Раскаяние.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раскаяние. Глава I. (старая орфография)

РАСКАЯНИЕ
ПОВЕСТЬ.
Соч. Христи Муррея.

I.

М-р Бомани был британский купец высокой честности и безупречной репутации. Он вел дела под фирмою Бомани, Уайт и К°, хотя Уайт уже давно умер, а компания разстроилась еще при жизни его отца. Старинная контора, тесная и неудобная, в которой фирма начала свое существование восемьдесят лет назад, продолжала вполне удовлетворять м-ра Бомани и носила отпечаток порядочности, который отсутствовал в более новых и роскошных помещениях. Строение, где она помещалась, находилось в Коль-портер-Аллее, напротив церкви св. Мильдред, и торговый шум и суета Сити почти не отзывались в этом тихом и уединенном месте.

Сам м-р Бомани был человек лет шести десяти, загорелый и здоровый, с розовым лицом и седыми усами. Он был широк в плечах, склонен к полноте и слыл за человека несокрушимой воли. Общественная вера в его твердость опиралась, впрочем, не на каком ином основания, кроме его собственной похвальбы в том, что его ничем не проймешь. Во всех случаях и во всех компаниях он привык утверждать, что никакая беда не должна лишать бодрости человека энергического. Он высказывал презрительную жалость к малодушным людям (все знали, что Бомани, несмотря на силу характера, был добрейший из людей), и когда видел человека, попавшого в беду, то хлопал его по плечу, приговаривая: "Не падайте духом, дружище; главное, не падайте духом. Я никогда не падаю духом".

Так как его репутация, как твердого человека, была столь же незыблема среди людей, его знавших, как и солидность его делового характера, то его знакомые были бы просто поражены, еслибы могли его видеть в одно апрельское утро 1880 г. Запершись у себя в кабинете и сидя в большом кресле перед конторкой со множеством бумаг в особых корзинах и безпорядочной кучей документов, разбросанных перед ним, твердый м-р Бомани, решительный м-р Бомани, м-р Бомани, который не падал духом ни в какой беде, - плакал, тихонько и без шума, утирая глаза и розовые щеки платком.

Другой факт точно так же поразил бы его друзей, еслибы они его узнали. Человек, непритворно плакавший в большом кресле, безпомощно взирая на разбросанные бумаги, был безнадежный банкрот и уже несколько лет как шел на встречу разорению. Когда знавшие его люди нуждались в дельном совете, они шли к нему охотнее, чем к другому, и никогда не уходили недовольные. Он знал Сити и его дела как свои пять пальцев. Он знал, кто надежен и кто шаток, точно по какому-то инстинкту, и знал, какие бумаги и когда следует покупать, а какие и когда не следует, и все это лучше, чем кто бы то ни было.

- Меня не проведешь, - говаривал он: - я знаю, где раки зимуют.

Он давал отличные советы своим друзьям, и многие и многие спекулянты были обязаны ему, и только ему, за тот комфорт, с каким жили, и за то уважение, каким пользовались. Он всю свою жизнь был мудр за других, а в своих личных делах поступал очертя голову. Он громко ораторствовал, тратил не стесняясь, не жалел денег, высказывал самые мудрые житейския правила и был так же хитер в мелочах, как практичен в крупных предприятиях... на словах, а на деле пускал в рискованные обороты свой капитал, шел на встречу крупной несостоятельности. Теперь наступила развязка, и завтра его банкротство обнаружится перед всеми. Страдания его усугублялись при мысли о том, как удивятся люди и как, наконец, они раскусят его.

Он немногих вовлек в свою беду, но все же зашел дальше, чем полагалось для честного, проницательного человека, и знал, что некоторые пострадают вместе с ним. Он мог бы еще протянуть, будь он смелый, проницательный и безчестный человек, быть может даже и выкарабкаться. Но у него не хватало для этого храбрости, и притом он не был сознательным мошенником. Он и теперь гордился своей честностью. Он был только несчастным, и кредиторы его получат все... все.

Он благодарил Бога, что мать Филя закрепила свое состояние за единственным сыном и что мальчик, по крайней мере, не останется нищим. Как посмотрит он в лицо Филю, когда тот вернется домой? Как пошлет он ему эту весть? Молодой человек уехал в веселую экскурсию, странствовал по беду свету с баронетом, владельцем яхты и ненасытным охотником. Ему придется теперь, бедняжке, отказаться от своих фешенебельных и титулованных знакомых, и чем больше м-р Бомани раздумывал об этих вещах, тем горше плакал и тем менее мог сдержать свои слезы.

Он рыдал почти неслышно, и только сморкание могло бы выдать его волнение уху. Он всегда так высоко держал голову, что сам, наконец, в себя поверил. Горько ему было теперь!

В то время, как он предавался безутешному горю, послышался слабый и нерешительный стук в дверь, и вслед затем чья-то рука сделала почтительную и робкую попытку отворить ее.

- Кто там? - закричал м-р Бомани, насколько мог твердо.

- Джентльмен желает вас видеть, сэр, - послышалось в ответ.

М-р Бомани отодвинул кресло, встал на ноги и, удалясь в маленькую комнатку рядом, погляделся в зеркало, висевшее над умывальником. Его голубые глаза распухли, а щеки и нос были красны.

- Погодите минутку, - сказал он громко, и голос выдал его волнение. Он покраснел и задрожал, подумав, что м-р Горнет, его доверенный клерк, узнает, что он упал духом и разскажет впоследствии про его малодушие и неуменье владеть собой. Эта мысль заставила его приободриться, и он стал умывать лицо, нарочно как можно громче плескаясь в воде, чтобы дать понять слушателю, чем он занят. Он вытерся полотенцем и, поглядясь в зеркало, нашел, что лицо стало свежее. После того вернулся в кабинет и, слегка приотворив дверь, спросил:

- Кто пришел?

- Какой-то м-р Броун, сэр, - отвечал мягкий голос за дверью. Клерк просунул карточку в щель между половинками дверей, и м-р Бомани взял ее из его рук, не показываясь ему на глаза. Он с трудом прочитал фамилию на карточке, потому что глава его снова застилались слезами, и в то время, как он силился разобрать надпись, судорожное рыдание неожиданно вырвалось из груди.

Он устыдился этого и торопливо сказал:

- Подождите минут пять. Я позвоню, когда буду готов. Попросите джентльмена подождать.

М-р Джемс Горнет тихонько притворил дверь и постоял на площадке, поглаживая длинными, худыми пальцами по выдающимся челюстям. Он был небольшого роста, неуклюж и нескладно сложен, с нечистой кожей и рыжеватыми, всклокоченными волосами. Нос и подбородок были длинны и крючковаты, а манеры подобострастны, даже и тогда, когда он оставался наедине с самим собой. Удивление пробивалось у него на лице сквозь застывшую улыбку, в которой глаза не принимали участия.

- Неладно что-то! - сказал он шопотом и стал неслышно спускаться с лестницы. - Неладно что-то! м-р Бомани плачет, м-р Бомани! Не случилось ли чего с м-ром Филем?

М-р Горнет пребывал в своем постоянном звании слишком тридцать лет и был себе на уме. Поэтому, когда по истечении пяти минут с хвостиком м-р Бомани позвонил, он сам провел посетителя вверх по лестнице и, вместо того, чтобы удалиться в свою собственную контору, прошел в небольшую пустую комнату, редко употреблявшуюся, а оттуда прокрался на площадку и стал подслушивать. Его побудило к этому еще и то обстоятельство, что посетитель, отличавшийся буколической наружностью и очень болтливый, сообщил ему внизу, что он и м-р Бомани старые приятели и школьные товарищи и всегда уважали друг друга.

- Я боюсь, сэр, - сказал м-р Горнет, когда посетитель только-что пришел, - что м-р Бомани не может вас принять в настоящую минуту. Он отдал приказание, чтобы его не безпокоили.

- Не примет меня? - отвечал посетитель со смехом. - Бьюсь об заклад, что примет.

И затем сообщил о своей давнишней приязни с м-ром Бомани.

Если что-нибудь случилось, то, вероятно, этому господину о том известно, и м-р Горнеть надеялся подслушать то, что будет говориться. Он ничего не услышал такого, что могло бы надоумить его, чем огорчен его принципал, хотя слышал почти весь его разговор с посетителем.

Бомани успел овладеть собой и смыть с лица следы слез. После того он выпил порядочную порцию водки с водой и это подбодрило его. Он ласково принял гостя и, стараясь не показаться разстроенным, проявлял несколько шумную веселость.

- Я занят, как видите, - говорил он, указывая рукой на бумаги, разбросанные по конторке, и до конца разыгрывая фарс благоденствующого коммерсанта, - но я могу уделить тебе, старина, минутку или две. Что привело тебя в город?

- Я приехал сюда на жительство, - отвечал гость

Он был краснощекий человек, с кудрявыми черными волосами, подернутыми сединой, и с головы до пяток казался провинциалом. Он, повидимому, перенес с собой в город буколический характер: его шляпа, галстух, сапоги, штиблеты носили отпечаток провинциальной моды и со всем тем он был больше похож на джентльмена, нежели Бомани.

- Да, - повторил он, - я приехал сюда на жительство.

Он потер руки и засмеялся, не потому, чтобы в мыслях его было что-нибудь юмористическое или веселое, а просто от здоровья и прекрасного расположения духа. Бомани, все еще опасавшийся, не имеет ли он разстроенного видя и как бы ее заметил этого гость, сидел напротив него с наклоненной головой и лихорадочно перебирал бумаги, притворяясь, что приводит их в порядок.

- На жительство? - повторил он разсеянно. Но, спохватившись, прибавил:

- Я думал, ты ненавидишь Лондон?

- Ах, любезный друг, когда приходится плясать по чужой дудке, то сам не знаешь, куда попадешь.

- Да, - машинально проговорил Бомани. - Это верно, это верно.

- Все это Патти мудрит. Я продал свое поместье и нанял дом в Гоуэр-Стрите. Знаешь что, Бомани, - прибавил он вдруг серьезным и конфиденциальным тоном: - деревня идет к чорту. Земля с каждым годом понижается в цене. Я в последния шесть лет хозяйничал прямо в убыток. Я взял да и решился. Лорд Белами скупил соседния три поместья; моя земелька приходилась между ними, и я продал ее ему. Продал, слышишь, так выгодно, как мог бы это сделать разве десятка полтора лет тому назад.

И тут он еще раскатистее засмеялся и, разстегнув пальто, полез во внутренний карман. Не без усилия и весь покраснев от натуги, вытащил он бумажник необычайных размеров и так сильно хлопнул им по конторке, что собеседник его вздрогнул.

- Мне дали знать на днях, дружище, - продолжал он, - что старинный банк в Моунт-Рояле, Феллоу и Феллоу, собирается лопнуть. В коммерческой атмосфере, Бомани, что-то неладно. Пропасть солидных домов лопается.

Неспокойная фантазия Бомани усмотрела личный намек в словах гостя.

- Именно! - закричал посетитель, беря в руки бумажник и открывая его. - Я поехал в банк в самому молодому Феллоу. - Слушайте-ка, Феллоу, - сказал я ему: - мне нужны деньги дочери. Что бы вы думали, сэр: он не хотел выпускать их из рук, точно собака кость. Он ворчал и хныкал, что недобросовестно требовать деньги без предуведомления. Говорил, что мне нигде их лучше не пристроить и, наконец, я сказал ему: - послушайте-ка, Феллоу, ведь я, наконец, подумаю, что у вас в банке не все обстоит благополучно. Он покраснел как индейский петух, и написал чек на своего лондонского агента, точно лорд, и вот я тут, и с денежками. Восемь тысяч фунтов.

В это время он вытащил пачку билетов из бумажника и стал перебирать их своими большими пальцами. Шелест бумажек звучал музыкой в ушах Бомани и он поглядывал на них с голодным выражением в глазах.

Бомани старался найти какую-нибудь шутку в ответ, но слова замирали у него на губах. Когда его собеседник снова заговорил, обанкрутившийся купец дивился, что приятель ничего не упоминает про его помертвелое лицо (он знал, что лицо у него было помертвелое) или о его трясущихся руках. В его уме родилась догадка, такая сильная и ясная, что он дрожал от предвидения.

платить по счетам портнихе, но я лучше знаю, в чем дело. В сущности, - и он понизил голос, - она не хочет, чтобы я знат, сколько она тратит на бедных. Послушайте-ка, Бомани... - Сердце торговца замерло и затем забилось с такой силой, что он дивился: как это гость не слышит его биения. Он вперед слышат слова, тот тон, каким они были сказаны. - Вы верный человек, вы надежный человек. Я думаю, в целом Лондоне не найдется человека, который бы съумел поместить деньги с большей выгодой, чем вы. Возьмите эти деньги и поместите их для нея. Согласны, скажите?

Он стоял со свертком ассигнаций в протянутой руке. Купец встал, взял их и поглядел с внезапным спокойным любопытством прямо в лицо приятелю.