Джулио

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джулио (старая орфография)

Джюлио.

Буонапарте, в первые годы после восшествия на престол Императорский, любил свободные от занятий вечера проводить в комнатах Императрицы. Утомленный дневными трудами, небрежно садился он на софу, и будучи занят честолюбивыми своими планами, обыкновенно погружался в глубокое молчание, которого нарушить никто из присутствовавших не осмеливался. Были однакоже минуты, когда он давал волю своей пламенной фантазий и любви к чудесному, или - лучше сказать - удовлетворял своей внутренней потребности возбуждать в других страсти, что едва ли не было главною его склонностию. Тогда рассказывал он истории, почти всегда ужасные, ознаменованные печатию его собственного характера. Некоторые из приближенных к Императрице особ присутствовали во время повествований Императора, и одной из них одолжены питатели следующею повестию.

Никогда, говорит Г-жа Р..., не казался мне Буонапарте более достопримечательным, как в минуты изложения истории Джюлио. Увлеченный своим предметом, он расхаживал по комнате; его голос изменялся вместе с характерами лиц, им творимых, и ужас, на всех наведенный, быль вовсе непритворный. Для него было истинным наслаждением возбужденное безпокойство в слушателях и, кажется, ничто столько не доставляло ему удовольствия, как выражение страха в чертах лиц, его окружавших.

* * *

Неизъяснимое существо, вызывавшееся раскрывать тайны будущого, появилось в Риме. Никто не знал его настоящого пола: иные, рассказывая о чудесных предреканиях, им сделанных, говорили, что оно имеет вид и черты женщины; другие торжественно утверждали, что были приведены в трепет при воззрении на чудовище. Сей оракул избрал для себя убежище в одном из предместий города и занял опустелый дворец, боязнию и суеверием огражденный от любопытства черни. Никто не мог определить времени, когда явилось сие чудное творение, и все до него касавшееся, было покрыто непроницаемою тайною. В целом Риме говорили только об одной Сивилле, (под сим именем все вообще разумели это непонятное существо); всякой охотно желал просить у ней совета, но весьма немногие имели твердость вступить в её жилище. Иные, приближаясь к оному, внезапно предавались такому трепету, который можно было бы объяснить одним только роковым предчувствием бедствия и мгновенно убегали, увлекаемые могуществом непостижимой для них силы.--

Камилло, молодый Римлянинь благородного произхождения, решился вопросить Сивиллу и пригласил друга своего, Джюлио, принять участие в его предприятии. Джюлио, нерешительный и робкий, сначала отклонил было такое предложение, (не по доверию к повсеместным слухам об опасности, будто бы угрожавшей всякому при вступлении в жилище Сивиллы, но страшась мысли предузнать свое будущее), однако наконец уступил просьбам Камилла, и оба они в назначенный день отправились. Подходя к жилищу, они заметили, что двери оного отворилис перед ними как бы сами собою; но друзья, не останавливаясь, продолжали путь, - прошли многия комнаты, не встречая никого и очутились наконец в галлерее, коей половина отделена была черным занавесом, с следующею надписью: "Ежели ты желаешь узнать будущую судьбу твою; то вступи за сию преграду, но прежде молись!"

Джюлио затрепетал. Невольно, почти без памяти, он пал на колена. Приписать ли сие движение могуществу непостижимой силы, тогда же им овладевшей? - По прошествии нескольких минут юные друзья отвернули занавес, обнажили шпаги и вступили в святилище. К ним приближилась женская фигура, она была молода, может быть, прекрасна, - но её взор уничтожал всякое покушение наблюдательности. Какое-то оцепенение членов, странное смешение страстей и жизненности, знаменовали её характер. Объяснят или описывать подобное сверхъестественное творение, значило бы хотеть преступить границы слова и возлететь в новый мир, совершенно чуждый языку человеческому. Устрашенный таким видом Джюлио отступил назад; Камилло склонил взоры к земле и на вопрос Сибиллы "чего желает?" объяснил причину своего посещения. Не слушая его слов, она обращала внимание только на одного Джюлио и была по видимому растрогана; - вдруг затрепетала, простерла руку к нему, как-бы желая схватишь его, и вдруг отняла оную. Камилло просил предсказать ему будущее; она согласилась и Джюлио вышел из комнаты. После непродолжительного разговора, Камилло возвратился к своему другу, которого нашел погруженным в глубокия мечтания. - "Не теряй бодрости" сказал он ему с улыбкою "я покрайней мере о себе не узнал ничего ужасного. Сивилла предсказала мне, что я женюсь на сестре твоей Юлии, (сей брак был в самом деле уже предположен), но что незначительное препятствие замедлит несколько нашу свадьбу". - Джюлио пошел за таинственную завесу, а Камилло остался в галлерее. Чрез несколько минут слышит он ужаснейшее стенание, в котором узнает голос своего друга, спешит к нему на помощь и, отдернув занавес, видит Джюлио на коленах пред Сивиллою, которая, потрясая над его головою волшебным жезлом, дымившимся кровию, произносила следующия слова: Любовь непреоборимая! оскорбление храма! убийство! - Камилла с трепетом приближался к своему другу; Джюлио, неподвижный и бледный, не мог удержаться на ногах. Напрасно Камилло обращался к нему с вопросами; единственным ответом было невнятное повторение слов: "убийство! оскорбление храма!"

Наконец удалось Камиллу отвести его домой. Сделав нужные распоряжения к успокоению своего друга, он снова поспешил к жилищу Сивиллы, решившись говорит с нею и принудить к объяснению; но в замке никого уже не было, - занавес, надпись, все исчезло, и не осталось ни малейшого следа волшебницы. - С тех пор ничего об ней не слыхали.

Прошло несколько недель, - день свадьбы Камилла был уже назначен и Джюлио, казалось, снова обрел прежнее свое спокойствие. Его друг всячески старался избегать вопросов о произшедшем и надеялся, что таким образом мало по малу вовсе истребится из памяти странное приключение с Сивиллою. По несчастию, в последний вечер перед свадьбою, Маркиз Комо, отец Джюлио, упал с лошади и хотя сей случай не сделал ему большого вреда, однакоже свадебные праздники надобно было отложить. Джюлио, Камилло и Юлия окружили постель Маркиза и взаимно жаловались на препятствие, разрушившее общия их надежды; вдруг Камилло, потрясенный внезапным воспоминанием, вскричал: Прорицания Сивиллы сбылись!

Сии слова привели Джюлио в сильное движение; с сей минуты он заперся в сей комнате и избегал всякого общества. Только один почтенный Монах, прежний его наставник, имел к нему доступ; - часто были у них продолжительные, тайные разговоры. Между тем Камилло, заметив в Джюлио особенное желание избегать его присутствия, не старался уже более с ним видеться.

по прошествии месяца он получил следующее письмо: "Любезный Батюшка! Прекратите напрасные поиски, мое решение непоколебимо, - ничто не может изменит его. Располагайте вашим имением; Джюлио умер для света. С великими усилиями я преодолел себя и решился вас покинуть; но мне остается избежать еще ужаснейшого жребия. Прощайте! Забудьте несчастного Джюлио."

Письмо было без числа; незнакомец принес оное и скрылся. Маркиз разспрашивал монаха, чрез которого надеялся еще сыскать своего несчастного сына; но все вопросы, все просьбы, даже угрозы не принесли в этом случае никакой пользы: невозможно было ни убедить, ни устрашить монаха. - Он признался, что знал о намерении Джюлио, и долго сопротивлялся оному, - но наконец, заметив твердую с его стороны решительность, почел своею обязанностию согласиться; он признался также, что знает и о настоящем местопребывании Джюлио, но никакая сила не в состоянии принудить его изменить тайне, вверенной ему под священною клятвою.

Джюлио отправился в Неаполь, а оттуда на корабле переехал в Мессину, с намерением вступить в Доминиканский монастырь, о котором его духовник отзывался с великою похвалою. Настоятель сего монастыря, отец Амвросий, преисполненный смирения и мудрости, никак не хотел воспользоваться разстроенным воображением юного пришельца, и Джюлио тщетно просил не подвергать его искусу. Настоятель не соглашался, Джюлио должен был уступит наружно, но внутренно его твердая решительность от того ни мало не поколебалась; им овладело какое-то непонятное предубеждение: он думал, что только жизнь монастырская избавит его от жестокости жребия, - а воспоминание о Сивилле, ежеминутно его преследовавшее, приводило его в трепет и ему слышались слова: Любовь непреоборимая, оскорбление храма, убийство!

Миновалось время искуса: Джюлио произнес священный обет и почитал уже себя счастливым, возвратив себе снова мир душевный и освободясь от стольких страданий, им претерпенных. Ни одна мысль о принесенной жертве не омрачала его спокойствия; но в вечер сего торжественного дня, в ту минуту, когда он хотел удалиться в свою келью, - подошел к нему один из монахов, и взяв его за руку, с чувством произнес: "Брат, это на веки!". Сие восклицание потрясло Джюлио: иногда одно слово имеет невыразимо сильное влияние на душевное расположение человека, а и того более на расположение унылое и мрачное. - Юный отшельник быль точно в этом состоянии; казалось, слова сии раскрывали перед ним его будущее, - он почитал уже себя в числе мертвых, почитал существом, для которого понятие времени изгладилось вместе с жизнию. С сей минуты он впал в глубокую задумчивость и по видимому с трудом переносил бремя жизни, его тяготившее.

С сердечным участием заметил отец Амвросий положение юного своего собрата, которого прежния мирския соотношения были ему вовсе неизвестны, но он знал, что Джюлио несчастлив, и этого было довольно для благочестивого мужа. Полагая, что занятия могут доставит ему облегчение, и заметив в нем природный дар красноречия, он назначил его проповедником. Быстро распространилась слава Джюлио, со всех сторон стекались толпами слушатели внимать ему, и вскоре молва разнесла об нем многоразличные слухи. Джюлио был молод и хорош собою, а окружавшая его таинственность, без сомнения, придавала особенную прелесть его выражениям.

Наступало время монастырского праздника, на котором обыкновенно присутствовал Король со всем двором своим, Джюлио избрали говорить проповедь и делали великия приготовления к празднику, во всех отношениях важному для монастырской братии. Необыкновенное множество богомольцев наполняло в этот день церковь; Джюлио с трудом проходил к кафедре, как вдруг в самой тесноте свалился с него капишонь, и лице его открылось. В ту же минуту послышалось ему восклицание: Ах! как он прекрасен!

В удивлении и замешательстве, невольно оборачивается он назад и видит женщину, которой проницательные взоры, на него обращенные, выражали внутреннее волнение. К нарушению спокойствия сих двух существ достаточно было нескольких мгновений. Джюлио, окончив проповедь и совершив другия свои обязанности, тотчас скрылся в келлии; но там не мог уже он, по прежнему, предаваться обыкновенным своим размышлениям: преследуемый видом прекрасной незнакомки, он ощущал в своей груди возрождение новых для него чувствований и был разсеян. По смущенному и разстроенному душевному положению, в котором теперь он находился, можно было заключить, что спокойствие, так недавно его посетившее, снова удалилось; но для него разцвела другая, очаровательная жизнь с гной минуты, когда услышал голос незнакомки. Впрочем, может ли, смеет ли Джюлио существовать в будущем? - Судьба его решена, она неизбежна!

Всякое утро бывает он в церкви, всякое утро видит под покрывалом женщину на одном и том же месте; узнает ее, но не хочет видеть ее в лице, ибо в таком случае долг требовал бы разлуки. Однако он осмеливается смотреть на покрывало, следует за всеми её движениями, чувствует, так сказать, биение её сердца и отвечает ему своим. Будучи не в силах избежать опасности, он страшится взглянуть во глубину своей души и трепещет пред взором истины; его бытие ограничивается однеми быстрыми мгновениями, - в них только он существует, а остаток дней его есть ничтожество! Он хочет наконец скрываться; глас совести внушает ему сие намерение, - и в один день он внутренно дает себе обет совершить оное, если в следующий найдет ее на том же месте. Эта мысль несколько облегчает его и мирит с самим собою.

На другой день он идет в церковь ранее обыкновенного; - её не было. По окончании службы приближается к месту, где она обыкновенно сидела, замечает таль книгу, берет, раскрываешь ее и читает на первой странице имя: Тереза, Теперь он знает её имя, может произносишь и повторять его. "Тереза! Тереза!" проговорил он едва внятным голосом, опасаясь быть услышанным, хотя и все ушли из церкви. Теперь не надобно уже, думал он, исполнять предпринятого намерения, ибо её не было сегодня. Проходят дни, недели, - Тереза не является.

Тереза, жена одного пожилых лет человека, до сего времени жила спокойно, довольствуясь исполнением своих обязанностей и не зная другого счастия, кроме определенного ей судьбою. - Она увидела Джюлио - и её мир исчез! - Пылкая, пламенная душа Терезы решила в одно мгновение её жребий: первая, истинная любовь определила оный, - она обожала Джюлио. До сей минуты самые тайные свои помышления она доверяла мужу; теперь стала от него таиться и никогда не говорила при нем о Джюлио; эта скрытность сделалась для нея мучительною, а совесть упрекала в преступлении. Она увидела необходимость избежать опасности и имела твердость не присутствовать более при церковном служении. Наконец, в надежде успокоить волнение своих чувствований, решилась прибегнуть к духовному покаянию и снова посетить Доминиканский монастырь. Для сего выбрала тот самый час в который, как ей известно было, Джюлио быль занят; приближалась к исповедной и на коленах покаялась в том, что чувствовала она за дня монастырского праздника; каким наслаждалась блаженством, видя ежедневно Джюлио; - какие последовали за тем угрызения совести; с каким мужеством от него убегала; но вместе с сим прибавила, что не доверяет своим силам и страшится, чтобы оне ее не оставили: "Что мне, делать? - сжальтесь, почтенный отец, над грешницею!" Тереза была в сильном движении, слезы текли у ней ручьями.

Едва успела она произнести сии слова, как грозный голос раздался над нею: "Нещастная, погибшая женщина! Как оскорбление храма!" - Джюлио, ибо это был он, приведенный сюда жребием, бросился из исповедной.

Тереза, еще коленопреклоненная, остановила его, схватила за одежду и умоляла не произносить над нею своего проклятия. Трепещущим голосом испрашивала она у него своего блаженства, его любви или своей погибели. Убитый, горестию, он только мог слабою рукою ее отталкивать. "Тереза! Тереза!" вскричал наконец несчастный - "беги сего места! увы! и моя твердость готова поколебаться!"

При сих словах Тереза бросилась в его объятия и окружила его, так сказать, дыханием своей страсти. "О скажи, скажи, что ты меня любишь -- произнесла она - прежде нежели я тебя оставлю!" Растроганный до глубины души Джюлио, в совершенном забвении самого себя, трепещущий от удивления и ужаса, несколько минут ответствовал её ласкам, прижимая ее к своему сердцу {Так заглушается буйными страстями святой глас религии в преступном сердце! Примеч перевод.}; но мгновенно потрясла его мысль о прорицании, он клянется навсегда бежать Терезы, я без дальнейших объяснений требует от нея такогоже обета. Тереза, в волнении чувств едва понимая слова его, соглашается на все его заклинания. Да и что оне для нея? - Разве она недовольно счастлива, будучи любима? Нет! она увидит его, увидит непременно, ибо это предчувствует. Наконец они разстались.

Оставшись один преданный произволению своих мыслей, Джюлио вострепетал при воспоминании о своей неосторожности; но теперь уже поздно было для него избегать опасности, невозможно отвратить своего жребия: уже он жертва любви непреоборимой, оскорбление храма совершилось! утешается тем, о чем должно бы было сокрушаться! В сем ужасном борении души для Джюлио предстоял выбор одного только несчастия.

Тереза с своей стороны ничего не страшится: Джюлио любит ее; он сказал это - и она презирает удары жребия. С каким восторгом приводит она себе на память те быстрые минуты, когда жила в его присутствии! Подобные мгновения оставляют более воспоминаний, нежели долговременная жизнь без любви и надежды: она забыла даже о обещании избегать его; она бывает в церкви и видит Джюлио. Джюлио также предался порывам своей страсти, вселенная исчезла пред его взорами; - однакоже оба избегают второго свидания. Несчастный, в отсутствии её терзаемый угрызениями совести, он не надеется найдти душевного мира и в соединении с нею, решается наконец еще раз ее увидеть и утвердить вечную разлуку.

Близь монастыря жила одна бедная женщина с своими детьми, получая пропитание от щедрот Терезы; маленькой Карл часто ходил с нею в церковь и бывал при ней во все продолжение службы; ему поручил Джюлио, не смевший сам приближиться к Терезе, сказать, что он ожидает ее в семь часов вечера в церковном преддверии. Но какой ужас овладел им при мысли быть с нею наедине! - Он боится, что недостаток твердости не допустить его сделать ей роковое предложение, колеблется в размышлениях и решается писать. Маленький Карл снова получаешь приказание отдать Терезе письмо в то время, когда она придет в церковь.

Тереза весьма удивилась, узнав о первом желании Джюлио. "Чего требует он от меня? - подумала она - Мы были так спокойны! - однакоже явилась в назначенное время в церковь, Карл вручил ей письмо, которое открыла она в величайшем смущении. Но что было с нею, когда узнала его содержание!

"Беги, безразсудная женщина, и не дерзай более своим присутствием осквернять сие святилище! Истреби воспоминание, отправляющее дни моей жизни! Никогда я не любил тебя, никогда не хочу видеться с тобою!"

Сие грозное запрещение глубоко уязвило сердце бедной Терезы. Угрызения совести могли бы быть побеждены, - но он не любит её более, он никогда не любил её! - Сильная горячка повергает ее на постель и угрожаешь её жизни. Часто имя Джюлио готово было вылететь из уст страдалицы; но и в самых припадках болезни умела она владеть собою, и только изредка вырывались у ней едва слышные слова: "он никогда не любил меня!"

Но Джюлио в продолжение этого времени, возвратил ли свое спокойствие? Укротил ли глас совести? - Нет, и его жизнь - бедствие! Едва сказал он Терезе, что уже не любит ее, как и отдал себя на произвол преступной страсти. Принесенная им жертва казалась для него достаточною, ибо письмо стоило ему великих борений души. Ах, Тереза! если бы ты могла видеть твоего несчастного Джюлио в том положении, в каком он теперь находится, - конечно твои собственные страдания были бы укрощены сознанием его мучения: ибо мы легче переносим бедствия, разделяя их с существом, близким нашему сердцу. Джюлио был добычею внутренняго душевного терзания. Прошли три месяца без всякого известия о Терезе; время по видимому только увеличивало страсть его, и он теперь, более нежели когда нибудь, убегал сообщества своих монастырских братий. Днем не выходя из келлии, а ночью блуждая среди могил, он носил в душе своей чувство, которому не мог ни противустоят, ни повиноваться. Нерешимость всегда страшится твердости в намерениях, - неизвестность убивает жизнь, не представляя нам ни воспоминаний, ни надежды.

Следствием продолжительной болезни была слабость, которая заставила страшиться за жизнь Терезы. Чувствуя приближение кончины, она пламенно желала исполнить священные обязанности Религии. Муж, нежно ее любивший, с прискорбием догадывался, что какая нибудь тайная грусть приближала ее ко гробу; но уважая её молчание, не позволял себе спрашивать ее об этом.

Он просил Отца Амвросия, которого, почитал очень много, посетить Терезу; сей изъявил согласие, однако непредвиденный случай воспрепятствовал исполнению сего обещания и он вместо себя, избрал Джюлио, поручив ему идти в дом Синьора Вивальди, (так назывался муж Терезы ), и излить утешение в душу несчастной страдалицы, утвердить в ней мир и облегчить последния её минуты. - Но, увы! Какое утешение мог подать Джюлио? - Он, сам жертва неумолимого жребия, в состоянии быль принести - одне только слезы! Тщетно старался он отклонить от себя это поручение; Амвросий твердо настаивал, и он принужден был наконец согласиться и идти в дом Вивальди. Его ввели в слабо-освещенную комнату, в которой несколько особ окружали больную; при появлении Джюлио, все удалились из уважения к его сану, и он остался один с умирающею. Долго стоял он в нерешимости, не постигая причины своего смущения. Больная прервала молчание: Почтенный Отец! - сказала она - не откажите в утешении несчастной, которая скоро не будет существовать более!" "Тереза! Tepeзa!" воскликнул он, и уста его замерли.

Кто был бы в состояния выразит взаимные их чувствования?-- Для них не нужно было объяснения - они любили. Джюлио рассказал ей все свои страдания, обвиняя ее в том положении, в котором они оба находились. "Прости мне!" прошептал он - "Джюлио твой! на веки твой!"

Сии нежные выражения снова оживили Терезу; она не могла говорит, - но видела, слышала его, жала его руку: самая смерть в эту минуту была бы для нее наслаждением. Джюлио заключил ее в свои объятия, готовый всем пожертвовать для возвращения её к жизни. "Ты должна жить" - вскричал он - "Живи, твой друге с тобою! О Тереза, скажи хотя одно слово! неужели я никогда не услышу твоего голоса!"

Сии звуки придали ей новые силы; она тихо произнесла: "Я люблю тебя, Джюлио, я люблю тебя!" - и в сих словах заключалась вся её жизнь - говорить более не было нужды. Быстро пробежали сии минуты ненарушимого счастия; и они решились разстаться только в сладостной надежде на близкое свидание.

Тереза начала оправляться, Джюлио видел ее ежедневно; между ними водворилась нежная доверенность. Джюлио, по видимому, оставил свою нерешительность; занятый одною Терезою, он боязливо наблюдал за её выздоровлением; он не смел огорчить ее; он чувствовал, что её жизнь зависела от него, и это почитал предлогом к нарушению своей обязанности.

Протекли два года с того времени, как Джюлио оставил Рим; в день несчастного предсказания он погрузился в глубокую задумчивость. Тереза старалась открыть причину оной; доселе она никогда его об этом не спрашивала; но теперь, решившись делиться с ним и печалию, она хотела узнать его тайну. Джюлио рассказал ей о свидании с Сивиллою и об удаления своем из дома родительского. В продолжении сего рассказа возобновились в нем все мучительные воспоминания; с ужасом произнес он слова: "любовь непреоборимая! Оскорбление храма! убийство!"

юбовь непреоборимая, исполнила очарованием её сердце и воображение, и когда Джюлио дрожащим голосом повторил: "оскорбление храма! убийство!" она тихо произнесла: "Любовь непреоборимая!" думая сим успокоить волнение его души: в её глазах все превратилось в любовь - и только в одну любовь.

Часто, забываясь в упоении страсти, обращал он на нее свои взоры столь проницательные, что она теряя мужество, не смела встречаться с ними; чувствовала, кажется, в груди своей быстрое биение сердца, и, объятая ужасом, трепетала. Глубокое молчание обыкновенно следовало за столь бурным движением души: они были еще невинны и счастливы.

Джюлио в это время получил от отца Амвросия некоторое важное поручение; у него недоставало твердости лично проститься с Терезою: он написал к ней письмо, в котором обещал скоро возвратиться; однакоже многия нечаянные препятствия удержали его и он не мог исполнишь сего обещания прежде месяца: но едва только успеть приехать, как и поспешил к Терезе, которую нашел в глубокой задумчивости сидящую на террасе у морского берега. Никогда не казалась она ему столь прекрасною, столь очаровательною, как теперь несколько минут, в восторге и безмолвии, он ею любовался, но долее не мог уже отказывать себе в счастии говорить с нею и произнес её имя, - она содрогнулась, увидела его и бросилась к нему в объятия.

Упоенный страстию, Джюлио пламенно ответствовал её ласкам, но мгновенно как бы потрясенный внезапным ужасом, он оттолкнул ее от себя и сложив крестообразно руки, с неподвижными взорами, упал на колени: смертная бледность его и мрачное выражение лица навели бы ужас на всякого зрителя.

"Тереза!" - сказал он наконец диким голосом, "мы должны разлучиться! Ты не знаешь еще всего того, чего должна опасаться! Мы рождены для бедствия!"

его гнева. Джюлио встал: "завтра - вскричал он - завтра решится судьба моя!" и не дожидаясь ответа, удалился. На другой день Тереза получила следующее письмо: "Тереза! я не могу более тебя видеть - я несчастлив тобою и знаю, что ты не в состоянии понимать моих чувствований, Тереза! ты должна принадлежать мне, добровольно, и без всякого принуждения. Но увы! мы идем к погибели. Тереза! вечное проклятие - сии слова ужасны; и в твоем присутствии оне нарушили бы мое спокойствие. Для нас нет мира душевного; нам остается один только выбор погибели. Завтра пришли Карла: не придет он - ты отказываешься от Джюлио; придет - ты моя на веки. На веки! ужасно произнести это слово. Прощай!" -

"вечное проклятие" исполнили ее боязнию: "Джюлио!" - вскричала она - "Джюлио! мы были так счастливы!" Она колебалась в мыслях; но не видеть его казалось невозможным - "Ах, Джюлио! - сказала она - "ты вверил мне свой жребии и я должна быт жертвою!" - Карл был у Джюлио.

Любовь его возрастала вместе с горестию и чувство спокойного наслаждения было для него недостаточно; однакоже не смотря на пылкость страсти, он не хотел прибегать ни к какому принуждению; робкий и жестокий, он хотел всю ответственность преступления сложит на нее. Увидев приближавшагося Карла и не быв в состоянии владеть собою, стремительно подошел он к нему велел удалиться и сказать Терезе, что он его видел. После того долго еще стоял неподвижно на том месте, где по его мнению, теперь решилась их общая судьба, - и вышед наконец из задумчивости, в которую был погружен при мысли о настоящем своем положении, вскричал:

Печаль Терезы достигла высочайшей степени. Карл возвратился, объявив ей приказание Джюлио. Она содрогнулась, - была уверена, что он придет и поспешила принят его на той же самой террасе, где они в последний раз имели свидание. Наконец он явился. Его взор, обращенный к земле, был дик и мрачен. Казалось, он едва смел к ней приближиться. Тереза читала в его душе; она, которая более всего трепетала при мысли о сем свидании, - она и имела мужество утешать его и, подошед к нему, сказала; Джюлио! я твоя!

Терзаемый угрызениями совести Джюлио и близь Терезы не находил спокойствия; был всегда уныл и мрачен, несмотря на её нежнейшую о нем заботливость. В продолжении этого времени её любовь к нему возрасла еще более и она втайне скорбела о последовавшей с ним перемене; однакоже не смела жаловаться, ибо боялась его оскорбить и таким образом обманывала себя надеждою, что устроит некогда его счастие, истребив в его памяти все, кроме себя и своей любви.

Джюлио не мог отвечать на её ласки, почитая ее причиною своего злополучия "Ты - говорил он - ибо без тебя я был бы невинен". Он видался с нею реже и наконец вовсе прекратил свои посещения.

Тереза, осведомляясь о нем, постоянно посещала монастырь, писала к нему, - и получала назад письма нераспечатанные; Джюлио почти не выходил из своей келлии. Но для Терезы было необходимо говорит с ним. - Что будет с нею, ежели она его не увидит, ежели он навсегда покинул ее? - Она узнала, что Джюлио в следующее воскресенье будет говоришь проповедь и решилась непременно воспользоваться сим случаем. Её жизнь, её счастие зависели от успеха в сем предприятии и уверенность в этом придала ей новые силы. В продолжении сего времени важный план занимал её мысли; немногие дни до предположенного ею свидания с Джюлио она посвятила приготовлениям к бегству, которому весьма много благоприятствовало и самое положение монастыря на берегу моря. О выборе будущого своего местопребывания Тереза не безпокоилась, предоставив это на волю Джюлио, с которым жить вместе повсюду была готова. Она изготовила лодку и исполнила все сие так благоразумно и скрытно, что не подала ни малейшого подозрения о своем намерения.

службы, все разошлись из церкви, она остановилась за колонною, мимо которой должен был проходить Джюлио. Увидев его подходившого, она не могла не заметить, что он теперь более, нежели когда нибудь, быль жертвою снедавшей его скорби; сложив на груди крестообразно руки, с поникшими взорами, он шел нетвердыми шагами, подобно кающемуся преступнику. С глубоким прискорбием видела это Тереза и охотно пожертвовала бы жизнию для его спокойствия; но для ней не оставалось выбора и она его остановила. "Стой Джюлио!" - вскричала она - я должна говорит с тобою и ты должен меня выслушать! Я не оставлю тебя до тех пор, пока не дашь мне ключа от дверей монастырского сада, - я хочу иметь его. Ах! более нежели моя жизнь, - все от тебя зависит".

"Несчастная женщина! - вскричал он - что говоришь ты? беги отсюда, беги далеко от этого места!"

"Клянись - говорила она, клянись, что в полночь мы увидимся." В это время послышался шорох. Джюлио отдал ей ключ. - "В полночь" сказал он и они разстались.

В назначенное время Тереза явилась в сад. Ночь была мрачная; боясь быть открытою, она хранила молчание, но вскоре услышала подле себя шорох шагов: это был Джюлио. "Чего ты требуешь?" - сказал он - , минуты дороги! - Перестань, заклинаю тебя, преследовать несчастного, который никогда не может сделать тебя счастливою! Тереза, я люблю тебя, , оне упрекают меня во всяком мгновении. Ты была свидетельницею моего отчаяния! как часто я винил тебя! прости меня, прости - я должен сам себя наказать; я удаляюсь от тебя навсегда!.." Он умолк, изнуренный скорбию.

будущее. "Джюлио, сказала она, для одной себя я не осмелилась бы нарушать твоего мира, не устрашилась бы смерти; но... поспешим, Джюлио; все уже готово в нашему бегству!"

В сильном душевном волнении, не помня самого себя, Джюлио следовал за нею, - еще несколько минут и они были бы соединены на веки; но мгновенно исторгнувшись из рук Терезы, он вскричал: "нет! никогда!" и с сим словом вонзил ей кинжал в сердце. Брызнувшая кровь оросила его платье.

Долго стоял он, вперив на нее дикие, неподвижные взоры. Начало разсветать, раздался звук монастырского колокола; он приподнял бездушное тело той, которую любил более всего на свете, и бросил его в море; потом быстрыми шагами спешил в монастырь. Окровавленное платье, кинжал, который держал он еще в руке - все обнаруживало преступление и убийство. Его схватили без сопротивления и с тех пор Джюлио не видали более.

* * *

Буонапарте, произнеся последния слова Джюлио, приближился к Императрице в положении человека, угрожающого кинжалом. Очарование было так велико, что присутствовавшия дамы устремились к нему с громким воплем; но он спокойно продолжал свое повествование, не заметив по видимому произведенного им действия. Императрица просила его о некоторых объяснениях относительно дальнейшей судьбы Джюлио; он отвечал ей лаконически; преступник получил достойное возмездие за преступление ужасное и эmaгo довольно! -

сей повести.

(Сею повестию, говорит Издатель Немецкой газеты, der Frenmuthge Публика обязана Г-ну Гизо, которому сообщила оную Гжа Р.)