она не имела никакой возможности предупредить молодых людей о грозившей им опасности. "Впрочем, - думала Иленка, - может быть, я ошибаюсь; может быть, все это не касается их". Наконец она уверила себя, что Провидение защитит молодых людей, потому что она всю ночь молилась. А между тем Аристархи-бей вернулся в мусафирлык и начал обдумывать с агой план обыска у Мокры. Ага велел заптиям окружить дом и сад таким образом, чтоб даже мышь не могла пройти незамеченной. Выпили еще по рюмке, съели по нескольку зерен граната, по нескольку миндалей и отправились в путь. Дом был уже окружен густою цепью часовых. Ага постучал в ворота, нисколько не опасаясь шума, так как был вполне уверен, что если кто-нибудь здесь скрывается, то его поймают.

При первом стуке Мокра разбудила Анку и сказала ей: "Вставай скорей и скажи Стояну и Николе: заптии". Анка вскочила с постели и в одной кофте побежала в скрывающимся. Не найдя их в комнатке, она спустилась по лестнице, пробежала в сад, произнесла слово: "заптии", и вернулась чем же путем, втащила лесенку, сложила постель и уничтожила, таким образом, всякие следы пребывания кого бы то ни было. А потом, так же быстро пройдя в свою комнату, легла в постель. Она тотчас же услыхала тяжелые шаги заптиев, доносившиеся со двора, и сообразила, что между прочим они направляются в тот проход, который ведет к отверстию в полу. Сердце у нея замерло. В доме тоже слышны были шаги и разговор. Какой-то чужой голос говорил:

- Мы получили донос, вероятно ни на чем не основанный, но ты не пеняй на нас: мы сделаем обыск, чтоб пристыдить доносчика.

- Любопытно однако, кто такой донес на меня? - спрашивала Мокра.

- Не могу тебе назвать доносчика, а все-таки обыск надо Слезать.

- Ищи, эффендим, я сама помогу тебе искать.

Шаги все приближались и, наконец, послышались в соседней комнате.

- Куда вы, эффендим? - спросила Мокра.

- Туда, - отвечал мужской голос.

- Там спит моя дочь, молодая девушка.

- Пусть прикроется.

- Анка! - крикнула Мокра.

- Мама! - отвечала девушка испуганным голосом.

- Мужчины идут, прикройся!

В комнату вошел Аристархи-бей, ага и несколько заптиев, все с фонарями в руках. Ага указал пальцем дверь от шкафа, откуда поднималась стенка, и приказал заптиям идти туда. Это удивило Мокру, но она тотчас же опомнилась. Пока один из заптиев отворял дверь от шкафа, она сказала Аристархи-бею:

- Я только-что хотела указать тебе эту комнатку.

- А!.. - удивился бей.

Заптии подняли стену, поискали и ничего не нашли.

- Ничего, - повторили турки.

- Нет ли одежи?

- Есть фереджия, яшмак, шальвары, папучи, туфли.

Это была одежда, в которой Стоян проходил через сад, а Никола - через город.

- Нет ли табаку, кисета, окурков, папиросок? - допрашивал Аристархи-бей.

- Нет ничего, - отвечали заптии.

- Убирайтесь отсюда, ищите в другом месте! - скомандовал бей, а сам вернулся в мусафирлык. Рядом с ним сел ага и секретарь. Они переглянулись и пожали плечами.

- Посмотрим, не приведут ли со двора или из сада, - начал ага, - а между тем не дурно было бы, еслиб чем-нибудь угостили.

Мусафирлык, в котором они сидели, был освещен только несколькими фонарями. Вскоре однако Мокра принесла на подносе два небольших серебряных подсвечника с стеариновыми свечами, бутылку, рюмки и пирожное на эакуску.

- Машалла! - воскликнул ага в знак одобрения.

- Извините меня, - сказала Мокра, поставив на столе поднос между беем и агой. - Вы приходите ночью, а мне все-таки хотелось бы угостить вас чем-нибудь. Вот я и несу что есть под руками, чтоб доказать вам, как я рада видеть вас у себя. Пейте и кушайте на здоровье.

- Надеюсь, что ты не будешь на нас пенять за ночной набег? - спросил бей.

- Боже избави!

- Ведь мы не у одной у тебя делаем обыск. Такое время настало! - бей вздохнул: - фальшивые доносы градом сыплются. Еслиб в Болгарии было столько солдат, сколько доносчиков, тогда бы трудно было с ней справиться падишаху. Мы только что были у хаджи Христо.

- Ведь он сидел в тюрьме, - заметила Мокра.

- Одно не мешает другому.

Мокра посмотрела в глаза Аристархи-бею и начала угощать: - Милости просим, отведайте, не откажите. - Исполнив роль гостеприимной хозяйки, она удалилась. Войдя в соседнюю комнату, она заперла за собою дверь, а сама направилась вдоль стены, отперла тихонько один из шкафов и подслушивала. Лишь только она ушла, Аристархи-бей взял в руки бутылку и прочитал вслух: "Lacrimae Christi".

- Не совсем напрасно, вот посмотри! - бей повернул бутылку к свету и обратил внимание аги на прекрасный янтарный цвет вина, весьма ценимого гастрономами. Лучи преломлялись в нем как в алмазе. - Видишь ли?

- Нет, не ракия, а шароп, который называется "слезами Христа". Отведаешь?

Мокра не стала больше подслушивать и потихоньку удалилась.

Сановники попивали вино в мусафирлыке; заптии искали. Одни и другие окончили свое дело. Вино было выпито, а заптии обыскали все уголки, все проходы, весь сад, даже в колодезь заглянули, но ничего не нашли. Все это продолжалось несколько часов, так что было уже за полночь, когда на подносе вместо пустой бутылки явилась другая полная. Бей и ага послали Мокре, принесшей новую бутылку, воздушный поцелуй, так как языки этих сановников уже плохо действовали. А когда несколько позже один из старших жандармов пришел с докладом, то увидел на столе горевшия свечи, недопитую бутылку, полунаполненные рюмки, пряники, а на диване спящих сановников, так что докладывать было уже некому. Заптий постоял, покашлял, произнес несколько раз: "эффендим", наконец подошел к столу и выпил оставшееся в одной из рюмок вино, чмокнул, обтер кулаком усы и выпил остаток из другой рюмки; отхаркнул и то же самое сделал с третьей рюмкой. Казалось, что тем он и покончит, и ему самому, вероятно, так же казалось, ибо он отвернулся и направился к дверям; но тотчас же снова подошел к столу, взял в руки бутылку, приложил в ней губы и до тех пор тянул из нея, пока не выпил всего оставшагося в ней вина, потом собрал пряники и только тогда ушел. Выйдя в ожидавшим его на дворе товарищам, он заявил: "приказано ждать".