Стихотворения

Автор:	Мур Т., год: 1875
Примечание:	Перевод И. Крешева, И. Козлова, М. Михайлова, Н. Грекова, Ю. Доппельмайер, Д. Минаева, А. Б., Б.
Категория:	Стихотворение
Связанные авторы:	Доппельмейер Ю. В. (Переводчик текста), Крешев И. П. (Переводчик текста), Минаев Д. Д. (Переводчик текста), Козлов И. И. (Переводчик текста), Михайлов М. Л. (Переводчик текста), Греков Н. П. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Стихотворения (старая орфография)

Типография А. М. Потомина. У Обуховского моста, д. No 93
1875

4. Когда пробьет печальный час... - И. Козлова

Томас Мур, автор "Лалла-Рук" и "Ирландских Мелодий", произведения которого представляют редкое сочетание ума, чувства, воображения и учоности, родился 28-го мая 1779 года в Дублине. Отец его был небогатый винный торговец, который женился уже под старость и увеличил своё заведение скромным приданым жены. Том был их первым ребёнком. Он рано начал писать стихи - и написанный им на четырнадцатом году сонет был напечатан в "Dublin Magazine", в котором он, впоследствии, поместил ещё несколько других мелких своих стихотворений. В 1793 году, когда парламент открыл католикам двери Дублинского университета, молодой Мур поступил в число его слушателей и вскоре обратил на себя внимание тамошних профессоров, благодаря своим классическим познаниям. Впрочем, занятия Мура в университете не были увенчаны тени успехами, какие, казалось, обещали его школьнические опыты. Сухия упражнения, которыми приобретаются университетския отличия, скоро ему надоели - и он посвятил себя исключительно одному изучению литературы.

Окончив, в 1799 году, курс со степенью бакалавра, Мур, девятнадцати лет от роду, отправился в Лондон с тем, чтобы внести своё имя в списки Тампля и заняться изучением законов. Спустя год по приезде в столицу, он издал, по подписке, свой перевод Анакреона, сделанный им ещё в университете, и посвятил его принцу Валлийскому. Впоследствии Мур написал несколько весьма едких сатир на этого принца и его упрекали по этому случаю в неблагодарности; по, по свидетельству самого Мура, всё чем он обязан принцу, заключалась в том, что он имел честь обедать два раза б Карлтон-Гаузе и присутствовать на празднестве, данном его высочеством в 1811 году, по случаю назначения его регентом.

В 1801 году Мур решился выступить в свет с небольшой книжкой своих собственных стихотворений, что он и исполнил, издав их в том же году, под именем Литля. Это - была поэзия, дышавшая здоровьем и любовью и весьма сильно напоминавшая пламенную смелость первых произведений Альфреда де-Мюссе. В 1803 году Мур получил выгодную должность контролера морских призов на Бермудских островах, исправлять которую поручил другому лицу, не оправдавшему его доверия и вовлёкшему его, впоследствии, в большие денежные затруднения. Ближайшим результатом его поездки на Бермудские острова были два тома стихотворений, напечатанных в 1806 году и представляющих ряд од и посланий, написанных в течение четырнадцати месяцев его отсутствия из Европы. Стиль во всех этих произведениях можно назвать вполне установившимся; что-же касается описаний, то оне отличаются верностью и, вместе с тем, полны поэзии. Вслед за выходом в свет названных произведений, Мур перешол к сатире. Испробовав свои силы сначала в сериозном роде и потерпев в нём неудачу, он перешол к более лёгкой, весёлой и остроумной сатире, в которой успел более, чем какой-либо другой поэт. И действительно, многое, написанное им в этом роде, но имеет себе равного в английской литературе.

В 1806 году он предпринял благородный и патриотический труд - написать стихотворения к старинным мелодиям своей родной страны. Мы говорим о "Ирландских мелодиях" Мура, в которых более вдохновения и страсти, чем во всех предшествовавших его произведениях, а стих представляет верх гармонии и изящества.

"Эти песни - говорит Шерр - справедливо называют прекраснейшим памятником, какой только поставил себе Мур в истории поэзии. Глубоко чувствуя страдания смарагдового острова, своей несчастной родины, с пламенным одушевлением к красотам её природы и историческим воспоминаниям, поэт изливает всю свою полную и богатую душу в этих великолепных песнях, в которых веселость и скорбь, гордость и печаль попеременно радуются и рыдают, грозят и тоскуют в формах увлекающей сердне мелодии. Истинно трогательная привязанность к бедному зелёному Эрину заставляет его извлекать из дорогой арфы своего отечества самые нежные, задушевные звуки; он гордо и с полным правом говорит, что он пробудил её от продолжительного сна и отдал её струны служению света, свободы и песни, и когда затем поэт заставляет струны инструмента слиться в горькие и могучие звуки, оне брызжут огненными стрелами на тиранов и предателей или, переходя из дурного в мольный топ, разрешаются тоскливыми звуками жалобы над моги лами бойцов за отечество и свободу."

В 1817 году появилось самое законченное произведение Мура: "Лалла-Рук", восточная повесть, точность которой в топографическом и этнографическом отношении и бытовых подробностях была удостоверена компетентными судьями. Что же касается поэтических её достоинств, то поэма полна красот, стих её блестящ и читатель поражается богатством фантазии и великолепными картинами, верно и ярко написанными, Терпеливые изыскния и долгое чтение, необходимое при собирании материалов, охладило бы воображение всякого другого поэта; но Мур, но его собственным словам, в течении двух или трёх снежных зим в Дербишейре, живя в котэдже посреди полей, был в состоянии - благодаря той сосредоточенности мысли, которую даёт одно уединение - окружить себя в своём воображении картинами Востока. После издания "Лалла Рук", Мур отправился с Роджерсом в Париж - и "группы смешных англичан", которыми в то время была наводнена Франция, дали ему материал для его сатиры: "Письма семейства Вралей из Парижа". Сатира имела громадный успех. В 1819 году Мур снова посетил Париж, откуда отправился, через Симплон, в Италию, где, между прочим, посетил Байрона в Венеции, после чего возвратился в Париж, в котором пробыл до конца 1822 года. Около этого времени он был вовлечён в денежные затруднения лицом, исправлявшим его должность на Бермудских островах. Многие из друзей поэта предлагали ему уплатить за него необходимую сумму; но он не согласился, надеясь сделать это сам. И действительно, поэт вскоре получил известие, что дело его улажено и что он может без опасения возвратиться в Англию, так-как американские торговцы согласились ограничить свои требования тысячью фунтами стерлингов. Часть этой суммы была выплачена дядей его заместителя; остальную же внёс лорд Лансдоун. Но и этот долг, в следующем же июле месяце, Мур выплатил из денег, полученных им за свою новую, только что им написанную поэму "Любовь ангелов" и за "Басни о священном союзе", написанные по большей части в Венеции, во время посещения им лорда Байрона.

Кроме того Мур постоянно снабжал газету "Times" множеством мелких сатирических статей, за что получал по 400 фунтов в год. Он также писал и прозой. Из этого рода сочинений Мура замечательны: роман "Эпикуреец", "История Ирландии" и биографии Шеридана и Байрона. Редкий поэт пользовался такой популярностью и был так высоко ценим людьми, известными в обществе и литературе, как Мур. Политические друзья его, в период своей силы, доставили ему пенсию в 300 фунтов стерлингов. Что же касается его произведений, то они были не только популярны, но и доставляли ему порядочный доходе. Оба эти обстоятельства, взятые вместе, дали ему возможность провести остальные дни своей жизни в полном довольстве, но насилуя своего таланта. В 1841--42 годах он издал полное собрание своих поэтических произведений в десяти томах.- Позднее его умственные способности стали мало-по-малу ослабевать, я вскоре и совсем померкли - и уже не возвращались к нему до самой кончины, последовавшей 26-го февраля 1852 года.

Мур был женат (с 1811 года) на Елизавете Дик. Всё, что об ней известно, это то, что она была хороша собой и готовилась, до вступления в брак с Муром, вступить на сцену. Судя по письмам и дневнику поэта, он был искренно к ней привязан.

Под ясною влагой морского залива -

Я слышал преданье - сирена жила.

И часто на берег, где зыблется ива,

Она выходила и друга ждала.

И слёзы напрасно у бедной лилися

На тёмные пряди струистых кудрей,

Тревожа пловцов и ночных рыбарей.

Но сжалилось небо: из тела сирены

Явилася арфа, бела как нарцис,

А кудри скатились на гибкие члены

И, слёзы роняя, струнами свились.

Года пролетели, но струны всё те же,

Все дышут любовью и нежной тоской,

И говор весёлый становится реже,

Когда я дотронусь до арфы рукой.

В долине Гангеса, в эдеме пышных роз,

Норой, как ветерок в час яркого заката,

Скользя между цветов, их венчики разнёс,

Сады ещё хранят дыханье аромата:

Так песня о былом хранит и прелесть грёз,

И призрак радостей, мелькнувших ей когда-то,

И в памяти встают виденья прежних дней,

И тени грустные отходят перед ней.

Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводить он

О юных днях в краю родном,

Где я любил, где отчий дом,

И как я, с ним навек простясь.

Там слушал звон в последний раз!

Уже не зреть мне светлых дней

Весны обманчивой моей!

И сколько нет теперь в живых

Тогда весёлых, молодых,

И крепок их могильный сон:

Не слышен им вечерний звон.

Лежать и мне в земле сырой!

Напев унывный надо мной

В долине ветер разнесёт;

Другой певец но ней пройдёт -

И ужь не я, а будет он

В раздумья петь вечерний звон.

Когда пробьёт печальный час

Полночной тишины,

И звезды трепетно горят,

Туман кругом луны:

Тогда, задумчив и один,

Спешу я к роще той,

Где, милый друг, бывало, мы

Бродили в тьме ночной.

О, если в тайной доле их

Возможность есть душам

Слетать из-за далёких звезд

К тоскующим друзьям -

К знакомой роще ты слетишь

В полночной тишине

И дашь мне весть, что в небесах

Ты помнишь обо мне!

И, думой сердца увлечён,

Ту песню я пою,

Мечтательность мою.

Унылый голос ветерок

Разносит в чуткой тьме,

В поляне веет и назад

Несёт его ко мне.

А я? - я верю... томный звук

От родины святой

На песнь любимую ответ

Души твоей младой.

Луч ясный играет на светлых водах,

Но тьма под сияньем и холод в волнах.

Младые лапины румянцем горят,

Но чорные думы дух юный мрачат.

Есть думы о прежнем: их яд роковой

Всю жизнь отравляет мертвящей тоской;

Ничто не утешит, ничто не страшит,

Не радует радость, печаль не крушит.

Напрасно в дубраве шумит ветерок

И красное солнце льёт радостный свет:

Листок зеленеет, а жизни в нём нет!

На брань летит младой певец,

Дней мирных бросил сладость;

С ним меч отцовский - кладенец,

С ним арфа - жизни радость:

"О, песней звонких край родной,

"Отцов земля святая,

"Вот в дань тебе меч острый мой,

"Вот арфа золотая!"

Певец пал жертвой грозных сеч;

Но, век кончая юный,

Бросает в полны острый меч,

И звонкия рвёт струны:

"Любовь, свободу, край родной,

"О, струны, пел я с вами!

"Теперь как петь в стране вам той,

"Где раб звучит цепями?"

Мир вам, почившие братья!

Честно на поле сраженья легли вы;

Саваном был вам ваш бранный наряд.

Тихо несясь на кровавые нивы,

Вас только тучи слезами кропят.

Мир вам, почившие братья!

Смерть приняла вас в объятья.

Дуб, опалённый грозой, опушился

Новою зеленью с новой весной;

Вас же, сердца, переставшия биться,

Кто возвратит стороне вам родной?

Смерть приняла вас в объятья.

На победившем проклятье!

Вечная месть нам завещана вами.

Прежде-чем робко изменим мы ей,

Ляжем холодными трупами сами

На победившем проклятье!

Нет, успокоиться дай сердцу моему,

Коль может быть покой, когда уже увяла

Надежда светлая, а юность миновала,

Когда уже любовь давно чужда ему!

Скажи, когда прошло живительное лето,

Как оживить листок? как снова дать ему

И аромат его, и блеск, и яркость цвета?

Нет, успокоиться дай сердцу моему!

О, если прежде бы я встретился с тобою,

Когда горела жизнь во всей своей красе,

Тогда могла бы ты улыбкою одною,

Как солнце, озарить мои надежды лее.

Теперь ты для меня блестишь, как свет лазури

Для взора кормчого, когда, убит тоской,

Он смотрит на ладью, разрушенную бурей,

Где всё погребено, что он любил душой.

Тебя забыть? Нет, нет, покуда сердце бьётся

Еще в груди моей, покуда жизни нить

Во мне с дыханием последним не порвётся,

Ты мне, родная, в мраке непогоды,

С отчаяньем в душе, с слезами на глазах,

Милей всех мирных стран, где солнышко свободы

Горит в безоблачных, лазурных небесах.

Свободною страной, какой мечта моя

Тебя рисует - о, тогда твоею славой

С какою б гордостью стал любоваться я!

Но радуясь твоей счастливой, славной доле,

Чем ныньче - в дни тоски, уныпия и боли -

Тебя, безценная жемчужина морей!

Пускай ликует враг, поврав твою свободу,

Склонив тебя во прах под тяжестью цепей,

Страдалица, ты всё мучительно-милей.

О, как не пламенеть ему к тебе любовью,

Когда, как пеликан детёнышей своих,

Его поишь своей ты непорочной кровью,

Не молись за меня! - может-быть, это грех,

Но в мольбу я не верю, не верю судьбе!

Кто ещё не измучен в борьбе.

Помолись и за тех, в ком есть вера в себя.

Укрепи их в надежде, любовью возвысь...

Я любви не прошу, никого не любя...

Не молись!... Если б стал за меня ангел сам

Возносить свои гимны в лазурную высь,

То молитвы его не дошли б к небесам...

Так и ты за меня не молись!

Арфа мощного Тары, чьи звуки далёко

Раздавались когда-то над стихшей толпой,

На обломке стены ныне спит одиноко,

Так проходит веков горделивая слава.

Так минувшого молкнет и память, и гром.

И в застывших сердцах, как потухшая лава,

Всё мертво и безмолвно кругом.

В честь бойцов удалых и прелестных очей!

Лишь порвётся струна - и на звук отзовётся

Ветер буйный во мраке ночей.

Так, средь общого сна, дух свободы норою

Сердце воплем, как лопнувшей арфы струною,

Горько, горько напомнит о ней.

На свете нет краше долины Кашмира:

То дивными розами дышущий сад!

Там манят пещеры прохладой приветной,

Там блещут потоки струёй искрометной

Смотрите, вот в пурпурном блеске заката

Долина вечерней зарёю объята

И смотрится в озеро, ярко горя.

Так в зеркало дева-невеста глядится,

И рдеет на юных ланитах заря.

Сквозь зелень тенистую храмы сияют,

Своими обрядами вечер встречают:

С высот минарета поёт муэдзин,

Звонками гремя, баядерка кружится

И жжот благовония важный брамин.

Взойдёт ли луна - и в лучах её свети

Потонут пагоды, дворцы, минареты,

И быстро стремятся струи водопада,

Как-будто падучих светил мириады

С высот низпадают огнистой рекой.

Густые чинары брега осепяют,

То песню ночную поёт соловей,

То девы и юноши звонко смеются -

И в тихой ночи их шаги раздаются

Под тенью зелёно-ветвистых аллей...

И алой зарёю поля зарумянит,

Тьма новых чудес появляется вкруг:

Из мрака холмы и потоки живые

И куполы храмов встают золотые,

И Сильф-Аромат свой гарем покидает:

На утро из влажных цветов вылетает

И дале в воздушные выси летит.

А ветер любовью и негою дышет.

И робкое дерево тихо дрожит.

Как первой любови лучи молодые,

Так взоры светила горят огневые,

С зарёй низходя на счастливый Кашмир.

Сияние солнца и славу пророка

Равно разливают на радостный мир.