| Автор: | Монтепен К., год: 1874 |
| Категории: | Роман, Приключения |
IV
Кавалер Телемак де Сент-Беат и товарищ его, постоянно упоминавший о шестидесяти пистолях, стояли у ворот замка и звонили в колокол. В ожидании, пока ворота им будут отворены, они рассматривали старинное барское жилище, в котором пытались отыскать ужин и приют на ночь.
Замок Мессиак, древнее, угрюмое здание, возвышался на пригорке, господствовавшем над окрестностью. Только узкая полоса земли, шириной от сорока до пятидесяти футов, отделяла его от башни Монтель, точно так же составляющей собственность рода д'Эспиншаль.
При свете месяца башня казалась тяжелым и очень прочным строением с окнами, похожими на бойницы, окруженная толстой древней стеной, немного уже надтреснутой, но все еще могущей выдержать не один, не два штурма. Комнаты первого этажа были высоко подняты над землей, и, судя по их расположению, под ними должны непременно находиться обширные подвалы.
Между мрачной башней с зубцами, средневековой постройки, и другой башней, постройки X века, поднималась легкая и красивая колокольня - памятник времен Людовика XIV, поставленная для контраста между старыми каменными исполинами.
Это была замковая капелла, выстроенная в стиле Возрождения в 1527 году. Стиль этот перешел во Францию из Италии во дни Баярда и Брайтона.
Бигон, которому после солнечного заката в уединении полей ничего не казалось красивым, прервал молчание следующими словами:
-- Эти постройки напоминают мне тюрьму в Аргеле.
Кавалер Телемак де Сент-Беат любил людские лица больше всех архитектурных красот и поэтому обратил свои взоры на расстилавшуюся у его ног равнину. Здесь очень явственно заметны были признаки жизни. Мелькали в окнах селения огоньки сквозь кисейные занавески; дым клубами вырывался из труб и разносился ветром.
-- О, как бы мне хотелось быть уже в Клермоне! - сказал он таким тоном, точно это была единственная мысль, его занимавшая.
-- Вы это повторяете уже во второй раз, - заворчал Бигон.
-- Так, мой друг, я это высказал и теперь повторяю, - меланхолически ответил Телемак де Сент-Беат.
Бигон ударил себя кулаком по губам и воскликнул:
-- Мой Боже! Я вас не понимаю! В Аргеле вы были гораздо веселее. Неужели вы потому потеряли веселость, что находитесь в положении несколько мне обязанном. Но клянусь желудком преподобных каноников, ведь я не волк, не медведь, и не решусь из-за ничтожной суммы...
И несчастная фраза о шестидесяти пистолях непременно явилась бы на свет Божий, если бы не помешал внезапно раздавшийся лай собак, возвещавший приход господина.
-- Тише! - крикнул кавалер Телемак де Сент-Беат.
Граф Каспар д'Эспиншаль имел привычку выходить отворять ночью двери замка; он спросил через оконце в воротах у пришельцев, кто они такие и чего хотят?
-- Мы путешественники... - начал было Бигон, но кавалер Телемак де Сент-Беат закрыл ему рот ладонью и ответил сам:
-- Я кавалер Телемак де Сент-Беат и прошу пустить меня и моего лакея на ночлег.
-- Мы очень голодны, - снова начал было неисправимый Бигон, но сильная рука господина заглушила эти слова в его горле.
Каспар д'Эспиншаль нажал пружину, искусно устроенную в воротной будке, и подъемный мост с грохотом опустился на своих цепях. Бигону показалось, что стреляют из пушки. Он уже собрался было бежать, но вид целого ряда бревен, крепко связанных между собой, образовавших мост через ров, скоро удостоверил его в благосклонном принятии просьбы кавалера владельцем замка.
Из замка вышли двое мрачных рейтаров и взяли под уздцы коня и осла. В то время, как сам граф Каспар д'Эспиншаль вводил в залу замка кавалера Телемака де Сент-Беата, слуга его Бигон скромно пробрался в людскую замковой службы.
Скромный вид гостя удивил графа Каспара д'Эспиншаля. Телемак де Сент-Беат заметил это. Он с легким румянцем поклонился графу и произнес с почтением, но без излишней униженности.
-- Вас удивляет, граф, моя внешность. Если бы я встретил по дороге какой-нибудь монастырь, то не рискнул бы беспокоить вас. Монахи обязаны заботиться о бедных. А сомнения нет, я самый бедный из числа всех тех, каких они могли принимать за последние годы.
Граф Каспар д'Эспиншаль умел при желании быть кротким и любезным. Он пожал загорелую руку гасконца и пригласил его сесть в кресло.
-- Сделайте одолжение, садитесь, господин кавалер. Я готов принять всякого гостя, которого Господь пошлет мне, а самых бедных принимаю еще охотнее, так как они нуждаются в моем гостеприимстве.
-- Мальсен! - приказал граф. - Пусть прислуга поставит прибор гостя возле моего и распорядись, чтобы не забыли его слугу.
-- Этот-то нищий - кавалер, - заворчал капеллан. - Что за физиономия! Какие лохмотья! А эта рапира... Ручаюсь, он охотно поменял бы свою рапиру на кухонный рожон, только бы на рожон насадить поросенка или каплуна.
И перелистывая, только для вида, листки своей Библии, набожный патер старательно изучал все недостатки одежды бедного кавалера Телемака де Сент-Беата.
Мальсен, выходивший исполнять приказания, возвратился в залу и доложил громким голосом:
-- Ваше сиятельство! Ужин на столе.
Каспар д'Эспиншаль поспешно встал и пригласил гостя в столовую, меблированную в строгом готическом стиле средних веков.
Стены столовой были покрыты деревянными панелями и вырезанными по ним сценами, как это было в обычае трудолюбивого и кропотливого времени средних веков. Где не было резьбы, там на стенах висели щиты, мечи и трофеи охоты.
Целый угол был занят громадным дубовым буфетом; лампы, поставленные на буфет, освещали великолепное серебро, наполнявшее буфет.
На противоположной стороне, между двумя овальными окнами с разрисованными стеклами, висела картина итальянской школы, изображающая пир Валтасара. Впечатление, производимое этой картиной, поистине было поражающее, приняв в соображение нравы гостей, обычно пирующих в столовой графа Каспара д'Эспиншаля.
Гасконца несколько ошеломило суровое великолепие этой комнаты. Следуя молча за графом, он скорее упал, чем сел на показанное ему место. Даже неудовлетворенный аппетит, сильно докучавший ему перед этим, пропал. Он чувствовал смущение, которого не в силах были разогнать любезность и добродушие графа, ласково на него посматривавшего.
Ужинало только трое: граф, капеллан и Телемак де Сент-Беат. Мальсен, не садившийся за стол с прислугой, был тем не менее изредка приглашаем к столу господина; он исполнял, кроме обязанности интенданта, еще кравчего и виночерпия.
Не будучи подозрительным, Каспар д'Эспиншаль вполне доверялся, однако, только Мальсену - старому слуге, которого умирающая мать поручила ему, как человека верного и преданного, но исполненного дурных наклонностей.
Все, что видел кавалер Телемак де Сент-Беат, все это удивляло его. Рассказы Бигона повторялись в его воображении, и он присматривался пытливым глазом к лицам графа, его капеллана и мрачного интенданта.
Монах-капеллан держал себя за столом очень скромно. Едва несколько капель вина окрасили воду в его стакане; из кушаний он выбирал куски самые плохие и притом самые маленькие.
Гасконца удивляла эта умеренность. Он приписывал поражающее ожирение достойного капеллана просто благословению небес, когда сравнивал его с виденной им умеренностью в пище и питье.
При начале второй перемены монах объявил, что уже сыт, и попросил позволения удалиться. Граф позволил; капеллан набожно перекрестился, прочитал молитву и, пожелав хозяину и гостю покойной ночи, удалился с величием и серьезностью на лице.
Каспар д'Эспиншаль остался за столом один с гостем.
-- Черт побери! - воскликнул он. - Уж не дали и вы, кавалер Телемак де Сент-Беат, подобно этому лицемерному монаху, обещания воздержности и умерщвления плоти? Или вы опасаетесь отравы за моим столом?
Гасконец покраснел.
-- Я люблю веселых собеседников, - продолжал граф, - а вы, как я вижу, даже не коснулись этой головы кабана и этого жаркого из серны, еще нынче бегавшей в лесу.
Ободренный шуткой, Телемак де Сент-Беат подал свою тарелку слуге. Но граф не допустил этого и лично наложил кушанья гостю.
Кавалер Телемак де Сент-Беат поблагодарил улыбкой и прибавил:
-- Когда я подъезжал к замку, правду сказать, голод порядочно мучил меня.
-- И смущение уничтожило аппетит. Но застенчивость и боязливость, кажется, вовсе не обычные качества у вас, гасконцев.
-- Я еще не успел превратиться в настоящего гасконца.
Слова эти были сказаны так любезно, взор графа был так ласков, что гасконец почувствовал себя очарованным.
-- Следует сознаться, - ответил он, кланяясь, - вы, граф, так любезны, что было бы просто неучтивостью с моей стороны не удовлетворить ваше любопытство.