На рассвете.
Глава XXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: На рассвете. Глава XXIV. (старая орфография)

XXIV.

Недавно еще, в 1877 и 1878 годах, болгары переживали очень важный момент. Жизненный пульс ускорился точно также у тех, которые сами не знали, чего держаться, как и утех, которые в продолжение последних десяти лет занимались тем, Что почтенные и степенные люди считали сумасшествием. Балканское возстание явилось результатом этой деятельности. Оно вспыхнуло с ясно определенною целью, но было в высшей степени необдуманным поступком. Необдуманность эта указывала впрочем, что народ жив, думает о себе и что в нем появились желания, которые он готов купить весьма дорогою ценой. Желания свои хотел он окупить тем, чем мог располагать - своею кровью.

По всей Европе пробежала страшная весть о результате болгарского возстания.

Предостережение паши, привезенное Петром в Бухарест, не было пустым словом. Порта решила потопить в крови патриотическия стремления, и решение это исполнила. Все местности, в которых стремления эти проявились, были обращены в человеческую бойню, были усыпаны развалинами.

Убивали старых, молодых, женщин и детей. Целые посады обратились в груды трупов, терзаемых хищными зверями и птицами. Принцип оттоманской Порты требовал строгого наказания непокорных - и они были примерно наказаны.

Весть о событиях в Балканах отразилась в Рущуке болезненным эхом. Все замерло сначала, а потом наступило время тихого плача женщин и унылого молчания мужчин. Когда Петр прочитал, сидя в своем кабинете, рассказ об этих событиях, он побледнел как мертвец. Не успел он оправиться от первого впечатления, как в комнату вошла Мокра и остановилась перед ним. Некоторое время она молчала. Мокра смотрела сыну в глаза и, наконец, промолвила:

- Ну, что же!.. Несчастие.

Петр хотел ей что-то ответить, но она перебила его.

- Я точно то же сказала, когда погиб твой старший брать и когда убили твоего, младшого брата. Тогда случилось меньшее несчастие, теперь большее... Что-ж делать?

- Мне грустно, мать, мне тяжело! - вздохнул Петр: - совесть меня мучает... - Почему я не в Старой Загоре, а здесь!

- Не говори этого... Придет и твоя очередь.

- Ты думаешь?

- Можно ли иначе думать!.. Ведь есть же праведный Господь!.. Поплачем об тех, которые погибли, но необходимо подумать и о тех, что остались в живых.

Петр нагнулся к матери. Мокра обняла его голову, поцеловала. Когда он опять выпрямился на стуле, в глазах его были слезы.

- Быть может, настанет время еще более тяжелое, - сказала старуха. - Помни, сын, что ты не один. За тобой стоит старший твой брат, за тобой стоит младший.

В этих словах безграмотная старуха выразила, быть может, не вполне сознательно тот логический закон, согласно с которым совершаются политическия события.

Не все, однако, так думали.

Мокра не успела еще уйти из комнаты сына, как вбежала Иленка. На этот раз девушка прямо вошла в комнату Петра. Она была бледна и растерянна. Петр встал. Она остановилась и дрожащим голосом выговорила:

- Адрес!..

Слово это с 1868 года сделалось пугалом честных людей. Тогда обыватели должны были подавать "добровольно" благодарственный адрес за истребление четы хаджи Димитра. За что же им теперь благодарить? За резню сотен безоружного народа!..

- Адрес!.. - повторила Иленка: - отец... Мой отец собирается к тебе... он сейчас придет! - и, выговорив это, девушка ушла к Анке.

Вопрос об адресе принимал тем более острый характер, что прежний образованный, вежливый губернатор был теперь призван на новый пост, а место его занял грубый деспот. Тот намекал бы о "необходимости добровольного адреса", а этот просто приказывал. Так как хаджи Христо, автор всеподданнейшого адреса об уничтожении школ, обратил на себя внимание, то новый паша послал к нему своего адъютанта с приказом написать "добровольно" адрес и собрать подписи на нем. Хаджи Христо впрочем и готов был сделать что-нибудь подобное и по собственной инициативе. Известие о происшедших событиях до того испугало его, что он видел единственное спасение в падении ниц перед турками и в полном отречении от всякой солидарности с "преступниками", а потому в присланном приказании он увидел только доказательство особенного расположения к нему властей и охотно, даже с удовольствием взялся написать адрес и собрать подписи.

- Нет, - возразил адъютант: - в заседании участвуют турки и евреи, которые не бунтуют; они верны падишаху. Вы только, болгары, бунтуете, вы и составьте между собой адрес. Ты утром напиши, а пополудни придет к тебе юсбаша заптиев и поможет собирать добровольные подписи.

Вот в чем состояла цель предсказанного Иленкой визита хаджи Христо.

Петр принял своего гостя в мусафирлыке. Не дожидаясь даже кофе, хаджи Христо приступил в делу и, рассказав суть, прибавил: - Пиши.

- Нет, - отвечал Петр: - я этого не сделаю.

- Почему?

- Потому что я сам участвовал в подготовлении балканских событий.

Хаджи Христо удивился, вытаращил глаза и забормотал: - А я... я хотел... отдать тебе Иленку и все мое состояние.

- Благодарю тебя за твои желания, но...

- Но если, - перебил хаджи, - напишешь адрес и подпишешься под ним, то этим вполне оградишься от всякой ответственности. Все кончится благополучно, и а отдам тебе дочь, только сватов присылай... Мы так уже и порешили с женой. Ну... что же скажешь?

- Не напишу и не подпишу.

- Знаешь ли, сколько я дам тебе из рук в руки?

- Нет, не знаю.

- Двадцать тысяч мэджиджи, - перебил хаджи Христо.

- Это не может изменить моего решения.

- Что же, ты больше хочешь?

- Ни за какие деньги не напишу я такого адреса и не подпишу его.

- Напишут и без тебя, - отвечал хадяаи. - Но что же ты сделаешь, когда я вместе с юсбашем приду б тебе за подписью? Ведь ты погубишь себя, если не подпишешь.

- А все-таки не подпишу.

- Это твое последнее слово?

- Да, последнее.

- Га! - сказал хаджи Христо, вставая. - По крайней мере, не скажешь, что я не желал тебе добра.

* * *

- Не дурак ли он, что ни тебя, ни паричек не хочет?

- Не ходи ты больше к Мокре, потому что над этим домом нависла уже гроза.

Спустя полчаса девушка была уже в комнате, соседней с лавкой Мокры, и тихонько сообщала ей об угрожающей Петру опасности и о том, что, в случае надобности, могла бы скрыть его. Мокра внимательно выслушала ее, а потом спросила: - Где же ты можешь скрыть его?

- В нашем тайнике. У нас не станут делать обыска, а проведу его я сама.

- Может быть и без этого обойдется, - отвечала Мокра.

И действительно, в продолжение некоторого времени не надо было прибегать к этому, пока Россия не объявила войну Турции. Как только была объявлена война, тотчас же начались повальные аресты подозрительных, а подозрительными считались прежде всего те, которые отказались подписать "добровольный" адрес. Полиция снарядила облаву.

В первый раз арестовали нескольких человек, но во второй, третий не арестовали никого. Четвертая и пятая облава были точно также безуспешны. Подозрительные личности ускользали из рук полиции и куда-то пропадали. Только-что был... и вдруг исчез.

Петра нельзя было арестовать только за то, что он не подписал "добровольного" адреса, так как он имел связи со многими консульствами; поэтому Аристархи-бей приказал строго наблюдать за Петром, сам подсматривал и подслушивал; но ничего не мог открыть. Сведения, добываемые Мокрой от служащих в конаке, парализироваии деятельность полиции. Аристархи-бей подозревал, что Петр скрывает преследуемых полицией; но не мог найти никаких доказательств. Несмотря на усиленный караул у городских ворот и на берегу Дуная, подозрительные будто сквозь землю проваливались и вынырнули впоследствии в болгарских отрядах, формировавшихся под охраной русского войска. Они на самом деле проваливались под землею. Вероятно, никогда еще не проходило через подземелье Мокры столько людей, как в период полицейских облав на подозрительных. Этим путем проходили не только люди, но тысячи подробностей, касающихся укреплений и оборонительных средств страны. Турки понять не могли, как могут совершаться подобные злодеяния? И гражданския, и военные власти были уверены, что всем этим управляет кто-то очень ловкий и сведущий: "вероятно, Петр". Но, с другой стороны, Петр никогда не заходил теперь в конак, не исправлял никакой должности, не ходил к укреплениям; иногда только его видали в кофейне с чиновниками различных консульств.

Колодезь с подземельем отлично работал до первой попытки бомбардирования Рущука с румынского берега. Попытка эта ничем не кончилась, но побудила в деятельности турецких инженеров, которые вспомнили, что кроме торпедов, преграждающих доступ в пристани, не помешало бы воздвигнуть на берегу Дуная несколько баттарей. Вышел приказ осмотреть берега. Когда Мокра сообщила Петру об этом приказе, он нахмурился и сказал:

- Дело плохо.

- А что такое?

- Если инженеры не слепые, то они построят баттарею в нашем саду.

- Не построят, - возразила Мокра.

- Увидим: это впрочем будет зависеть от принятого штабом рода укреплений.

На другой день после этого разговора по двору Мокры прошло около шести офицеров в сопровождении нижних чинов, которые несли жерди, треножники, ящики и ящички. Они пошли в сад. Петр наблюдал через окно, сидя в своей комнате, как они делали измерения, потом как начали совещаться. Долго совещались и, наконец, решили. Один из офицеров отошел в сторону, остановился, протянул ногу, позвал солдата и приказал вбить кол в том месте, в котором была его нога.

- Плохо, - сказал про себя Петр.

Потом тот же офицер велел солдатам повбивать колья в нескольких указанных им пунктах, и вскоре очерчена была фигура наысыпи, которую решили здесь воздвигнуть.

Петр тяжело вздохнул. Лицо его выражало безпокойство; он начал ходить по комнате.

- Плохо дело, - сказал он матери в тот же вечер. - Для этой насыпи потребуется очень много земли: солдаты отроют подземелье.

- Мы скажем, что ничего об нем не знали. А следы, если найдутся, можно убрать.

Мокра смутилась на минуту, но очень скоро оправилась и сказала:

- Что же мне сделают?.. Ничего не видела... ничего не слышала, эффендим! - передразнивала она свои ответы перед следственной коммиссией. - А тебе надо скрыться.

Петр улыбнулся и в улыбке его выразилось сомнение.

- Да, тебе надо скрыться... знаешь где? В доме хаджи Христо.

- Что! - крикнул Петр: - в доме хаджи Христо!

- Иленка тебя проведет.

Она рассказала Петру, как все устроится. Петр выслушал молча. Мокра не только рассказывала, но также старалась убедить сына, что глупо и безцельно рисковать жизнью, если можно спастись, никому не вредя.

В продолжение всего следующого дня Петр не выходил из своей комнаты и безпрестанно наблюдал за ходом работ. Около вечера он увидел что-то особенное: насупил брови, встал, надел пальто, сказал Анке, чтобы его не ждали, поцеловал ее в лоб, ушел и не вернулся.

Он не присутствовал при обыске, который начался в доме Мокры в ту же ночь и кончился только на следующий день около полудня. В этот раз турки произвели страшное опустошение: поднимали полы, разбивали стены и забрали все книги и рукописи Петра. Анку приютили соседи; старуху посадили в тюрьму. Судили ее военным судом, которому не удалось ничего узнать от нея. Суд ограничился заочным приговором Петра к разстрелянию и конфискованию его имущества.

Последнее можно было осуществить, и это немедленно и было осуществлено. Первое же пришлось отложить на неопределенный срок. Объявлено только было при звуках барабанного боя, что всякий доставивший Петра, живого или мертвого, получит двадцать-пять тысяч гуруш.

Конфискация распространялась на дом, лавку и капиталы, так что Мокра с трудом только могла спасти кое-что, дозволившее ей вместе с Анкой снять небольшую квартиру.

Никто не мог получить вознаграждения за голову Петра, так как никто, кроме Мокры и Иленки, не знал, где он.

Подземелье, открытое в саду Мокры, было разрушено. Древние своды разнесены были динамитом, и обрыв обсыпался, так что теперь на этом месте берег сделался отлогим.

Анка много плакала. Ей было жаль богатства, жаль было разстаться с удобствами, жаль было разрушенных надежд; мать старалась утешать ее, и самым лучшим утешением считала следующее:

- Посмотрим... как все это кончится.

- Я жду конца только для того, чтобы отправиться в монастырь.

Впрочем им ничего лучшого и не оставалось делать, как ждать. Что могли сделать две женщины, покинутые на произвол судьбы в осажденной крепости?

Оне ждали и дождались такой радости, такого счастья, какого Мокра ждала только для своих правнуков. Период радостей начался испугом. В квартиру их неожиданно вошел Петр. Увидев его, мать и сестра побледнели.

- Что ты!.. - воскликнула Мокра.

- Как так? - спросил Петр.

- Голова твоя оценена в двадцать-пять тысяч гуруш.

- Что такое? Почему?

- Потому что мы... теперь...

Следующого слова он не мог выговорить: чувство восторга сжимало ему горло; ему хотелось смеяться... Он желал удержать порывы радости, но не мог владеть собою и только повторял:

- Мы теперь... мы теперь... - наконец, вырвалось у него слово: - свободны! - и он зарыдал.

Долго не могли Мокра и Анка ни говорить, ни слушать. Наконец, немного успокоились. Петр рассказал матери и сестре, что мир заключен, что Болгария освобождена, что турецкия войска выходят из Рущука, что вместо них придут русские.

Мокра сложила руки и воскликнула:

- Боже!.. Боже!.. сыновья мои!..

Петр начал потом рассказывать о своем пребывании в доме хаджи Христо.

- Что же хаджи Христо? - спросила Анка.

- И не подозревал.

- Это она тебя скрыла... А когда ты уходил, что хаджи Христо сказал?

- Он меня не видел... Мне не хотелось показываться ему, во-первых, из-за Иленки, а во-вторых, потому, что теперь он занят составлением адреса русскому царю. Он работает над этим вместе с Аристархи-беем, и так заспорили друг с другом, что и не заметили, как я прошел через соседнюю с мусафирлыком комнату, в которую дверь была открыта.

- Посмотри, что у нас осталось, - сказала Мокра, указывая рукой и глазами на свою квартиру.

- Знаю, знаю... Что же делать!.. Будем работать и как-нибудь пробиваться.

- Ведь нам теперь должны возвратить то, что турки отняли у нас, - заметила Анка.

- Что же нам могут возвратить?.. Разрушенный дом и землю... а прочее... погибло.

- Ах, я несчастная! - горевала девушка: - теперь мне остается только поступить в монастырь.

- Скоро войско наше придет, - сказал Петр как бы в ответ сестре.

- Когда? - спросила она.

- Не знаю.

хорошо. Мокра унесла с собою несколько денег, и Петр также захватил с собой кое-что. Порешили на все эти деньги снять лавку на одной из более оживленных улиц и торговать мелочным товаром.

- Мне жаль нашей лавки, - вздохнула Мокра.

- А мне жаль моих книг.

- Зато Болгария свободна.

- Ты права, - ответил Петр: - это важнее всего.

- А наше войско, - спросила Анка: - это то же самое, которое стояло в Кладове?

- Не знаю... может быть... вероятно, остался кто-нибудь из них.

Анка опять задумалась и не обращала больше внимания на разговор брата с матерью.

Петр пошел в город, чтобы отыскать лавку сообразно с оставшимися у них средствами. Через несколько дней он нашел, наконец, помещение, купал товару и накал торговать. Пока он был занят устройством своих дел, в правительственных сферах все переменилось. Турецкое войско и турецкия власти уступили место русским войскам и русским властям, пока не организуется местное правительство. О народном правительстве ходили различные толки; но одно из известий повторялось настойчивее других: оно относилось к войску. Все ждали болгарского войска. Каждый день ожидали его с величайшим нетерпением, - не знали только, по какой дороге оно придет. Наконец, дождались. Обыватели решили торжественно принять своих. Народ вышел на встречу и громко приветствовал пехоту, впереди которой шла русская военная музыка. Радостные восклицания заглушили музыку. Отряд стройно двигался колоннами; перед отрядом несли распущенное знамя, за которым шел офицер с обнаженной саблей на правом плече. Толпа окружала это воскресшее после пятивековой смерти войско, которое свидетельствовало об освобождении народа, и провожала его в городской площади. Невозможно описать общий восторг, усиленный еще долгим ожиданием.

На площади собран был городской совет в полном составе; около него собрались женщины. Впереди членов городского совета стоял хаджи Христо; между женщинами была жена его, Иленка, Мокра и Анка. Петр тоже был в толпе, но он не выдвигался вперед. Отдельно от других стоял плац-комендант со штабом. Когда отряд пришел на средину площади, командующий им офицер поднял саблю кверху и скомандовал: "стой!"

В толпе послышалось чье-то восклицание: "Стоян!" Хаджи Христица и Иленка повторили его; повторил его и хаджи Христо; с особенным восторгом повторила и Анка, стараясь приподняться, чтобы увидеть Стояна.

Стоян отдал честь плац-коменданту, подал рапорт, потом скомандовал разойтись. Как только начали расходиться, тотчас же обыватели стали приглашать солдат на квартиры.

Хаджи Христо подбежал к Стояну, обнял его и кричал:

- Ты мой!.. Тебя я никому не уступлю... Ты ко мне!

- Мокра... - начал-было Стоян.

- Что Мокра!.. Она теперь и угостить тебя не может... Я тебя не пущу!

Нечего было делать. Стоян принял приглашение хаджи Христо. Он шел рядом с хаджи Христицей и Иленкой и спросил про Мокру.

- Все потеряла! - отвечал хаджи. - Сама виновата: шутила, шутила и дошутилась. - Турки нашли в её саду какое-то подземелье, какие-то глупости... и конфисковали имущество, а Петра приговорили в разстрелянию.

- Так Петра разстреляли?! - воскликнул Стоян.

- Нет... скрылся... право, не знаю, каким образом. Его голову оценили в двадцать-пять тысяч гуруш. Как это никто не прельстился!.. Но все-таки он скрылся и теперь держит лавку, которая со всем товаром не стоит пятисот гуруш.

Один из них, а именно хорунжий, не принимал никаких приглашений, а только спрашивал про Мокру и Петра.

Мокра вышла вперед.

- Вон она! - указал кто-то.

- Иди ты лучше сначала в кому-нибудь другому, другие лучше могут угостить тебя; а когда поешь приходи в лавку, там застанешь Петра, поговоришь с ним и отдашь письмо.

Хорунжий посмотрел на Мокру с величайшим удивлением и отвечал:

- Никола рассказывал, что ты богата, что у тебя есть дом, лавка и много денег.

- Все это было, но теперь нет.

Сказав это, он вынул из-за пазухи сильно запачканный конверт и отдал его Мокре.

Несколько спустя, письмо это находилось в руках Петра, который распечатал его, прочитал и насупился.

- От Николы, - сказал он: - из Габрова... из госпиталя. Письмо писано три месяца тому назад... Вероятно, Никола приказал долго жить.

Мокра и Анка вздохнули. - Что же он пишет? - спросила мать.

- Почему же ты не можешь исполнить этого поручения? - спросила Анка с оттенком безпокойства.

- Потому что оно нелепо, - отвечал Петр.

- Так я скажу Иленке, что пишет Никола.

- И не думай об этом! - воскликнула мать: - это не твое дело... Стоян заслужил такой награды, как Иленка. Пусть венчаются, если только сами захотят и родители позволят.

Мокра и Петр переглянулись в недоумении, потом Мокра сказала: "погоди еще немного, погоди".

Пришел хорунжий и рассказал подробности про Николу. Никола прокрался в Балканы, участвовал там в возстании и, скрывшись от турок, скитался до тех пор по разным местам, пока не поступил охотником в болгарский отряд, организовавшийся при русском войске. Он был отличным солдатом. Раненый несколько раз в битве под Шипкой, слег в больницу. Там он лежал рядом с хорунжим, который тоже был ранен под Шипкой. Никола написал письмо за два дня перед смертью.

- Он помер на моих глазах, - говорил рассказчик и перед самою смертью усиленно просил меня передать письмо Петру.

Лишь только хорунжий окончил рассказ, на пороге появился и Стоян. Анка побледнела, увидев его.

Мокра и Петр встретили Стояла с восторгом, а он, поздоровавшись с ними, подошел к Анке и громко спросил: "Ты ждала?"

Анка упада без чувств...

Разсвет кончился. Наставал для Болгарии ясный день...