Рауль, или Искатель приключений.
Книга 2. Часть шестая. Пале-рояльские ночи.
CC. Жанна и Рауль

CC. Жанна и Рауль

-- Что это за чертовская тайна?! - прошептал Матьяс Обер.

-- С этого дня, - продолжал Жан Каррэ, - Антония Верди была озабочена, задумчива, беспокойна, хотя ее влияние в Пале-Рояле увеличивалось невероятным образом. Регент осыпал ее знаками своей благосклонности, могу сказать даже любви. Наш переезд в отель в улице Серизэ не сделал ее веселее. Вчера ее пригласили ужинать в Пале-Рояль. Она спросила у регента список гостей и, увидев в нем имя кавалера де ла Транблэ, придумала какой-то предлог, чтобы не быть на ужине... Наконец сегодня утром она приказала мне отыскать искусного, опытного, деятельного и, главное, скромного человека, который бы мог в самый короткий срок доставить ей сколько возможно полные сведения обо всем, что касается нашего теперешнего пугала, кавалера де ла Транблэ, и жены его.

-- Тогда-то ты вспомнил о бедном Матьясе Обере?

-- Натурально... ты понимаешь, что надо ценить друзей?

-- Скорее ты просто не знал, к кому обратиться!

-- Вот еще! Напротив, я затруднялся, кого выбрать... Ты говоришь это для того, чтобы избавиться от признательности, в которой клялся мне сейчас... Но я знаю, что ты шутник... Теперь поговорим серьезно... Возьмемся мы за наше дельце?

-- Это зависит от условий.

-- Я тебе сказал, что они будут удовлетворительны.

-- Ты сказал, но не назначил суммы.

-- Двадцать пять луидоров.

-- В таком случае не стоит и говорить! Кавалер де ла Транблэ дал мне тридцать за донесение об Антонии Верди.

-- Если так, то мы поступим не хуже кавалера. Ты получишь тридцать луидоров.

-- Мне нужно не тридцать, а шестьдесят.

-- Полно! Почему же за совершенно одинаковую услугу ты просишь двойную цену?

-- По той простой причине, что, трудясь для кавалера, я имел дело с небогатым и ничтожным дворянином. Теперь же, шпионя для Антонии Верди, я служу любовнице Филиппа Орлеанского, регента Франции, то есть женщине, которой золото не стоит ничего, кроме труда попросить его...

-- Что справедливо, то справедливо! - прошептал, смеясь, Жан Каррэ. - Хорошо, - прибавил он, - будущий первый министр, договаривающийся от имени будущей регентши с левой руки, не может торговаться как простой смертный... Ты получишь шестьдесят луидоров... Хочешь получить задаток?

-- Приму охотно.

-- Вот тебе пятнадцать луидоров; остальные отдадим, когда получим донесение. Ты скоро его доставишь?

-- Вот это хорошо; я думаю, что мы будем довольны твоим усердием.

-- Где я тебя увижу?

-- Ты понимаешь, что я не решусь во второй раз явиться в такое заведение, как это, где без тебя мне пришлось бы плохо... Это значило бы компрометировать мою ливрею... Приходи на улицу Серизэ, в наш отель и спроси Жана Каррэ.

-- Увижу я твою госпожу?

-- Вероятно; она, конечно, сама захочет расспросить тебя.

-- Хорошо, я принаряжусь... прекрасный пол всегда мне дорог!

-- Злодей Матьяс Обер! - вскричал Жан Каррэ, вставая.

Они пожали друг другу руки, и лакей Антонии Верди вышел из таверны "Марс и Венера".

Оставим Матьяса Обера честно зарабатывать свои деньги, стараясь проникнуть в таинства домашней жизни кавалера де ла Транблэ. Оставим Жана Каррэ раздуваться гордостью от своего высокого звания, как доверенного человека Антонии Верди, и мечтать, что он скоро будет правою рукою фаворитки. Оставим Филиппа Орлеанского с нетерпением ожидать знаменитой субботы, которая должна была показать ему ослепительную царицу Савскую, возлюбленную великого Соломона. Оставим на несколько минут всех этих особ, с которыми скоро увидимся опять, и отправимся к Раулю и Жанне в их таинственное жилище.

Настала минута для Рауля объяснить Жанне, чего он ожидал от нее, и научить ее роли, которую он назначал ей в странной сцене, готовящейся разыграться в следующую субботу в Пале-Рояле, к мистификации его королевского высочества Филиппа Орлеанского, первого принца крови, регента Франции. Как и предвидел маркиз де Тианж, это объяснение немало затрудняло кавалера. Он знал, что Жанна будет ему повиноваться, но знал также и то, что простодушная и откровенная натура молодой женщины непременно сначала возмутится и с величайшим трудом примет участие в обмане. Рауль любил Жанну - нам это известно - и еще не дошел до того, чтобы видеть в ней только бессловесное орудие. Он не хотел ни огорчить ее, ни оскорбить, и мысль лишиться ее любви и ее уважения пугала его. Итак, по всем этим причинам он откладывал сколько было возможно разговор, который мы передадим читателям...

Наступил вечер пятницы. Невозможно было откладывать далее, и Рауль наконец решился. Как искусный комедиант, он начал с того, что придал своему лицу печальное и озабоченное выражение, которое не могло не привлечь внимания Жанны. В самом деле, мрачная физиономия Рауля тотчас же растревожила молодую женщину, и она начала расспрашивать его. Рауль сначала отвечал ей очень уклончиво. Беспокойство Жанны удвоилось. Рауль искусным умолчанием без труда превратил это беспокойство в настоящий испуг. Жанна уверила себя, что мужу ее угрожает неизбежное несчастье, и хотела знать, откуда оно явится. Минута была удобная, и Рауль воспользовался ею.

-- Жанна, - сказал он, страстно прижимая к сердцу молодую женщину, - ты меня любишь, не правда ли?

Молодая женщина обратила на лицо мужа свои большие, полные изумления глаза и прошептала:

-- Люблю ли я тебя? Зачем ты спрашиваешь меня об этом?.. Люблю ли я тебя? Лучше спроси меня, бьется ли мое сердце, потому что если я перестану любить тебя, оно перестанет биться!..

-- А если именем этой любви я буду просить у тебя большего доказательства преданности, дашь ли ты мне его?..

-- Все, что только ты можешь ожидать от меня, Рауль, я сделаю... Сделаю не колеблясь и с радостью... все, исключая одного.

-- Чего?

-- Я только не соглашусь расстаться с тобою...

-- А речь идет именно о разлуке, мое бедное дитя... Но слава Богу, то, о чем я хочу просить тебя, может избавить нас от этой разлуки... В твоей власти не допустить, чтобы ворота Бастилии затворились за мною... может быть, навсегда...

-- Да.

-- И ты еще колеблешься?! Ах, Рауль! Как сильно должна я тебя любить, чтобы простить тебе подобное недоверие...

-- Когда я скажу, в чем дело, моя возлюбленная Жанна, ты поймешь мою нерешительность... Ты поймешь, что иногда я говорю себе: лучше сидеть вечно в тюрьме, чем видеть, что моя обожаемая жена, моя возлюбленная Жанна, играет недостойную роль!..

-- Недостойную роль?! Но я слишком хорошо знаю, мой Рауль, что ты не можешь потребовать от меня ничего постыдного... Притом моя честь принадлежит тебе... Разве ты не имеешь права располагать сю? Вечная тюрьма, Рауль, вечная разлука была бы для меня смертью! А я еще так молода... и с тобою жизнь так прекрасна! О! Рауль, не осуждай меня на смерть...

-- Послушай же и, как ни странно покажется тебе то, что я тебе скажу, не сомневайся во мне.

-- Я скорее буду сомневаться в себе самой...

-- Я уже говорил тебе несколько раз о мнимом заговоре, изобретенном какими-то сообщниками, желавшими выставить свое лживое усердие. Точно так же я говорил, что два-три неблагоразумных слова навлекли на меня подозрение в участии в этом сомнительном заговоре...

-- Да, и я всегда с глубоким ужасом слушала, как легкомысленно судил ты об опасности, угрожавшей тебе! Тайный инстинкт говорил мне, что эта опасность важнее, нежели ты думал...

-- Твой инстинкт тебя не обманывал... опасность увеличилась, особенно в последнее время...

-- Почему?

-- Странное дело! По обстоятельствам, которым не чужда и ты...

-- Я?! - пролепетала Жанна, с отчаянием ломая руки. - Я причина угрожающей тебе опасности? О! Не говори этого, Рауль, или я сойду с ума... я это чувствую...

-- Успокойся, милое дитя... повторяю тебе, что эту опасность можно отклонить.

-- Но ты мне говоришь также, что я ее увеличила!.. Прошу тебя, умоляю на коленях, объяснись, чтобы я узнала, по крайней мере, в чем я виновата.

-- Ты не виновата, моя возлюбленная; все это сделал случай или скорее злой рок... Помнишь ли ты тот день, единственный, в который мы не были вполне счастливы со времени нашего союза?..

-- День Антонии Верди, - прошептала Жанна, потупив глаза.

-- Да... Помнишь ты дерзкое и грубое нападение того дворянина, от насилия которого тебя вырвал мальтийский командор, дон Реймон Васкончаллос?

-- Помню... - сказала Жанна еле слышным голосом.

-- Рассказывал я тебе когда-нибудь, чем кончился поединок между командором и этим дворянином?

-- Дон Реймон убил виконта Д'Обиньи.

-- Кровавая смерть!.. - вскричала Жанна. - Из-за меня!.. Ах! Какое ужасное наказание моей безумной ревности!..

-- А виконт д'Обиньи был фаворитом регента, - продолжал Рауль. - Все - даже сам регент - думают, что это я дрался с виконтом и что я убил его...

-- Но если это неправда! - с пылкостью возразила Жанна. - Если твои руки не смочены в крови его? Зачем тебе не оправдаться? Не назвать настоящего убийцу?

-- Ты забываешь, Жанна, что этот убийца, как ты его называешь, убил д'Обиньи в благородном поединке, защищая тебя... Ты забываешь, что мы обязаны ему неограниченной и бесконечной признательностью; что выдать его было бы низостью...

-- Ты прав, Рауль; я видела только тебя, думала только о тебе и забыла обо всем!..

-- Итак, - продолжал кавалер, - меня обвиняют, и теперь ты понимаешь, что я не могу оправдаться. Филипп Орлеанский хочет отомстить за смерть своего любимца, и я был бы уже давно отослан в Бастилию, в мрачную тюрьму, которая никогда не возвращает своих жертв, если бы маркиз де Тианж, этот преданный друг, не воспользовался ради меня одной из самых странных слабостей регента...

-- Что ты хочешь сказать?..

-- Филипп Орлеанский, этот развратный и суеверный принц, посвящает изучению кабалистических наук все время, которым ему позволяют располагать его постыдные любовные интриги и заботы о государстве... и то еще очень часто он возлагает судьбы Франции на гнусного Дюбуа. Филипп Орлеанский будет безжалостен к оскорбленному дворянину, который защищал свою честь со шпагой в руке! Но он простит все, даже преступление, мнимому чародею, колдуну, словом, искусному шарлатану, который сумеет польстить его страсти и поощрить его нелепые и химерические верования...

Жанна слушала в остолбенении, не понимая, что хочет сказать Рауль.

-- Но, друг мой, - спросила она наконец, - что же я могу тут сделать? Что можем сделать мы оба?

-- На первый взгляд ничего, но на самом деле очень многое, если не все...

-- Как?..

-- Я уже предупредил тебя, милое дитя, что должен сообщить тебе странные вещи... Маркиз де Тианж, как я говорил тебе, вздумал воспользоваться самой странной из слабостей Филиппа Орлеанского, чтобы спасти меня...

-- Что же он сделал?..

-- Он показал меня регенту в таком выгодном свете, который один мог возвратить мне его милость... Он сказал ему, что я чародей первого разряда, посвященный в ужасные таинства волшебства; словом, он успел остановить громовой удар, грозивший поразить меня...

-- Маркиз де Тианж поступил прекрасно, и я признательна ему от всей души... Но когда регент вдруг узнает, что он был обманут, каким образом сумеешь ты обезоружить его гнев, который, без сомнения, увеличит эта хитрость?..

-- Когда регент узнает, что он был обманут, говоришь ты?.. Да, конечно, он рассердится... но он никогда не должен этого узнать...

-- Возможно ли это?

-- Каким же образом? Я полагаю, что Филипп Орлеанский не удовольствуется заверениями маркиза де Тианжа. Он потребует доказательств твоего кабалистического знания...

-- Он уже их потребовал.

-- Ну?

-- Ну, я нашел средства доказать их ему...

Жанна побледнела.

-- Боже мой! Боже мой! - вскричала она с ужасом. - Разве маркиз де Тианж сказал правду?..

-- Дурочка! Как можешь ты это думать? - возразил Рауль с улыбкой, которая успокоила Жанну. - Но согласись, что позволительно обмануть легковерного принца, чтобы спасти свою свободу к, может быть, даже жизнь?

-- Да, конечно, очень позволительно!.. Но как это сделать?

-- Маркиз де Тианж особенно распространился о моем искусстве вызывать мертвых из могил и о способности придавать жизнь, движение и дар слова безжизненным фигурам в картинах или обоях.

-- Но водь мертвые по твоему голосу не пробудятся! Безжизненные фигуры останутся безмолвны и неподвижны!

-- Да, конечно, в действительности так; но можно заменить эту действительность искусной фантасмагорией...

-- Ты думаешь?

-- Не только думаю, но уверен...

-- Да услышит тебя Бог и спасет нас!.. - прошептала Жанна.

-- Вот странное воззвание в устах сообщницы чародея, - сказал Рауль, улыбаясь.

-- Сообщницы, говоришь ты?

-- Да.

-- Я соглашаюсь на сообщничество, только не знаю, в чем оно будет состоять.

-- Маркиз де Тианж все предвидел. Он не слепо бросил меня в пропасть, которая могла поглотить меня. Он нашел основание той фантасмагории, которую Филипп примет за действительность, и все это зависит от тебя.

-- Да.

-- Но каким образом?

-- Угадай.

-- Как ни угадываю, мысли мои теряются! - отвечала Жанна после двух-трех минут размышления.

Жанна покачала головой.

-- Угадай, - продолжал Рауль, - угадай, моя юная и возлюбленная царица...

Он намеренно сделал ударение на слове царица.

-- Ах! - вскричала Жанна, дотронувшись рукой до лба машинальным движением человека, что-то припоминающего. - Знаю!.. Знаю!.. Царица Савская, не так ли?.. На обоях в Маленьком Замке?

-- Но каким образом это сходство может быть полезно для твоих планов?

-- Очень просто... де Тианж ездил в Маленький Замок, привез обои, показал их регенту, убедив его рассказом какой-то фантастической легенды, что фигура на обоях совершенно похожий портрет настоящей царицы Савской.

-- И регент этому поверил?

-- Филипп Орлеанский верит всему невероятному и, наоборот, сохраняет свое неверие для предметов совершенно естественных и правдоподобных... Маркиз де Тианж не ограничился этим - он уверил регента самым торжественным образом, что по моему голосу изображение царицы не раз оставляло свои вековые обои и становилось опять живым существом... На это Филипп Орлеанский отвечал, что если я сделаю его свидетелем подобного чуда, то не только гнев его против меня будет забыт, но он еще осыплет меня самыми великими своими милостями...

-- Да, но повторяю тебе, все это делалось без моего согласия и я предпочитаю угрожающие мне опасности унизительной мысли видеть тебя играющей недостойную роль...

-- Однако, - возразила Жанна с энергией, - я сыграю эту роль... так надо... я этого хочу...

-- Но подумай...

Жанна перебила мужа, закрыв ему рот своей прелестной рукой:

-- Итак, ты требуешь?..

-- Я ничего не требую, друг мой... но умоляю тебя именем нашей любви принять мою смиренную и слабую преданность!.. Разве ты не говорил мне, что я твой добрый ангел?.. И я хочу быть им, по крайней мере, один раз...

-- Но не будешь ли ты бояться?.. - настаивал Рауль.

-- Бояться!.. Когда я буду действовать для тебя?.. О! нет, Рауль, я не буду бояться!..

-- Какое мне дело!.. Еще раз, Рауль, прошу тебя на коленях, не старайся отговаривать меня от неизменного намерения... Ты согласишься, не правда ли?

-- Надо, если ты хочешь.

-- Благодарю, мой возлюбленный Рауль... Благодарю сто раз!.. Благодарю тысячу раз!.. Когда назначен фантастический дебют твоей бедной царицы Савской?

-- Очень скоро.

-- Нет, завтра.

-- Где?

-- В Пале-Рояле.

-- В котором часу?

-- При многочисленном собрании?

-- При регенте и двух-трех особах, не более.

-- Что я должна делать?

-- Почти ничего... притом завтра днем мы устроим репетицию в Пале-Рояле...

-- Мы это предвидели и потому привезем тебя в Пале-Рояль переодетой.

-- Должна я буду говорить?

-- Несколько слов... Может быть, и то еще неизвестно, тебе придется сделать несколько ответов...

-- Регенту?

-- А он будет говорить со мной?

-- Не думаю... притом ты не должна ему отвечать. Не беспокойся, милая Жанна, твоя роль тебе будет объяснена с начала до конца... урок будет задан... и невозможно, решительно невозможно, чтобы ты затруднилась чем-нибудь серьезно...

-- О! Я не беспокоюсь об этом, мой Рауль. Пока ты будешь делать вид, что вызываешь демонов, я буду молиться Богу. Он увидит, что сердца наши чисты, что мы играем комедию, только внешне бесстыдную, но в сущности имеющую благородную цель, и простит нам... Он нас защитит, он нас поддержит! Не думаешь ли и ты этого, мой Рауль?

-- Да... да... я так и думаю, - отвечал молодой человек, снова сжима я Жанну в объятиях, - но в особенности я думаю, что ты ангел!..