Золотые глаза.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Золотые глаза. Глава X. (старая орфография)

X.

По возвращении с прогулки, случилась маленькая неприятность. Мамаша Ле-Фарек ждала сына. Она бодрствовала над его выгодами, эта буржуазка.

- Пьер, в городе ярмарка!

Если поторопиться, можно было еще приехать после полудня. Четыре лье... Он попадет домой не раньше девяти часов Тотчас-же и поужинают, потом лягут спать. Надо продать рожь.

Мадмузель Корбен слушала; она вблизи видела эту деревенскую жизнь, она представляла себе своего солдата-земледельца ездящим крупной рысью по рынку, из одного конца в другой, на своей гнедой лошади.

- Это должно причинять вам более усталости, чем скуки,-- сказала она.

Сын посмотрел на мать; взгляд его говорил: видите ли вы эту восхитительную девушку?-- Потому что действительно эта материальная сторона деревенского существования, казалось, нисколько не отталкивала мадмуазель Корбен.

Мать опять не могла придержать свой язычек:

- Да,-- отвечала она,-- жене, которую Пьер приведет сюда, не приведется жаловаться, потому что он заботится о своем добре сколько может. Он будет трудиться. Чтоже касается ее, она будет барыней в доме.

Пьер нахмурил лоб и, казалось, замечтался, когда мадмуазель Корбен сказала ему смеясь:

- Я вижу вас приехавшим на ярмарку... Вы имеете там вид барина старинных времен. Фермер из оперы!

- Но все-же фермер,-- прошептал он ей на ухо.

- Солдат стоит дворянина,-- отвечала Генриета тем же тоном.-- Поезжайте, господин Пьер.

Он пошел и воротился.

- Матушка,-- сказал он,-- знайте, что мадмуазель, Корбен не думает более скоро уехать. Она дала мне обещание, по крайней мере, на неделю.

- Всего на четыре дня,-- сказала Генриета, грозя ему пальцем.-- Не пренебрегайте правдой, это было бы недостойно вас, господин Пьер.

Мамаша Ле-Фарек не преминула пробормотать так, что было слышно:

- Но лучше, еслибы это было навсегда!

Однако Генриета не слышала ее. Буржуазка должна была свести счеты на ферме. Мадмуазель Корбен осталась одна до вечера.

Сперва она принялась мечтать, удалившись к себе в комнату и усевшись в широкое кресло с соломенным сиденьем, поставленное около кровати под занавеской, которая бросала розовый рефлекс на её красивое отдыхающее лицо. Зачем она сказала, что уедет через четыре дня?.. Но надо же было назначить срок своему отъезду? А тайное затруднение, удерживавшее ее, исчезнет ли оно в эти четыре дня? Или она соберется с храбростью и признается своим новым друзьям с чистосердечной улыбкой в своей бедности?.. Она пожала плечами. Разве она знает?.. Она начинала думать, что все устроится само собою.

Потом, вдруг выпрямившись, она спросила себя, в самом деле, не через чур ли все устраивается само собою? Позволяя окружать себя заботами и нежностью этого честного дома, не подавала ли она этим надежд, неисполнение которых сильно оскорбит тех, которые их возъимели? Не заплатит ли она злом за добро, которое ей сделали? Да и она сама каким мечтам, какому смутному чувству поддавалась она... О, трусливое сердце, дающее себя убаюкивать, как будто это могло закрыть её рану!.. Могла ли дружба и признательность сделать то, чего не сделало презренье? Однако, если в один прекрасный день у ней явится желание сделаться наконец счастливой и свободной...

Точно у ней его не было сотни раз! Точно судьба не являлась тотчас же помешать её усилию! Мысль ускользала от нея... Мысль - это кровь души, текущая волнами, которых невозможно удержать. В то же время кровь бросилась ей в голову... Опять она думает о нем?.. Не могла она от этого избавиться? И сможет ли когда нибудь.

Что с ним! что он делал накануне, когда она так счастливо избавилась от новой встречи, благодаря услужливости Амбруаза? Ах! если бы она была уверена, что он уехал, совсем уехал!

Но он тут, конечно. Как выдержал он в Буа-Ру свирепые упреки Женевьевы, и ироническое удовольствие барона, которое, конечно, было не лишено оскорбительных намеков... Но он знал, где она приютилась. Ах! какую досаду должен был он чувствовать против нея, потому что он хорошо знал, что это убежище было из тех, в которые нельзя ворваться насильно!..

Тогда чего же она боялась? Он покорился, он далеко, она не увидит его больше... Она нуждалась в этой уверенности, чтобы вкусить спокойствие этого благословенного дома.

фермы имел тот же спокойный и тихий вид. То же мычанье в хлевах, тоже хожденье взад и вперед крестьян вокруг их домов, те же радостные крики детей... Да, да, какой мир! И от нея зависит вкусить его в продолжение многих безпечальных лет! А это имение, которое она видела, эти леса, эти луга, эти белые дюны, все это обработывалось с нежными заботами, которые никогда не будут обмануты; истинная свобода, истинное достоинство жизни было здесь...

О! неизлечимое сердце, которое могло бы получить все эти дары от другого верного и благородного сердца, и которое оттолкнуло бы их! Потому что она себя хорошо знала, она только смутно надеялась укротить себя когда нибудь и заставить себя взять их.

Она оставила свою комнату и вышла из дому. Ребятишки с любопытством приблизились к даме из Парижа. Она поласкала их, они позволили ей это; когда же она спросила: "сколько тебе лет, маленький человек? А ты, девочка, как тебя зовут?" - они удержались от ответа. Свежие как розы, они были немые как камни, их упорство разсмешило ее. Ах, с самого утра ей было так приятно смеяться! Затем она отправилась далее посмотреть гумно, это большое пространство, гладкое как паркет; но тут ее охватил порыв ветра; сначала она приютилась за высокими скирдами ржи, верхушки которых казалось срезали черные тучи.

Обойдя двор, она очутилась около угла большой стены без дверей, о которую опиралась аллея из старых дубов; ее надо было обойти, чтобы попасть в Фосс-Бланш. Она шла, безпечно, задумавшись, между этой стеной и деревьями. Вдруг перед ней выросла тень. Генриета заглушила слабый крик, просившийся ей на губы, и немая, пригвожденная, но все же еще владея собой, она хотела вернуться на двор. Ла-Шевардей,-- это был он,-- схватил ее за складку платья; она не противилась, он заметил, что она колебалась.

Он удержал ее, глаза у ней были закрыты, руки сделались холодными. Ах! Случай был слишком хорош! Он взял ее на руки, бегом пронес ее по аллее, перешел дорогу и, дойдя до более густого елового леса, положил свою ношу на постель из моха и сухих игл, упавших с деревьев. Генриета совершенно потеряла сознанье; он встал на колени перед ней, поддерживая ей голову. Вдруг она открыла глаза; он не мог видеть выражения её лица, так как было уже темно, но он почувствовал, что она сделала усилие подняться и снова удержал ее; он приблизил свои губы к её губам. Она его с силою оттолкнула.

- Ну да,-- сказал он глухим голосом,-- это я, да я. Когда человек в отчаяньи, он смеет все. Вы, может быть, были уверены, что я покинул эту местность. Нет! нет! Я нахожусь в Буа-Ру; вот уже два дня, я принял там всевозможные оскорбления. Если-бы меня выгнали, я отказался-бы уйти... Только там я около вас, я хотел вас видеть!.. Я хочу только этого и видеть вас, всегда, во что бы то ни стало, против вашей воли! Я не мог оставить вас в этом доме, где в интересах хозяев было вас хорошо принимать, не говоря вам о новых опасностях, которые ждут вас... Думаете вы, я не знаю, что Пьер Ле-Фарек вложил в вас все свои надежды? Разве я не знаю слухов, которые уже носятся?.. Пьер Ле-Фарек нашел барышню, которую искал... А он ведь богат, хозяин Пьер!

- Молчите,-- сказала она,-- не раскрывайте мне вашей души и сердца, господин де-ла-Шевардей... Еслиб я разделяла их, эти разсчеты, которые, открытые или скрытые под прекрасными словами честными и нежными, управляли вашим поведением в продолжение стольких лет, была-ли бы я в этом ужасном положении, в котором вы меня увидели два дня тому назад? Была-ли бы я здесь в этот час? Вы знаете, почему я искала приюта в Фосс-Бланш. Для того, чтобы избавиться от новой встречи с вами, когда вы сторожили меня на дороге... знайте-же, почему я здесь осталась, потому что мой кошелек пуст, потому что мне нечем заплатить за дорогу в Париж. О! Перед вами мне ничего не стоит признаться в этом, но перед другими!.. Что-же касается вас, если вы остались в Буа-Ру не для того, чтобы выпросить прощение у вашей богатой кузины, то я не узнаю вас более... Вы или еще лжете, или действительно вы орудие моей несчастной судьбы. Вы были рождены для моего падения и моей нищеты... Быть может, вы еще раз разрушите мою жизнь... Я не возвращусь туда в этот дом... Вы меня случайно и насильно вырвали оттуда, пользуясь состоянием, в которое привело меня негодование на ваше желание преследовать меня. Я бы могла возвратиться в тем, которых вы так хорошо назвали заинтересованными хозяевами... Они действительно заинтересованы! У них есть сердечный интерес!.. Но мне кажется, что это значило бы их обманывать. Если-бы они угадали на моих руках следы ваших?.. Если-бы это последнее оскорбление, на которое вы осмелились, стало-бы известно!.. А я бы боялась, что о нем могут узнать!.. Совершая этот гнусный и жестокий поступок, минуту назад, вы плохо сознавали, что вы делали!

- Не думайте так!-- воскликнул он.-- Вы были моей, я вас снова взял... Я вас держал в моих объятиях... Я возобновил договор, который нас связывал, и который я разорвал в минуту подлой слабости. Теперь снова наши две жизни соединены и скованы. Мы уедем вместе, вы моя жена... Ведь вы меня так понимаете, Генриета?

- Так, потому что иначе быть не может,-- сказала, подымаясь, мадмуазель Корбен.-- Я буду вашей женой. Быть может, вы меня раньше обманете во второй раз... Быть может, это случится позже... Ах! Я делала все возможное, чтобы защититься. Своей судьбы не избежишь.

- Генриета,-- прошептал он,-- разве теперь время меня упрекать?.. Или вы все забыли. Однако, это правда, вы любили меня когда-то,

Он удержал только одно, он слышал одно слово:

- Вы любите меня!-- сказал он.

И он снова привлек ее в свои объятия... Генриета почувствовала, что сердце её остановилось, однако, губы открывались против её воли.

- Пустите!-- сказала она тихо,-- мне стыдно, вы меня заставите умереть... Лучше дадим место разсудку и поищем вместе, чем мы будем жить... А вам предстоит ужасное испытание; вы сами этого хотели!

его имущество. Он зайдет в замок взять их; она подождет его минутку, если она не очень боится ночи. По дороге в Брюсельер в двух стах метрах есть деревня, где они найдут экипаж, который свезет на станцию; они поедут на поезде, отходящем в десять часов, остановятся в самом большом городе в двадцать лье, а оттуда напишут в Буа-Ру и в Фосс-Бланш, чтобы им прислали их багаж... Генриета задрожала.

Что подумают в Фосс-Бланш о беглянке?

- Последняя моя честь исчезнет,-- сказала она с грустной улыбкой.

Они дошли до конца аллеи и остановились у пруда. Ла-Шевардей хотел пойти; странная тоска удерживала его.

- Это безумие,-- сказал он,-- но что если я не найду вас здесь по возвращении? Генриета, мне нужен залог... О, не отказывайте в нем...

И она протянула свои губы...

Он перешел дорогу, она осталась тут, склонившись над бездонным прудом; она не слышала шуршанье юбок, которое заглушал громкий шелест дубов; она не могла видеть двух глаз, блестящих как две золотые точки в темноте. Она стояла, погрузившись в свои мысли, смутно улыбаясь со страхом и надеждой горькому счастью, которое она должна была узнать.

- Это была моя судьба,-- прошептала она.

Сильная рука толкнула ее.

Женевьева де-Вожирон достигла бегом, через луг и сад, своей ярко освещенной комнаты в первом этаже замка.

Генрих де-ла-Шавердей, пройдя двор, и не видя более той, которая ждала его, звал под дубами.

- Генриета! Генриета!..