В борьбе за трон.
Глава двадцать первая. Прощание

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Прощание

I

Прежде чем продолжать наш рассказ, мы должны охарактеризовать тогдашнее политическое положение, чтобы представить, каким образом внезапная смерть Франциска II не только похитила у Марии Стюарт любимого супруга, но и отдала се в жертву тем черным силам, которые преследовали се с той самой поры вплоть до рокового дня, когда она, закутанная в белое покрывало, взошла на кровавый помост в Фотерингее.

Мы уже упоминали о том, что Мария Стюарт, безрассудно приняв английский герб, вооружила против себя королеву Елизавету. Между тем положение дел в Шотландии было таково, что Мария Стюарт могла опасаться потерять и эту корону. Протестанство быстро распространилось при регентстве графа Арана. Георг Вишарт и Джон Нокс были фанатичными проповедниками нового учения и успели приобрести значительное число последователей, когда граф Аран стал искать примирения с католической церковью и предоставил кардиналу Битону полную свободу в преследовании еретиков. Вишарта пытались убить из-за угла, после чего протестанские священники стали появляться на улице не иначе, как под охраной вооруженных людей. Тем не менее графу Патнику и Босвелю удалось напасть на Вишарта и выдать его кардиналу Битону. Кардинал немедленно распорядился сжечь живым своего врага. В отместку за это, шестнадцать решительных протестантов напали на Битона, умертвили его и повесили на зубце его замка.

С этого началась в Шотландии кровопролитная борьба между двумя враждебными вероисповеданиями, и Мария Лотарингская воспользовалась протестантской партией, чтобы лишить власти графа Арана. Джон Нокс долгие годы томился в цепях на галерах. Теперь Мария освободила его, и этот смелый, необыкновенный человек готовился со священным рвением сделаться духовным наставником и нравственным властелином Шотландии.

Лорд Джеймс Стюарт, побочный брат королевы, граф Эрджиль, лорд Эрскин и другие представители знатнейших родов, примкнули к реформатору. Десять дней проповедовал Нокс в Эдинбурге, причем никто не осмелился оспаривать его тезисы. Народ разгонял религиозные процессии, сбросил в море статую святого Эгидия, покровителя города, и потребовал, наконец, признания нового учения. Мария Лотарингская, которая воспользовалась протестантами лишь для того, чтобы ниспровергнуть партию регента, не могла медлить теперь, когда ей удалось получить регентство. Как ярая католичка, она поспешила воздвигнуть преграду революции. По ее приказу Нокс подвергся преследованию, и когда он бежал, регентша велела сжечь его изображение в Эдинбурге и пригласила всех проповедников новой веры в этот город для оправдания их учения. Они явились в сопровождении такой многочисленной свиты баронов, что Мария не рискнула напасть на них.

Мария Лотарингская остерегалась прибегать к силе, пока ее дочь не вышла замуж за дофина Франции, а тесная связь между Испанией и Англией не порвалась вместе со смертью Марии Католической и с восшествием на престол протестантки Елизаветы. Теперь же она считала себя достаточно могущественной для того, чтобы уничтожить всех еретиков и с помощью церкви и дворов Франции и Испании предоставить английский трон своей дочери Марии Стюарт. Новое учение подверглось опале. Но тут вернулся Джон Нокс; его воодушевленные речи возбуждали народ разорять монастыри и опустошать памятники католической веры. Регентша грозила разрушить мятежный город Перт, испепелить его и сравнять с землей, но, пока она снаряжала свои войска, собрались лорды конгрегации - так называли себя дворяне-протестанты - и объявили ей войну. Эдинбург был завоеван протестантами, и здесь также ниспровергались алтари. Регентша обратилась за помощью к французскому королю, а протестанты - к помощи Елизаветы. Франциск II послал в Шотландию вспомогательный корпус под предводительством маркиза д'Эльбефа. Елизавета, со своей стороны, снаряжала войска. Однако она колебалась приступать к военным действиям, вероятно прежде всего потому, что Нокс оскорбил ее лично в одном сочинении, направленном против женского правления Тюдоров. Только после принятия Франциском II и Марией Стюарт английского герба решилась королева начать войну.

Шотландские дворяне-протестанты совершили тогда первый насильственный акт, направленный против Марии Стюарт. Они объявили низложение регентши в следующих словах:

"Мы, верные бароны нашего короля и королевы, лишаем Вас, по важным причинам, верховной власти, коей Вы были облечены от имени нашей королевы, совет которой мы составляем по праву рождения во всех общественных делах".

Так образовалась сила, опиравшаяся на Англию и диктовавшая законы Марии Стюарт в ее собственном королевстве. Французские войска были изгнаны из Шотландии с помощью английского флота, тогда как заговор в Амбуазе помешал герцогу де Гизу отправить вспомогательные войска своей сестре, Марии Лотарингской. Напрасно Франциск II посылал в Эдинбург епископа дс Монлюка с целью примирить регентшу с мятежниками. Мария Лотарингская заболела и умерла, сломленная горем, униженная в своей гордости, потерпевшая поражение от мятежников, побежденная ими! В своем настойчивом честолюбии она хотела проложить дорогу своей дочери к обладанию тремя коронами и этим нажила ей врагов, которые победоносно подняли голову именно теперь, когда Мария Стюарт осталась одинокой вдовой, нуждавшейся в утешении и помощи. Мария Лотарингская восстановила протестантских лордов против юной королевы и довела их до того, что феодальная аристократия в Шотландии привлекла к себе всю силу страны. Королевская же власть была представлена в новом парламенте только немыми и бессильными изображениями короны, скипетра и меча над незанятым троном. Горячая петиция, поданная протестантами, требовала даже, чтобы католическая церковь была объявлена вне закона, чтобы была введена строгая церковная дисциплина; страшные наказания грозили тем, кто вздумал бы служить обедню по католическому обряду.

Мария Стюарт, шотландская королева, была католичкой! Когда от нее потребовали подписания акта, предоставлявшего народу религиозную свободу, она велела передать от нее лордам следующее:

"Мои подданные в Шотландии совсем не исполняют своего долга. Я - их королева; они дают мне этот титул, но сами ведут себя не как подданные. Я покажу им, в чем состоит их долг".

Однако положение дел во Франции не позволяло послать войско в Шотландию: король Франциск II умер, и Мария Стюарт осталась одинокой, ненавидимая своими подданными за ее покровительство французскому влиянию, ненавидимая Екатериной Медичи за противодействие ей, ненавидимая Елизаветой за присвоение английского герба. Таким образом, советчики несчастной королевы подготовили ей грозное будущее, - ей, чье сердце было склонно лишь к счастью любви, к поэзии и романтике. В тот момент, когда вдова Франциска II сделалась снова просто шотландской королевой и ни чем более, она нашла свое дворянство привыкшим к мятежу и располагавшим верховной властью, а свое королевство в союзе против нее с враждебным до сих пор соседним государством - Англией. Ее народ исповедывал не ту религию, которой держалась она сама. Привычки, власть, политика, вера - все приняло угрожающий вид по отношению к ней.

Вдова в восемнадцатилетнем возрасте и француженка с одиннадцати лет, Мария Стюарт почувствовала всю тяжесть утраты, причиненной ей смертью, которая, похитив у нее мужа, низвергла ее в то же время с французского престола. Она впала в глубокое отчаяние, заперлась на несколько недель у себя в комнатах и не принимала никого, кроме своих ближайших родственников. Разумеется, Мария охотно осталась бы во Франции и жила бы там в качестве вдовствующей королевы, но, с одной стороны, ей угрожала ненависть Екатерины, а с другой - молодой король Карл IX, брат ее покойного мужа, надоедал ей своей назойливой любовью. Этот мальчик был способен проводить целые часы перед ее портретом и повторять, что он согласился бы лечь в могилу, как его брат, если бы ему, как покойному королю, удалось обладать перед смертью целый год прекрасной Марией Стюарт.

II

Весна стояла в том году холодная и пасмурная.

В тихом уединении Сен-Жермена, под зеленеющими буками, где протекли веселые дни счастливой юности Марии Стюарт, где она срывала цветы своей сладостной любви, теперь бродила убитая горем молодая вдова, прекрасная в своей печали, как некогда была прекрасна она с улыбкой блаженства на устах. Граф Мортон шел рядом с ней. Могущественный шотландский лорд привез ей письмо. В нем было сказано, что она должна вернуться домой, если не хочет потерять унаследованную корону. Но он кроме того сообщил, что весть о смерти Франциска II лишь потому заставила мятежных лордов на время присмиреть и пойти на уступки, что каждый из них надеется завладеть рукой вдовствующей королевы, а, следовательно и короной.

Ее рукой! Как будто она могла отдать свою руку без сердца, а ее сердце могло когда-нибудь позабыть, что единственный любимый ею человек покоится в земле Франции! Марии казалось почти насмешкой, что люди надеялись на ее любовь там, откуда исходили все оскорбления, испытанные ею. Однако час назад духовник серьезно увещевал ее и говорил, что Небо требует от нее жертвы, что Господь, даровавший ей королевский венец, налагает на нее долг послужить вечной вере посредством власти этого венца. Мало того, он говорил, что Провидение отняло у нее супруга, может быть, именно ради того, чтобы она вернулась обратно в Шотландию и снова ввела в своем государстве католичество и осудила еретиков.

Королева Англии также прислала Марии письмо. Политика Елизаветы напоминала приемы льстивой кошки; она желала отвлечь Марию Стюарт от Франции. Граф Бедфорд прибыл в Париж под предлогом изъявить юной вдове соболезнование Елизаветы и посоветовал ей заключить мир с мятежниками. В разговоре с ним Мария заявила, что на самом деле никогда не думала оспаривать у Елизаветы ее трон, и выразила желание жить с Елизаветой в наилучших соседских и родственных отношениях.

- Мы живем обе на одном и том же острове, - сказала она графу Бедфорду, - говорим на одинаковом языке; мы - самые близкие родственницы, мы обе - королевы; зачем быть нам врагами?

религию на изгнание.

Тогда граф Бедфорд сообщил королеве, что Елизавета не выдаст ей охранной грамоты для свободного пропуска через свои владения, пока она не подпишет эдинбургского договора, составленного мятежными лордами.

Мария покраснела и, глубоко оскорбленная, воскликнула с королевской гордостью:

- Ни о чем не сожалею я так глубоко, как о том, что унизила себя просьбой о милости перед Елизаветой. Я не хотела вносить беспокойство в ее государство, я искала только ее дружбы. Она же сначала восстановила против меня моих подданных, а теперь, когда я сделалась вдовой, ваша королева полагает, что может угрожать мне! Я уеду отсюда, хотя мне было бы приятнее покоиться в земле Франции, чем воевать в дикой стране с ярыми бунтовщиками. Я буду исполнять долг и с этих пор стану жить только ради него. Если буря выбросит меня на английский берег, я попаду во власть Елизаветы; пусть она убьет меня тогда. Может быть, такое счастье больше улыбается мне, чем жизнь. Да будет воля Божья!

Глубоко растроганный, смотрел граф Мортон на прекрасную, удрученную горем женщину. Он невольно положил руку на меч и воскликнул с воодушевлением:

- Есть еще мужчины, которые сумеют заслужить ваше уважение и отдадут последнюю каплю крови за свою королеву.

Тут к ним подошел Кастеляр. Мария вздрогнула; сходство Боскозеля с ее покойным мужем было так велико, что ей показалось, будто она видит Франциска.

- Я еду, - шепнула она в ответ на его вопросительный взгляд, - это решено.

Было ли то прощанием, или ее сердце давало понять, что он может следовать за ней? Кастеляр знал, что не только Филипп Испанский просил ее руки для своего сына, но что все шотландские дворяне прочили молодую королеву в жены кому-нибудь из их семьи. Могла ли слабая женщина управлять страной, где граф Аран потерпел неудачу? Если же Мария Стюарт покидала Францию с намерением принести в жертву себя, то зачем отправляться ему в Шотландию? Неужели с сердцем, обливающимся кровью, он должен увидеть, как другой завладеет ею и осквернит эти уста, украсит это дивное чело нежеланной миртой, как голову жертвенного агнца?

- Вы молчите, - прошептала опять Мария. - О, Боже мой, если я нуждалась когда-нибудь в совете моих друзей, то именно теперь... Говорите же, Боскозель! Вы плакали со мной у гроба моего мужа, я хочу слышать ваш голос.

Граф Мортон удалился, пожимая плечами. Никто не был ему так ненавистен, как французские кавалеры. Франция была виновницей волнений в Шотландии. Это она раздула междоусобицы, а теперь отказывалась помочь в борьбе с Англией.

- Только бы мне заманить тебя в Шотландию! - проворчал он, покидая дворцовый парк, - тогда эти французские дураки будут заколоты шотландской шпагой, а ты узнаешь, что наши дворяне если и не так изящны, как эти ветрогоны, то достаточно благородны, чтобы заменить целую дюжину подобных господ.

- Вы хотите услышать мой голос? - прошептал Кастеляр, пожирая Марию пламенными взорами, и жар долго сдерживаемой страсти вспыхнул в нем с новой силой. - Должен ли я говорить как друг, или как поклонник, как француз, или как слуга, посвятивший вам свою жизнь? Королева, мое сердце переполнилось! Все, что чувствует отец при виде своего ребенка в руках разбойника, что чувствует влюбленный, видя свою невесту во власти грубых сыщиков, что чувствует брат, беспомощно следя за гибелью сестры, - все это, и еще несравненно большее, испытываю я, потому что в вас для меня заключается все, что дорого и ценно моему сердцу. Я должен подать вам совет? Хорошо! Спросите же, приятно ли терзать себе сердце, терзать самого себя? Вы хотите ехать - нет, вы не хотите, - но вас принуждают, действуя на ваши благородные чувства, распроститься с личным счастьем, порвать все узы, которыми вы дорожили. Вы - священный жертвенный агнец. Тело увлекут прочь, но ваше сердце останется здесь, ваша душа никогда не покинет Франции. О, - с горькой улыбкой продолжал он при виде того, как Мария залилась слезами, - сегодня говорят, что долг призывает вас в Шотландию, что Небо повелевает вам взять в руки скипетр, а завтра потребуют от вас, чтобы вы избрали себе в супруги одного из шотландских неотесанных, грубых лордов, станут доказывать, что необходимо продать вашу руку, и вы терпеливо подчинитесь.

- Никогда не бывать этому! - воскликнула Мария и положила руку на плечо Боскозсля, а ее глаза смотрели на него почти с мольбой. - Лучше умереть! Вы будете служить мне защитником. Ваш вид придаст мне мужество сопротивляться, потому что он напоминает мне дорогого усопшего, а ваш меч скорее пронзит мне сердце, чем допустит, чтобы я продала его.

Кастеляр бросился на колени и обвил руками одежду королевы.

- Поклянитесь мне в этом, Мария! - воскликнул он, пылая воодушевлением и любовью. Поклянитесь мне, что политика никогда не будет распоряжаться вашим сердцем и рукой! Тогда я перестану бояться, потому что в таком случае вы отдадите Шотландии лишь то, чего не хочет Франция; тогда хотя вы и будете королевой тех суровых воинов, но для меня останетесь Марией Стюарт, единственной, недосягаемой, вечно любимой...

Он запнулся, испугавшись слов, невольно вырвавшихся у него из сердца. Мария отшатнулась. Однако не гнев, а лишь кроткий, мягкий упрек читался в ее глазах.

- Зачем огорчаете вы меня? - тихо промолвила она. - Ведь вам известно, что мое сердце принадлежит моему покойному мужу, и здесь, - приложив руку к сердцу, добавила она, - он никогда не умрет!

- Нет умрет, потому что жизнь не может приковать себя к смерти. Она рвется на свободу, и новая весна зарождается там, где под зимними снегами окоченело все живое. Простите меня!.. Ведь я ничего не требую, я даже не осмеливаюсь умолять... Не гневайтесь на бедного мечтателя, у которого нет ничего, кроме его сладостной надежды. Поклянитесь в том, что мне не придется дожить до того дня, когда ваша рука будет отдана кому-нибудь против воли вашего сердца. Тогда я буду счастлив, тогда я буду надеяться и мечтать... тогда вы останетесь моей, где бы вы ни находились, и какая бы корона ни угнетала вашего чела!

- Да, она гнетет меня, и я изнемогаю под ее бременем. Но я охотно даю вам клятву в том, что этим диким мятежникам никогда не завладеть моим сердцем. После тягот дня, после исполнения моих трудных обязанностей, мы станем беседовать по вечерам о нашей прекрасной Франции. Мария Флеминг споет нам что-нибудь, вы сыграете на лютне, а Мария Сетон нарядит меня, как бывало для пышных празднеств в Версале. Мы перенесемся мечтой обратно, в милое отечество моей души, и позабудем на несколько счастливых часов, что злая судьба удалила нас отсюда.

III

На другой день Мария Стюарт покинула Сен-Жермен. Герцог де Гиз и много придворных сановников провожали ее до Кале, где отъезжавшую ожидала галера де Мовильона. Однако ей пришлось прождать шесть дней, прежде чем ветер позволил судну выйти из гавани.

День отплытия был пасмурным, как и все будущее Марии Стюарт. Королева стояла на палубе позади своих фрейлин, которые разделяли с ней заточение в Инчмэхоме, радовались с ней, когда она после ночной скачки увидела море, а потом сопровождали ее во Францию. Устремив полные слез глаза на исчезающий берег, Мария Стюарт, махая платком, посылала последний прощальный привет родным и знакомым. Она отказалась сойти в каюту и опустилась на ковер, разостланный для нее.

- Прощай, Франция! - твердила юная королева, рыдая, - прощай, моя возлюбленная Франция, ты навсегда потеряна для меня!

Наконец, корабль вышел в открытое море, и там взоры Марии провожали каждое судно, плывшее во Францию. Одна галера, с которой только что отдали салют коронованной особе, наткнулась на подводный риф и пошла ко дну на ее глазах. Напрасно ей высылали спасательный бот.

- О, Боже мой, - воскликнула королева, - какое предзнаменование в начале путешествия!

В каюте, куда она сошла только с наступлением ночи, Мария написала те прекрасные стихи, которые сохраняются, как трогательное воспоминание ее скорби.

Прости, прекрасная страна,

О, Франция, прощай!

С тобой разлука суждена

Марии, - милый край!

Мое лелеял детство ты.

Простите, юности мечты

И счастья прошлые года!

Вас не забыть мне никогда.

Корабль, что в даль меня умчит

Нас лишь пространством разлучит

О, Франция, приют родной,

Навеки сердцу дорогой!

Душой я здесь, ты это знай,

Корабль благополучно ускользнул от английских крейсеров и после пятидневного плавания достиг Фортского залива. Густой туман помешал заметить маленькую флотилию с суши, и таким образом Мария вступила в свое отечество, не встретив здесь торжественного приема.

Как только стало известно, что она высадилась в гавани, население хлынуло ей навстречу со всех сторон, а дворянство приняло ее, чтобы проводить во дворец ее предков в Эдинбурге. Это искреннее усердие тронуло королеву, однако не могло развеселить ее. Она невольно сравнивала убожество дикой страны с великолепием парижского двора. Для королевы приготовили хорошую верховую лошадь, но дамам и кавалерам ее свиты пришлось довольствоваться маленькими горными лошадками.

Мария Стюарт была одета во все белое, а ее волосы украшал венок из роз. Это был ее любимый наряд с той поры, как она пленила в нем Франциска. При первом шаге, сделанном ею, королева ступила на репейник. Колючки впились ей в ногу.

- Это шотландский репейник! - прошептал Боскозель, вынул меч и срубил им несколько головок растения.

Шотландские лорды мрачно насупились. Этот поступок француза как будто означал, что Мария Стюарт будет носить свою колючую корону с мечом в руке, и взгляд, брошенный ею на графа Арапа, когда она приветствовала прочих дворян, мог подтвердить подобное предчувствие.

- Милорды, - воскликнула она, - здесь произошло много несправедливого. Парламент слишком много взял себе полномочий в ущерб королевской власти, но все это должно быть прощено " забыто. Мы желаем мира и уважения к закону, а также религиозной свободы для каждого. Но хотя мы ожидаем от вас, милорды, согласия и усердия, однако мы не можем скрывать, что никогда не окажем уважения и доверия к тем лицам, которые отравили жизнь нашей несчастной матери и всегда содействовали смуте, даже если бы в их жилах текла наша кровь.

Граф Аран мрачно отвернулся и забряцал своим мечом, тогда как остальные лорды, ослепленные прелестями прекрасной королевы и воодушевленные се привлекательностью, принесли ей присягу в верности.

Мария Стюарт во главе дворянства отправилась в Холируд. Утомленная путешествием, она тотчас по приезде в замок удалилась в свои покои. Однако вечером народ устроил возле стен праздник. Марии Стюарт пели серенады, псалмы, играли на скрипках и на волынках. Эта нестройная музыка и хоралы мрачного культа еще более усилили меланхолическое впечатление, полученное юной королевой в стране, которая стала ей чужда, а теперь должна была сделаться для нее новым отечеством.

Мария Стюарт опустилась на колени перед распятием и начала молиться. Горячие слезы струились по ее щекам; она продала свою свободу за королевский венец!

IV

Внизу, в банкетном зале дворца, угощались вином лорды Джеймс Стюарт, Мэйтленд и Эрджиль. Лорд Мэйтленд воткнул нож в паштет и, смеясь, воскликнул:

- Сделаем с ней то же самое, что сделал француз с репейником!

- Черт побери! - подхватил лорд Эрджиль, - неужели мы привезли ее сюда затем, чтобы ее французские лизоблюды задирали нос перед нами? Если бы не сегодняшний торжественный прием, то я хлопнул бы его по надушенной макушке!

- Умерь свой задор, Эрджиль, оставь излишнюю поспешность! Сначала нужно выяснить, как она поставит и как покажет себя, - проворчал Джеймс, - а с тем дураком мы всегда успеем разделаться. Но разве вы не видели, какой взгляд бросила она Арану? Ей Богу, из этой женщины может что-нибудь выйти, и - честное слово! - за мной дело не станет, если она через год не продиктует условия мира стране.

Лорд Мэйтленд, покачав головой, воскликнул:

- Вы бредите! Именно тот взгляд, который она бросила Арану, - колкий, как обоюдоострый кинжал, убедил меня, что она - не кукла, готовая подчиниться вашему руководству. Она доверяет вам, потому что вы еще не противоречили ей и не требовали ничего такого, на что ей трудно согласиться. Ведь вы же так и отбыли сюда, не заставив ее подписать эдинбургского договора!

- Ха-ха! - рассмеялся Джеймс, - тогда она была во Франции, а теперь находится в Холируде. Я схвачу ее железной перчаткой, если подам ей руку, а что я один раз схватил, того уже больше не выпущу.

- Смотрите, чтобы она от вас не ускользнула, прежде чем вы схватите ее! Этот Боскозель...

- Ее игрушка. Когда она найдет супруга, то я предоставлю ему вышвырнуть куклу за дверь.

- Если только вы не ошибетесь. Говорят, будто он очень похож на Франциска И.

- Черт возьми, Мэйтленд! Честь Марии Стюарт защищаю я, и если негодяй воображает, что походил на ее живого супруга, то я могу помочь ему походить и на мертвого... Однако что это за чертовщина?.. Неужели нас тут подслушивают?.. Там, наверху, в галерее, что-то пошевелилось.

Лорд Эрджиль уверял, что он распорядился запереть двери. Однако лорд Джеймс не ошибся: у колонны на коленях стояла хрупкая женщина, которая прислушивалась к разговору. Это была Филли.

Горб исчез, а вместе с ним и драгоценный пестрый наряд. Несчастная Филли прислонилась к колонне искалеченным, больным телом. Девушку нечаянно заперли на галерее, не заметив ее присутствия, а крикнуть она не могла из-за своей немоты. Таким образом, это убогое существо невольно сделалось свидетелем интимной беседы лордов.

Однако мы должны объяснить, как Филли попала в Эдинбург и в свиту королевы.

Когда Екатерина с жестокой насмешкой передала своим врагам окровавленные жертвы ее мести, каждый из них только и думал о том, чтобы ходатайствовать перед королем о возмездии за такое жестокое деяние. Слуги из Лувра доставили обеих искалеченных пыткой женщин в госпиталь. Фаншон не вынесла мучений и умерла. Филли долго пролежала в больнице, а когда поправилась настолько, чтобы выйти оттуда, то явилась к Марии Стюарт с просьбой остаться под ее защитой.

Вальтер Брай и Сэррей безуспешно разыскивали ее. Лувр был для них закрыт, да к тому же слуги Екатерины не согласились бы сообщить им никаких сведений. Смерть короля, принесшая Екатерине регентство, делала пребывание их в Париже все опаснее с каждым днем, а так как Боскозель дал им слово навещать несчастных и заботиться о них, то Дадлей и Сэррей покинули город, как раз вовремя, чтобы ускользнуть от сыщиков Екатерины.

Но Вальтера не было никакой возможности уговорить! Он оставался в Париже, пока не разыскал учреждения, где лечилась Филли. Однако там ему сообщили, что больная уже вышла оттуда и попросила, чтобы никому не давали сведений о том, куда она отправилась.

Невольно приходило в голову, что девушка пустилась в обратный путь, сначала в Англию, а оттуда в Шотландию, к миссис Гиль. Тогда и Вальтер не колебался более и последовал за своими друзьями. Случай устроил так, что он отплыл в Англию именно в тот день, когда Филли в свите Марии Стюарт достигла Кале, чтобы плыть в Шотландию.

Маленькая немая сделалась любимицей Марии, а Боскозель в случае надобности защищал ее от грубых шуток прислуги. По ее глазам, полным бесконечной преданности, было видно, что Мария Стюарт не имела при себе более верной служанки, чем Филли.

Кастеляр только что собирался лечь в постель, чтобы отдохнуть в первую ночь, которую он проводил в негостеприимном замке, как раздался легкий стук в его дверь. Он знал этот условный сигнал Филли и поспешил отворить. Такое позднее посещение должно было означать что-нибудь важное, касавшееся королевы.

Немая вошла, запыхавшись от напряжения. Она благополучно ускользнула от лордов, отодвинув железный засов, закрывающий дверь в галерею.

- Что с тобой, Филли? - воскликнул пораженный Кастеляр, когда она дала понять ему знаками, что он должен поспешно следовать за ней. - Разве королеве грозит опасность?

Она утвердительно кивнула головой. Боскозель схватился за меч. Немая приложила палец к губам и показала ему, чтобы он ступал как можно тише.

Замок Холируд образует треугольник с круглыми выступающими башнями. На широкой его стороне находилось сгоревшее теперь аббатство. Небольшой двор, куда меланхолически глядели старинные сводчатые окна, был посыпан мелким гравием. Узкая каменная лестница вела в башню; обращенную к Кольтонскому холму. В этой башне помещалась спальня королевы; ее охраняли стрелки. От главного входа можно было попасть в небольшой банкетный зал, где угощался лорд Джеймс Стюарт со своими товарищами. Зал был окружен галереей, откуда вел ход по длинному коридору к другой боковой лестнице, которая также выходила во двор и охранялась стражей.

Боскозель помещался в боковом флигеле замка. Ему приходилось перейти через двор, чтобы достичь одной из упомянутых лестниц.

В окнах королевы и ее придворных дам свет уже погас. Стража на лестнице дремала, прислонившись к стене, и Боскозелю с Филли удалось пробраться незамеченными по той дороге, по которой только что к нему шла девушка.

Трое лордов продолжали угощаться. Но если Филли хотела доказать самому искреннему и преданному другу королевы, что побочный брат Марии Стюарт замышляет предательские планы, то она достигла противоположного результата. Лорды уже обсудили свой план, заключавшийся в том, чтобы Джеймс Стюарт завладел верховной властью, выставив себя единственным надежным оплотом, против волн мятежа, и теперь с грубым воодушевлением разговаривали о прелестях прекрасной королевы.

- Будь я проклят, - сказал лорд Эрджиль, - если видел когда-нибудь более совершенную женщину! Жаль только, что она папистка!

- Она сведет с ума от ревности нашу пылкую молодежь, - заметил лорд Мэйтленд. - Кровь так и закипает в жилах у всякого при виде ее улыбки. Этому она выучилась во Франции. Рыцарь репейника крепко сидит у нее на удочке. Интересно знать, как далеко зашло у них дело. Толкуют, будто бы при французском дворе вход в опочивальни королев не всегда бывает замурован.

французские порядки. Народ не доверяет ей уже из-за того, что она папистка и привезла с собой целый обоз католических попов. Горе ей, если она обнаружит еще и распущенные нравы!

- Неужели ты хочешь, Стюарт, помешать пороху воспламеняться, когда его зажигают такие глаза? Говорю тебе, мы не будем знать покоя, пока она не выберет себе супруга, да и того мы должны искать вне пределов Шотландии, потому что она не может выбрать незначительного лорда, а могущественному мы не захотим подчиниться сами.

Боскозель слышал достаточно. Он покинул галерею.

- Добрая Филли, - прошептал он, - так это было причиной твоего страха? Ты знаешь, что я люблю Марию до безумия, и боишься за меня! О, я давно предвидел, что ей станут внушать, чтобы она продала свою руку. Но я не боюсь ничего; она поклялась мне никогда не отдавать своей руки, не любя всем сердцем. Да и кого могла бы она полюбить среди этих грубых воинов?

Филли печально покачала головой.

- Значит не то?.. Пожалуй, что-нибудь другое? Девушка кивнула головой в знак согласия.

- Разве ей грозит опасность? Они говорили об этом? Ты приводишь меня в беспокойство. Что означают твои жесты? Неужели ты думаешь, что лорды, преданные королеве, не смогут защитить ее? Не пойти ли мне к ним? Хотя они и ненавидят меня, но все-таки не пренебрегут моей помощью, когда дело касается благополучия королевы!

Филли сделала жест ужаса.

- Значит, мне надо избегать их? Я подвергаюсь опасности?

Филли утвердительно кивнула головой.

- Только я один? - улыбнулся француз. - Ну, я не боюсь этих гуляк! Но, кажется, это не все?

Немая в отчаянии ломала руки. Каким образом объяснить ему, что она искала его доверия, чтобы предостеречь королеву против лорда Стюарта? Вдруг у нее блеснула мысль. Она подвела Боскозеля к воротам и указала на королевскую корону над гербом, потом дотронулась до своей головы и протянула руку по направлению к банкетному залу.

- Корона?.. Ах, я понимаю: один из лордов домогается короны Марии?

Филли кивнула головой в знак согласия.

- Эрджиль?.. Мэйтленд?.. Нет, не он? - воскликнул француз, когда девушка дважды покачала головой. - Так, значит, Стюарт?

Она кивнула утвердительно.

- Он приходится ей братом и не может требовать ее руки.

Филли дотронулась до головы Боскозеля и пригнула ее книзу.

- Он собирается убить ее?

Она отрицательно покачала головой.

Филли с восторгом захлопала в ладоши.

- Ты услышала что-нибудь, что заставляет тебя беспокоиться за королеву? У них составлен заговор лишить ее власти? Должен ли я предостеречь ее от этих людей?

Филли кивнула утвердительно.

- Боже милостивый, какая жалость, что ты не можешь говорить! Твоя верность испытана. По твоему слову я стану, как лисица, следить за этим Стюартом и буду заклинать Марию не доверяться ему.

Схватив руку Боскозеля, немая прижалась к ней губами.

V

На другое утро Боскозель велел доложить о себе королеве. Мария приказала служить обедню в капелле замка и собиралась присутствовать сама па богослужении.

Слух о том, что в замке будет совершаться обедня по католическому обряду, облетел город с быстротой молнии, и, когда Боскозель проходил через двор, от него не укрылось грозное волнение в любопытной толпе, желавшей видеть королеву. В банкетном зале собрались лорды и в отворенные окна можно было заметить по их возбужденным жестам, что и между ними происходит что-то необычайное.

Мария Стюарт окончила свой туалет. Она еще была бледна после утомительного путешествия, но чарующая томность придавала ее прекрасным чертам непреодолимое обаяние. Ее изящное, тонкое лицо было как бы подернуто тихой грустью, легкий румянец выступал на щеках, а веселые от природы глаза, созданные для наслаждений любви, словно старались рассеять мрачную тень печали, как солнечный луч, пробивающийся сквозь дымку облаков.

Когда Мария Сетон доложила своей повелительнице, что Боскозель желает с ней говорить, яркий румянец появился на щеках Марии Стюарт. Но это была краска досады.

- Что ему нужно? - недовольно воскликнула она. - Посещение перед обедней непристойно; мы избаловали его. Скажи, что я недовольна им. Он приводит в раздражение лордов. Если мы найдем нужным обезглавить репейник, то это произойдет при помощи нашего преданного брата, а не иностранца.

- Ваше величество, - упрашивала Мария, - он радеет о вашей пользе. Непокорные лорды приняли вас, как равную себе. Тонкий намек на то, что вы носите меч для отпора мятежников, пришелся очень кстати; я видела, как побледнел граф Аран. Неужели вы оттолкнете старинного друга в угоду тем, которые не далее, как вчера, были вашими врагами?

- Мои друзья не должны мешать мне примириться с этими врагами. Ах, Мария, я чувствую, что здесь мы должны действовать осторожно и просить вместо того, чтобы приказывать. Нам дают понять, что мы сделались чужды нашей стране. Слышишь ли ты шум этого грубого народа? Это не ликование, это рев морского прилива. Мы должны усмирить волны, прежде чем взять в руки руль. Боскозель слишком пылок... И какая необходимость приходить ко мне, когда я еще не успела принять лордов! Он хочет показать, что стоит ко мне ближе их, а это им не нравится. Передай ему, что мы пошлем за ним, когда он нам понадобится. Я так хочу! - прибавила королева при виде нерешительности Марии. - Если я склоняюсь под тяжелым ярмом этой короны, то желаю, чтобы и мои друзья подчинялись обстоятельствам и терпели вместе со мной. Мария Сетон вышла.

- Он меня любит, - тихо прошептала королева. - Бедный Боскозель, ты должен покориться! Лучше сегодня же указать ему на ступени трона, чем вечно опасаться бури этой страсти и продолжать жестокую игру до тех пор, пока разочарование сделается для него смертельным. Он любит... и не догадывается, что именно то, что подает ему надежду, заставляет меня содрогаться, когда я смотрю ему в глаза. Из-за его сходства с человеком, которого я любила, как никогда не полюблю другого, вид Боскозеля вызывает у меня вновь все слезы, выплаканные мной, и напоминает мне об умершем. Живой образ кумира моего сердца, ты не подозреваешь, что это жестокое упоение скорбью заставляет меня удерживать тебя при себе, что я зову тебя, когда хочу плакать, что мое сердце при виде тебя вопиет: "Ты не тот, кого я любила!"

Мария Сетон вернулась обратно.

- Ваше величество, - воскликнула она в смертельном страхе, - Боскозель не уходит прочь, он заклинает вас выслушать его и не ходить к обедне. Вам грозит опасность.

- Опасность? - с горькой улыбкой спросила королева. - Не с ума ли он сошел или не натворил ли новой беды? Ненавидят французов, а не меня... Но что это за дикий шум? Неужели таков мне прием от моего верного народа?

Она поспешила к окну.

Яростный крик и лязг оружия донеслись снизу. Толпа теснилась к дверям аббатства и как будто угрожала перебить стражу, когда ей загородили вход.

Встретив неожиданное препятствие в лице стражи, толпа на минуту отпрянула от церковных дверей и, видимо, готова была хлынуть со двора. Но вот среди них раздались громкие крики ее вожаков. Два-три сжатых кулака поднялись над головами. Послушное стадо тотчас с готовностью отозвалось на призыв своих руководителей и с глухими проклятиями в адрес католиков снова устремилось к аббатству.

те молитвы, к которым она привыкла с детства? И кто же? Ее подданные!

- Что это значит? - воскликнула возмущенная Мария. - Впустите Боскозеля и пошлите за моим братом, лордом Стюартом!

Едва она успела дать это приказание, как Боскозель стоял уже перед ней.

- Ваше величество, - воскликнул он, - заклинаю вас, не ходите к обедне! Лорд Стюарт замыслил нехорошее.

- Вы бредите, маркиз. Я вижу там внизу подобие бунта, но надеюсь, что лорды проучат мятежную чернь.

- Королева, примите предостережение верного слуги и преданного человека! Эта смута вызвана искусственно. Вас хотят запугать, чтобы выманить какое-нибудь обещание, которое свяжет вам руки и передаст вас во власть честолюбивого Стюарта.

- Маркиз, вы клевещете на моего ближайшего родственника!

- Ваше величество, даю голову на отсечение, что тут замешаны предательство и обман. Филли подслушала беседу лордов сегодня ночью...

- И что же она услышала?

- Она не может ни говорить, ни писать, но просила меня предостеречь вас!

- А что посоветуете вы мне? - сказала королева, устремив на Боскозеля испытующий взор.

- Не ходите к обедне! Потребуйте, чтобы лорды очистили двор от черни, или пошлите, меня вниз, чтобы я спросил от вашего имени собравшийся народ, что побудило его к такому непочтительному поведению. Я думаю, что этот мнимый мятеж лопнет, как мыльный пузырь, едва только вы станете доискиваться его причины вместо того, чтобы - как ожидают лорды - искать у них помощи.

- Маркиз, - улыбнулась Мария Стюарт. - Я последую отчасти вашему совету. Мне неудобно избрать вас посредником, так как вы показали вчера, что любите прибегать к крайним мерам, не сообразуясь с моей волей. Но я не стану просить, как вы того опасаетесь, а прикажу и надеюсь, что вы вскоре убедитесь в своем заблуждении и тогда постараетесь приобрести дружбу лорда Стюарта. Он ближе всех ко мне в здешнем королевстве. Вот он идет; послушайте сами!

Боскозель покраснел. Строгость королевы поразила его, как горькая насмешка, и он ликовал в душе, что речи Стюарта тотчас разочаруют Марию.

Лорд явился с мрачным видом, точно хотел возвестить о беде, но едва заметил Боскозеля, как его мина внезапно переменилась и, к удивлению, на его лице появилась торжествующая улыбка.

- Лорд Джеймс, - начала королева, - что значит этот дикий шум в нашем дворце? Разве нет стражи, чтобы навести порядок среди черни?

- Королева и дорогая сестра, - ответил Стюарт с низким поклоном, - я вижу, что вы уже знаете о происшедшем. Я принес бы это сообщение сам, если бы считал пристойным приближаться к спальным покоям шотландской королевы.

- Лорд Джеймс, - краснея возразила Мария, - необычайность происшествия могла бы послужить извинением усердию, которое пренебрегло правилами этикета. Где принимает королева, там уже аудиенц-зал. Перейдем однако к делу. Чего хочет чернь?

- Ваше величество, это не чернь, а граждане Эдинбурга, которые не могут допустить, чтобы в королевском замке смеялись над законом. Католическое богослужение запрещено в стране, и Джон Нокс взывал вчера с кафедры, что он скорее согласится увидеть десятитысячную неприятельскую армию в пределах Шотландии, чем потерпит совершение одной обедни. Народ ропщет; на улицах кричат, что не позволят идолопоклонства. Народ, Ваше величество, разгорячился до такой степени именно из-за боязни, что правительница-католичка пустит в ход все средства, чтобы ввести опять изгнанную веру. Он успокоился бы, если бы получил гарантии...

- Ну что, вот и договорились! - с язвительным смехом подхватил Боскозель, который не мог больше сдерживать свое негодование.

- А что посоветуете вы мне, лорд Джеймс? - спросила она слегка дрожащим голосом. - Полагаете ли вы, первый лорд Шотландии, что королева домогается слишком многого, когда требует, чтобы ей не мешали служить Господу в своем собственном доме согласно предписаниям ее религии?

- Ваше величество, - ответил Стюарт, - я только доложил вам о деле, но пока не кончил.

- Значит, есть еще что-нибудь?

- Да, ваше величество, я должен прибавить еще, что мои драбанты охраняют аббатство и что мне интересно было бы посмотреть, на что осмелится этот возмущенный народ.

- Итак, вы советуете мне идти к обедне наперекор грозящей толпе?

- Я пожалел бы о будущности вашего величества, если бы вы с первого же дня своего пребывания здесь обнаружили слабохарактерность.

Мария посмотрела на Боскозеля, точно желая сказать ему: "Видишь, как тебя обманули".

- Лорд Джеймс, - обратилась она к брату, - прошу вас подать мне вашу сильную руку; она - самая лучшая защита для шотландской королевы!

С этими словами королева прошла мимо Боскозеля. Лорд Джеймс засмеялся торжествующим смехом.

Когда королева под руку с братом вступила во двор, бушевавшая толпа затихла; королевское шествие двинулось к аббатству и в капелле раздалось торжественное пение хора. Но едва ненавистные звуки были услышаны собравшимся народом, как шум возобновился и толпа стала напирать на церковные двери. Джеймс Стюарт вышел оттуда как раз в ту минуту, когда ярый фанатик, сын лорда Ландзся, в полном вооружении проник во дворцовый двор и устремился к церкви с возгласом: "Смерть жрецам Ваала!". Дерзкий отскочил прочь, когда Джеймс Стюарт спокойно выступил ему навстречу и воскликнул:

- Мир в жилище королевы! Правая рука, поднявшая оружие в пределах Холируда, подлежит отсечению топором палача!

Возбужденная толпа опомнилась. Ее отрезвила скорее гордая, полная достоинства осанка могущественного лорда, чем его угроза, и ропот недовольства перешел в громкое ликование, когда лорд Стюарт приказал Боскозелю вложить в ножны меч, вынутый им сгоряча.

- Маркиз, - сказал он назидательным тоном и так громко, что все могли расслышать, - ведь вы не во Франции. Королеву Шотландии защитят рука шотландца и шотландская верность, а ваш меч сидит слишком слабо в ножнах.

Боскозель был вторично поражен и унижен. В бешенстве он вложил меч в ножны и тихо сказал:

- Милорд, если королеве послужит на пользу, что вы поднимаете меня на смех, то я снесу это, но если вам не нравится во мне еще что-нибудь, то, конечно, мы встретимся без свидетелей.

- Маркиз, - с надменной улыбкой возразил Стюарт, - я не выражал вам ни одобрения, пи порицания, иначе я сделал бы это в совершенно понятной форме, не допускающей никакого сомнения. Но, кажется вы ищите ссоры со мной и моими друзьями. Пожалуй, вы недовольны тем, что мы не французы?

- Милорд, эта насмешка...

- Только ответ на ваш вызов. Неужели вы собираетесь вызывать каждого, кто служит королеве? Если вы приближенный Марии, а кажется, так оно и есть, то вы можете принести королеве истинную пользу, если посоветуете ей отвечать доверием на доверие или сесть на галеру и покинуть Шотландию, потому что ведь не собираетесь же вы в одиночку завоевать всю страну?

Боскозель чувствовал себя пристыженным и обиженным. Тон его противника был оскорбителен, хотя упрек более чем справедлив. Безрассудство Боскозеля подвергло опасности королеву, а его тщеславие скомпрометировало бы ее, если бы тот самый человек, против которого он предостерегал Марию, с помощью своей силы не послужил ей щитом, о который разбились волны мятежа.

был еще единственным лордом, который не мог бы добиваться руки Марии, как незаконный сын ее отца. Но Джеймс Стюарт не мог и желать, чтобы она подарила свое сердце кому-нибудь, кто был его соперником в Шотландии или чье высокое происхождение сделало бы его тогда второстепенным лицом в стране; скорее он мечтает о таком супруге для своей сестры, честолюбие которого не шло бы дальше того, чтоб не делить ни с кем ее любви. Мог ли Стюарт найти для королевы более подходящего жениха, чем он, Боскозель? Если бы он не был таким сумасбродом и не восстановил против себя лорда Джеймса, то мог ли он найти себе более могущественного ходатая?

Однако искать дружбы этого человека было слишком поздно, раз он сделался мишенью его насмешек. Следовательно ему оставалось одно - борьба. Боскозелю предстояло ниспровергнуть противника или показать тому, что насмешка не достигла цели. Он видел, что ему брошен вызов, и принял его.

- Милорд, - сказал ои, и смертельная ненависть сверкнула в его глазах, - пожалуй, Марии Стюарт нужна победа только над одним человеком, чтобы завоевать Шотландию, а тогда моя задача была бы не слишком трудна.

- И кто же этот человек, маркиз?

- Тот самый, кто завладел почетом, подобающим лишь одной короне. Кажется, как будто одна ваша прихоть имеет власть вызывать и укрощать ярость мятежа.

Джеймс Стюарт был задет за живое; он считал Боскозеля трусом и не ожидал от него столь меткого замечания, разоблачавшего всю его систему.

- Маркиз, - возразил он, - поставьте вместо "прихоти" "волю", и я приму ваши слова за лесть.

- Тогда вы ошибаетесь насчет моих намерений! - ответил маркиз, который не мог принудить себя ни к малейшей уступке гордецу.

- Значит вы объявляете мне открытую войну?

- Да, милорд, с того момента, когда вы обратите свою власть против королевы.

Стюарт мрачно насупился и метнул пронзительный взгляд своих серых глаз на смельчака, обвинявшего его в посягательстве на корону.

- Считайте этот момент с настоящей минуты! - сказал он. - Для блага королевы я употреблю свое влияние и там, где женская слабость слишком снисходительна к надменному чужеземцу.

- За эти слова вы ответите мне, милорд...

- Перед троном, маркиз!

Тут Джеймс Стюарт поклонился и пошел через двор к замку, с целью распорядиться, чтобы богослужение не встретило больше никакой помехи.

VI

сила пыталась противиться ей, когда ее подданные подняли меч на священнослужителей церкви и даже само появление ее особы не принудило бушевавшую толпу к почтительности. Она очутилась среди еретиков и должна была искать любви народа, который насмехался над ее верой. Насколько иначе принимали ее во Франции! Марии казалось, будто она заброшена из цветущей, тихой долины на пустынный, бурный берег; там ей улыбалось вешнее солнце, здесь угрожала мрачная, ужасная ночь.

- Чем должно кончиться все это? - рыдала Мария. Как я, слабая женщина, справлюсь с этой грубой толпой?

- Утешайся верой, - увещевал ее священник. - Кто вытерпит здесь, тот будет увенчан на небе. Не унывай, дочь моя, потому что с тобой Господь и Пресвятая Дева. В Писании сказано: "Будьте мудры, как змеи", а также: "Кто ради Меня несет крест, того Я возвеличу". Имей терпение и смирись; божественный свет озарит тот мрак и засияет прекраснее прежнего. Льсти сильным и могущественным; слабый должен бороться посредством хитрости и мудрости. Обещай им свободу веры, если они не станут препятствовать тебе служить Богу по-твоему. Будь ангелом мира, успокой умы и предоставь Господу заботу о благе Его церкви. Ты прекрасна и полна прелести; пускай это милое очарование завоевывает сердца твоих врагов. Терпи, пока не сделаешься сильной, чтобы господствовать; подчиняйся, пока не приобретешь власть повелевать!

Однако слова утешения не могли осушить слезы королевы. Глубоко оскорбленная, напуганная и встревоженная за свое будущее, покинула Мария капеллу и направилась к парадному крыльцу замка.

Знатнейшие дворяне ожидали ее в большом зале. Она протянула руку Джеймсу Стюарту и со слезами поблагодарила его за помощь, оказанную им служителям церкви.

Никогда еще Мария не была прекраснее, как в эту минуту, когда обводила присутствующих своим взором с видом трогательной беспомощности, а в ее кротких чертах отражался горький упрек вместе с безмолвной жалобой. Взволнованные, растроганные этими речами, пристыженные оскорблением, которому подверглась королева, воодушевленные желанием показать этой женщине, что ее мольба не осталась напрасной, лорды приблизились к ней и принесли ей клятву верности.

- Клянусь моей жизнью, - воскликнул Стюарт, - я готов прибить к зубцам этого замка голову изменника, который вздумал бы проникнуть в полном вооружении в пределы Хрлируда! Вы должны беспрепятственно совершать ваши богослужения как и где вам угодно. Только прикажите - и строгий суд будет проведен над теми, кто осмелился сегодня нарушить мир в королевском замке!

Мария улыбнулась сквозь слезы. Она читала на всех лицах, что покорила сердца, и этот триумф красоты придал ей мужество.

- Милорды и господа, - воскликнула она. - Избави меня Бог приветствовать мой народ актом мщения! Я прощаю тем, кто оскорбил меня, и готова верить, что все это проистекло из боязни, что я потребую, чтобы моя вера была господствующей в государстве. Объявите всенародно, что я желаю только мира и согласия, что я предоставляю каждому свободу вероисповедания и далека от намерения возбуждать религиозные распри, но при этом прошу и проповедников учения Кальвина осторожно судить о тех, кто принадлежит к иной церкви.

Да здравствует Мария Стюарт, жемчужина Шотландии!

Дружный крик воодушевления сопровождал Марию, покинувшую зал, и она могла похвалиться про себя, что в этот час завоевала не только преданность своих вассалов, но и сердца своих лордов; то были уже не подданные, но поклонники, которые смотрели на нее восторженными взорами и почтительно целовали край ее одежды.

- Наши прелести еще не поблекли в горе и печали! - с улыбкою сказала она Марии Сетон, придя к себе в парадную комнату.

- Королева, - прошептал Джеймс Стюарт, последовавший за ней и услышавший эти слова, - предоставьте сиять вашему очарованию, и вся Шотландия падет к вашим ногам.

- Милорд Джеймс, довольно плохо, что мне приходится сначала завоевывать ее!

- Вы намекаете на маркиза Боскозеля? Я сделала ему выговор за его вчерашнюю выходку. Слишком большая забота к моей особе заставляет его забывать, что мы уже не во Франции.

- Это напоминание о Франции бросает тень на вашу будущность. Франция принесла нам междоусобную войну, она односторонне толковала договоры и выказывала нам плохую дружбу в тяжелые времена. Можете ли вы сердиться на нас за то, что мы хотим иметь вас целиком, а не наполовину? Что нас оскорбляет, когда эти кавалеры хвастаются, будто стоят к вам ближе нас, да еще и намекают, что намерены защищать вас против вас же?

Мария покраснела.

- Лорд Джеймс, - воскликнула она, - вы - мой ближайший родственник, и я назначила вас первым слугой моей короны. Кого обвиняете вы в том, что он нарушил уважение также и ко мне, если оскорбил вас?

- Сердце? Милорд Джеймс, моему сердцу ближе те, которые указывают мне средство приобрести любовь Шотландии.

- Неужели это правда? Ваше величество, сердце королевы - не то, что сердце женщины...

Мария покраснела сильнее под испытующим взором Стюарта. Она догадалась, куда он метит, и ее гордость была уязвлена. Неужели Боскозель осмелился похвастаться ее благосклонностью?

- Милорд, - возразила она, поднимая голову, - сердце женщины я оставила во Франции на могиле своего, супруга. Вам следовало бы знать это и щадить меня. Но я угадываю, куда направлено ваше подозрение. Мой секретарь, маркиз Боскозель, хвастается моим доверием. Неужели он оскорбил вас вновь?

- Пусть войдет маркиз Боскозель! - приказала Мария стоявшему у дверей слуге.

Тот вышел в прихожую и позвал маркиза.

Боскозель вошел с высоко поднятой головой, но когда его взоры встретились с пламенным взором Марии, то кровь застыла у него в жилах.

- Маркиз, - заговорила королева, - лорд Джеймс принес жалобу на вас. Лорд Джеймс - мой первый министр, самый ближайший мой поверенный; кто хочет служить мне, тот должен повиноваться ему. Я надеюсь и ожидаю, что вы избавите меня от печального долга пожертвовать испытанным другом воле моего министра.

- Маркиз, мне не надо ни объяснений, ни оправданий. Пока я прошу. Если же вы принудите меня разбирать ссору, то чаша весов опустится не в сторону чужеземца в этой стране, что было бы очень больно лично мне. Подайте лорду руку, а милорд Джеймс пускай сочтет это испрошенным у меня удовлетворением.

- Королева, я - оскорбленная сторона, вы требуете слишком многого!

- Маркиз прав, - вмешался Стюарт. - Я употребил выражение, оскорбившее его. По поводу этого выражения, а не сути дела, я готов просить прощение.

- Ах, - улыбнулась Мария, бросая на Боскозеля почти презрительный взгляд, - лорд Стюарт благороднее вас и действительно предан мне.

- Требуйте моей жизни, она принадлежит вам! Что мне сделать, чтобы примириться с лордом Джеймсом, раз вы хотите, чтобы я уступил ему? Лорд Джеймс, если я вас оскорбил, простите меня. Если вы оскорбили меня, простите, что я не принял покорно обвинения. Когда Мария Стюарт требует, я превращаюсь в совершенно безвольного слугу.

Стюарт понял с первого взгляда, что имеет дело с сумасбродом и что королева не разделяет этой страсти. В последнем он хотел убедиться и теперь успокоился.

- Вы видите, - улыбнулась Мария, многозначительно переглянувшись с братом, - что он фантазер и лишь чересчур поддается бурным вспышкам в своем усердии. Поднимитесь, Боскозель, я хотела примирения с лордом, но никак не вашего унижения.

Тут она слегка поклонилась и отпустила их обоих жестом руки.

я - только ее слуга. Значит, вы стоите к ней ближе меня. Согласны вы пожать мне руку?

- Я подал вам ее потому, что так приказала Мария, а теперь подаю добровольно, как человеку, знающему мою злополучную тайну. Да, я люблю королеву, люблю до безумия!

- Это в самом деле безумие, потому что она никогда не может принадлежать вам.

- А разве принадлежат мне солнце, луна, звезды? Неужели безумие - поклоняться вечно недосягаемой красоте?

- Нет, если она недосягаема для всех. Уезжайте домой, маркиз, если я смею вам советовать. Отправляйтесь во Францию, прежде чем Мария Стюарт выберет себе супруга.

- Она женщина и королева. Она молода, прекрасна и обворожительна; ей найдутся женихи. Если же ее сердце не сделает выбор, то необходимость принудит ее остановиться на той или иной партии. Будьте мужчиной, маркиз, покоритесь неизбежному! Бегите отсюда, пока страсть не довела вас до безумия! Не позволяйте догадываться посторонним, что ваше усердие было ничем иным, как ревностью! Будьте осторожны ради королевы; подозрительность сопутствует молве, а малейшее пятно на чести королевы погубило бы ее навсегда в нашей стране.

Тут лорд Джеймс еще раз пожал руку маркизу и удалился.

В банкетном зале он застал лорда Эрджиля.

- Теперь оседланная лошадь меньше в моей власти, чем моя прекрасная сестрица, - шепнул он своему другу" - и под ударом копыта этого царственного скакуна должны склониться Гамильтоны и Гордоны, Гентли и вся их клика.

она вздумала нарушить клятву, если бы отдала руку помимо сердца... Однако почему бы и не вместе с сердцем? Ты был прав, Стюарт: Мария - женщина... Ведь улыбается же она шотландцам, которые смеются над ней, мятежникам, кидающим ей дерзкий вызов! Она недосягаема для меня?.. Почему?.. Разве ее тело не из плоти и крови, разве у нее нет сердца и чувств, желаний и страстей? К королеве питаю я почтение, перед тоскующей вдовой меня охватывает священный трепет, благоговейно приближаюсь я к целомудренной праведнице, которая оплакивает утрату супруга. Но если Мария способна полюбить другого - ад и смерть! - тогда лишь через мой труп должна она вступить на свое брачное ложе!