Отрывок из Мизантропа (действие 1, явление 1). Автор произведения

Автор:	Мольер Ж., год: 1666
Примечание:	Перевод Ф. Ф. Кокошкина
Категория:	Сценка
Связанные авторы:	Кокошкин Ф. Ф. (Переводчик текста)

Отрывок из Мизантропа,

Мольеровой Комедии.

(Действие I. Явление I-е.)

Поди, сударь, поди: ты должен стен стыдиться!

Что странен ты, Крутон , сказать себе позволь;

Хоть мы с тобой друзья , но столь обычай вздорной....

Кто? я твой друг? Нет, нет, избавь; слуга покорной!

Так! другом вашим быть желал до сих я пор;

Но, после мерзостей, которых был мой взор

Свидетелем, без всех затей вам объявляю,

Что дружбу я сердец развратных презираю.

Поди, тыб умереть был должен от стыда:

Поступков извинить ни чем твоих не можно,

Стыдиться за тебя всем честным людям должно.

Ты с кем-то встретился, и вдруг, как без ума,

На шею прыг ему - и ласковостей тьма ,

И слов приветливых, учтивых предложений,

И в дружбе клятвенных и шумных уверении....

Кто он; был мой вопрос. - А ты едваль в глаза

Его видал; едваль, зовут как, знаешь;

Лишь только врозь - прощай! и дружбу забываешь.

Что этого подлей, безчестней может быть,

Как то, чего в душе совсем нет, говоришь?

И естьлиб это я к несчастью сделал злому,

Ей, ей! повесилсябь тотчас - в пример другому.

За уголовную вину мою не чтя,

Прошу из милостей, гнев строгой укротя,

Позволить мне пожить, и хоть из сожаленья,

Позорного меня избавить удавленья.

Без шуток: как же нам вести себя, скажи?

Ты хочеш, чтоб...

чтобы, гнушаясь лестью,

Язык людей с душой согласен был и с честью.

Ведь надобнож, когда в объятиях нас жмут

И в дружбе честь свою порукою дают,

Платить покрайности такою ж точно сказкой:

За клятву клятвою, за ласку той же лаской.

Нет! видеть не могу я подлых тех льстецов,

Тех жалких светского обычая рабом,

Которы шарканьем, поклонами, кривляньем,

Протягиваньем рук, всех встречных обниманьем,

И точно будто залп учтивостей открыв,

Друг друга обмануть спешат на перерыв,

И душат лестию, без всякого разбора ,

Разумного, глупца, и честного, и вора.

Скажи, пожалуй, мне, какая прибыль в том,

Что в дружестве тебе клянётся льстец своём

Когда он первому мерзавцу тож читает?

Нет! честью кто своей хоть мало дорожит,

Такия похвалы почтет себе за стыд,

И сам-бы Государь меня обидел в этом,

Коль в милостях меня равнял бы с целым светом,

Почтенье должно нам заслугами купить;

А чтить весь мир, есть тож; что никого не чтить,

И естьли вы, сударь, сей подлостью гордитесь,

Прошу не гневаться, в друзья мне не годитесь:

Гнушаюся я тем почтеньем без границ,

Которое у вас для всех пригодно лиц,

И словом, тот, кто друг всего земного круга,

Не может от меня считаем быть за друга.

Но в свете живучи, хоть рад, хотя не рад,

А должен наблюдать учтивостей обряд.

Наказывать, сударь, тех должно без пощады,

Нет! честной человек кажися тем, что есть,

Делами, мыслию, чтоб управляла честь,

А сердце языком, - и чтоб все наши чувства

Гнушались низостью ласкательна искуства!

Похвальна искренность! однако же она

Во многих случаях былаб весьма странна,

И часто - не в осуд премудрого столь мненья -

Не худо и скрывать сердечны помышленья.

Прилично ли, судя о слабостях людских ,

Сказать другим в глаза, что думаем о них?

Ужель, кого любить и в правду нам не можно,

Тому и объявить, что чувствуем мы...

Так можно Веткиной свободно говорить,

И бросивши детей? на все таскаться балы?

Чванову, что славны Генералы

Безсовестно, как он; не мучат всех людей

Пустыми баснями о храбрости своей?

Нимало: будь уверен,

Что в свете никого щадить я не намерен!

Нет сил терпеть, и мне как острый в сердце нож,

На всё! - И видеть льзяль спокойно, без печали,

Чтоб люди так с людьми безбожно поступали?

Повсюду нахожу измены, плутни , лесть?

Корыстолюбие , несправедливость, месть.

О! я бешусь!... и хоть зови меня уродом ,

Я с человеческим на век поссорюсь родом.

Но философия твоя мрачна, скучна,

И скорбь, столь чудная, по чести, мне смешна.

Не прозвалиб тебя угрюмым Гераклитом,

Меняж, хоть я не то, но в пару, Демокритом.

Нет, право не шутя? брось колкой разговор.

Ведь бранью ты своей свет целый не изправишь.

Я с откровенностью, которую так славишь,

Ты делаешь себя комическим лицом,

Твой слишком строгий суд безумием почтется,

И так уж над тобой полгорода смеется.

Тем лучше, чорт возми! тем лучше, очень рад.

Мне так противен род сих развращенья чад,

Что ежелиб меня от сердца, добровольно,

Считали мудрецом - мне былоб это больно.

Не ужели смертные все, все, без исключенья,

Достойны твоего быть могут омерзенья? -

Не льзяли отличить, по крайности, хоть тех...

Нет, нет, я вообще возненавидел всех!

Одних, сударь, за то, что подлы, хитры, злобны;

И в мертвых их душах вражды с пороком нет,

Вражды, которая к добру есть верный след.

По воре потакать готовы как по брате.

Тому примером плут, с кем я сужусь в палате.

Сквозь все притворства в нем видна измена, лесть;

Везде известен он таким, каков он есть,

Его смиренной взор, тьма ласковостей внешних

Лишь могут обмануть приезжих, а не здешних;

Все знают, что подлец - чтоб взял его пострел! -

Чрез мерзкия дела в чины войти умел,

Что почести его, которым свет свидетель,

Достоинствам упрёк, в стыд вводят добродетель.

Ругай его, скажи о нём, Бог знает что:

Согласен всякой в том, не вступится никто -

И все, все подлеца охотно принимают,

Ласкают, шутят с ним, как угостить не знают.

Да что еще! честных пред сотнею людей

И в службе места плут добьется поскорей.

Взбеситься надобно! Меня с ума то сводит,

И часто, чтоб людей и тени не встречать,

С досады я готов в пустыню убежать.

Эх, Боже мой! оставь свой гнев на нравы века;

И можно ли судить так строго человека?

Он с слабостьми рожден: вот для чего должны

Мы снисходительно прощать его вины.

Лишь мудрость кроткая для общества пригодна,

А строгость лишняя скучна, да и безплодна.

Разсудок крайностей нас учит избегать,

И даже в мудрости средину наблюдать.

Суровы правила лет древних как ни честны,

Но с нравами в наш век никак уж несовместны.

Столь много совершенств иметь возможноль нам?

Что делать! уступить должны мы временам,

Поверь: заботиться о исправленьи света,

Безумства крайняго неложная примета.

Я также, как и ты , вещей встречаю тьму,

Которыб лучше шли по здравому уму ;

Но смертных, так как ты; за то не ненавижу.

С людьми - так как с людьми - я просто обхожусь:

Смотреть с холодностью на их дела учусь,

И сколь умерен я, ты столько крутонравен,

Так философией с тобой, Крутон, я равен.

Но естьли , господин холодный философ!

Твой ближний друг тебе устроит хитрый ков,

Или, чтоб завладеть твоим под час именьем,

Безбожно покривит душой и уложеньем ,

Иль злые о тебе в свет пустит клеветы --.

Желаю знать, сударь, тогда что скажешь ты?

Так точно ; как теперь , оставя гнев безплодный,

Скажу, что слабости к несчастью людям сродны,

И видя хитрости, коварство, злость людей,

Не больше для души прискорбно то моей,

Злых обезьян, волков, в свирепости нещадных.

Я! грабить дам себя, обманывать, терзать?

Как, чорт возми! чтоб я... но лучше замолчать,

Чем слушать ваши мне несносные сужденья.

Не худо помолчать , чтоб большого гоненья

С противной стороны сей бранью не навлечь;

Ты сам против себя остришь злодеев мечь.

Озлобить их, Крутон, поверь, остерегайся;

А лучше о своем ты деле постарайся.

Как, кто? А здравый ум? законы, справедливость?

Но съездить, попросить , уж требует учтивость.

Хоть так, или не так, но я, не погневися!

Ни шагу не ступлю!

Тогда узнаю я верней,

На столько станет ли безстыдства у людей,

И будут ли они так злы и так безбожны,

Чтоб делу правому дать толк безстыдно-ложный.

Пускай лишусь всего,

Для чести наших дней, желаю я сего!

Но эту правоту, всех мыслей цель твоих,

То добродушие, которого нет в свете,

Находишь ли , Крутон, любви твоей в предмете?

И от чего, скажи, толь странной оборот,

Что, человеческой весь ненавидя род ,

Ты в нем лишь то нашел - забыл свою с ним ссору -

Что сильно твоему понравилось здесь взору?

А более всего ум удивляет твой ,

Признательно скажу, столь чудный выбор твой!

Милена скромная склонна к тебе душою;

Смиренница Княжна любуется тобою;

А ты к обеим к ним так холоден как лёд!

И кто же над тобой власть полную берёт?

Прелестина - живёт которая по моде;

Чей ум лишь славен тем? что весь дурачит свет,

Которой верно здесь в кокетстве равной нет,

Или пороками того в ней не считаешь?

Или не видишь их? иль видя извиняешь?

В прелестную вдову хоть страстно я влюблен,

Поверь, Людмил, что я не так уж ослеплен,

Чтоб не видать её пороков - я их знаю ,

Я первой вижу их и первой осуждаю ;

Однакож признаюсь, что не смотря на то,

Не может победить любви моей ничто;

Я часто и бранюсь: но взглянет лишь умильно,

Волшебной прелестью влечет к себе насильно!

Я льщусь - что силою любви, супружних прав,

Удастся мне совсем её изправить нрав.

Дай Бог! Крутон, дай Бог! Порадуюсь сердечно:

Конечно;

В противном случае я сам бы не любил.

Когдаж уверен так, что ей ты столько мил,

За чем же ко всему ее ревнуешь свету?

Душой привязан кто к прелестному предмету,

Желает тот вполне один им и владеть.

И с нею наконец, как должно, изъясниться.

Когдаб по выбору я мог как ты жениться

Сестра её былаб мной всем предпочтена.

Женясь на ней, Крутон, ты сделал бы прекрасно.

Разсудок то же мой твердит мне повсечасно;

Но видно, что любви сильней над нами власть.

Признаться, я боюсь, чтоб чудная толь страсть,

Твоею овладев чувствительной душою,

Несчастья твоего не сделалась виною.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Вестник Европы". Часть L, No 5, 1810