| Автор: | Монтепен К., год: 1888 |
| Категории: | Роман, Приключения |
Глава XXXII
ТРЕВОГА
Утром 12-го Сесиль встала с постели глубоко опечаленная. В этот день должен приехать отец.
С того злосчастного вечера, как она ходила в лавку, она обдумала свое положение со всех сторон.
После отказа Анжель оставался один лишь выход - признаться чистосердечно отцу. Как бы ни были ужасны последствия признания, невозможно было его избежать. День и ночь Сесиль горела в лихорадке. Ее мозг работал без отдыха. Она представляла, какая сцена произойдет между нею и отцом, когда он узнает, что в его отсутствие она увлеклась до того, что носила под сердцем живое доказательство своего позора.
Наверное, гнев отца будет ужасен. Сесиль решила - если отец не убьет ее - дать пройти первой вспышке гнева и затем смело сказать:
-- За что вы меня упрекаете? До женитьбы на моей матери у вас была любовница и от нее дитя... Вы обольстили мать вашего ребенка - меня тоже соблазнили. Вы не имеете права меня упрекать, потому что и сами не безгрешны.
Хотя Сесиль и потеряла письмо, но твердо помнила его содержание. Если поезд не запоздает, если он наймет на станции хорошую лошадь, то в половине девятого, никак не позже четверти десятого; он уже будет в Батиньоле.
Ни на минуту Сесиль не приходила мысль встретить отца. Она была в высшей степени ленива и эгоистична. Лакомка, чрезвычайно тщеславная, вспыльчивая и чувственная, она была воплощением главных смертных грехов.
Однако же она сообразила, что отцу будет необходимо подкрепить свои силы по приезде, и потому отдала приказание Бригитте приготовить завтрак.
Бригитта повиновалась без малейшего возражения, мысленно спрашивая себя, что поделалось с ее барышней в последние дни и почему она не поехала встретить отца.
Добрая и преданная женщина не вполне понимала характер своей госпожи. Многие стороны его она видела ясно, но до этого дня не предполагала, чтобы Сесиль так холодно относилась к отцу. Такое открытие сильно ее опечалило.
Это не мешало ей обожать барышню, которая не платила ей той же монетой, так как старое морщинистое лицо Бригитты внушало ей отвращение. В своих мечтах она думала:
"Когда мы разбогатеем, я найму хорошеньких, кокетливых горничных и добьюсь от отца, чтобы он эту древнюю рухлядь запрятал в какой-нибудь угол, где она мне никогда не попадется на глаза".
В половине девятого служанка накрыла стол. Сесиль, стоя совсем одетая в своей комнате, смотрела на часовую стрелку:
-- С минуты на минуту он приедет... - шептала она. - Я соберу все силы, покажусь не только спокойной, но даже веселой, но не стану откладывать неизбежного объяснения. Лучше поскорее покончить... Я перенесу бурю. Отец захочет знать имя моего возлюбленного, скажет, что тот должен загладить свой проступок... Глупости!... Честь вовсе не замарана, если все останется шито-крыто... Разве я могу выйти замуж за такого человека? Комедианта? Да я еще не сошла с ума! Отец делает меня богатой, а богачи могут на все рассчитывать... Мне нужна прекрасная партия, и никогда я не буду женой какого-нибудь Поля Дарнала! Никогда! Никогда! Я откажусь назвать своего любовника, скажу, что он умер...
Взгляд Сесиль устремился на часы. Было девять часов.
-- Как он долго не едет, - произнесла она с удивлением и нетерпением. - Уж не отложил ли время отъезда?
В эту минуту кто-то тихонько постучал в дверь. Сесиль задрожала.
Бригитта показалась на пороге.
-- Что тебе надо?
-- Я пришла сказать, что уже девять часов.
-- Это я так же хорошо знаю, как и ты!
-- Разве вас не беспокоит такое опоздание?
-- Есть отчего беспокоиться! Отец остался на несколько лишних часов в Дижоне или опоздал на ночной поезд...
-- Не случилось ли какого несчастья? - осмелилась заметить Бригитта. Сесиль пожала плечами.
-- Несчастье! - повторила она. - С какой стати такие глупые предположения? Если отец не приедет сегодня утром, это значит, что он еще не выехал, - вот и все. Если его не будет здесь ровно в десять часов, я сяду за стол. Слышишь: ровно в десять!
-- Хорошо, барышня.
Бригитта вышла и по пути в кухню раздумывала:
"Бедный господин Жак... он найдет дочь сильно изменившейся. Не знаю, что с ней такое с некоторого времени. Она, кажется, совсем разлюбила отца. Однако же как он ее баловал! Можно сказать, что он живет только для нее".
Время шло. Пробило десять. Сесиль начинала находить странным, что отец не уведомил ее о произошедшей перемене, но так как возвращение Жака причиняло ей в действительности больше страха, чем радости, то она была в восхищении от отсрочки. Часы еще били, но она поспешила выйти из своей комнаты.
-- Уж теперь отец не приедет, - сказала она служанке, - вероятно, дела задержали его. Я сажусь завтракать.
Девушка села за стол, а Бригитта подавала, но Сесиль не могла есть, хотя ей казалось, что она сильно проголодалась. Нервная судорога сжимала ей горло, какая-то тяжесть давила грудь. Наконец она сказала:
-- Бригитта, я закончила...
-- Но, барышня, вы ни к чему не прикоснулись!
-- Должно быть, у меня пропал аппетит.
Сесиль прошла в комнату, села, взяла книгу и хотела читать; глаза следили за строками, а ум отказывался понимать, что произносили губы. Книга выпала из ее рук.
"Что же это такое со мной? - спросила она себя, вставая. - Тело дрожит, а сердце ноет. Почему? Утром я стыдила Бригитту за глупые предположения, а теперь сама тревожусь без всякой причины. Мною овладело предчувствие какого-то воображаемого несчастья. Ведь это бессмыслица! Чего бояться? Холодный пот выступил у меня на лбу, а сама я задыхаюсь... Больна я, что ли?"
было мало. Эта невеселая картина произвела на девушку удручающее впечатление.
Она хотела отойти от окна, как вдруг услышала вдали глухой шум проезжающей кареты. Она высунулась и увидела фиакр в конце улицы Дам. Чем ближе подъезжал он к ее дому, тем сердце сильнее сжималось. Наконец он остановился.
"Это, наверное, отец, - подумала Сесиль, - поезд опоздал из-за снежных заносов".
Рука в черной перчатке отворила дверцу экипажа, и мужчина вышел из него. Он поднял голову, чтобы посмотреть номер дома
-- Это не он! - сказала Сесиль.
Она озябла, заперла окно и села к огню. Часы показывали половину двенадцатого. Почти в то же время громкий звонок заставил Сесиль вскочить со своего места.
-- Так, господин, приехавший в фиакре, идет сюда! - пробормотала она. - Может быть, он ошибся? - Она насторожилась, с бьющимся сердцем и склоненной головой. В передней разговаривали. Через секунду отворилась дверь и вошла Бригитта. Сесиль, бледная, как полотно, спросила дрожащим голосом:
-- Что случилось? Кто там?
-- Пришел какой-то господин, барышня.
-- Что ему надо?
-- Он желает переговорить с вами, по-видимому, о чем-то очень важном... и спешном...
-- Попроси сюда.
-- Пожалуйста, сударь, - сказала Бригитта и ввела посетителя.
Это был полицейский агент Казнев.
При виде этого человека, не внушавшего своей наружностью доверия, Сесиль еще больше переполошилась.
-- Вы желали поговорить со мной? - пролепетала она.
Светляк поклонился:
-- Да, сударыня.
-- Я слушаю. Что вам угодно?
-- Я имею честь беседовать с mademoiselle Сесиль Бернье?
-- Дочерью господина Жака Бернье?
-- Да. Разве вы явились по поручению моего отца?
-- По его поручению - нет, но, однако же, дело касается его.
-- Каким образом?
-- Вы его ожидали сегодня утром, не правда ли?
-- Да, ждала.
-- Он должен был приехать по Лионской железной дороге?
-- Конечно, потому что он едет из Марселя; но к чему вы задаете эти тревожные вопросы? Отец не приехал... вы кажетесь смущенным... Нет ли у вас дурных вестей?... Не случилось ли несчастья?
-- В самом деле, с ним случилось... - произнес Светляк, смущение которого все увеличивалось. - С ним случилось...
-- Что-нибудь опасное? - перебила Сесиль.
-- Да, Боже мой, по крайней мере я опасаюсь...
-- Что произошло, сударь, чего я должна опасаться?
-- Сказать правду, я сам точно не знаю... Но господин Бернье находится на Лионском вокзале, куда вы поедете... я здесь по той причине, что мне поручили привезти вас...
-- Мой отец находится на вокзале? Он ранен? - спрашивала Сесиль, начинавшая терять голову. Если сердце ее не было поражено, то, во всяком случае, нервы страдали страшно.
-- Да.
-- Он опасно ранен?
-- На этот вопрос я не могу ответить, не рискуя ввести вас в заблуждение. Вы сможете увидеть все собственными глазами.
-- Я иду за вами, сударь. Отправимтесь как можно скорее.
Говоря это, Сесиль поспешно завязывала ленты шляпки и с лихорадочной торопливостью набрасывала шубку.
Она быстро вышла в соседнюю комнату и позвонила Бригитте.
Старушка прибежала и, увидев страшно расстроенное личико своей питомицы, воскликнула в ужасе:
-- Господи, помилуй, барышня, что с вами случилось?
-- С отцом случилось несчастье... На Лионской железной дороге... И вот, за мной приехали... Я уезжаю!
С этими словами она отворила двери и почти побежала вниз по лестнице.
Казнев с трудом следовал за ней.
-- У меня есть карета, - проговорил он, нагоняя Сесиль уже около каморки консьержа.
-- Карета, - почти бессознательно повторила она. - Да; я знаю, проведите меня... поскорее, ради Бога...
Агент подошел к карете и открыл дверцу. Mademoiselle Бернье уселась в экипаж. Светляк приказал кучеру ехать на вокзал.
Карета понеслась.
Сесиль посмотрела на агента.
-- Вы мне сказали, сударь, - начала она, - что вас послали за мной. Но больше вы мне ничего не сказали. Кто именно послал вас?
Казневу были даны необходимые на этот счет инструкции. Впрочем, он и сам был не лишен необходимого такта и хорошо знал, когда можно говорить и когда следовало умолчать.
-- Меня послал инспектор дороги, - ответил он без малейшего колебания.
-- Это кажется невозможным, а между тем как нельзя более правдоподобно. Я ничего не видел сам, и инспектор не сообщил мне никаких подробностей.
-- Каким образом узнали мой адрес?
-- Этого уж положительно не могу вам сказать. Может быть, ваш батюшка сам сообщил его, или, может быть, у него в поезде были знакомые.
Сесиль сжала так крепко свои маленькие руки, что ее изящные пальчики захрустели.
вы ничего не можете сказать, должен быть ужасен.
Казнев хранил упорное молчание.
При виде этого, очевидно преднамеренного молчания молодая девушка перестала настаивать.
Тысяча бесконечных, бессвязных мыслей вихрем кружилась в ее пылавшей голове, мысли, поглощавшие ее и зачастую вовсе не относившиеся к отцу.
Она спрашивала себя, не принесет ли это "несчастье", о котором так сдержанно говорил ее спутник, какой-либо пользы ее личным интересам?