Раскаяние.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раскаяние. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Казалось бы, что паук - одно из самых отважных, искусных и хищных животных, что он одарен неутомимой бдительностью и аппетитом, и однако порой тросточка фланёра, а порой порыв ветра (то и другое должно казаться мухе рукой промысла), а иногда, наконец, отчаянные усилия самой жертвы разрушают самые верные разсчеты и разстроивают математически правильную ткань паутины. В энтомологическом мире одинокое свидание мух с пауком оканчивается обыкновенно гибелью первой к вящшему удовольствию второго. Но мы, существа высшого порядка, придерживаемся более утонченных приемов.

На первой ступени развития паук Штейнберг высосал бы муху Бартера в один прием - и делу конец. Теперь же он исподоволь, в продолжение долгих месяцев, высасывал его, пока в нем оставалась хотя капля крови. Говоря по-просту, восемь тысяч фунтов, которые некогда так легко перешли из рук м-ра Броуна в руки м-ра Бомани, теперь перешли, не принося никакой пользы человеку, утаившему их, из рук юного Бартера в руки Штейнберга.

Как раз в тот момент, как произошла последняя операция, случай свел юного Бартера с сыном человека, деньги которого он себе присвоил. После того они часто встречались на лестнице, на улице, в ресторане, и Бартер не мог отделаться от мысли, что его новый знакомый зорко следит за ним. Нервы его были разстроены и вообще он уже далеко не был прежний безпечный юный м-р Бартер. Он был неизменно вежлив с Филем в их случайных встречах и всегда вступал с ним при этом в беседу. Филь, получив сведения о том, что этот привлекательный молодой человек был, по всей вероятности, виновником позора, постигшого его отца, не мог не глядеть на него пытливо. Бартер по временам лолал себе голову над взглядом Филя и задавал себе вопрос: что этот взгляд - вообще свойствен ему или же является специально при встрече с ним; но не мог решить этой загадки.

Разстроенным нервам Бартера постоянно чудился во взгляде Филя вопрос: не вы ли украли билеты? Быть может, одна из тягчайших мук неоткрытого преступника заключается в том, что он живет в мире подозрений собственной фабрикации. Юный Бартер воображал, что смелость духа заставляет его искать знакомства с Филем. В сущности же он искал этого знакомства, потому что был трус: более храбрый негодяй не обратил бы никакого внимания на Филя. Филь, имевший такия важные причины подогревать Бартера, не уклонялся от знакомства, и вот в непродолжительном времени оба молодых человека стали в некотором роде как бы приятелями. От самого Бартера Филь узнал о существовании западни для пижонов, в которой Бартер так гордился, что принадлежит. По приглашению Бартера, он посетил этот клуб, и Бартер предложил его в члены. Будучи членом, он скоро открыл, каких влиянием пользуется Штейнберг над юным адвокатом. Он заметил трусливое раболепство, с каким Бартер относился к Штейнбергу, и с каким страхом он исполнял все его приказания. Он заметил также, что Штейнберг и Бартер часто играли вдвоем и что Бартер всегда проигрывал.

Члены клуба довольно откровенно говорили между собой об отсутствующих и, не стесняясь, называли Бартера креатурой Штейнберга, его верным приспешником, и прочее. Вообще признавались, что Штейнберг высасывает деньги из Бартера, и члены клуба дивились: откуда берутся у Бартера деньги? Все эти вещи Филипп Бомани младший тщательно отмечал про себя. Сначала члены клуба дивились и на него. Он часто бывал теперь в клубе, курил трубку и с спокойным интересом наблюдал за карточной игрой, но сам никогда не играть и не держал пари. Que diable faisait-il dans cette galère? желательно было узнать членам клуба. Но он не говорил им этого, и они мало-по-малу привыкли к нему. Он продолжал терпеливо сторожить м-ра Бартера, включив в сферу своих наблюдений и Штейнберга.

Раз вечером, обедая в ресторане, он увидел Бартера печального и одинокого. Он сидел в унылой позе и постукивал вилкой по столу, погруженный очевидно в невеселую думу. Но вот мотылек увидел огонь и немедленно полетел на него

- Зайдите ко мне на квартиру выкурить сигару, - предложил Бартер, когда они отобедали, - если вы свободны. Мне что-то не хочется идти сегодня вечером в клуб.

Паук Штейнберг ждал его там, холодно терпеливый и спокойный, и Бартер боялся его. Филипп никогда еще не бывал у него на квартире, но ему очень хотелось бы побывать в ней. Он принял приглашение, и они вместе вошли к Бартеру. Огонь горел в камине, и Бартер оживил его, подбавив каменного угля, и, вынув ящик с сигарами и бутылку коньяку, придвинул то и другое гостю. Последнему было не по себе. Зачем он сюда пришел? Ответ ясен. Он пришел сюда потому, что подозревал этого человека и желал вывести его на чистую воду. Курить его табак и пить вино при таких обстоятельствах было очевидным предательством. Но он старался завалить себя от таких мыслей. Так или иначе, а он очистит имя отца от незаслуженного позора.

- Кстати, - сказал Бартер невинно: - разве вы не берете в руки...

Гибкие пальцы жестом докончили фразу, изобразив сдачу воображаемой колоды карт с свойственной им ловкостью.

- Вот оно, - подумал Филь - И прибавил громко, равнодушным тоном: - Случается.

- Сегодня нам решительно нечего делать, сыграем в карты, - предложил юный Бартер: - хотите сыграть в игру Наполеон?

Филипп согласился, и его хозяин вынул две колоды карт из шкафа с делами.

Они назначили ставку и принялись играть. Ставка была невелика, а потому м-ру Бартеру играть было скучно. Он, в сущности, интересовался игрой только тогда, когда мог проиграть больше, чем был в состоянии заплатить. Но и маленькия рыбки сладки; к тому же он вообразил, что нашел пижона. Но на беду пижон видал виды и, поездив по белу свету, имел случай наблюдать людей от Китая до Перу. Он был к тому же из числа сметливых людей, а потому научился отличать шулера по первым же ходам. В скучные поездки по железной дороге между Атлантическим и Тихим океанами и в маленьких городах Техаса, в вертепах Мыса Доброй Надежды и Калифорнии, в вольных портах Китая и на берегах Босфора ему случалось сталкиваться с специалистами, из рук которых сам страшный Штейнберг вышел бы ощипанным воробьем.

Филь зорко следил за юным Бартером, у которого была уловка, тасуя карты, слегка наклонять их вверху раскрашенной стороной.

Другая уловка заключалась в том, чтобы подложить онёр под низ; он передергивал с ловкостью любителя. По временам он как будто нечаянно открывал карту. Таким образом он открыл туза, а вслед затем какую-то двойку. Туз подменен был двойкой самым нахальным образом. Все это Филипп Бомани наблюдал вполне безмятежно и, повидимому, добродушно. Он проиграл сикспенс хладнокровно и без протеста.

"Ты, голубчик, плутуешь из-за сикспенса, - говорил он про себя; - полагаю, что мошенник всегда мошенник и что если готов продать душу за безделицу, то перед крупной суммой и подавно не задумается".

В последния четверть часа его сильно подмываю бросить вызов прямо в лицо м-ру Бартеру и посмотреть, что из этого выйдет. Он заметил, что Бартер - нервный человек, и не считал его способным проявить сильную настойчивость воли или большую храбрость. Он все более и более верил рассказу отца, и плутовство Бартера в картах подтверждало уверенность, что он украл потерянные деньги.

Филиппу хотелось много раз бросить карты на стол, поглядеть в лицо собеседнику и спросить его без обиняков: ну, а куда вы девали восемь тысяч фунтов?

- Извините, - сказал Филь, собирая карты: - вам следует поступать в этих случаях так. Вот посмотрите, какой для этого нужен прием.

Он медленно проделал прием, глядя прямо в лицо Бартеру.

- Вот как эти вещи делаются, м-р Бартер, - прибавил он с спокойствием, которое его собеседнику показалось зловещим.

И вот, то самое отсутствие самообладания, благодаря которому Штейнберг так живо угадал мысли своего юного друга, снова подшутило над Бартером. Он пытался прикинуться удивленным, пытался засмеяться. В результате его жалких усилий вышла судорожная гримаса. К несчастию для себя, он догадывался об этом, а потому смутился еще более и решительно не знал, куда девать глаза.

- Итак, вы промышляете шулерством, м-р Бартер? - ласково спросил Филь.

- Как вы смеете говорить это? - пролепетал изобличенный негодяй. - Вы приходите на квартиру джентльмена, проигрываете жалких полкроны или две...

Проговорив это, он решился взглянуть в лицо Филиппу, но, прочитав на нем предсказание о грядущих и более неприятных для себя вещах, опустил глаза и упал на спинку стула. Желание Филя стало непобедимо. Он взял Бартера за шиворот, приподнял его со стула железной рукой и спокойно спросил:

- Сколько украденных билетов вы уже успели передать Штейнбергу?

Прием был рискованный, но оказался верным. Бартер безмолвно уставился в него глазами. Губы ею шевелились, но он ничего не мог произнести. Затем челюсть его отпала, точно у мертвеца, а сам он - так как Филипп выпустил его из рук - повалился как сноп на стул.

- Ну, теперь для вас всего лучше во всем сознаться. - сказал Филь, строго глядя на него. - Я выслеживал вас со второго дня нашего знакомства.

Бартер глухо застонал, но ничего не отвечал.

- Сколько билетов находится в руках Штейнберга? - спрашивал Филь.

Негодяй успел уже несколько опомниться и мог бы теперь ответить, еслибы хотел. Но он знал, что его собственная трусость всему делу причиной. После такого проявления ужаса стоило ли запираться? Он не знал, что именно было известно Филиппу, но был окончательно побежден.

Филипп не дал однако ему долго раздумывать. Он в третий раз, медленно и напирая на каждое слово, произнес:

- Сколько из этих банковых билетов перешло в руки Штейнберга?

- Все, - пролепетал Бартер: - все до единого.

- Хорошо, пока довольно, - сказал Филипп. Но в этот момент как раз раздался громкий звон у дверей, и несчастный Бартер вздрогнул; ужас вновь овладел им, и он всплеснул руками. Ему уже показалось, что полиция пришла арестовать его.

Филипп, оглядев комнату и видя, что убежать из нея нельзя, пошел сам отворить дверь. До сих пор он вполне владел собой, но, отворив дверь и увидя Штейнберга, почувствовал, как сердце у него ёкнуло, а в горле пересохло.

Штейнберг угнал его при свете газового рожка.

- Сэр, - отвечал Филипп, к которому вернулось хладнокровие, не без примеси некоторого юмора: - м-р Бартер дома и будет очень рад, без сомнения, видеть вас.

Штейнберг искоса поглядел на него и вошел. Филь запер дверь и пошел вслед за ним. Бартер, бледное лицо которого теперь совсем помертвело, сидел в кресле, с вытаращенными глазами, как напуганный сумасшедший. Штейнберг в изумлении остановился при виде его, а Филь, заперев дверь, вынул ключ из замка и положил его в карман.

- Эге! - сказал Штейнберг, быстро поворачиваясь: - что это значит?

Он смерил Филиппа с головы до ног недобрым взглядом и отступил назад.

- Что это значит? - повторил он, переводя глаза с одного на другого.

- Это значит, сэр, - отвечал спокойно Филипп, - что ваш плут товарищ, вон тот храбрый джентльмен, который сидит в этом кресле, сознался во всем.

Штейнберг свирепо глянул на Бартера, подбежал к нему и, схватив за шиворот, принялся трясти его обеими руками, - и, конечно, Бартеру бы не сдобровать, еслибы не вмешательство Филиппа. Способ этого вмешательства был на этот раз не такой спокойный. Он оторвал Штейнберга от его жертвы с такой силой, которую ему некогда было соразмерять, и швырнул его на другой конец комнаты. Тот угодил в дверь, и при этом голова его с такой силой ударилась об нее, что он очутился на полу в сидячем положении и лицо его мгновенно из свирепого стало безсмысленным и равнодушным.

Между тем м-р Бартер, как ни был он поражен и разстроен, снова успел собраться с мыслями, и когда увидел, что Штейнбергу приходится плохо, то усмотрел в этом факте ту соломенку, за которую хватается утопающий. Он встал с места, вдохновенный этой мыслью, и, подойдя к безпомощному Штейнбергу, схватил его за руки.

- Свяжите его, м-р Бомани, свяжите его! он погубил меня, да будет он проклят! Я был бы честным человеком, еслибы не он. Он натолкнул меня на этот грех, и все деньги у него, до последняго пенса. Я был жалким орудием, игрушкой в его руках. Свяжите его, м-р Бомани, прежде нежели он опомнится! Я его подержу пока.

Человек может получить хороший совет с самой неожиданной стороны и хорошо сделает, если ему последует. Филь снял элегантный шарф с собственной шеи Штейнберга и крепко связал ему руки. После того помог подняться на ноги и усадил в кресло.

- Он пришел сегодня вечером, - продолжал Бартер с слезами искренняго раскаяния, - чтобы снова вымогать из меня деньги. Он вытянул из меня все деньги до последняго фартинга, клянусь в том.

- Все это глупые розсказни, - сказал Штейнберг, приходя в себя. - Вы ответите кому следует за свое насилие, Бомани.

- Я отвечу за него кому следует, - отвечал Филь, - а теперь побезпокою вас, м-р Штейнберг, и попрошу идти со мной куда следует.

- Не забудьте, - сказал Бартер, - что я помогал арестовать его. Вы замолвите за меня словечко, м-р Бомани, не правда ли? Я был все время жертвой этого негодяя. Я бы ни за что не сбился с истинного пути, еслибы не он; я хотел отослать деньги назад, но он забрал их в свои руки и не хотел об этом и слышать; и, в сущности, ведь я не украл эти деньги, м-р Бомани, а только нашел их. Штейнберг захватил их. Он говорил, что я буду дурак, если возвращу их.

- Встаньте! - обратился к нему Филь. Штейнберг повиновался. - Сядьте на стул в этом углу. - Штейнберг опять послушался. - Ну, а теперь вы, - сказал он, обращаясь в Бартеру, - сядьте вон в том углу за конторкой.

- С удовольствием, м-р Бомани, - отвечал Бартер с величайшей готовностью. - Я не желаю оказывать сопротивление закону. Я помогал арестовать преступника. Пожалуйста, запомните это, м-р Бомани. Пожалуйста, запомните.

Он взял тяжелую линейку, лежавшую на конторке, и в ожидании, что его оставят наедине с Штейнбергом, погрозил ею последнему, чтобы показать, что он не лишен средств обороны против человека безоружного и связанного.

Филь отпер дверь, вышел, вынув предварительно ключ из замка и, заперев дверь с наружной стороны, вынул опять ключ и ушел. Оба преступника слышали его шаги, которые казались им торжествующими и вместе с тем угрожающими. Они прислушивались к ним, когда он спускался с лестницы, проходил по двору, до тех пор, пока они не смешались с уличным шумом. Минуту спустя шаги снова послышались и уже в сопровождении других, более тяжелых и страшных. Они знали, чьи эти шаги, и как ни были подавлены раньше, теперь пришли в крайнее уныние. Дверь отворилась, и Филь появился в сопровождении полисмена.

Бомани, из Коль-порторс-Аллей.

- Я готов следовать без сопротивления, - взывал м-р Бартер из-за конторки. - Я помогал аресту вора и готов все сказать.

- Вот первое истинное слово, произнесенное вами, - отозвался Штейнберг. - Снимите это! - протянул он руки. - Я пойду смирно. Я могу через час представить за себя поруку.

- Не развязывайте ему рук, м-р Бомани, если мы должны ехать в одном экипаже. Он грозил мне в ваше отсутствие. Он говорил, что еслибы его посадили на пятьдесят лет в тюрьму, он убьет меня, когда его выпустят. Он сделает это, потому что я его выдал; ведь так, м-р Бомани? Я выдал его, полисмен. Я готов все показать... все решительно. Он погубил меня, а теперь говорит, что убьет за то, что я показал правду.

- Я желаю ехать отдельно. Я заплачу за извозчика. Я не хочу ехать с этим идиотом-болтуном.

Трудно было ожидать, чтобы Филипп относился с симпатией к которому бы то ни было из своих собеседников, но из двоих ему менее был противен Штейнберг. А так как притом гуманизм и благоразумие рекомендовали этот выбор, то он и избрал своим спутником Штейнберга. Полицейский надел шляпу на голову Штейнберга и квартет тронулся в путь. Вид человека с руками, крепко связанными пунцовым шарфом, собрал-было на минуту небольшую толпу людей у ворот; но две извозчичьих кареты были подозваны, и пленники и конвойные освободились от праздного любопытства. Когда приехали в полицию, оказалось, что дорогой м-р Бартер, от избытка чувств, рассказал полисмену всю историю про потерянные билеты. Он объявил, что, насколько ему известно, они хранятся в несгараемом шкафе, в конторе Штейнберга в Гаттон-Гардене. Полицейский инспектор, услышав такое показание, нашел, что времени терять нечего. Обоих арестантов обыскали, и м-р Бартер был так добр, что указал, который из ключей Штейнберга следует взять, чтобы отпереть несгараемый шкаф. Он предложил даже свои услуги в качестве проводника, но предложение это было отвергнуто с холодностью, представлявшей странный контраст с горячностью предложения.

- Благодарю, сэр, - сказал инспектор с ледяной интонацией в голосе: - мы обойдемся и без вашей помощи.

Окружной супер-интендант, которому сообщили о деле по телефону, явился на место действия. Разспросив с оффициальной краткостью об обстоятельствах дела, он взял ключи, позвал констебля и собирался уйти, когда Филипп попросил позволения ему сопутствовать.

- Билеты, сэр, - объяснил он, - были доверены на хранение моему отцу его давнишним приятелем. Моего отца заподозрили в том, что он присвоил себе эти деньги - вещь, на которую он совсем неспособен. Если я привезу ему известие о том, что оне найдены, то сниму бремя незаслуженного позора с головы честного человека.

Итак, они втроем сели в четырехместный кэб, отправились в Гаттон-Гарден и там вошли в квартиру, которую занимал м-р Штейнберг. В ней не было газа, но потайной фонарь констэбля освещал путь. При его свете они увидела несгараемый шкаф, описанный сообщительным преступником. В нем оказались билеты, сложенные аккуратно в пачку по нумерам.

Поглядев на это великолепное зрелище, Филь выскочил на улицу, кликнул извозчика и полетел сломя голову, поощряя извозчика обещанием прибавки, к старику Броуну и его дочери. Там он сообщил чудесное известие немного сбивчиво и спотыкаясь на словах от волнения. Патти обняла его и откровенно заплакала. Старик Броун подозрительно часто сморкался, а в промежутках тряс руку своего нареченного зятя.

- Филь! - закричал он, наконец: - где твой отец? Ей-Богу, сэр, ему не стоило бежать от меня из-за того, что он потерял пачку презренных денег. Стоило ему придти только и сказать: Броун, деньги потеряны! Он, значит, не верил в то, что я ему доверяю. Поскорее отправимся к нему. Где он?

Старик изо всей мочи позвонил.

- Он живет в Поплар-Уэ, - отвечал Филь. - Горнет, его бывший клерк, проживает в том же доме, где и он.

- Мы сейчас поедем и утешим его, - сказал старик, с влажными глазами и дрожащими руками. - Филь, милый мой, - продолжал он, беря молодого человека за руку, - стар я становлюсь. Ты не поверишь этому, потому что я всегда умел справляться с своим горем, но мне многое пришлось испытать на своем веку, и поверь мне на слово: нет хуже печали в свете, как честному человеку принять другого честного человека за мошенника.

И вот как случилось, что Бомани старший, который, в сущности, пожалуй, и не заслуживал быть признанным за героя, был оплакан слезами троих честнейших и благороднейших людей и возведен в их уме в некоторого рода живую статую мученика. Те, которые узнавали эту историю позднее, оплакивали его слабость и считали его жертвой преувеличенной чувствительности и деликатности.

Странные вещи ежедневно случаются в мире, но проходят незамеченными. Поклонение деликатной щепетильности Бомани старшого может показаться немного нелепым тому, кто смотрит в корень вещей, хотя каждому приятно, что честный сын может относиться к нему с жалостью, не без примеси восхищения. Но самое странное, быть может, во всей этой странной истории следует искать в отчетах репортеров о речи обвинителя в Ольд-Бейле, когда начался процесс против гг. Бартера и Штейнберга.

- "Вы, Бартер, - сказал ученый прокурор, - находились, повидимому, под влиянием более сильного и умного человека, чем вы сами. Вы, повидимому, в минуту слабости были сведены с пути истинного этим более умным человеком. Но вы выказали такое понимание всей преступности своего поведения, и полным разоблачением преступления, совершенного вами и вашим товарищем и своими показаниями в суде сегодня, проявили такое безусловное раскаяние, что я не считаю полезным или даже справедливым приговаривать вас в тяжкому тюремному заключению. Тем не менее, законы страны должна быть уважены, и мне приятно думать, что, уважая закон, я даю вам случай для размышления, для принятия твердых решений насчет будущей жизни и для подтверждения тех добрых намерений, которые, как я полагаю, несмотря на ваше участие в этом преступном предприятии, одушевляют вас"...

По моему крайнему разумению, в этом есть решительный элемент для комедии; но ученый прокурор походил на некоторых из своих неученых ближних в том отношении, что не мог же он всего знать.

М-р Бартер снова процветает, но даже и по сие время ожидает с большим безпокойством освобождения человека, который вовлек его в преступление.