Сицилиец, или Любовь-живописец

"Балет Муз", представленный в Сен-Жермене 2-го декабря 1666 года, был дан еще раз в этой королевской резиденции 5-го января 1667 года. Отсутствие молодого Барона заставило Мольера взять назад свою "Мелицерту", которою он, к тому же, был не особенно доволен; он заменил этот отрывок из пьесы комедией "Сицилиец, или любовь-живописец". Эта прелестная комедия была затем разыграна в Париже 10-го июня того же года; Мольер опять участвовал в этом спектакле, в качестве актера; между тем, как это видно из письма Робине, он на некоторое время должен был удалиться от сцены вследствие грудной болезни, которая и свела его потом в могилу:

Со дня вчерашняго как раз

Дивертисмент есть вновь у нас.

То - "Сицилиец", что Мольер,

Создав чудесно, всем в пример,

В балет наш королевский ввел

И всех, клянусь, в восторг привел.

А сам, прибыв издалека,

Быть-может, некой Ио ¹) новой,--

Что стала с шерстию коровой,--

Он был забавен, как актер,

На редкость радуя наш взор *).

*) Перевод этих и прочих стихов, заключающихся в пьесе "Сицилиец" принадлежит П. В. Быкову.

Либретто "Балета Муз" указывает на то, что "Сицилиец" написав был исключительно для того, чтобы показать королю турок и мавров... Ташеро, передавая этот факт, основательно замечает, что далеко от нас то время, когда подобные прихоти служили поводом для подобных произведений... "Действительно "Сицилиец" - прелестная пьеса; притом в нашем репертуаре она является первою маленькою одноактною пьесою, в которой, по мнению Вольтера, есть изящество и легкость". "До этого времени, - говорить Петито (Petitot): - не думали, чтобы изящество и утонченность манер могли встречаться в комедиях, на которые смотрели только как на фарсы, имеющие целью давать отдых вниманию зрителей после того, как оно долгое время было занято трагедией или же комедией характеров. "Сицилиец" доказал, что можно было достигнуть успеха и в совершенно другом жанре. Этот прелестный образец много раз вызывал подражания; по, желая избегнуть фарса, многие впадали в противоположную крайность; деликатность превращалась в аффектацию, изящество - в манерность, тонкость - в ложное остроумие... Так произошли все будуарные комедии, последовательно сменявшия одна другую на сцене "Французской Комедии", несмотря на возражения людей с хорошим вкусом, которым тяжело было видеть искажение прекрасного жанра, первый образец которого дал Мольер, причем от этого образца не нужно было отступать".

Все комментаторы согласились с Вольтером и Петито. Чтобы дополнить историю критики "Сицилийца", мы лучше всего приведем мнение Оже: "Трудно было бы придумать сюжет, который давал бы более материала для развлечений, и так расположить действия, чтобы они могли быть хорошо размещены. Своеобразность сицилийских нравов, смешение народов, разнообразие костюмов, сумрачная и титаническая любовь благородного уроженца Мессины или Палермо, на ряду с почтительною и нежною любовью французского дворянина, ночные сцены, любовные серенады, вуали - это изобретение кокетства или ревности, которые могут им пользоваться одно против другой, - все это создавало оживленное и картинное зрелище, которое, конечно, еще более украшали музыка и танцы.

"Невольно приходит в голову, что комедия-балет "Сицилиец" могла быть родоначальницею комической оперы. В самом деле, разве мы не находим в пьесе Мольера дуэтов и небольших арий, как в наших лирических комедиях, - даже дивертисментов, которые поэт обыкновенно помещает в конце актов, как готовую канву для музыки и хореография? К тому же "Сицилиец" разбить на части, точно комическая опера; картины, ситуации, арии там подготовляются и вводятся таким же образом. Это сходство показалось настолько близким, что в 1780 году эту пьесу дали в "Итальянском театре" без всяких перемен, за исключением только того, что местами проза Мольера была превращена в рифмованные строки, с целью увеличить число отдельных номеров для пения".

Дон Педро, сицилийский дворянин.

Адраст, французский дворянин, влюбленный в Исидору.

Исидора, гречанка, рабыня дона Педро.

Заида, молодая рабыня.

Сенатор.

Али

Два прислужника.

Музыканты.

Раб поющий.

Рабы, танцующие.

Мавры и мавританки, танцующие.

Али (музыкантам). Тише. Но выступайте более вперед и оставайтесь на этом месте, пока я вас не позову.

Али (один). Темно, как в печи; в этот вечер небо оделось, как Скарамуш ²): я не вижу ни одной звезды, которая бы высунула нос. Что за глупое холопское положение - никогда не жить для себя, зависеть всецело от причуд хозяина, приноравливаться к его расположению духа; на все затеи, какие он может выдумать, смотреть, как на свои собственные заботы! Вот и мой хозяин заставляет меня жить его тревогами: из-за того, что он влюблен, нужно, чтобы ни днем ни ночью и у меня не было покоя. Вот однако факелы - наверное, это он идет.

Адраст. Это ты, Али?

Али

Адраст. Я думаю, что нельзя также найти другого человеку испытывающого в сердце такую муку, какую я чувствую. Ведь в самом деле это еще ничего, когда можно бороться с равнодушием или суровостью любимой красавицы; по крайней мере всегда найдешь утешение в жалобах, можешь свободно вздыхать; но не иметь возможности найти случай говорить с той, кого обожаешь, не быть в состоянии узнать у красавицы, приятна или неприятна ей та любовь, которую зажигают её глаза, - это, на мой взгляд, самая досадная из всех тревог, и именно в таком состоянии держит меня несносный ревнивец: до того заботливо он сторожит мою очаровательную гречанку; ни шагу он не делает без того, чтобы не потащить ее вместе с собою.

Али. Но ведь в любви есть разные способы для выражения взаимных чувств; что до меня, то мне кажется, что ваши глаза и её, за два почти месяца, уже много наговорили друг другу.

Адраст. Это правда, что мы часто разговаривали глазами; но как узнать, что каждый из нас как следует объяснялся на этом языке? И, при всем том, могу ли я быть уверен, что она хорошо внимает тому, что говорить ей мой взгляды, и что её глаза говорят мне именно то, что я иногдавоспринимаю?

Али. Надо поискать какое-нибудь средство беседовать иначе. Адраст. С тобою музыканты?

Али. Да.

Адраст. Пускай подойдут. (В сторону) Я велю им играть здесь до утра; посмотрим, не заставит ли красавицу их музыка показаться у какого-нибудь окна.

Али. Они здесь. Что им спеть?

Адраст. То, что они сочтут наилучшим.

Али. Нужно, чтобы они спели трио, которое я уже слышал один раз.

Адраст. Нет. Это не то, что мне нужно.

Али. Ах! Сударь, там такой прекрасный бекар ³)!

Адраст

Али. Сударь, я стою за бекар. Вам известно, что я в этом знаю толк. Бекар меня восхищает; помимо бекара нет спасения в гармонии. Послушайте немножко трио.

Адраст. Нет. Я хочу чего-нибудь нежного и страстного, что погрузило бы меня в сладкия грезы.

Али. Я вижу отличию, что вы стоите за бемоль; но есть возможность удовлетворить нас обоих. Они споют вам известную сцену из маленькой пьесы, которую они уже при мне исполнили. В ней изображены двое возлюбленных пастушков, полных томления; они, при бемоле, уединяются в лес изливать свои жалобы, потом рассказывают друг другу о жестокости своих возлюбленных; наконец приходить веселый пастух с великолепным бекаром и смеется над их слабостью.

Адраст. Я согласен. Посмотрим, что это за вещь.

Али. Вот как раз место, подходящее для сцены; вот и два факела, чтобы осветить представление.

Адраст. Стань против этого дома, чтобы при малейшем шуме, который ты услышишь внутри его, я мог убрать свет.

Первый музыкант (изображающий Филона).

Коль повестью скорбной моих всех тревог

Смутить я ваш мир одиночества мог,

Не гневайтесь, скалы... Разбитый, усталый

От мук бесконечных, тоски не таю;

И тронетесь ею, хотя вы и скалы.

Второй музыкант (представляющий Тирсиса).

Птички с проблеском дня встрепенулись в лесу,

Запевают свои песни скромные;

Снова жалобы я старцу-лесу несу,

Чутко слушает он вздохи томные.

А! Друг милый, Филен!

Филен. А! Тирсис, милый друг!

Тирсис. Ах, любви тяжек плен,

Так изныл я от мук!

Филен. На мои все мольбы, ах, Климена гладка!

Тирсис. И Хлориса строга, ласк боясь, как греха.

Оба вместе. Ты, Амур, не сумел их подвинуть на страсть, --

Так зачем чаровать сохранил ты им власть?

Третий музыкант (изображающий пастуха).

Бедняжек влюбленных ошибка большая

Красавиц бездушных, жестоких любить;

Разумных холодность не может прельстить,

Им нежного чувства ничуть не внушая.

Одне только ласки - вот цепь или нить,

Что сердцу влюбленных мила, их скрепляя.

Здесь целая сотня красавиц прекрасных --

И, сладкого полон средь них забытья,

Я им расточаю любовь, не тая

Ни пламенных ласк ни восторгов столь страстных.

Но если примечу тигриц я опасных,

То тигром жестоким и я должен быть!

Филен и Тирсис (вместе).

Как счастливы те, кто так может любить!

Али. Сударь, я только-что слышал какой-то шорох в доме.

Адраст

Дон Педро (выходя из дому в ночвом колпаке и в домашнем костюме, держит в руке шпагу). Уже несколько времени я слышу пение у моих дверей; несомненно, это делается неспроста. Надо постараться в темноте разобрать, что это могут быть за люди.

Адраст. Али!

Али. Что?

Адраст. Ты больше ничего не слышишь?

Али. Нет.

Адраст. Как! Все наши старания не помогут мне познакомиться с этой милой гречанкой! И этот проклятый ревнивец, этот сицилийский негодяй навсегда закроет мне всякий уступ к ней!

Али. Я хотел бы от всей души, чтобы он провалился в преисподнюю за то утомление, которое он нам причиняет, этот несносный человек, палач этакий. Эх, кабы его тут захватить, с каким удовольствием я выместил бы на его спине мою злобу за все те безполезные прогулки, которые мы делаем из-за его ревности!

Адраст. А все-таки необходимо найти какое-нибудь средство, пустить в ход какую-нибудь выдумку, какую-нибудь хитрость, чтобы провести этого скота. Я принимаю это дело слишком близко к сердцу, чтобы помириться с неудачей; если бы даже мне пришлось для этого прибегнуть к...

Али. Сударь, не знаю, что это значит, но дверь открыта; если вы хотите, я тихонько войду и посмотрю, чтобы открыть причину.

Адраст. Да, попробуй; по только без шума. Я не отойду от тебя. Дай Бог, чтобы это была очаровательная Исидора!

Дон Педро (дает пощечину Али). Кто идет?

Али (возвращая пощечину дону Педро). Друг.

Дон Педро. Эй! Франциск, Доминик, Симон, Мартин, Пьер, Тома, Жорж, Шарль, Бартелеми! Скорей сюда мою шпагу, щит, алебарду, мои пистолеты, мои мушкеты, мои ружья! Живо, бегите. Руби, убивай, без пощады!

Адраст. Я не слышу никого. Али, Али!

Али (спрятавшись в углу). Я.

Адраст. Где ты наконец?

Али. Пришли эти люди?

Адраст. Нет. Никто даже не шевелится.

Али (выходя из своего убежища). Если они придут, им достанется.

Адраст

Али. Нет! Долг чести вызывает во мне гнев; я не допущу, чтобы сказали, что меня можно перехитрить; мое достоинство, как плута, негодует на все эти препятствия, я я намерен блеснуть талантами, данными мне небом.

Адраст. Я бы только хотел, чтобы каким-нибудь способом, письменно или устно, осведомить ее о чувствах, какие я к ней питаю, и чтобы я знал о взгляде её на это дело. А потом можно легко найти и средства...

Али. Предоставьте только действовать мне. Я испробую столько всевозможных подходов, что который-нибудь наконец и удастся. Однако светает; пойду за моими молодцами и возвращусь сюда же ждать выхода нашего ревнивца.

Исидора. Не знаю, что вам за удовольствие будить меня так рано. Это довольно плохо вяжется, на мой взгляд, с вашим намерением писать с меня сегодня портрет. Если подниматься в такую рань, то не будет свежого цвета лица и блеска в глазах.

Дон Педро. У меня есть дело, которое заставляет меня выйти именно в этот час.

Исидора. Но это дело, я думаю, могло прекрасно обойтись без моего присутствия, и вы могли бы без всякого неудобства для себя оставить меня понежиться в утреннем сне.

Дон Педро. Да. Ноя люблю, чтобы вы были всегда вместе со мною. Полезно несколько обезпечить себя от ухаживаний ваших вздыхателей; не далее, как сегодня ночью, являлись давать серенаду под нашими окнами.

Исидора. Да, правда. Её музыка была восхитительна.

Дон Педро. Это делалось в честь вашу?

. Хочу думать, что так, раз вы мне это говорите.

Дон Педро. Вы знаете, кто давал серенаду?

Исидора. Совсем нет; но, кто бы он ни был, я ему благодарна.

Дон Педро. Благодарны?

Исидора. Разумеется, потому что он старается меня развлечь.

Дон Педро. Вам нравится, что он вас любит?

Исидора. Очень нравится. Ведь это всегда только выражение внимания.

Дон Педро. И вы благоволите ко всем тем, кто берет на себя эту любезность?

Исидора. Конечно.

Дон Педро. Вот что называется очень откровенно высказывать свои мысли!

. А для чего же их скрывать? Какую бы личину ни принять, а всегда чувствуешь себя хорошо, когда любима. Это поклонение нашей красоте лам никогда не надоедает. Что бы там ни говорили по этому поводу, самое большое честолюбие для женщины, поверьте мне, заключается в том, чтобы внушать любовь. Все её старания направлены к этому, и не найдется ни одной такой гордячки, которая бы не ликовала в душе при победах, доставляемых ей её взорами.

Дон Педро. Но если вы чувствуете удовольствие, видя себя любимой, то известно ли вам, что я, который вас любит, я, видящий то же самое, не чувствую ни малейшого удовольствия?

Исидора. Я не понимаю, почему это так; если б я была, на вашем месте, для меня по было бы большей радости, как видеть любовь всего мира к любимому мною человеку. Разве в этом петь чего-то, что еще более доказывает удачу сделанного выбора? И разве нельзя быть довольным, что предмет нашей любви признан вполне достойным любви?

Дон Педро. Каждый любить на свой лад, а такая любовь не в моем духе. Я буду в восторге, если вас вовсе не будут находить столь прекрасною, и вы меня обяжете, если не будете так стремиться к тому, чтобы являться прекрасною для чужих глаз.

Исидора. Как! Вы ревнуете до такой степени?

Дон Педро. Да, ревную до такой степени, ревную как тигр и даже, если вам угодно, как сатана. Моя любовь требует, чтобы вы всецело принадлежали мне. Её чуткость оскорбляется каждой улыбкой, каждым взглядом, который могут у вас похитить; все. мои заботы, как видите, ведут к тому, чтобы преградить всякий доступ ухаживателям и быть уверенным в обладании сердцем, из которого я не могу уступить ни крошечной частицы.

Исидора. Знаете, что я вам скажу? Вы приняли плохое решение; обладание сердцем очень мало обезпечено, когда стремятся удержать его насильно. Что касается до меня, то, если бы я ухаживала за женщиной; принадлежащей другому, уверяю вас, я приложила бы все старание, чтобы возбудить в нем ревность и заставить его сторожить день и ночь ту, которую я бы хотела покорить. Это великолепный способ иметь успех, и обыкновенно при этом но забывают извлечь пользу из скуки и гнева, овладевающих женщиной, когда она в зависимости и в стеснении.

Дон Педро. Так что, если бы кто-нибудь за вами ухаживал, то он нашел бы вас расположенной благосклонно принимать его любезности?

Исидора. Я вам ничего об этом не сказала. Как бы то ни было, женщины не любят, чтобы их стесняли, и очень рискованно выказывать им свои подозрения и держать их взаперти.

Дон Педро. Мало же вы благодарны за то,чем мне обязаны; мне кажется, что рабыня, которую отпустили на волю и которую хотят сделать своею женою...

. Чем я вам обязана, если вы меняете для меня одно рабство на другое, еще более тяжелое, если вы мне не даете пользоваться никакой свободой и видимо угнетаете меня вечным надзором.

Дон Педро. Но все это происходит только от чрезмерной любви.

Исидора. Если в этом заключается вата любовь, то я вас прошу меня ненавидеть.

Дон Педро. Вы сегодня очень нелюбезно настроены, и я мирюсь с этими словами из снисхождения к вашей досаде, которая у вас может быть от того, что вы рано встали.

Дон Педро. Довольно церемоний. Что вам нужно?

Али (становится между доном Педро и Исидорою. При каждом слове дону Педро он поворачивается к Исидоре и делает ей знаки, чтобы посвятить ее в замысел своего господина). Синьор (с позволения синьоры), позвольте вам сказать (с позволения синьоры), что я явился к вам (с позволения синьоры), чтобы просить вас (с позволения синьоры) согласиться (с позволения синьоры)...

Дон Педро. С позволения синьоры, подвиньтесь немного в эту сторону.

Али. Синьор, я виртуоз.

Дон Педро

Али. Дело не в этом. Так как я немного смыслю в музыке и в танцах, то я обучил нескольких рабов, очень желающих найти господина, которому можно было бы угодить этим искусством, и так как я знаю, что вы - значительное лицо, я смею просить вас посмотреть на них и прослушать: может-быть, вы их купите, если они вам понравятся, или укажете им кого-либо из ваших друзей, кто бы пожелал их приобрести.

Исидора. Это стоить посмотреть, это нас позабавит. Приведите их к нам.

Али. Шала бала... Вот новая песенка, она в моде. Слушайте внимательно. Шала бала.

Раб (поет Исидоре).

Кто любит, с пылким сердцем всюду

Вослед за милой тот бежит;

Но муж-ревнивец - быть тут худу --

Жену так зорко сторожит...

Глазами только и возможно

С ней разговор вести немой...

О, как влюбленного тревожно

Трепещет сердце той порой ⁴)!

Ширибирида уш алла,

Судьба мне денег не дала,--

И у меня нет ни гроша.

Хотите вы меня купить?

Я буду честно вам служить.

Прошу, купите вы меня --

Отлично стряпать буду вам,

Вставать с разсветом первым дня,

Носить вам воду по утрам.

Хотите вы купить меня?

Раб (Исидоре). От мук день каждый с давних пор

Влюбленный этот изнывает,

Но коль красотки нежный взор

Чуть-чуть страдальца приласкает,

И разрешит она ему

Открыто ею любоваться, --

Он скоро может посмеяться,

Презрев преград ревнивца тьму.

Ширибирида уш алла,

Я - турок, добрая душа.

Судьба мне денег не дала, --

А у меня нет ни гроша.

Хотите вы меня купить?

Я буду честно вам служить.

Прошу, купите вы меня --

Отлично стряпать буду вам,

Вставать с разсветом первым дня,

Носить вам воду по утрам.

Хотите вы купить меня?

Дон Педро (поет). Вы это знаете ли, плуты,

Что не пройдет вам песня даром,

Что спины ваши будут вздуты,--

Готовьтесь к палочным ударам.

Ширибирида уш алла,

Когда б охота мне пришла

Тебя купить. Уйди от зла,

Прочь! Чтоб удары без числа

Твоя спина не обрела ⁵)!

Дон Педро. Ишь какие прыткие! (Исидоре) Войдем в комнаты: я передумал итти; к тому же погода хмурится. (Али, который еще не ушел) А, мошенник, ты опять здесь!

Али. Ну да, мой господин ее обожает. У него нет другого желания, как выказать ей свою любовь, и, если она согласится, он возьмет ее в жены.

Дон Педро. Да, да. Вот я доберусь до него.

Али. Она будет наша помимо вашей воли.

Дон Педро. Как! Мерзавец...

Али. Говорю вам, мы овладеем ею на зло вам.

Дон Педро. А я приму...

Али. Как вы ни караульте, она будет наша, я в этом поклялся.

Дон Педро. Дай срок, уж ты мне попадешься!

Али. Это вы нам попадетесь. Она будет наша, это дело решенное. (В сторону) Тут надо или прописть, или добиться своего.

Адраст. Ну что, Али, наши дела подвигаются вперед?

Али. Сударь, я уже сделал одну маленькую попытку; но я...

Адраст. Можешь не утруждать себя; благодаря случайности я нашел нее, что мне нужно, и мне предстоит счастие посетить красавицу в её доме. Я был у художника Дамона, который сказал мне, что он сегодня должен был писать портрета с этой восхитительной особы, и так как мы с ним уже давно в самой тесной дружбе, он пожелал содействовать моей страсти и пускает меня, вместо себя, с рекомендательной запиской. Ты знаешь, я всегда находил удовольствие в живописи и но временам работаю кистью, против Французского обычая, не допускающого, чтобы дворянин умел чем-либо заниматься; таким образом я буду иметь возможность вволю наглядеться на красавицу. По я не сомневаюсь, что скверный ревнивец постоянно будет при этом присутствовать и мешать всем разговорам, которые могут быть у нас с нею; и, сказать тебе правду, у меня готов план - при помощи одной рабыни вырвать эту прекрасную гречанку из рук её ревнивца, если только я добьюсь её согласия на это.

Али. Предоставьте мне действовать, я хочу облегчить вам возможность поговорить с нею. (Шепчет на ухо Адрасту). Не скажут, что я ничем не помог в этом деле. Когда вы идете?

Адраст. Сию же минуту, у меня уже приготовлены все вещи.

Али. И я с своей стороны приготовлюсь.

Адраст. Я не хочу терять ни одной минуты! О! Жду не дождусь насладиться радостью ее увидеть.

Дон Педро. Кого вы ищете, кавалер, в этом доме?

. Я ищу здесь синьора дона Педро.

Дон Педро. Он перед вами.

Адраст. В таком случае потрудитесь, пожалуйста, прочесть это письмо.

Дон Педро. "Посылаю вам, вместо себя, чтобы написать известный вам портрета, французского дворянина, который, стремясь оказывать услуги достойным людям, пожелал взять на себя этот труд по предложению, которое я ему на этот счет сделал. Он, без сомнения, самый лучший мастер на свете для подобных работ, и я был уверен, что не могу сделать вам более приятного одолжения, зная ваше намерение иметь художественное изображение любимой вами особы, как послать вам именно этого человека. Но избегайте говорить ему о каком бы то ни было вознаграждении, потому что он такой человек, для которого это было бы обидой: он работает единственно ради похвалы и известности".

Господин француз, это большая любезность, которую вы мне хотите оказать, и я вам очень обязан.

Адраст. Все мое честолюбие в том, чтобы быть полезным для людей именитых и заслуженных.

Дон Педро. Я приглашу особу, о которой идет речь.

Дон Педро (Исидоре). Вот дворянин, которого послал к нам Дамон и который хочет взять на себя труд срисовать вас. (Адрасту, который, здороваясь с Исидорой, целует ее) Эге! господин француз, такой способ приветствия не в обычаях нашей страны.

, Но он в обычаях Франции.

Дон Педро. Обычай Франции хорош для ваших женщин, а для наших он отзывается некоторой вольностью.

Исидора. Я принимаю эту любезность с большой радостью. Этот случай меня сильно занимает; сказать по правде, я не ожидала иметь такого замечательного художника.

Адраст. Без сомнения, нет человека, который бы не счел за большую честь приняться за подобную работу. Я не обладаю особенным искусством, но оригинал, в данном случае, сам по себе только помогает делу, и есть возможность создать нечто прекрасное при таком подлиннике.

Исидора. Оригинал незначителен, но ловкость художника сумеет скрыть его недостатки.

Адраст. Художник не видит в нем ни одного недостатка, и все его желание в том, чтобы быть в состоянии представить всему миру чары оригинала настолько сильными, насколько он их может видеть.

Исидора. Если ваша кисть так же льстит, как ваши слова, то вы собираетесь сделать портрет, который не будет на меня похож.

Адраст. Небо, которое создало подлинник, лишает нас возможности нарисовать изображение, которое бы льстило.

Исидора. Небо, что бы вы там ни говорили, не...

Дон Педро. Оставим это, пожалуйста. Прекратим комплименты и подумаем о портрете.

(прислужникам). Ну, приносите все.

Исидора (Адрасту). Где хотите вы, чтобы я села?

Адраст. Здесь. Вот самое выгодное место, на которое падают лучше всего те лучи света, которые нам нужны.

Исидора (садясь). Так хорошо?

Адраст. Да. Поднимитесь немного, пожалуйста. Немного больше в эту сторону. Туловищем повернитесь так. Голову несколько поднимите, чтобы выделялась красота шеи. Тут немного больше откройте. (Немного открывает её шею). Хорошо. И здесь немного больше; еще немножечко.

Дон Педро (Исидоре). Ему большого труда стоит вас усадить; не можете ли вы держаться как следует?

Исидора. Это все вещи совсем новые для меня; господин должен меня посадить так, как он хочет.

Адраст (садясь). Вот так вам идет лучше всего на свете, И вы держитесь превосходно. (Поворачивает ее несколько к себе) Вот так, будьте любезны. Все зависит от позы, которую придают изображаемым лицам.

Дон Педро. Отлично.

Адраст

Исидора. Я не такова, как те женщины, которые, заставляя себя рисовать, хотят иметь портрет, непохожий на них, и недовольны художником, если он не изображает их непременно красивее, чем оне есть. Чтобы им угодить, пришлось бы делать одинаковый портрет для всех, потому что все требуют одного и того же - лилейный и розовый цвет, красиво очерченный нос, маленький рот и большие блестящие глаза, а в особенности лицо не больше как в кулак, будь оно у них хотя бы в фут шириною. Что касается до меня, то я прошу у вас портрета, который был бы мною, и чтобы не было надобности спрашивать - кто это.

Адраст. Трудно было бы спросить это о вашом изображении; у вас черты, к которым подходит очень мало других лиц. Сколько в них кротости и очарования, и как небезопасно их изображать!

Дон Педро. Нос кажется мне толстоватым.

Адраст. Я читал, по помню где, что некогда Апеллес рисовал портрет любовницы Александра, которая отличалась изумительною красотою, и что он, рисуя ее, так безумно в нее влюбился, что чуть-было не умер от этого, так что Александр, по своему благородству, уступил ему предмет его желаний. (Дону Педро). Со мною может тут случиться то же, что было некогда с Апеллесом, но вы, может-быть, не сделаете того же, что Александр Македонский. (Дон Педро делает гримасу).

Исидора (дону Педро). Это в духе их народа; у господ французов всегда есть запас вежливости, который отзывается на всем.

Адраст. В таких случаях не ошибаются, и у вас слишком ясный ум для того, чтобы не видеть, из какого источника исходят слова, которые я вам говорю. Да, если бы даже Александр быт здесь, и если бы это был ваш возлюбленный, я не мог бы удержаться от того, чтобы но сказать вам, что я не видел ничего столь прекрасного, как то, что я вижу теперь перед собою, и что...

Дон Педро. Господин француз, мне кажется, вам бы не следовало так много говорить; это вас отвлекает от вашей работы.

Адраст. Ах, вовсе нет. У меня постоянная привычка разговаривать во время рисования; в этих случаях необходима некоторая беседа, чтобы оживлять мысли и поддерживать надлежащую веселость в выражении лица у особ, которых рисуешь.

Дон Педро. Что хочет этот человек? И кто впускает сюда людей, не предупредив нас об этом?

Али (дону Педро). Я вошел сюда без доклада; но между кавалерами такая вольность допустима. Синьор, известен ли я вам?

Дон Педро. Нет, милостивый государь.

Али. Я - дон Жильес д'Авалос; история Испании, вероятно, рассказала вам о моих заслугах.

Дон Педро. Вам что-нибудь угодно от меня?

Али. Да, совета по поводу одного вопроса чести. Я знаю, что трудно найти человека более сведущого в подобных вопросах, чем вы; но прошу вас, Бога ради, отойдемте к сторонке.

Дон Педро. Ну, вот мы уже достаточно отдалились.

Адраст (дону Педро, который замечает, что он шепчет на ухо Исидоре). Это я изучал вблизи, цвет её глаз.

Али (тащить дона Педро в сторону, подальше от Адраста и Исидоры). Синьор, я получил пощечину. Вы знаете, что такое пощечина, когда она дается развернутой рукой как раз В самую физиономию. Эта пощечина глубоко запала мне в сердце; и я нахожусь в нерешимости: надо ли мне драться с моим оскорбителем, чтобы отмстить за безчестие, или же подослать к нему убийц.

Дон Педро. Убить - это самый верный и кратчайший путь. Кто ваш обидчик?

Али

Адраст (стоя на коленях перед Исидорой, в то время как дон Педро и Али шепчутся вместе). Да, прелестная Исидора, мои взгляды говорят вам это вот уже более двух месяцев, и вы их поняли.. Я люблю вас больше всего на свете, и у меня нет другой мысли, другой цели, другой страсти, как принадлежать вам всю жизнь.

Исидора. Я не знаю, говорите ли вы правду, но вы говорите убедительно.

Адраст. Настолько ли убедительно, чтобы внушить вам капельку милости ко мне?

Исидора. Я только боюсь, что у меня её слишком много.

Адраст. Найдется ли у вас, прекрасная Исидора, доГ статочно доброты для того; чтобы согласиться на план, который я вам сообщил?

Исидора. Я еще не могу вам этого сказать.

Адраст. Чего вы еще ожидаете?..

Исидора. Чтобы решиться.

Адраст. Ах! Когда сильно любят, то решаются скоро.

. Ну хорошо! Да, я соглашаюсь.

Адраст. Но согласны ли вы, скажите мне, чтобы это было исполнено сейчас же?

Исидора. Когда кто уже решился на что-нибудь, то разве срок останавливает его?

Дон Педро (к Али). Вот мое воззрение, а затем - имею честь кланяться.

Али. Синьор, когда вы получите какую-нибудь пощечину - я также способен подать совет и отплатить вам тою же услугою.

Дон Педро. Я вас не провожаю; но между кавалерами такая вольность допускается.

Адраст (Исидоре). Нет, но существует ничего, что могло бы уничтожить в моем сердце нежные доказательства... (Дону Педро, который замечает, что Адраст говорить, близко наклонившись к Исидоре) Я смотрел на эту маленькую ямочку, которая у нея на краю подбородка; я думал раньше, что это - пятнышко. Но на сегодня довольно, мы окончим в другой раз. (Дону Педро, который хочет видеть портрет) Нет, не смотрите еще ничего; ведите убрать это, прошу вас, (Исидоре) а вас, вас я заклинаю не изменять настроения и сохранять веселость, в виду моего намерения окончить нашу работу.

Исидора. Я сохраню для этого всю необходимую веселость.

Исидора. Что вы скажете об этом? Этот дворянин кажется мне самым учтивым человеком на свете, и надо согласиться, что у французов есть что-то такое изысканное и любезное, чего нет у других наций.

. Да; но у них дурная привычка - черезчур вольничать, и они, как ветреные люди, льнут ко всем встречным, чтобы точить лясы.

Исидора. Это потому, что они знают, что эти приемы нравятся женщинам.

Дон Педро

Исидора. То, что они делают в этом роде - только шутка.

Заида. Ах! Синьор, молю вас, вырвите меня из рук свирепого мужа, который меня преследует. Его ревность невероятна, и его поступки превосходят все, что только можно представить. Он дошел до того, что требует, чтобы я всегда была под вуалью; и из-за того, что он застал меня немного открывшей лицо, он схватил шпагу и этим вынудил меня броситься к вам, просить защиты против его несправедливости, Но я вижу его здесь. Ради Бога, кавалер, спасите меня от его ярости.

Педро (Заиде, показывая ей на Исидору). Войдите в дом вместе с нею и не бойтесь ничего.

Дон Педро. Вот как! Сударь, это вы? Столько ревности во французе? Я думал, что только мы на это способны.

Адраст. Французы выдаются во всем, что они делают, и если мы захотим быть ревнивцами, то будем ими в двадцать раз сильнее, чем сицилиец. Негодница думает, что нашла у вас верное убежище; но вы слишком благоразумны для того, чтобы осуждать мою злобу. Познольте мне, прошу вас, наказать ее, как она того заслуживает.

. О! Прошу вас, остановитесь. Её вина слишком мала для такого сильного гнева.

Адраст. Важность подобной вины заключается не в значительности совершенного поступка. Важность - в нарушении приказания, которое мы даем; и в подобных случаях то, что само по себе есть мелочь, делается чрезвычайно преступным, если оно запрещено.

Дон Педро

Адраст. Вот как! Вы становитесь на её сторону, вы, такой щекотливый в этих вещах?

Дон Педро. Да, я беру её сторону; и если вы хотите сделать мне одолжение, то забудете ваш гнев и прекратите вашу ссору. Это малость, которой я прошу у вас; и я приму ее как доказательство дружбы, которая должна между нами установиться, как я бы этого желал.

. При таких условиях мне нельзя вам ни в чем отказать. Я сделаю все, что вы желаете.

Дон Педро (Заиде). Эй! ступайте сюда. Вам остается только за мной следовать, - я помирил вас. Ни к кому не могли бы вы удачнее попасть, чем ко мне.

Заида. Я обязана вам больше, чем кто-нибудь может вообразить; но я пойду взять мое покрывало; без него я не могу показаться ему на глаза.

Дон Педро. Вот она сейчас вернется; душа её, уверяю вас, возликовала, когда я сказал, что все мною улажено.

Дон Педро

Адраст. Да, я обещаю вам, что, из любви к вам, я пойду жить с ней наилучшим образом.

Дон Педро. Вы чувствительно меня этим обяжете, и я буду хранить намять об этом.

. Я даю вам слово, синьор дон Педро, что, из уважения к вам, я буду с ней обращаться настолько хорошо, насколько это будет для меня возможно.

Дон Педро. Вы делаете для меня слишком большую любезность. (По уходе Адраста) Приятно умиротворять и смягчать все. Эй! Исидора, подите сюда.

Дон Педро. Как! Что это значит?

Заида (без вуали). Что это значит? Что ревность - чудовище, ненавидимое всем светом, и что нет человека, который бы не нанес ему вреда с восхищением, хотя бы в этом и не было другого интереса; что все замки и ключи на свете не удерживают никого, и что кротостью и снисхождением надо удерживать сердце; что Исидора в объятиях кавалера, которого она любит, и что вы одурачены.

Дон Педро

Сенатор

Дон Педро. Я пришел жаловаться вам на обиду, которую мне причинили.

Сенатор. Я затеял великолепнейший маскарад.

. Предатель француз сыграл со мною штуку.

Сенатор. Вы в жизни никогда но видели ничего столь прекрасного.

Дон Педро

Сенатор. Это люди, одетые маврами; они удивительно танцуют.

Дон Педроо. Вы увидите, может ли быть терпимо такое безчестие.

. Замечательные костюмы, и сделаны на заказ.

Дон Педро. Я требую помощи правосудия против этого деяния.

Сенатор

Дон Педро. Как, о чем вы говорите там?

Сенатор. Я говорю о моем маскараде.

. А я вам говорю о моем деле.

Сенатор. Я не хочу сегодня, знать других дел, кроме; удовольствия. Ну, господа, пожалуйте. Посмотрим, как это выйдет хорошо.

Дон Педро

Сенатор. Чорт подери этого несносного с его делом!

Примечания.

¹) Ио - дочь древнейшого аргосского царя и в то же время речного бота Инаха, жрица аргивской Геры. Вот миф о ней. Зевс влюбился в Ио. а ревнивая Гера превратила ее в корову и приставила к ней тысячеглазого Аргуса стеречь ее. Гермес, по воле Зевса, усыпил или убил Аргуса. Но Гера наслала на корову слепня, чтобы он всюду неотступно преследовал ее. Ио переплыла через Босфор фракийский и, достигнув Египта, вновь обрела человеческий образ. Здесь ее отожествляли с богиней Изидой, и здесь от Зевса у нея родился Эпафос, ставший царем Египта. Ио, по первоначальному мифологическому значению, представляла собой рогатую богиню луны, блуждавшую по небу.

²

³) Бекар, или отказ - музыкальный термин. Это хроматический знак, возстановляющий пониженный тон в первоначальном виде.

⁴) Турок, боясь, что дон Педро может понять смысл этих слов, относящихся к Исидоре и Адрасту, и догадаться об обмане, обращается затем к дону Педро и, чтобы позабавить его, поет ему на древнефранкском языке. Слова: "ширибирида уш алла", конечно, не франкския, а подражание турецким.

⁵) Дон Педро поет также по-франкски, пародируя песенку раба.