Неуловимый.
Глава II

II

Маленькая, темная комната была пропитана запахом гари от дымившего камина. Прежде это был изящный будуар надменной Марии-Антуанетты, но теперь на всем лежали следы губительной руки Великой революции. По углам валялись сломанные стулья с парчовой обивкой; из стола художественной работы Буля грубо выломана серебряная инкрустация; поперек картины Буше, изображавшей Диану, окруженную нимфами, чья-то неумелая рука нацарапала углем девиз революции: "Свобода, равенство, братство или смерть"; и, как бы для того, чтобы подчеркнуть значение этого девиза, кто-то украсил портрет Марии-Антуанетты красной фригийской шапкой и провел по шее королевы отвратительную красную полосу. Стоявшая на столе единственная сильно нагоревшая свеча выводила на стенах причудливые узоры, бросая неверный свет на лица сидевших за столом двоих мужчин.

Один из них, с выдающимися скулами, с чувственным ртом, с тщательно напудренными волосами, был Робеспьер, безжалостный и "неподкупный" демагог; другой - бледный, с тонкими губами, с хитрыми лисьими глазками, высоким, умным лбом и блестящими, откинутыми назад темными волосами, - гражданин Шовелэн, бывший полномочный агент революционного правительства при английском дворе.

Два дня тому назад Поль Дерулед и Жюльетта Марни, приговоренные к смерти, таинственно исчезли из тележки, которая должна была доставить их из зала суда в Люксембургскую тюрьму; а сегодня комитет общественной безопасности получил из Лиона известие, что бывший шевалье д'Эгремон с семьей и аббатом дю Мениль непонятным образом бежали из Северной тюрьмы. Кроме того, когда армия революционного правительства овладела Аррасом и учредила вокруг города кордон, чтобы ни одному изменнику-роялисту не удалось бежать за границу, около шестидесяти женщин и детей, двенадцать священников, старые аристократы Щермейль, Деллевилль и Галино и многие другие проскользнули через заставы, навсегда избегнув преследования.

В Париже были произведены обыски во всех подозрительных домах, где могли скрываться если не сами бежавшие, то их сообщники. Обысками руководил правительственный прокурор Фукье-Тэнвиль в сопровождении кровожадного Мерлена, до слуха которых дошло, что в одном из таких домов два дня прожил какой-то англичанин. Грязная, беззубая старуха показала им комнаты, в которых жил англичанин; она еще не привела их в порядок, так как не знала наверно, не вернется ли ее жилец. Он уплатил ей за неделю вперед, объясняла она гражданину Тэнвилю. С ним не было никаких хлопот, так как он не обедал дома. Она даже не знала, что он - англичанин, и по его акценту принимала его за француза-южанина.

- В последний раз он ушел, когда был бунт, - говорила она, - и я не советовала ему показываться на улицу: на нем всегда было такое нарядное платье, и голодные могли просто все стащить с него. Но он только засмеялся, дал мне клочок бумаги и сказал, что, если не вернется, значит, его убили; а если комитет общественной безопасности станет расспрашивать меня про него, так мне стоит показать эту бумажку, и меня оставят в покое.

Не смущаясь тем, что Мерлен и Фукье-Тэнвиль были известны строгостью, с какой преследовали всякие упущения и недосмотры, словоохотливая старуха с гордостью уверяла, что у "гражданки Брогар совесть была чиста ", что ее деверь держал маленькую таверну недалеко от Кале; что она всегда сообщала комитету о прибытии и отъезде новых жильцов. Однако она умолчала о том, что об особенно щедрых постояльцах сообщала сведения позднее требуемого, сообразуясь с их личными указаниями. Так было и в последнем случае с англичанином, но этого она не пояснила почтенным гражданам.

Фукье-Тэнвиль вырвал у нее протянутый ему клочок бумаги и не глядя скомкал его; но Мерлен аккуратно разгладил его на колене и с минуту разглядывал четыре строки, написанные в виде стихов на непонятном Мерлену языке. Единственно понятным для каждого оказалось сделанное в углу красными чернилами изображение маленького цветка с венчиком в форме звездочки. Тут оба гражданина разразились проклятьями и ушли с сопровождавшими их людьми, оставив старуху рассыпаться в уверениях в своей преданности республиканскому правительству.

Клочок бумаги был представлен Робеспьеру; он со свирепой улыбкой скомкал его своей выхоленной рукой, но не сказал ни слова, а спрятал бумажку в двойную крышку серебряной табакерки и послал сказать гражданину Шовелэну, что ожидает его сегодня, после десяти часов вечера, в комнате No 16 бывшего дворца Тюильери.

И вот теперь, в половине одиннадцатого, Шовелэн и Робеспьер сидели друг против друга, а между ними лежал грязный клочок бумаги, прошедший через много неопрятных рук, пока безукоризненными руки гражданина Робеспьера аккуратно не расправили его перед глазами бывшего уполномоченного агента республики при английском дворе.

Но Шовелэн не видел ни грязного клочка бумаги, ни бледного, желтого лица сидевшего против него человека. Закрыв глаза, он мысленно перенесся в Лондон, в роскошно освещенные залы лорда Гренвилля, по которым величественно проходила красавица Маргарита Блэкней под руку с принцем Уэльским, и в его ушах звучал ненавистный, деланный голос, повторявший те самые стихи, которые были записаны на лежавшем перед ним листке:

В следующую минуту в памяти Шовелэна воскресли уединенные скалы на берегу Кале, он вспомнил, как тот же ненавистный голос пел: "God save the King" [английский национальный гимн], услышал ружейные выстрелы, крик отчаяния Маргариты Блэкней, и в глубине его души снова проснулось горькое чувство обиды от сознания постигшего его унизительного поражения.

Робеспьер спокойно ждал, пока Шовелэн покончит со своими воспоминаниями. Ничто не могло так восхищать "Неподкупного", как вид человека в безвыходном положении, чувствующего, как его все теснее опутывают сети интриги. Заметив тревожное выражение на лице Шовелэна, он откинулся на спинку стула, сочувственно вздохнул и спросил с любезной улыбкой:

- Так вы согласны со мной гражданин, что положение сделалось невыносимым?

Шовелэн продолжал молчать.

- И как неприятно думать, - уже более резко продолжал Робеспьер, - что в данную минуту этот человек уже мог сложить голову под ножом гильотины, если бы вы так ужасно не сплоховали в прошлом году!

Его голос резал, как нож, о котором он упомянул, но Шовелэн продолжал хранить упорное молчание. Да и что мог бы он возразить?

- Как вы должны ненавидеть этого человека! - воскликнул Робеспьер.

- Смертельно ненавижу! - вырвалось у Шовелэна.

- Так отчего же вы не стараетесь исправить прошлогодние ошибки? - мягко сказал Робеспьер. - Республика отнеслась к вам с необыкновенным терпением, принимая во внимание ваши прежние заслуги и всем известный патриотизм; но вы знаете, что негодные орудия ей не нужны, - прибавил он с ударением. - Будь я на вашем месте, я, не теряя ни минуты, постарался бы отомстить за свое унижение.

- А где для этого средства? - вспылил наконец Шовелэн. - После объявления войны я не могу отправиться в Англию без официального назначения от правительства. У нас очень недовольны удачами проклятой лиги Красного Цветка, но дальше скрежета зубного и бесполезных проклятий дело не идет; не было сделано ни одного серьезного шага, чтобы раздавить этих наглых мух, которые продолжают назойливо жужжать нам в самое ухо.

- Вы забываете, гражданин, что мы, члены комитета общественной безопасности, гораздо беспомощнее вас, - возразил Робеспьер. - Вы знаете язык страны, характер и привычки народа, его образ мыслей, у нас этих знаний нет. Вы видели и говорили в Англии с членами этой проклятой лиги, вы, наконец, знаете в лицо их вождя. - Он наклонился через стол, пытливо всматриваясь в худое, бледное лицо своего собеседника. - Если бы вы сказали мне имя вождя лиги и описали его наружность, нам было бы гораздо легче действовать. Только вы этого не захотели!

- А я думаю, что можете. Но я не осуждаю вас - вы хотите сами насладиться мщением; это вполне естественно. Но, ради вашей безопасности, советую вам поскорее найти его, гражданин, и успокоить этим Францию. Он нужен нам, необходим народу, а если народ не получает желаемого, его неудовольствие обращается против тех, кто упустил добычу.

- Я понимаю, гражданин, что захватить Красный Цветок крайне важно для безопасности правительства и вашей собственной, - сухо заметил Шовелэн.

- И для целости вашей головы, - резко докончил Робеспьер.

- Знаю, но об этом я меньше всего забочусь, поверьте! Вопрос заключается в следующем: если мне надо заманить этого человека во Францию, то как и чем вы и ваше правительство поможете мне? Что вы для этого сделаете?

- Решительно все, - ответил Робеспьер, - если только у вас будет определенный план и определенные средства в виду.

- У меня есть и то, и другое, но я должен ехать в Англию не иначе, как в качестве официального лица; я не смогу ничего сделать, если мне придется постоянно скрываться.

- Это очень легко устроить. С британским правительством уже начаты переговоры относительно безопасности мирных французских граждан, поселившихся в Англии, и в ближайшем будущем нам предстоит послать туда полуофициального представителя для защиты торговых интересов наших соотечественников. Если это отвечает вашим намерениям, мы можем послать вас.

- Прекрасно! Мне ведь нужен только подходящий предлог. У меня в голове несколько планов, для выполнения которых мне необходимы вполне определенные, обширные полномочия! - закончил Шовелэн, ударив кулаком по столу.

Робеспьер не сразу ответил, пытливо вглядываясь в его лицо и стараясь угадать, не скрывалось ли какой-нибудь тайной мысли в этом решительном требовании безусловной власти. Шовелэн смело выдержал этот взгляд, заставлявший бледнеть от необъяснимого страха.

- Во Франции вы будете повсюду пользоваться властью военного диктатора, - спокойно начал Робеспьер после короткой паузы. - Перед вашим отъездом в Англию революционное правительство назначит вас главным начальником всех отделений комитета общественной безопасности; это значит, что всякий отданный вами приказ должен быть слепо исполнен, под угрозой обвинения в государственной измене.

Шовелэн с облегчением вздохнул.

- У вас будет то и другое. В Англии у нас есть очень деятельные тайные разведчики. Через них мы знаем, что во внутренних графствах много недовольных, - вспомните мятеж в Бирмингэме, - это главным образом было делом рук наших шпионов. Вы знаете актрису Кандейль? Она сумела проникнуть в либеральные лондонские кружки; кажется, таких людей там называют вигами. Странное название, не правда ли? Ведь это, кажется, значит парик? Кандейль устраивала благотворительные спектакли в пользу парижских бедных в некоторых из клубов вот этих самых вигов, и ей удалось оказать нам серьезные услуги.

- В таких случаях женщины всегда бывают полезны; я непременно разыщу гражданку Кандейль.

- Если она будет вам хорошо помогать, то я на этот случай могу предложить вам для нее заманчивую награду. Женщины ведь так тщеславны! Мы еще не выбрали богини Разума для предполагаемого национального празднества, и если для выполнения ваших планов вам понадобится помощь женщины, то для возбуждения ее энергии вы можете предложить ей эту роль.

- Благодарю вас, гражданин, - спокойно сказал Шовелэн. - Я всегда надеялся, что революционному правительству еще понадобятся мои услуги, и теперь вполне готов загладить свою прошлогоднюю неудачу. Мы уже обо всем переговорили, и мне пора уходить.

и что всем делом за него руководит опытный и сведущий человек.

- Вы еще не сказали, сколько вам нужно будет денег, гражданин Шовелэн, - проговорил "Неподкупный", ободрительно улыбаясь. - Правительство не будет вас ни в чем стеснять - и власти, и денег у вас будет достаточно.

- Приятно слышать, что правительство обладает несметными сокровищами, - насмешливо заметил Шовелэн.

- Последние недели оказались для нас очень выгодны, - отпарировал Робеспьер: - мы на несколько миллионов франков конфисковали денег и драгоценностей после эмигрировавших роялистов. Вы помните недавно бежавшую в Англию изменницу Жюльетту Марии? Ну, один из наших лучших шпионов открыл, что все драгоценности ее матери и изрядное количество золота находились на хранении у некоего аббата Фуке, попа из окрестностей Булони, по-видимому очень преданного этой семье. Наши люди отобрали и золото, и все драгоценности. Мы еще не решили, что делать со священником. Булонские рыбаки что-то уж привязаны к нему, но мы в любую минуту можем захватить его, если нам понадобится лишняя голова для гильотины. Между драгоценностями есть историческое ожерелье, стоящее по крайней мере полмиллиона франков.

- Могу я получить его? - спросил Шовелэн.

- Вы сказали, что оно принадлежит фамилии Марни, - продолжать Шовелэн. - Жюльетта Марни в Англии, и я легко могу встретиться с нею. Никто не знает, что может случиться, но я предчувствую, что это ожерелье окажется нам очень полезным. Впрочем делайте, как вам будет угодно, - равнодушно прибавил он, - это мне так только пришло в голову.

- А чтобы показать вам, с каким доверием относится к вам правительство, я сам прикажу немедленно передать вам ожерелье и пятьдесят тысяч на ваши расходы в Англии. Как видите, в случае новой неудачи для вас не будет никакого извинения.

- Мне и не понадобится никакого, - сухо произнес Шовелэн вставая.

Робеспьер также встал и подошел к нему. Неприятная дрожь пробежала по телу Шовелэна, когда на его плечо опустилась длинная, костлявая рука "Неподкупного".

читаю в вашем сердце и знаю, что, кроме страстного желания защищать правое дело французского народа, кроме отвращения к каждому врагу нашей страны, в нем живет еще смертельная ненависть к таинственному англичанину, перехитрившему вас в прошлом году, а ненависть - более сильный двигатель, чем бескорыстный патриотизм. Вот почему я настоял, чтобы комитет общественной безопасности дал вам возможность отомстить за себя. Но, какие бы чувства ни руководили вами, Франция требует, чтобы вы передали в ее руки человека, известного у нас и в Англии под именем Красного Цветка. Нам необходимо получить его, если возможно, живым; необходимо захватить побольше его сообщников, которые все отправятся на гильотину. Дайте их Франции, а мы уж сумеем расправиться с ними, чтобы ни говорила вся Европа, будь она проклята!

Но Шовелэн молчал, без малейшего смущения ожидая конца этой речи.

- Вы вероятно уже догадались, гражданин Шовелэн, - снова заговорил Робеспьер, - что мне еще остается сказать вам, но я не хочу, чтобы между нами осталось что-нибудь недоговоренное. Революционное правительство дает вам единственную возможность исправить вашу ошибку; если же вы и на этот раз потерпите неудачу, то у вашей оскорбленной родины не будут для вас ни прощения, ни жалости, и, куда бы вы ни бежали, вас везде настигнет мстительная рука обманутого народа. Новая неудача будет наказана смертью, где бы вы ни были: оставаясь во Франции, вы погибнете от ножа гильотины, а если вздумаете искать убежища в других странах, то падете от руки тайного убийцы. Запомните это, гражданин Шовелэн! На этот раз вас ничто не спасет, даже заступничество самых могущественных властителей мира!

Шовелэн молчал - ему нечего было возражать. Ему опять вспомнилась Маргарита Блэкней. Не прошло еще и года с того дня, когда он поставил ее в безвыходное положение, предложив на выбор: или предать благородного человека, самоотверженно жертвовавшего жизнью для спасения невинных от гильотины, или подписать смертный приговор любимому брату. Теперь сам Шовелэн оказался в таком положении.

и предать смерти.