Крымские сонеты

Автор:	Мицкевич А. Б., год: 1829
Примечание:	Перевод Ивана Козлова
Категория:	Стихотворение
Связанные авторы:	Козлов И. И. (Переводчик текста)

В пространстве я плыву сухого океана;

Ныряя в зелени, тону в ее волнах;

Среди шумящих нив я зыблюся в цветах,

Минуя бережно багровый куст бурьяна.

Уж сумрак. Нет нигде тропинки, ни кургана;

Ищу моей ладье вожатую в звездах;

Вот облако блестит; заря на небесах...

О нет! - То светлый Днестр, - то лампа Аккермана.

Как тихо! постоим; далеко слышу я,

Как вьются журавли, в них сокол не вглядится;

Мне слышно - мотылек на травке шевелится,

И грудью скользкою в цветах ползет змея.

Жду голоса с Литвы - туда мой слух проникнет...

Но едем, - тихо всё - никто меня не кликнет.

Сильнее шум - и волны всколыхались,

Матрос по лестнице бежит,

Взбежал: "Скорей! готовьтесь, дети!"

И как паук повис меж сети,

Простерся - смотрит, сторожит.

Вдруг: "Ветер! ветер!" - закачался

Корабль и с удила сорвался;

Он, ринув, бездну возмутил,

И выю взнес, отвага полный,

Под крылья ветер захватил,

Летит под небом, топчет волны,

И пену размешал кругом,

И облака рассек челом.

Полетом мачты дух несется;

Воскликнул я на крик пловцов.

Мое воображенье вьется,

Как пряди зыбких парусов,

И на корабль я упадаю,

Моею грудью напираю;

Мне мнится, будто кораблю

И, руки вытянув невольно,

Я с ним лечу по глубине;

Легко, отрадно, любо мне;

Узнал, как птицей быть привольно.

Корма запрещала, летят паруса,

Встревоженной хляби звучат голоса,

И солнце затмилось над бездной морокою

С последней надеждой, кровавой зарею.

Громада, бунтуя, ревет и кипит,

И волны бушуют, и ветер шумит,

И стон раздается зловещих насосов,

И вырвались верьви из рук у матросов.

Торжественно буря завыла; дымясь,

Из бездны кипучей гора поднялась,

И ангел-губитель по ярусам пены

В корабль уже входит, как ратник на стены.

Кто, силы утратив, без чувства падет;

Кто, руки ломая, свой жребий клянет;

Другой молит бога, да гибель минует.

Младой иноземец безмолвно сидит,

И мнит он: "Тот счастлив, кто мертвым лежит;

И тот, кто умеет усердно молиться,

И тот, у кого еще есть с кем проститься".

Кто поднял волны ледяные

И кто из мерзлых облаков

Престолы отлил вековые

Для роя светлого духов?

Уж не обломки ли вселенной

Воздвигнуты стеной нетленной,

Чтоб караван ночных светил

С востока к нам не проходил?

Что за луна! взгляни, громада

Пылает, как пожар Царь-града!

Иль для миров, во тме ночной

Сам Алла мощною рукой

Так озарил небесны своды?

Не вьется где орел, я там стремил мой бег,

Где царствует зима, свершил я путь далекий;

Там пьют в ее гнезде и реки и потоки;

Когда я там дышал - из уст клубился снег;

Там нет уж облаков, и хлад сковал метели;

Я видел спящий гром в туманной колыбели,

И над чалмой моей горела в небесах

Одна уже звезда, - и был то...

В степи стоит уныл Гирея царский дом;

Там, где толпа пашей стремилась

С порогов пыль стирать челом,

Где гордость нежилась и где любовь таилась,

На тех софах змея сверкает чешуей,

И скачет саранча по храмине пустой.

И плющ, меж стекол разноцветных,

Уж вьется на столбах заветных,

Уже он именем природы

К себе присвоил мрачны своды;

Могучей право отдано;

И тайной на стене рукою,

Как Валтазаровой порою,

Развалина начерчено.

Гарема вот фонтан. Еще бежит поныне

Из чаши мраморной струя жемчужных слез

И ропщет, томная, в пустыне;

Но слава, власть, любовь! - Ток времени унес

Мечтавших здесь гордиться вечно;

Он их унес скорей и влаги скоротечной.

Молитва отошла, джамид {1} уже пустеет,

Утих изана {2} звук в безмолвии ночном,

Даль тмится, и заря вечерняя краснеет

Рубиновым лицом.

Сребристый царь ночей к наложнице прелестной

В эфирной тишине спешит на сладкий сон,

Звездами освещен.

Меж ними облако одно, как лебедь сонный,

На тихом озере плывет во тме ночной;

Белеет грудь его на синеве бездонной,

В краях отлив златой.

Здесь дремлет минарет под тенью кипариса;

А там гранитных скал хребты омрачены:

Там непреклонные в диване у Эвлиса {3}

Чернеют сатаны.

Под мраком иногда вдруг молния родится,

И чрез туманный овод лазуревых небес

Она из края в край, внезапная, промчится

Как быстролёт Фарес. {4}

2 Изан - молитва, которую поют муезины на минаретах..

В стране прекрасных дней, меж пышными садами,

Минуты прежние! златыми мотыльками

Умчались; память их точила юный цвет.

Что ж Север так горит над Польшею любимой?

Зачем небесный свод так блещет там в звездах?

Иль взор твой пламенный, стремясь к стране родимой,

Огнистую стезю прожег на небесах?

О полька! я умру, как ты, - один, унылый;

Да бросит горсть земли мне милая рука!

В беседах над твоей приманчивой могилой

Меня пробудит звук родного языка.

И вещий будет петь красу твою младую,

И как ты отцвела в далекой стороне;

Увидит близ твоей могилу здесь чужую,

И в песни, может быть, помянет обо мне!

Вы, недозрелыми кистьми

Из виноградника любви

На стол пророка обреченные,

Востока перлы драгоценные;

Давно ваш блеск покрыла мгла;

От неги сладкой, от беспечности

Из моря счастья вас взяла.

Они под завесой забвения

Лишь над могильным их холмом,

Один в тиши уединения,

Дружины теней бунчуком,

Белеет столп с чалмою грустною,

И начертал рукой искусною

На нем гяур их имена,

Но уж надпись чуть видна.

О вы, эдема розы нежные!

Близ непорочных струй, в тени,

Застенчивые, безмятежные,

Увяли рано ваши дни!

Теперь же взорами чужими

Гробниц нарушился покой;

Но ты простишь, пророк святой!

Здесь плакал он один над ними.

Скачу, - леса, долины, горы,

То вдруг, то розно встретя взоры,

Мелькают, гибнут вкруг меня

Быстрее волн; и меж видений

Я вне себя гоню, скачу:

Упиться вихрями явлений

И обезуметь я хочу.

Когда же конь мой пененный

Уже нейдет и саван свой

На мир усталый, омраченный

Накинет ночь, -глаз томный мой

Разгорячен, еще трепещет,

В нем призрак скал, лесов, долин,

Как в зеркале разбитом, блещет.

Земля уснула, я один

Не сплю и к морю прибегаю;

Стремится черный вздутый вал;

Склонив чело, пред ним я пал,

К нему я руки простираю,

Теперь хаос владеет мной,

Я жду, чтоб, погружась в забвенье,

Как над пучиною ладья,

Так бы, кружась, и мысль моя

Могла исчезнуть на мгновенье.

Гора отрясает мрак ночи ленивый;

И ранним намазом волнуются нивы;

И злато струями везде разлилось;

Лес темный склоняет густые вершины,

Как с четок калифов, гранаты, рубины

Он сыплет с кудрявых зеленых волос.

В цветах вся поляна; над ней мотыльками

Летучими воздух пестреет цветками;

Так радуги ясной сияет коса,

Алмазным наметом одев небеса;

Лишь взор опечален вдали саранчою,

Крылатый свой саван влекущей с собою.

Под диким утесом шумя в берегах,

И в пене, как будто у тигра s очах,

Дневное светило пред бурей играет,

А в лоне лазурном далеких зыбей

Купаются флоты и рать лебедей.

Свежеет ветерок, сменила зной прохлада,

На темный Чатырдаг падет миров лампада -

Разбилась, пурпур льет и гаснет. Черной мглой

Одеты гор хребты, в долине мрак глухой.

И путник слушает, блуждая, изумленный:

Сквозь сон журчит ручей меж томных берегов,

И веет аромат; от слуха утаенный,

Он сердцу говорят в мелодии цветов.

Невольно клонит сон под сенью тихой ночи...

Вдруг будит новый блеск: едва сомкнулись очи

Потоки золота льет светлый метеор

На дол, на небеса, на ряд высоких гор.

Ты с одалискою Востока,

О ночь восточная! сходна:

Лишь усыпит, но искрой ока

Огонь любви опять зажжен,

Опять бежит спокойный сон.

Как музульманин, устрашенный

Твоей твердыни возвышенной,

Подошву днесь целую я.

Ты мачта Крыма-корабля,

Ты вечный минарет вселенной,

О наш великий Чатырдаг!

Ты над горами падишах. {*}

{* Падишах - титул турецкого султана.}

От дальних скал за облаками

Ты под небесными вратами,

Как страж эдема Гавриил,

Сидишь себе между светил,

Ногами попираешь тучи;

Твой плащ широкий - лес дремучий;

Из облак выткана чалма

Прольет ли солнце зной над нами

Иль осенит внезапна тма,

И жатву саранча, а домы

Гиаур жжет, - ты невредим

Стоишь, недвижимо глухим;

Но землю, и людей, и громы

Ты подостлать себе возмог;

Стоишь, как драгоман созданья,

И лишь тому даешь вниманья,

Что говорит творенью бог.

Роскошные поля кругом меня лежат;

Играет надо мной луч радостной денницы;

Любовью дышат здесь пленительные лицы;

Но думы далеко к минувшему летят.

Напевом милым мне дубравы там шумят,

Байдары соловей, сальгирские девицы,

Огнистый ананас и яхонт шелковицы -

Твоих зеленых тундр, Литва, не заменят.

Хоть всё меня манит, в тоске стремлюся к той,

Которую любил порою молодой.

Он отнят у меня, мой отчий край! Но милой

О друге всё твердит в родимой стороне:

Там жив мой след, - скажи, ты помнишь обо мне?

Теперь молитву сотвори;

Кинь повод, взор отвороти;

Ногам коня седок вверяет

Рассудок свой. - Как он идет

И оком бездну измеряет;

Едва скользит, колена гнет -

И вдруг, меж скал на край склоняся,

Повис, копытом уцепяся.

Но ты на бездну не взгляни;

Она как кладезь Ал-Каира;

Рукой над нею не махни,

Неокриленной для эфира,

Как якорь дума - берегись!

Перуном ой с ладьи стремится,

Но, дерзко брошенный меж волн,

В пучину опрокинет челн

И в дно морское не вонзится.

Взгляни на пучину, в ней небо лежит:

То море, и ярко пучина блестит.

Убитая громом, не птица ль гора

Крыле распустила в той бездне сребра?

Чем мачтовых перьев на синих волнах.

И островом снежным под дикой скалой

Оделися степи лазури морской;

Но остров сей - туча, и черная мгла

Полмира объемлет с крутого чела.

Огнистую ленту ты видишь на нем?

То молния. - Едем, и первый с конем

Я кинусь, - а путник, смотри на меня,

И бич свой, и шпоры готовь для коня.

На край тот отважно и в конскую прыть

Чрез бездну нам должно с размаха вскочить.

Чалма ли заблещет на той стороне,

То я; не робея ты бросься ко мне;

Но если не узришь ее пред собой,

Знай: людям не ехать дорогою той.

Люблю я, опершись на скалу Аю-Дага,

Смотреть, как черных волн несется зыбкий строй

Как пенится, кипит бунтующая влага,

И сушу рать китов, воюя, облегает;

Опять стремится в бег от влажных берегов,

И дань богатую в побеге оставляет:

Сребристых раковин, кораллов, жемчугов.

На сердце у тебя кипят, младой певец;

Но лютню ты берешь, - и вдруг всему конец.

Мятежные бегут, сменяясь тишиною,

И песни дивные роняют за собою:

Аю-Даг. Перевод сонета "Ajudah". Впервые - там же, стр. 35.